Не лечится

      Через пару дней, на протяжении которых Александр Юрьевич пытался убедить себя, что совсем не скучает, раздался вечерний телефонный звонок. Терапевт долго смотрел на знакомую комбинацию цифр, пытаясь понять, почему принципиально не желает сохранять номер Матвея. Может потому, что не хочет протягивать между ними очередную связующую нить? И без того все уже существующие лучше всего было бы совсем обрубить.       Экран телефона потух, но тут же загорелся снова. Соколов, как всегда, проявлял настойчивость. Полянский прокашлялся и глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.       — Алло?       — Док? Привет! До тебя как до Кремля! Ты дома?       — Дома, — машинально подтвердил терапевт, и только после этого спохватился. — А что?       — Мы сейчас будем! Минут за десять домчим! Может раньше, — предупредил Матвей и отключился.       Полянский недоумëнно уставился на уснувший аппарат, а потом заметался по квартире. Соколов сказал «мы»? Кого он имел в виду? Кто бы там ни был, гостей Александр Юрьевич не ждал. Не любил и справедливо опасался. Да и не готов он к приходу Матвея! После работы натянул вчерашнюю футболку. И грязная тарелка после ужина одиноко стоит в мойке. И…       Резкая трель звонка прекратила бесполезные метания. Доктор замер посередине комнаты, решив вообще не открывать, но наглый Соколов продолжал мучать кнопку, и Александр Юрьевич сдался.       — Док! Ты чем вообще занимаешься? То трубку не берёшь, то дверь не отпираешь… Как дела?       — Благодарю, всë хорошо. Что вам угодно? — осторожно отозвался Полянский. К его огромному облегчению Матвей пришёл один. Только прятал что-то в руках за широкой спиной. Из-за такого положения плеч майка туго облегала тело, подчëркивая накачанную грудь. Терапевт поспешно отвëл взгляд.       — Зайти-то пригласишь? — поинтересовался мимоходом Матвей, тесня хозяина квартиры вглубь квартиры без возможности сопротивления.       — Не заметно, чтобы вам сильно требовалось моё приглашение. Что вы хотели, Соколов? Говорите и уходите. У меня на этот вечер планы, и мне не хотелось бы их менять ради вашей очередной взбалмошной идеи.       — Ты не один? — насторожился Матвей, привычно проигнорировав язвительные замечания. Он бросил цепкий взгляд в сторону комнаты, стараясь рассмотреть возможных посетителей и даже, кажется, принюхался. — У тебя кто-то есть?       — Я один. Но это не имеет никакого значения. И вообще, у вас, Соколов, ещё нос не дорос мне допросы устраивать!       — Ладно, проехали. Док, тут такое дело… — Матвей неожиданно замялся и опустил глаза. — Короче, это тебе!       Он вывел руку из-за спины, и Полянский уставился на маленького трëхцветного котёнка. Тонкую шейку украшал дешёвый подарочный бант из фольгированной ленты.       — Что это?       — Ну… Котёнок. Смотри какой классный! Ещё мелкий, но уже мужик! Его к магазину подкинули. Сидел пищал, я на него чуть не наступил, но вовремя заметил. Точней, услышал. Зацени, глаза какие огромные! Зелёные! А уши? Настоящие локаторы! — восхищëнно отозвался Матвей, сверкая горящими глазами, и погладил указательным пальцем котёнка между ушек.       — Всё это, конечно, замечательно, но не объясняет того, зачем вы притащили животное ко мне? И зачем нацепили бант? Думаю, это доставляет животному дискомфорт.       — Ну… Бантик для привлекательности. Реклама — двигатель торговли, сечëшь? Я подумал, что сейчас мы поработаем над внешним видом и ты возьмёшь хвостатую сиротку к себе. Понимаешь, я его оставить просто не смог. Заведующая выкинет на улицу, а он совсем маленький. Но и домой забрать не могу — моя трëхлапая Муська его затиранит из ревности. Знаем, проходили.       — И вы, основываясь на своём всесильном «хочу» решили, что я с удовольствием заведу себе питомца? У меня для вас две плохие новости, Соколов. У меня тут не богадельня, и кошку я заводить не буду.       — Почему кошку? — удивился Матвей, удивлëнно уставившись на мохнатый комок, будто надеялся на пояснения из первоисточника. — Пацан же был.       — Это он вам сказал, что пацан?       — Нет. Я сам так подумал.       — Индюк тоже думал — я об этом уже говорил. Так вот, трёхцветными могут быть только кошки. Из-за двух Х-хромосом. Но как бы там ни было, питомец — это важный шаг и большая ответственность. Я к такому не готов. Так что верните бедное животное туда, откуда взяли. Может, продавцы заберут или кто-то из покупателей.       Матвей хотел что-то возразить, но у него зазвонил телефон. Едва взглянув на имя звонившего, он нахмурился и скинул вызов, сделав вид, что ничего не было.       — Да ладно тебе, док, смотри, как здорово он, то есть она, смотрится в твоей прихожей! — Соколов опустил котёнка на пол и слегка подтолкнул в сторону Полянского, а сам присел на корточки.       — Не здорово.       Телефон зазвонил ещё раз, но Матвей снова сбросил и выключил звук. Судя по всему, он пытался избавиться от внимания кого-то довольно настырного.       Какая ирония.       — Да ладно тебе! Помнишь, мы говорили о том, что было бы здорово, если бы тебя кто-то ждал дома? Ну вот. Сбылось. Классно же?       — Нет.       — Ну док!       — Нет и не просите! И у вас снова телефон звонит. Светится в кармане, — заметил Полянский, поймав себя на новом, очень неприятном чувстве и раздражении. — Девушка?       — Нет, — буркнул Матвей и отключил телефон.       — А мне кажется, что девушка, — желчно протянул Александр Юрьевич, пряча поглубже свою из ниоткуда взявшуюся обиду. — Вот вам и решение. Подарите котёнка своей даме сердца. Уверен, она будет в восторге. Так же советую дополнить подарок букетом цветов и конфетами. Соберите полный ассортимент клишированных подарков, и любая красотка станет вашей. Совет да любовь! А меня оставьте, наконец, в покое!       — Но я хочу, чтобы кошарик был у тебя! И это не подарок, а доброе дело. Кхм… Док, а тебя что, что-то задевает? — улыбнулся Матвей, озарëнный внезапной догадкой о причинах такого поведения.       — Меня? Меня?! С какой стати, Соколов? Мне абсолютно без разницы, что будет с вами, с вашими избранницами или этим мохнатым недоразумением. Абсолютно! Да что вы всё улыбаетесь?       — Ничего, — Матвей опустил глаза, прикусив изнутри щëку, чтобы перестать радоваться.       — Я понимаю, чего вы добиваетесь, Соколов. Но я не нежная барышня, чтобы умиляться детишкам и зверятам и присуждать вам за это бонусные очки. Максимум, я могу дать котëнку куриного мяса. В его возрасте уже можно. Но на этом моё гостеприимство будет окончено.       — Ну, давай хотя бы так. А мне чаю нальëшь? Я с работы.       — Про таких как вы, Соколов, говорят «дай палец, руку отгрызëт», — буркнул Полянский и развернулся в сторону кухни. — Ужинать будете? Могу предложить рататуй с мясом.       