moderat - a new error
23 июня 2022 г. в 00:52
После встречи с друзьями настроение было наичудеснейшее. Уже смеркалось, когда Эрен, наконец, догулял до дома самым длинным из известных ему маршрутов вдоль насыпи заброшенной боковой ветки железной дороги на южной стороне города, подходившей раньше к угольному заводу. Выведенные из эксплуатации пути некоторое время назад превратили в длинный прогулочный маршрут с петляющими пешеходными и велосипедными дорожками и местами отдыха. Рельсы поблескивают в густом разнотравье, под выросшими посреди шпал изящными буками и грабами сыро и прохладно. Подошвы мягко пружинят на влажной древесине, с шорохом расползается гравий.
Среди слипшихся комом взбудораженных дней в сузившемся сознании сегодня открылась форточка и пахнуло океанским бризом. Армин всегда действовал на него успокаивающе и приземляюще, со своими большим сердцем, всегда готовый приехать или пустить к себе, поговорить или выслушать; умный, начитанный, интересный, отлично готовящий овощи и ягодные пироги по рецепту своей матери. И, несмотря на временами избыточную заботу, Эрен чувствует, что ближе человека у него нет. И он счастлив, что ребята поженились, потому что они оба достойны лучшего в этом нестабильном мире.
История знакомства Армина и Энни и то, как развивались потом эти отношения, вселяет в Эрена почти священный трепет — жизнь сталкивала их, словно специально, в самые неожиданные периоды на протяжении многих лет. Началось все в центральной городской библиотеке. Армин, тогда еще ученик выпускного класса, хомячил перед итоговыми экзаменами очередной учебник по латинскому языку, поставив перед собой задачу поступить на антиковеда. Энни же оказалась в храме пыли и тишины почти случайно, забежав перед тренировкой взять медицинское пособие по физиологии эндокринной системы. Амбициозная и решительная, она собиралась работать в скорой помощи и активно сочетала боевые искусства по выходным с изучением человеческой анатомии в будни. Пролетая мимо стойки регистрации, она толкнула плечом зазевавшегося мальчика, даже не заметив, оставив ему на память о себе сломавшиеся от падения очки и образ струящихся белокурых, налипших на покрасневшую щеку волос. Армин тогда встал как вкопанный, проглотив, одновременно от досады и волнения, язык, и даже не окрикнул ее. Потом были случайные встречи в магазинах, в поездах, на публичных лекциях, концертах, в барах и даже на чьей-то свадьбе. Энни оказалась близкой приятельницей сестры подруги Армина, кто бы мог подумать. Стоя возле пирамиды шампанского и крутя в пальцах очередной фужер, он сверлил ее спину, затянутую в переливающийся нежно-зеленый водянистый шелк длинного, в пол, платья, пожалуй, слишком долго. Она ловила его взгляды, хмурила красивые широкие брови, затем схватила кого-то, проходящего мимо, за руку и что-то спросила, кивая в его сторону. Их представили друг другу. К тому времени Армин уже заканчивал свою научную работу для получения магистерской степени по филологии, а Энни отработала первый год в отделении интенсивной терапии и пережила первые смерти на своих руках, еще не решившись уходить, но уже надколовшись. Через месяц переписок о всякой ерунде он набрался смелости и позвал ее на свидание, а еще через два познакомил с Эреном. Энни сказала, что Эрен как печеночный паштет с черносливом — темный, тревожный и вызывающий, но одновременно незатейливый, домашний и уютный. Они понравились друг другу с первого взгляда.
Потом случилось ужасное — Энни получила сотрясение мозга и впала в кому, в которой пролежала ровно сорок дней. Это произошло во время подходящей к концу ее третьей полной смены. В стране тогда бушевала вспышка кори, и работы было выше крыши. Энни, как и все врачи, была в состоянии постоянного стресса — к ним поступали люди с острым инфекционным поражением и вторичными бактериальными осложнениями, пневмониями, отитами и энцефалитом, взрослые, старики и дети, и на детей ей было смотреть особенно больно. В короткий перерыв, когда можно было на час прикрыть глаза в комнате отдыха персонала, она решила выйти во внутренний двор подышать, но оступилась от многочасового недосыпа на лестнице, подвернула ногу и упала, ударившись затылком. Госпитализировали ее, конечно, тут же. Армин все эти дни провел в реанимации рядом, держал за руку, разговаривал, читал книги, просто рассказывал о том, как идут дела. Бесконечно поправлял тонкое одеяло, гладил волосы, напевал, приносил коричные палочки, апельсины, полевые цветы, раскладывал на подоконнике собранные им оригами — птиц, крабов и звездочки. И сделал предложение, как только она открыла глаза. Эрен, все еще покрывающийся мурашками каждый раз, когда они рассказывают кому-нибудь свою историю, не упускает случая пошутить, что, пролежи он в терапии после своей попытки суицида на пару дней дольше, Армин уже был бы много лет как женат и что Энни просто не понимает, какое золото ей обломилось.
