Не лечится

      Следующим утром, проснувшись с лёгкой головной болью, Александр Юрьевич клятвенно пообещал себе выкинуть вчерашний неприятный день из памяти. Печально, но к такому методу частенько приходилось прибегать, особенно в юности.       Постепенно раскачиваясь, он сделал зарядку, выпил два стакана тёплой воды с лимоном и сходил в душ. На завтрак приготовил любимые сырники с обсыпкой из безглютеновой муки и сдобрил их соусом из свежемороженой клубники. Первый приём пищи для терапевта был не только самым важным, но и самым любимым. Ведь приготовлению завтрака он мог уделить достаточно времени, в отличие от обеда, который проводил на работе в компании контейнеров, и ужина, когда чувство голода заставляло поторапливаться.       Разложить любовно приготовленную еду на красивой тарелке, сварить чашку ароматного кофе с кардамоном, подготовить витамины, почитать что-то интересное — вот идеальное утро хорошего дня, и Полянский смаковал каждую секунду драгоценного времени.       А потом всё завертелось. Путь на работу, почти привычные косые взгляды, пациенты, потерянные результаты анализов, война «талончиковых» с «я-только-спросить», огрызающаяся на всех Венера Леопольдовна... День пролетел незаметно.       Выдвинувшись вечером в сторону дома, Александр Юрьевич не сразу заметил, что его догнали, и он идёт по дорожке парка уже не один. Не успев осознать, что к чему, он дëрнулся в сторону. Жизнь приучила его настороженно относиться к подобным теням.       — Привет! Ты чего шугаешься? — в поле зрения показался вчерашний красавец, который косвенно занимал мысли терапевта весь день.       — Добрый вечер, — процедил Полянский и ускорил шаг, стараясь оторваться от неожиданного компаньона. Но куда там! Матвей на своих ходулях пристроился рядом и шагал без видимого дискомфорта.       — Я поговорить хотел. О вчерашнем, — Александр Юрьевич молчал. — Э-э... Ты же помнишь меня? Я вчера был на приёме.       — Помню. Вы, Соколов, появились в моем кабинете вместе со своим гнусным предложением. Я не знаю, шутка это была или какое-то пари, но я категорически отказываюсь в этом участвовать!       — Пари? Это, типа, на спор, что ли? Да не, я ж серьёзно пришёл, а ты вдруг истерить начал.       — А с какой стати вы мне, вообще, тыкаете? Вчера ваша вежливость чувствовала себя чуть лучше.       — Так я вчера к тебе как к врачу пришёл. А ты меня выгнал, — в голосе Матвея послышалась обида. — А сегодня я хочу поговорить с тобой как с человеком. Так что давай без реверансов. И ты мне не выкай. Лады?       — Что вы хотели, Соколов? — холодно спросил терапевт, не снижая крейсерской скорости. — Я спешу и не имею никакого желания продолжать этот разговор!       — Да ты меня послушай! Я весь вечер гонял, что не так. А потом понял, что нужно тебе просто всё рассказать, и всё. Осторожно, корень! — запоздало предупредил он и попытался схватить запнувшегося врача.       — Соколов, руки! — огрызнулся тот, вырывая рукав своей ветровки из пальцев Матвея.       — Я же тебя придержал!       — А я в вашей помощи не нуждаюсь! Говорите, что вам от меня нужно и уходите. Некогда мне лясы точить.       — Блямба, что ж ты какой сложный-то, а? — пробормотал Матвей и сунул руку в карман за телефоном. Прежде чем продолжить, он воровато оглянулся, понизил голос и стал показывать какой-то текст на экране смартфона. — Ладно, в общем, слушай. Я, когда понял, что того... ну, не девчонки меня привлекают, как умный человек пошёл в интернет. Пытался копаться на каких-то сайтах, но там муть. Зато я нашел пару каналов в телеге. Их ведут ну... геи.       — И что?       — Ну и почитал все посты за последние пару лет. А они там так общаются... Свободно. Знаешь, вообще не парятся с ухаживаниями и прочим... Типа, встретились, потрахались и разошлись. Спасибо, было славно, передайте салфетки. У них там целая философия на эту тему. И хоть авторы, например, пишут, но другие-то комментируют! Значит, не только админы кукухой отъезжают с таким отношением к перепихонам, но и остальные!       — А вы, значит, не согласны с такой позицией? Кажется, ваше вчерашнее предложение очень походило на то, о чем вы сейчас рассказываете, — с иронией протянул Полянский и поймал себя на мысли, что начал задыхаться от быстрой ходьбы. Пришлось сбавить скорость, чтобы не выглядеть задохликом. На горизонте показался просвет — выход из парка.       — Ну, я не буду их судить. Мало ли что там в башке. Мне странно, конечно, но я подумал, что вдруг у геев всегда так. Типа, «Привет. А ты ничего так. Пошли?» и всё. Хоп-хэй-ла-ла-лэй!       — Соколов! Вы меня убиваете! Я с первого раза оценил всю глубину несерьёзного отношения к сексуальным связям отдельно взятых представителей ЛГБТ-общества, которое вы так красноречиво пытаетесь до меня донести! Но от меня-то вам что нужно?       — Да я извиниться хочу! А ты всё никак не въедешь!       — Я терапевт, а не телепат! — рявкнул Полянский, мечтая оказаться дома, а не в присутствии этого балбеса. Желанный выход из парка приближался с каждым шагом. — Если вы не скажете о некоторых вещах, то я о них никогда не догадаюсь!       — Ну, в общем, это... извини. Я не подумал, что такой подход не у всех. Мне и самому как-то неловко казалось заявиться и предложить ну... это самое. Я не хотел выглядеть нелепо, а получилось как всегда, — Матвей расстроенно подвёл итог, и Александру Юрьевичу послышалась грусть.       — Ладно. Проехали, — буркнул Полянский, почти добравшись до парковых ворот. Ну какой смысл злиться на этого дурака? Тем более он не виноват в жизненных неурядицах медика.       — Да? Тогда может быть...       — Оппа-на! Голубая луна! — тройка чëтких пацанчиков в адидасах и с сижками за ушами неожиданно вырулила им навстречу ровно на выходе из парка. Вчерашние малолетки, которые, сбиваясь в стаи, становились ещё более борзыми и агрессивными.       Александр Юрьевич невольно остановился. Идти на таран и пробиваться сквозь гопников чревато, поворачиваться спиной опасно. Обойти тоже не получалось — парк огражден сеткой-рабицей.       — Сокол, ты что ли? — прищурился один из пацанчиков на кивнувшего Матвея. — Ребзя, это Сокол. Он из старшаков. Из тех, что в районе рынка.       — Да? А чëй-та он с пидараснëй шарится? — подозрительно спросил самый высокий. Наверное, по закону природы, вожак.       Полянский дëрнулся. Сколько лет прошло, а привыкнуть к обзывательствам не получалось. Тем более от такого быдла: Александру Юрьевичу давно такие не попадались, а ведь когда-то встречались на каждом шагу... Особенно неприятно, что сейчас это слышал его пациент. Который, кстати, растерянно молчал, не зная, как реагировать на оскорбление.       Лет десять назад Полянский ответил бы на грубость и завязалась драка. Но сейчас он понимал, что каждая стычка может стать последней. Скучающих гопников много, а он один. Сегодня его побьют, а завтра на смену первой тройке игроков со свежими силами придёт вторая и доделает начатое.       — Никто ни с кем не шарится. Я вообще его впервые вижу. Случайно встретились, так же, как и с вами. А теперь дайте пройти! — обида придала терапевту смелости, и он уверенно протиснулся между гопников.       Вслед ему донеслось улюлюканье и издевательский свист. Медик понадеялся, что его алеющие уши в сумерках никто не увидит.       А Матвей остался в парке.

