White noise

      Уходящие шаги эхом мечутся среди голых бетонных стен. Леви прощается, пожимает руки и закрывает двери зала, приваливаясь к ним спиной и роняя голову на грудь. Ханджи с монтажниками он выпроводил, пока остальные собирали мусор и выносили инструменты, сейчас домой отправились задержавшиеся аудиотехники.       Открытие меньше, чем через восемь часов. Как же удачно, что эта галерея частная и им выдали целый зал и почти полный карт-бланш, в том числе и на использование подсобки, из которой ему сейчас предстоит выковыривать Эрена. Леви неспешно допивает холодный горький чай и выходит через дальнюю дверь в углу, сворачивая в коридор и проверяя стоимость такси до дома. Терпимо. В подсобке пахнет сыростью и чистящими средствами, вдоль стен тянутся широкие стеллажи. Он осторожно делает шаг, еще и еще, пока не упирается носком кроссовка во что-то мягкое. Экран телефона высвечивает тело на потрепанном пуфике из желтого вылинявшего брезента– завернутый по самый нос в кардиган Эрен лежит, подвернув кисти рук внутрь и уперевшись в них щекой. Поджатые ноги в такой позе быстро затекают, поэтому верхняя сползла, вытянувшись в сторону двери. Леви присаживается рядом на корточки и осторожно нащупывает плечо, аккуратно сжимая.       — Леви? — Эрен распахивает глаза моментально, группируясь и приподнимаясь на локте. Пуфик под сместившимся весом испускает из себя пригоршню мелких шариков, раскатывающихся в разные стороны.       — Я.       — Что-то случилось? — речь невнятная, видимо, все же, спал, значит, отхода прошли. Это хорошо.       — Нет. Как ты? Болит голова?       — Нет — Эрен выдыхает и откидывается обратно на спину, растирая лицо ладонями — сначала был озноб, ну такой, знаешь, когда по телу табунами ходят мурашки, а потом я вырубился. Кажется, даже пускал слюни — он хмыкает и трогает обивку, ощупывая влажное пятно. Леви кивает, вставая.       — Предлагаю все запустить, посмотреть и по домам — он протягивает руку — Давай, Эрен, подъем.       — Хорошо бы кофе — тихо бурчит, выбираясь из предательски аморфной мебели. Координация все еще хромает, тело слушается плохо, руки подрагивают. Леви проглатывает вздох и открывает дверь пошире, впуская больше света из коридора. Эрен прикрывает глаза и болезненно стонет, кутаясь плотнее в теплую кофту. Вид у него, конечно, дерьмовый, думает Леви. Даже родной смуглый оттенок не перебивает сильной бледности кожи. Еще бы, не спать неделю, не есть, жить на одном кофеине и стимуляторах.       Пустой зал впотьмах кажется еще больше. В центре высится узкая черная глыба, напоминающая недостроенный небоскреб, затянутый плющом. Леви останавливается почти у самого входа, напрягая плохо видящие в блеклой мгле глаза в поисках иллюзорных крадущихся силуэтов, тянущих из темноты узловатые щупы, но все спокойно. Эрен не обращает на него внимания, заправляя волосы за уши и доставая из коробки в углу планшет в чехле с толстыми противоударными бортами.       — Нажать тут, выбрать здесь, диапазон, хуе-мое — пальцы простукивают нужные опции, Эрен довольно кивает, отходит на пару шагов спиной назад, щелкает ногтем по экрану и вдруг помещение затапливает кровавое мерцающее сияние. Оно брезжит из узкой прорехи, наращивая интенсивность, и ползет пикселями, разгорающимися, словно головешка на раздуваемом ветром пепелище. В течение нескольких секунд свечение смыкается в огромную букву и колонны вспыхивают. По свисающему тряпью заревом бегут блики, отбрасывая на пол венозную сетку искривленных теней. Эрен, увлекшись созерцанием, не замечает, как Леви обходит инсталляцию по кругу, и вздрагивает от его голоса над самым ухом:       — Я в детстве часто видел такие алые прожилки на потолке своей комнаты, когда солнце опускалось совсем низко и заходило за тополя, просвечивая сквозь ветви. Особенно жутко это смотрелось осенью.       — Да, осеннее солнце имеет специфический ядовитый оттенок — соглашается Эрен и оборачивается — попробуем звук?       Леви отвечает одними глазами, заходя поглубже в угол и скрещивая руки на груди. Впервые за долгое время его почти тревожит то, как будет звучать работа, как все соединится друг с другом. Эрен, видимо, тоже волнуется, потому что зажимает планшет между бедер и вытирает руки о колени, немного приседая. Затем он выпрямляется и говорит «погнали».       