К свадьбе Энни как раз перешла в новую компанию, позвавшую ее на довольно необычную должность архитектора медоборудования в молодой коллектив, забравший грант в области протезирования. Армин же углубился, неожиданным образом, в прикладную филологию. Поэтому им так легко и дался тот краткий переход на удаленную работу — Энни консультировала, а полиглот Армин зарабатывал техническим и художественным переводом. Такой опыт, безусловно, многое изменил в них. Пообщавшись после долгого перерыва, Эрен явственно видит, что Армин стал спокойнее, основательнее, еще мягче, но не подростково-стеснительно, как это было раньше. Конечно, за Эрена он будет переживать всегда и всегда будет задавать эти нелепые вопросы про наркотики и беспорядочные связи, но томительная тревога исчезла. Эрен больше не ощущает себя непутевым братом, за которым нужен глаз да глаз.
Как он себя ощущает, понять ему все еще очень сложно, хотя в хаотичной сыпи образов на поверхности упорно образуется один и тот же крючок, с которого он невероятно сильно хочет соскользнуть и избавиться уже от этого наваждения. Долгая прогулка по лесопарку заставляет стопы ныть, привлекая внимание тупым шумом, словно вместо ног у него теперь статические помехи, но дышать полной грудью так легко и кислорода так много, что он вдруг принимает решение еще раз сделать над собой усилие и попробовать одеть скелет своих мыслей в мантию слов, в последний раз собрать шаткую конструкцию причинно-следственных связей, и если не выгорит, то пусть все идет к черту.
Только сейчас он начинает сводить концы с концами, вынырнув вдруг из своего кокона и взглянув со стороны; допирает, почему внутренности обливает кипятком каждый раз, стоит уловить беспристрастный пепельно-ракушечный взгляд сквозь ресницы и тусклый запах календулы или что там в этих его гипоаллергенных уходовых средствах в упаковках без подписей. Все ведь настолько очевидно, что можно было догадаться намного раньше, еще когда он стоял в дверях и вдруг увидел Леви, как будто впервые, таким. Что меньше всего понятно Эрену из этих горячечных воздыханий, так это то, почему он не смог раньше опознать исхоженные тропы — зацикленность, душевный подъем, безграничную и беспричинную эйфорию и постоянный голод, ментальный и физический. И, конечно, что делать дальше. Остается только слабая надежда, что это перенос и все эмоции абстрагированы, замкнуты на витках его собственной жизни и не имеют отношения к Леви. Это смесь уважения и восторга от неисчерпаемого источника знаний, подтверждения собственной ценности и уникальности. Он чувствует себя равнозначным. Ну или принять, что он хочет этого человека отдельно от всех его личностных качеств.
Эрен решает, что лучше всего будет написать письмо.
Ночами ему продолжают сниться мутные эротические сны. В одном, например, он чудовищное антропоморфное существо, но сухожилия его ног разрублены, а колени перебиты, и он лежит неподвижной грудой мяса на земле, разинув рот, как подыхающий пес. Леви подходит к нему, голый и залитый его, Эрена, кровью, неспешно поднимаясь по выпростанному языку, как по ковру; прижимается к щеке, оставляя влажные темные отпечатки небольших ладоней, и целует глазное яблоко с дрожащим диском зеленой радужки. Его губы отлипают с влажным чмоканьем, и Эрен шевелит набухающим языком, втискиваясь между податливых ног, неторопливо ведя вверх и ощущая всеми рецепторами, как дрожат, сокращаясь, мышцы под молочной кожей. Леви дышит рвано, упираясь руками в свернутый хрящ огромного носа, и облизывает губы. Зрачки его большие, замутненные, и Эрен видит себя в их глубине, уже совершенно не похожего на человека, со спадающей клочьями кожей и оскалом раздробленных зубов.
Эрен распахивает глаза в кромешной темноте, тяжело дыша, и торопливо дрочит, выгибаясь и прикусывая губы, почти сразу засыпая обратно после мощного, быстрого оргазма. Утром он с некоторой брезгливостью снимает простыни, уже почти не помня свой сон, но зато чувствуя мрачное удовольствие, щекочущее внутренности легким стыдом.