🌵🌵🌵

      Наверное, те пацанчики произвели на Соколова неизгладимое впечатление, раз он пропал из поля зрения на пару дней. А ведь выглядел таким решительным! Конечно, Александр Юрьевич не ждал его появления и даже не рассчитывал на новую встречу. Конечно же нет. Просто второй их разговор оставил какое-то муторное послевкусие, от которого хотелось избавиться.       Полянский выбросил из головы все нетипичные события и постарался сосредоточиться на более привычных вещах: на работе и уютных домашних вечерах в одиночестве.       — Эй, док! Привет!       Терапевт уже покидал территорию больницы, с опаской посматривая на темнеющие тучи и сожалея о забытом дома зонте, как его нагнал слегка запыхавшийся Соколов. Он улыбался во все тридцать два зуба и совсем не замечал нерадостного докторского взгляда.       — Добрый вечер.       — Эй, ну ты чего, как неродной? Расслабься! — Матвей шутливо ткнул его кулаком в плечо. Полянский зашипел от боли. Сломанная когда-то кость не любила подобные тычки и начинала ныть.       — Соколов! Во-первых, уберите от меня свои грабли! А во-вторых, ну что вы опять ко мне прицепились?       — Извиниться хочу!       — Я это уже слышал, а вы повторяетесь. Мы же с вами уже всё решили. Всё в порядке. Я не сержусь на то, что вы перепутали больницу с борделем. До свидания! — Полянский развернулся, чтобы гордо удалиться, но его уверенно развернули за плечо.       — Да я не за то. Я за тот случай в парке. Я же хотел тебя на следующий день выцепить, но пришлось сменами подмениться... А тогда как-то неожиданно эта мелочь хамить начала. У меня обычно башка варит, но тут подвисла. Понимаешь, всё непросто.       — Что и требовалось доказать. Я всё понимаю, Соколов. Вам просто не хотелось ввязываться в драку из-за случайного знакомого, и я совершенно нормально к этому отношусь. Тем более если обозвали как бы по делу. Верно? К тому же несмотря на вашу отличную спортивную форму, трое на одного — это не совсем надёжный расклад, и я могу только похвалить вашу предусмотрительность.       — Вот капец ты всё наизнанку выворачиваешь! Не совсем так. Я знаю это мудачьë. Они отмороженные и бабочками машут везде, где могут. Согласись, что поножовщина в парке нам не нужна?       — Соглашусь. И как там ваши приятели? Донесли до вас всё разнообразие городских сплетен?       — Они мне не приятели. И то, что они говорят, меня не касается, — Матвей отвёл глаза, и Александр Юрьевич отчётливо понял, что именно его ориентацию они и обсуждали. Как предсказуемо.       — Ну-ну. Зато это наглядный пример, как человека всю жизнь судят за одну ошибку. Поимейте ввиду этот печальный опыт на будущее, если ваши слова об ориентации правдивы. Поразмышляйте на досуге, сделайте правильные выводы и пригласите на свидание девушку.       — Я не хочу девушку. Ты думаешь, осознание ко мне за две минуты пришло? Да ни хрена! Чë там по стадиям? Гнев, отрицание, ещё что-то? Я пережил все.       — Ладно, Соколов. Я понял. Сейчас главное, что всё в порядке. Правда, — устало выдохнул терапевт и мельком посмотрел на наручные часы. Небо опускалось всё ниже, готовясь вылиться на грешную землю. — Идите. Выкиньте дурное из головы и уходите. Дождь собирается.       — Давай я тебя до дома подкину хотя бы? — красуясь, Матвей достал связку ключей и небрежно покрутил на пальце колечко брелока.       — У вас есть автомобиль? — больше из вежливости спросил терапевт. Конечно, садиться в машину к постороннему человеку он бы не стал.       — Ага. Купил год назад. Мерседес! Машина-зверь! Моя Ласточка, — со смесью гордости и нежности отозвался Матвей.       — Так зверь или ласточка?       — Если по мощности, то зверь. А так Ласточка. Я Соколов, а она Ласточка. Сечëшь фишку?       — Кхм... Секу. Наверное.       — Вот. А вообще я кошатник. Обожаю кошариков. Даже тех, которые лысые. Ну, сфинксы, знаешь? Я однажды гладил такого. Док, ты не представляешь, какие они горячие! О них руки с мороза греть можно! А им в кайф, они мурлыкают. По крайней мере тот лысик явно тащился... А дома у меня кошка-инвалидка живёт. Бабуся с дачи притащила. Муська тогда ещё бездомная была, а потом в капкан попала. И представь, она отгрызла себе лапу, чтобы освободиться! Теперь бегает с культëй, но фору всем даст.       Матвей болтал так весело и беззаботно, что это наводило на определённые мысли.       — Кхм... Соколов, меня терзают смутные сомнения... Вы пытаетесь меня заговорить? — с оттенком подозрительности и удивления спросил Полянский.       — Эм-м... Ну да, — только что разливавшийся соловьëм Соколов смутился и начал нервно теребить брелок с ключами. — Я подумал, что буду действовать по обстоятельствам. Нужно же узнать друг друга... А вообще, я бы хотел пригласить тебя на чашку кофе.       — У нас в городе нет кофеен, — только и выдал Александр Юрьевич, обалдев от такого поворота. Его впервые в жизни пытались пригласить на свидание, зная о славе, которая шла далеко впереди. — Только пара кафе, где проводят свадьбы и похороны, но там только растворимый. А я люблю зерновой.       — Вот видишь, док! Вот и первая ниточка, которая нас с тобой связывает! — Матвей просиял, будто выиграл лотерею. — Я тоже растворимую бурду терпеть не могу. Поэтому сам кофемолкой поработал, а потом с туркой у плиты стоял.       — У плиты?       — Ну да. Говорю же, я кофе для нас сварил. И приглашаю тебя на чашечку кофе. Правда, у нас будут одноразовые стаканчики, но это не важно.       — Я не понимаю, — Полянский почувствовал себя беспомощным. Паззл не складывался.       — Так, док. Давай по порядку. Я хочу, чтобы мы узнали друг друга поближе. Обычно в таких случаях приглашают в ресторан или на кофе. Не скажу, что у меня большой опыт, но очень часто в фильмах мелькает именно эта фраза. Но так как растворимый мы с тобой не любим, то я сварил зерновой дома. Заранее. И налил его в термос, чтобы не остыл. Кофе в термосе, термос в Ласточке, Ласточка на парковке. Сечëшь?       — Секу. Игла в яйце, яйцо в утке... Спасибо за предложение, надо признать, поистине уникальное, но я вынужден отказаться. И прекратите называть меня «док».       — Не нравится? — чуть растерявшийся от отказа откликнулся Матвей. — А как тогда? «Александр Юрьевич» тяжеловесно. И официально, как совсем чужие люди. Может, «Зая»?       — Соколов, вы забываетесь! — вспыхнул Полянский. — Для вас люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией подобны необычным обезьянкам, на поведение которых просто любопытно посмотреть?       — Так всё-таки ты гей?       — А разве это важно? И я уверен, ваши знакомые из парка дали мне более чем ëмкую характеристику. Я скажу вам так: любой человек хочет любить и получать теплые чувства в ответ. При этом неважно, какого он пола. Я не знаю, сможете ли вы и вам подобные понять эту простую истину, но и доказывать ничего не собираюсь!       Матвей хотел что-то ответить, но внезапно согнулся пополам. Его глаза округлились, и он начал хватать ртом воздух. Руки с силой потянули за горловину футболки, будто он задыхался. Он выхватил из кармана джинсов телефон, но экран не загорался, сколько бы тот в него ни тыкал.       «Неужели астма? Хорошо ещё, что рядом с больницей!» — молниеносно пронеслось в голове Александра Юрьевича.       — Дай телефон... Лекарство... Позвоню... — просипел Соколов и протянул руку.       Ни секунды не раздумывая, Полянский сунул ему свой телефон, чтобы тот позвонил, кому нужно. В голове всплыли основы первой помощи и варианты, куда сообщить в первую очередь: в приемную или скорую. При этом нельзя оставлять больного в одиночестве.       Тем временем Матвей потыкал в экран, приложил телефон к уху и закрыл глаза, прислушиваясь к гудкам сквозь своё прерывистое дыхание.       