Я могу сегодня воспользоваться твоей кухней? 19:20
19:22 для чего?Ну вообще планировал готовить пасту с мидиями и томатами 19:22
19:23 я не люблю мидииКальмар? 19:23
19:23 нетНо лосось ты при этом ешь? 19:23
19:24 с большим удовольствиемЗагадочно 19:24 Ладно я что-нибудь придумаю 19:24
19:24 почему 19:24 лосось это рыба а морепродукты я не емЛеви но они все живут в море и имеют схожий вкус… 19:25
19:25 ничего подобногоТо есть в тот раз с роллами мне повезло 19:25
19:26 именно Эрен смущенно улыбается, убирая телефон в карман, и покупает курицу, морковь, батат и имбирь, а также куркуму, кайенский перец и еще целую охапку приправ и специй.Леви делает вид, что совершенно не заинтересован в происходящем, но каждое шипение масла и «ой блин я опять что-то рассыпал» отражаются на его лице болью, внешне похожей на зубную — узкий нос морщится, уголки губ подрагивают. Он заглядывает Эрену через плечо и все порывается что-то сделать, но тот так честно клянется убраться, что приходится сдаться. Начинается ноябрь, воздух по вечерам свежий и прохладный, с первыми вкраплениями осени. Обычно в это время нагрузка по работе слегка провисает, и Леви привык проводить такие пятничные вечера где угодно, но не дома. Он много к чему привык, пусть это и касается лишь состояний, а не вещей, ведь сиротские приюты выбивают из своих подопечных понятие «личное». Существование, полное бесчисленных путанных правил, запретов и указаний, направленных на то, чтобы с минимальными вложениями создать видимость заботы со стороны государства о неблагополучных слоях населения. Леви стекает вниз по стене на пол, где усаживается, скрестив ноги, рассеянно следя глазами за мелькающими взад-вперёд щиколотками. Чем меньше, но по делу, ты шевелишься, чем лучше слушаешь и меньше говоришь, чем быстрее соображаешь, тем выше шанс сохранить хотя бы что-то, в том числе свое достоинство и рассудок. Режим довлеет надо всем, и это не жизнь, а унылое присутствие в вакууме, который образуется сам по себе, затягиваясь облаками предрассудков и страхов людей вокруг. Большую часть детства и юности он провел в бесцветном сумраке, слушая вязь звуков мира снаружи, приучил себя мимикрировать, принимать решения моментально и не жалеть о них потом, потому что, в конечном итоге, разницы никакой не будет. Единственное, что останется с тобой навсегда, это маленькое внутреннее зерно, всегда тянущееся к свету. — Я принёс тебе распечатку своего проекта, — слышится сверху, Эрен чем-то булькает и стучит; густой запах жарящегося чеснока с имбирем наполняют рот слюнями, вырывая из клочковатых колких мыслей. Леви трет шею, ерошит волосы, почти физически чувствуя присутствие рядом чужого сознания с утомляюще бурной мозговой деятельностью. — Отлично, давай сюда. — А можешь сходить взять, — рассеяно тянет, стряхивая со столешницы в ладонь мелкий мусор, — она в прихожей, в кармане пиджака, там такой рулон, я его резинкой для волос скрутил. — Разберусь. Бумага свернута плотно, картинками внутрь, углы подогнаны один к другому безукоризненно. Никаких привычных кофейных пятен и обгрызенных кромок. Леви хмыкает, вдогонку выуживая из кармана помятую полупустую пачку сигарет и возвращается обратно. Его тревожат возможные варианты того, что будет на этих непривычно чистых страницах, но больший вопрос состоит в музыке — насколько сильно нужно будет честным с собой ради этого проекта. — Боже, ты всегда так беззвучно ходишь, это жесть какая-то, — Эрен вздрагивает, с громким хрустом ломая морковь неверным движением соскользнувшего ножа. — Блядь! Леви пожимает плечами и кладет бумаги на стол, садясь обратно на пол возле окна. — Дай пластырь, — бурчит Эрен, посасывая указательный палец и полоща нож под струей воды. — Холодильник, правая верхняя полка на стенке. — Кто вообще хранит пластырь в холодильнике? — Индийское карри с бататом и курицей, потому что я чертовски голоден и не согласен на пустые овощи, — Эрен подает ему тарелки, вилки, совершенно привычно открывая ящики и шкафчики, зная, где что лежит. Леви задумывается, машинально расставляя посуду, сколько раз Эрен бывал здесь, и не может сосчитать. Слишком мало, чтобы узнать, где лежит стиральный порошок и слишком много, чтобы не пустить корни. — Ты что? — Эрен садится напротив, поправляя закатанные рукава. Пальцы левой руки в нескольких местах аккуратно заклеены прозрачными полосками. На запястье — новый браслет, черный и резной, соседствует с привычным металлическим кольцом. Когда Эрен поднимает или опускает руку, они сталкиваются с тихим мягким стуком. — Задумался, — над пестрым желто-оранжевым содержимым тарелки поднимается легкий пар. Леви осторожно подцепляет мягкий батат вилкой и обдувает — Рассказывай, показывай, что ты там придумал. На листе затемненная комната с высокими потолками, в центре которой стоит буква О, выполненная в каком-то из готических шрифтов: параллельные стороны, острые верхушки, сочетание тонких и широких штрихов. Общая высота инсталляции, на вскидку, шесть метров. Эрен прочищает горло, выравнивая край фотографии относительно кромки стола, и подталкивает его к Леви. «Концепция объекта: представляет собой квадратную в сечении конструкцию, облицованную гибкими LED-экранами, на которые выведена пиксельная мозаика красных оттенков. Квадраты появляются и гаснут, создавая мерцающий эффект, похожий на тлеющие угли или растворяющееся в воде зарево пожара. Поверх экранов конструкция обмотана тонкой рваной тканью, свисающей лохмотьями и нитями. Возможно, к ней добавлена EVA-пена для создания более плотной текстуры. Слоев много, где-то они перекрывают пиксели полностью, где-то лишь слегка затеняют. Через конструкцию проходит ветер, что, однако, должно достигаться не буквальным потоком, а имитацией, то есть заставить зрителя ощутить ветер, не видя и не чувствуя его физически: колебательные движения рваной ткани, пробегающее волнами мерцание, звук» — Здесь твоя часть, — говорит Эрен тихо, испытующе глядя в быстро скачущие по строчкам зрачки. Леви кивает, не отрываясь от короткого текста. «Концепция звука: лучше всего подойдет низкий шум со свистом, похожий на сквозняк, образующийся между близстоящими домами. В этот гул должны вплетаться тихие голоса, звук капающей воды, птичье пение, стук колес поезда и тп. Звуковая дорожка должна быть бесшовной, зацикленной. Главная задача — создать ощущение движения при полной стабильности инсталляции. Звук должен быть на пороге слышимости, но достаточно четким, чтобы заставить заглянуть в проем и, в конечном итоге, войти в него. Ширина прохода узкая, пройти получится лишь одному» — Какая безнадега, — отвечает он наконец, закидывая ногу на ногу и поднося лист ближе к лицу, разглядывая стилизованный контур в ярком гало мясного света. Тушевые потеки имитируют ткань, внизу, из вертикального провала центральной части по полу змеится густая тень. Эрен кивает и нетерпеливо постукивает ладонью по столешнице. — Что скажешь? — Это очень простая дорожка. Ты мог бы собрать ее сам из доступных библиотек сэмплов, — Леви хмурит брови, вглядываясь в пепельно-пыльные углы выставочного зала. В штрихах ему мерещатся какие-то руки, или пауки, или сухие колючие ветви. — Конечно, да, — кивает Эрен, и Леви отмечает, что тот не звучит обеспокоенно или расстроенно, скорее воодушевленно, — но я все еще хочу чтобы это сделал ты. — Да без проблем, — хмыкает, кладя лист на стол с неприятным сосущим холодком где-то под ребрами, — вопрос одного вечера. — А по поводу образа какие мысли? — Ну, тут много. Что-то поверхностное и очевидное, например цвет, ткань; что-то очень личное, что я понимаю лишь благодаря твоей истории жизни. Мысль о имитации движения без движения не нова совершенно, но мне нравится направленность этой идей, что у нее есть четкий вектор прохождения сквозь. Пространство как бы засасывается в эту воронку. Также выбор самого шрифта, габаритов инсталляции, что это именно буква О. — он замолкает, потирая подбородок — отдает средневековым немецким фольклором. Мне скорее нравится. Ты в каком виде это все планируешь реализовывать? К утру они находят подходящий им выставочный зал и анонсированную выставку с открытым набором, составляют и подают заявку, расписывают примерный бюджет и этапы подготовки и сборки инсталляции, и всю эту ночь он неконтролируемо вздрагивает, когда Леви оказывается слишком близко, то задевая локтем его плечо и указывая пальцем в экран, то нависая за спиной, облокачиваясь о спинку стула. Солнце уже золотит крыши и кромки деревьев, и Леви стоит сонный на кухне, убирая на верхнюю полку вымытую ступку для специй, когда вдруг ощущает на своей талии руку, касающуюся вскользь, но совершенно не случайно. — Тебе помочь? Ответить сложнее, чем кажется. — С чем? — Посуду убрать, например. Еще что-то поделать, — Эрен пожимает плечами и снова едва касается, то ли похлопывая, то ли поглаживая. — Что ты делаешь? — Леви склоняет голову, пытаясь определить характер странного движения. — Я когда устаю, становлюсь суетливый и не знаю, куда девать конечности. Тут надо либо спать ложиться, либо пить кофе и ехать домой. — Ну да, — фыркает, заглушая непроизвольные мысли. Чужие руки теплые, и, когда они отстраняются, кожа в месте контакта холодеет. За ступкой он убирает тарелки, большую толстостенную кастрюлю, ополаскивает руки. — Я могу остаться? — спрашивает, наконец, Эрен и делает еще шаг, слишком близко, осторожно заправляя внутрь выбившийся ярлычок его футболки. Отросшие ногти царапают выступающий шейный позвонок и мышцы инстинктивно подбираются. Леви слишком заебался, чтобы задавать новые вопросы, на которые не получит адекватного ответа, поэтому он отвечает: — Конечно. Эрен засыпает почти сразу, едва коснувшись головой натасканного со всей квартиры вороха подушек. Леви задергивает плотнее шторы, тщательно запирая окно, и какое-то время стоит, опершись бедром о подоконник и допивая черный кофе. Эрен во сне зарывается лицом в ткань, резинка соскальзывает и волосы расползаются бликующими змеями по плечам. Где-то в глубине покрытого шрамами тела ровно и сильно стучит молодое, крепкое сердце, гонит беспокойную кровь в узкие червоточины сосудов, забитые бетонной пылью, и ему хочется услышать этот звук громче, так, чтобы заложило уши и перехватило дыхание.