Александр Юрьевич испытывал два полярно разных желания одновременно: выгнать наглого Соколова вон и оставить его у себя, чтобы не шлялся по всяким непонятным девушкам. Не определившись окончательно, он выбрал промежуточный вариант: оставить Матвея временно.       — Не помню, что такое рататуй, вроде что-то овощное, но звучит вкусно. Особенно, если с мясом, — чрезвычайно довольный Матвей подхватил котёнка на руки, собираясь проследовать за хозяином. Оказавшись в воздухе, животное разразилось отчаянным мяуканьем, и доктор мгновенно обернулся на этот призыв о помощи.       — Соколов! Осторожнее! Что вы его хватаете своими ручищами, как варвар? Нежнее надо! Он же совсем кроха… А ну, дайте сюда! — возмутился терапевт и забрал котёнка себе, осторожно прижимая к груди. Он догадывался, что писк вызван голодом, а не грубым отношением, но не смог сдержать порыв и не уколоть своего гостя.       — Да я вроде аккуратно, док! — растерянно пробормотал Матвей, шагая за доктором на кухню. — Осторожно на руки взял, и всё. Я умею быть нежным.       — Я знаю, — тихо согласился Полянский за секунду до того, как пожалеть о своих словах. Если бы эти слова прозвучали не с тоской, а с отвращением, то ещё куда ни шло.       Опустив котёнка на пол, доктор занялся ужином для своих гостей, стараясь скрыть своë смущение из-за несдержанности и подрагивающих пальцев. Чувствуя непривычный жар на лице, он подозревал, что его щёки и уши пылают, но решил не акцентировать на этом внимание.       Полянский помыл руки и достал два блюдца — для воды и для мяса, решив сначала организовать трапезу для животного. Он достал из шкафчика разделочную доску с ножом, а из холодильника лоток с куриным филе, которое собирался приготовить на завтра.       — Мойте руки и садитесь за стол. И снимите уже этот дурацкий бант с несчастной животины. Я сейчас порежу курицу и разогрею ужин для вас, — произнёс он, начиная резать белое мясо на мелкие кусочки.       Но что-то было не так. Атмосфера неуловимо изменилась. Движение ножа замедлилось, а в следующую секунду и вовсе прекратилось.       Матвей подошёл к доктору сзади почти вплотную и наклонил голову, проведя кончиком носа по волосам Полянского.       — Ч-что такое? — заикнулся Александр Юрьевич, ощущая, как участился пульс.       — Показываю.       — Что?       — Что я умею быть нежным, — тихо отозвался Матвей и поднял руки.       Терапевт почувствовал, как кончики пальцев Соколова легко пробежались по плечам, а потом скользнули выше по шее, лаская её на грани щекотки с двух сторон. Нежное прикосновение прошлось вдоль линии роста волос и обогнуло скулы. Полянский выдохнул через рот, нарушив раскалëнную, как в пустыне, тишину.       — Вы же помните, что у меня в руках нож? — уточнил он ослабевшим голосом, прикрывая глаза.       — Помню.       — Тогда держите себя в руках.       — Лучше тебя.       — Что?       — Лучше я тебя буду держать в руках, док.       Полянский понимал, что нужно прекратить эту ласку как можно скорее. Разорвать, уничтожить, вырвать все следы об этой нежности и из души, и из памяти. И он хотел бы это сделать, но не мог.       На яростные доводы разума, вопившие о запрете на привязанность и потенциально возможном предательстве, откуда-то находились контраргументы о том, что это же не секс. И вообще не из той оперы… Это не опасно. Это просто… Это…       Матвей придвинулся ещё ближе, и Полянский через футболку почувствовал, как покалывает кожу в местах соприкосновения их тел. Твëрдые мозолистые пальцы погладили кожу рядом с воротником футболки, а затем оттянули ткань вниз.       — Блямба, док, у тебя мурашки. От меня, — охрипшим голосом выдохнул Матвей.       Чувствительную шею обожгло невинным поцелуем, и контраргументов не осталось. Александр Юрьевич распахнул глаза и шарахнулся в сторону, глотая воздух как рыба, вытащенная на берег.       Нож и несколько кусочков филе упали на пол, испугав котëнка. Он встопорщил шерсть на хвосте и с пробуксовкой кинулся прятаться под кухонный уголок.       — Соколов! Вы…! Вы совсем уже обнаглели! Сколько это будет продолжаться? Прекратите свои провокации немедленно! Слышите?! Это уже не смешно!       — Я не смеюсь, — Матвей серьëзно смотрел доктору в глаза. — Спокойно, док. Я не сделал ничего плохого. Ничего такого, что бы тебе не понравилось. Возможно, поцелуй был лишним, хотя я так не считаю, но я не шучу с тобой.       — Не было никакого поцелуя. Только ваш идиотизм, помноженный на глупость, — прошипел Полянский, пытаясь скрыть горящие скулы и подрагивающие руки. — Ещё хоть одна подобная выходка, и я…       — Всë, я понял. Понял, — Матвей с улыбкой поднял руки, показывая, что сдается и сделал шаг назад.       — Смотрите мне! Я церемониться не буду. И снимите уже с котëнка этот чëртов бант! Задохнëтся же!       Матвей с улыбкой стал выманивать напуганного зверька из-под скамьи, а Полянский, недовольно бурча и желая хоть к чему-нибудь придраться, дорезал мясо и разогрел ужин.       Пока гость трапезничал, а хозяин пил чай, котёнок быстро расправился с курицей. Он сел возле пустой миски умываться, а после подошёл к Александру Юрьевичу и требовательно мяукнул, желая залезть на руки.       Не в силах сопротивляться природному обаянию, терапевт поднял пушистика и усадил себе на колени. Пальцы сами начали перебирать шелковистую шëрстку и поглаживать мягкие ушки. Послышалось тихое мурлыканье.       — А что, заведующая точно выкинет её на улицу? — с мягкой улыбкой спросил Полянский, осторожно поглаживая котëнка по спинке.       — Точно. Это же животное. А там продукты, проверки, СЭС, все дела, — грустно отозвался Матвей и тяжело вздохнул. Пожалуй, слишком тяжело, чтобы быть правдой. — Выкинет без сожаления. И никого не будет волновать, что на улице голодно и холодно. Дождь, ветер и снег…       — Соколов, не переигрывайте. Лето на дворе.       — Ну зима же наступит, — не сдался тот и снова вздохнул. — В любом случае, кошарик останется бездомным. Будет драться с другими уличными котами, отвоëвывая себе право на жизнь. Скорее всего получит раны, но некому будет её лечить…       — Ладно! Я понял! Боль, страдания и ужасы.       — Они самые, — широко улыбнулся Матвей, явно понимая, что удача на их с кошкой стороне. — Ну так что скажешь, док? Может, сделаешь доброе дело?       — Нет. Я по-прежнему не желаю заводить домашнего питомца, — Александр Юрьевич только ухмыльнулся, глядя на поникшие плечи своего гостя. — Но могу ненадолго приютить, пока вы не найдëте для неё новый дом. Только надо купить глистогонные. И витамины. И подходящие мисочки с лотком.       — И когтеточку, — подсказал Матвей, а Полянский вскинул на него удивлëнный взгляд.       — Верно. И когтеточку. Наконец-то здравая мысль, Соколов!       — Благодарю, польщëн, — хмыкнул Матвей. — А как назовëшь?       — М-м… Бантик.       — Бантик?       — Да. Как напоминание о вашей сумасбродности. Кактус, кстати, зовут Блямбой. Котëнка Бантик. А вообще, Соколов, с вашим появлением у меня теперь вся жизнь на букву «б».