В кармане его джинсов заиграла музыка. Удовлетворëнно улыбнувшись, он выпрямился, подмигнул замершему доктору и протянул телефон обратно. Об удушье, которое угрожало его жизни секунду назад, ничего не напоминало.       — И что это было? — Полянский забрал смартфон, изо всех сил стараясь не психовать, но получалось скверно.       Сверкнула молния, осветив всё в мельчайших подробностях и выкрутив уровень резкости на максимум. В свете этой вспышки Полянский успел рассмотреть узор серой радужки глаз Матвея.       — Прости, пришлось пойти на обман и выманить у тебя номер телефона таким дурацким способом. Но я обещаю, что больше такого не повторится. Так что если я начну задыхаться в следующий раз, то можешь сделать мне искусственное дыхание, — несмотря на смущение, он выглядел чрезвычайно довольным собой.       — В следующий раз я помогу естественному отбору и задушу вас собственными руками! Соколов, вы с ума сошли?! Такими вещами не шутят!       С неба упали несколько капель, которые через минуту превратились в полноценный ливень. От раздавшегося раската грома заложило уши.       — Ну прости! Согласен, фигня идея, но ведь главное результат! Добровольно ты бы мне свой номер не дал, верно?       — Ни в коем случае! Потому что вы глупый, самовлюблëнный и эгоцентричный мальчишка! Ваше поведение недопустимо, а все ваши инициативы мне глубоко неприятны! Уходите и больше не преследуйте меня! Найдите другой объект для шуток и розыгрышей!       Выкрикнув это, Полянский порывисто развернулся и направился прочь, поскальзываясь на вмиг намокших дорожках.       Он шёл домой, жалко обтекая, и не знал, смотрит ли ему Матвей вслед, так же стоя под дождём, или уже ушёл к своему зверю по имени Ласточка.

🌵🌵🌵

      — Венера Леопольдовна, подойдите, пожалуйста, к нам, — в кабинет просунула голову Верочка из регистратуры и кивнула. — Драсьте, Александр Юрич!       Медсестра выплыла в коридор, а Полянский дописал рецепт, поставил печать и выпроводил очередного пациента. Настроение было ни к чёрту. Все выходные он возмущался по поводу произошедшего и никак иначе, кроме как балбесом, Соколова не называл. Его трясло от одного воспоминания о наглеце, а потому всё это время бедный терапевт вибрировал, не переставая.       — Доброе утро! Можно? — в дверь постучал очередной пациент, и Полянский вздрогнул, думая, что у него начались слуховые галлюцинации.       К сожалению, к слуховым добавились визуальные и даже глюки обоняния. Объединившись в одно целое, они превратились в Матвея Соколова собственной персоной. С рюкзаком наперевес и покрасневшими будто от недосыпа глазами.       Александр Юрьевич позеленел от злости. Он чувствовал себя заложником ситуации и вместо того, чтобы вышвырнуть этого гадëныша из кабинета, был вынужден принять его по всем правилам. К тому же, вдруг он правда заболел? Хотя что такому лбу сделается!       — На что жалуетесь? — процедил он сквозь зубы, рывком открывая амбулаторную карту. Обложка с треском порвалась, и Полянский сам удивился своей эмоциональности.       — На вас.       — На меня? Отлично. С подобными жалобами к главврачу. Третий этаж, кабинет триста пятнадцатый. Всего доброго! — с облегчением выдохнул терапевт, надеясь, что Соколов и правда уйдёт. Жалобы — дело привычное, а вот такой упëртый балбес у него впервые.       — Док, ну ты чего? Я же попросил прощения! Заметь, я не стал названивать! А одна крошечная смска «С добрым утром!» не могла так сильно испортить твоё настроение. И вообще...       — На что жалуетесь? — с нажимом повторил терапевт, не сводя немигающего взгляда с порванной обложки. — Если жалоб нет, то я прошу вас покинуть кабинет.       Матвей перестал улыбаться и осторожно прижал к себе рюкзак, словно там было что-то хрупкое.       — Нервничаю часто. С питанием что-то, аппетита нет. Чувствую, как сердце сильно бьётся иногда, — он явно наугад перечислил несколько симптомов.       — Для определения более точной картины нужно сдать вот эти анализы, — Полянский начал быстро заполнять бланки и монотонно перечислил предстоящие процедуры. — Биохимический анализ крови: на общий белок, мочевину, креатинин, общий билирубин, прямой билирубин, АСТ, АЛТ, щелочную фосфатазу, глюкозу, триглицериды, холестерин. Потом общий анализ мочи и кала. Баночку можете взять в процедурном кабинете. ЭКГ и флюорография, само собой. Мазки вот по этому списку. УЗИ щитовидной железы. Гастроскопию обязательно. Это для начала. Потом посмотрим.       — Блямба! Док, а гастроскопия — это...?       — Кишку с лампочкой глотать, — отрубил Полянский с садистским удовольствием наблюдая за скривившимся пациентом. Он надеялся, что Соколов не заметил его затаëнного торжества.       Терапевт знал, что Матвей не пойдёт сдавать никакие анализы, а потому сыпал терминами, используя их в качестве устрашения. Конечно, это было непрофессионально, но и Соколов сюда пришёл не за помощью.       — Я смотрю, ты сегодня вообще не в настроении? — тихо спросил Матвей, с силой сжимая лямки рюкзака.       — Абсолютно! Но к вашему лечению, Соколов, это не имеет никакого отношения!       — Понятно. Я с суток сегодня. Пока ждал в очереди, чуть не заснул. Стоя, как лошадь. Увидеть тебя, колючку, хотел, а ты не в настроении. Жаль, ну ладно... Я тут подумал... Если ты не захотел пить со мной кофе в лучших традициях, то я решил подарить тебе цветы.       — Соколов, вы вообще обнаглели? — прошипел Полянский, наклоняясь к паршивцу через угол стола. — Покиньте мой кабинет немедленно!       — Обычные цветы. Чтобы приятно тебе сделать, — он отмахнулся от змеиного шипения терапевта. — А потом подумал, как я с ними пойду? Думал-думал и... В общем, вот.       Явно смущаясь, Матвей достал из рюкзака маленький горшочек с кактусом, покрытым светлыми иголочками, как пухом. Сверху распускался маленький и невзрачный, зато настоящий цветок. Его полупрозрачные лепестки просвечивали на солнце и казались чрезвычайно хрупкими.       — Это что? — севшим голосом спросил Полянский, не отводя взгляд от нежной красоты.       — Кактус. Я сначала розы выбирал, хотя и сомневался. А потом увидел эту кроху и сразу о тебе вспомнил. Такой же колючий, и такой же... — он не договорил, внезапно закашлявшись. — К тому же, говорят, кактусы нейтрализуют какую-то фигню от компьютеров. А ты весь день перед монитором.       — Он мне не нужен. Забирайте обратно, — буркнул терапевт, втайне желая провести подушечкой пальца по пушистым иголочкам. Наверняка они только так выглядят, а на самом деле жëсткие.       — Нет. Он для тебя.       — Я его выкину.       — Не выкинешь.       — Откуда бы вам это знать, Соколов?       — Ниоткуда. Просто знаю. Ладно, не буду задерживать. До свидания, док.       — До свидания, — машинально отозвался Полянский и мрачно уставился на закрывшуюся за Матвеем дверь.       Александр Юрьевич чувствовал, что у него что-то треснуло внутри. Он пока не понимал, хорошо это или плохо, но что-то определённо изменилось.       Кактус переехал на подоконник, возле стола Полянского. Его красотой и необъяснимым появлением бурно восторгалась вернувшаяся Венера Леопольдовна, и это почему-то очень не нравилось терапевту. Хотелось отгородить свой подарок от чужого внимания.       Днём позже кактус переехал дальше по подоконнику, ближе к столу медсестры. Полянский сделал вид, что ничего не заметил, а вечером молча сунул его в пакет и унёс домой.       С того дня кактус, названный «Блямбой», стал жить на кухне, рядом с салфетками и солонкой. И уже следующим утром, во время своего первого и любимого приёма пищи, Полянский смотрел на пушистую колючку, тщетно стараясь не думать о том, кто её подарил.