Сначала они не слышат ничего, кроме едва уловимого шума аппаратуры и своего дыхания. Потом в поле восприятия вползает гул — низкий, обступающий, шершавый. Мелкозернистой шлифовальной бумагой он проходится по барабанным перепонкам, укладывается внутри, словно разбухая, погружая в бессильное оцепенение. Леви сглатывает, пристально следя за разбегающимися сполохами. Какое-то время не слышно больше ничего, и Эрен робко делает вдох, первый с момента включения. Осторожно отлипает от стены, пятится в сторону, подмечая, как звук, начавший незаметно как будто вибрировать, синхронизируется с концентрическими волнами мерцания. И тут он понимает, что давно уже слышит сквозь удушливую пелену дробь дождя, тяжелую поступь грузового поезда, шепот и заунывный свист, вплетающиеся исподтишка, словно ты всегда их слышал, но лишь сейчас обратил внимание. Градус инфернальной бесовщины, нараставший с каждым новым подключающимся сэмплом, постепенно падает, и тембр становится скорее печальным и безучастным, нежели тревожным. Напряжение внутри уходит и Эрен останавливается, прикусывая палец, чувствуя полное ментальное разорение. Все невероятное напряжение последнего полугода незаметно тает, уступая место просветленному безразличию. Наверное, так ощущается спокойствие? Он стоит, пропуская сквозь себя притупленные дребезжания, лязг, плач, треск и шелестение, и в голове его ни единой мысли, лишь дочиста вылизанный пустой череп.       Когда Леви подхватывает его под локоть, Эрен уже почти развоплотился в податливое эфемерное марево над лугом на окраине города возле железной дороги.       Нескольких бережных пощечин хватило, чтобы привести его в себя, влить воды и затолкать в машину. Леви захлопывает дверцу, сваливая в предусмотрительно открытый багажник свои и эреновы вещи, и садится на переднее пассажирское, угрюмо глядя в окно. Город пустой и тихий, и дома они окажутся во мгновение ока. Эрен уже подает активные признаки жизни, разбитым голосом интересуясь, где его телефон, ведь он даже не успел сделать фото и выслать Армину. Леви протягивает аппарат через плечо, сообщая попутно, что у него есть пятнадцать минут чтобы помыться и лечь спать, потому что в семь утра подъем. Эрен безрадостно ухает и ложится на сидение, разблокировав телефон. На экране сотни тысяч уведомлений во всех возможных приложениях и мессенджерах, но его интересуют только сообщения. Он набирает текст, с трудом фокусируясь на мелких скачущих буквах, и отправляет, полностью уверенный, что ошибок там больше, чем верно написанных слов, а потом спрашивает:       — На следующей неделе Хэллоуин, какие у тебя планы, Леви?       Тот оборачивается медленно, пристально глядя на него, а затем крутит пальцем у виска. Эрен недовольно морщит нос и разводит руками в вопросительном жесте, даже для этого приподнявшись. Леви вздыхает:       — Давай вернемся к этому завтра, после того, как откроется выставка, ты скажешь небольшую речь о своем проекте, получишь заслуженные поздравления, покажешь все друзьям, потом хорошо проспишься и так далее.       — Погоди, какая речь? — в взволнованном голосе почти угадывается паника. Эрен окончательно просыпается и садится ровно, подаваясь вперед и впиваясь пальцами в мягкий подголовник. Леви открывает было рот, чтобы ответить, но машина плавно притормаживает напротив нужного дома и он говорит только «все будет ок», успевая увидеть в зеркало абсолютно ошалевшие глаза. В квартире снова пресекает на корню все попытки что-то обсудить, уходя в спальню с большой пиалой чая и закрывая двери, предоставив Эрену самому разбираться со своими тревогами по поводу грядущего утра.       Он устал неимоверно. Лежа в кровати под распахнутым окном и распихивая в темные недра колодезных ящиков плотные клубки сегодняшних событий, Леви глубоко дышит и прислушивается к себе. Среди оправдавшегося волнения и восторга он вылавливает гордость, восхищение и некоторый ступор, потому что все получилось намного круче, чем он увидел в распечатанном и свернутом листе. Эта трещина в пространстве действительно дышит и тянет к себе, тихим хрипением и клекотом зазывая заглянуть в перемигивающуюся таящую несметное черноту, и он не знает, сможет ли устоять.