🌵🌵🌵

      Сдав гору документов в приëмную и наскоро попрощавшись с Венерой Леопольдовной, Полянский на всех парах ринулся домой.       Как там Бантик? Лишь бы никуда не залезла и ничего на себя не уронила, как пару дней назад. Придя тогда домой и не встретив котёнка в прихожей, доктор подумал, что она спит. Но стоило ему зайти в комнату, как он увидел на полу перевëрнутую ротанговую вазу. Изнутри доносился жалобный писк, сквозь переплетение прутьев топорщилась шерсть.       После того случая терапевт убрал все лишние вещи, которые могли бы причинить Бантику вред, и отдельно проверил, надëжно ли спрятаны все банки и бутылки с моющими средствами.       И вот сейчас он спешил домой, чтобы увидеть свою питомицу и убедиться, что с ней всё в порядке, а после накормить и взять на руки.       Стоило ему отпереть дверь, как трехцветный комок бросился ему в ноги и начал тереться головой о носы ботинок, вызывая мощный прилив эндорфинов.       — Фу, Бантик! Обувь грязная. Иди сюда. Ай ты моя хорошая! Ну? А кто у нас весь день играл? А кто у нас весь день спал? — просюсюкал он, соприкасаясь с Бантиком лбами.       Кажется, Матвей был прав. Намного приятнее возвращаться домой, если знаешь, что тебя там ждут. От тихого мурлыканья, которое издавала Бантик, к доктору каждый раз приходило умиротворение.       Послышалась резкая трель звонка, заставив подскочить всех присутствующих, и Полянский, мельком глянув в глазок, распахнул дверь.       — Док, у тебя не найдëтся ватки? — прогнусавил Матвей, запрокинув голову и зажимая рукой разбитый нос. Подбородок и ладонь украшали кровавые подтëки.       — В ванную. Быстро! — рявкнул Александр Юрьевич, пропуская Матвея внутрь и запирая за ним дверь. — И голову опустите, не запрокидывайте!       — Я тебе светлый ковролин испачкаю.       — Шагом марш! Вы, Соколов, вечно не о том думаете! Сядьте на унитаз, — буркнул доктор, доставая из шкафа большой кофр с красным крестом. — Что случилось?       — Мир не без добрых людей, — хлюпнул кровью пострадавший. — Дай ватку. Я сам.       — Позвольте, но врач тут я. Так что держите свои ручонки при себе и, ради всего святого, не запрокидывайте голову, я сказал! Не хватало ещё наглотаться крови и подавиться.       Руки Полянского действовали быстро и решительно. Ни одного лишнего движения. Достав всё нужное, он щедро облил руки мирамистином и приступил к оказанию первой помощи.       Спустя несколько минут сидящий на унитазе Матвей оказался чист и свеж. Из носа торчали куски гемостатической губки, а на переносице красовался пакет с сухим льдом. Содранную скулу украшал добротный кусок лейкопластыря.       Убедившись в отсутствии перелома, доктор начал складывать аптечку обратно. Время от времени он кидал на сидящего Матвея подозрительные взгляды, будто ожидал от него подлянки в виде обморока.       — Как себя чувствуете? Голова не кружится? Не тошнит? И что всё-таки произошло? Сидите, не вставайте пока, — врач дополнил своё указание жестом и, убрав кофр, прислонился бëдрами к стиральной машинке.       — Нормально всё. А что произошло я и сам не понял. Я Бантику витамины привёз. В ветеринарке хвалили, вот я и взял. Из машины выхожу, а там двое мимо идут. Я их даже и не запомнил. Только один в спину толкнул, а другой спереди добавил. Я как-то не ожидал чтобы вот так, на ровном месте… Тем более со спины. А эти суки трусливые убежали. Я даже догонять не стал, потому что когда картинка на место встала, только спины за углом мелькнули. Блямба, чувствую себя лошарой. Да ещё на унитазе, — понуро признался Матвей.       — Вас ограбили?       — Нет. Просто нос разбили.       — Без повода? Совсем? — допытывался Александр Юрьевич, чувствуя, что Матвей не договаривает.       — Ну-у…       — Да говорите же уже!       — Про пидарасов что-то крикнули, — нехотя выдавил Матвей. — Но я уверен, что это просто оборот речи.       — Во дворе дома, где живу я? Очень сомневаюсь. Соколов, вам следует подумать о безопасности и не появляться на людях в моей компании. Да и в целом тоже. Иначе всё может закончиться печально. Ваш разбитый нос — это только начало.       Сбывались его давние опасения. Ещё в юности Александр Юрьевич понял, что любой, кто будет замечен в его обществе, будет подвергнут остракизму. Матвей такого, конечно же, не заслуживает и, если не дурак, то послушает.       — Вот ещё! Чтобы я испугался какой-то гопоты и ушёл от тебя? Не бывать этому! — возмутился Матвей, подпрыгнув на унитазе от возмущения.       Полянский только закатил глаза. Лет десять назад и у него было такое же воодушевление. А потом взгляды изменились, и центр тяжести переместился в сторону спокойствия и здоровья.       — Не надо раздувать передо мной свои пëрышки, Соколов. Вы ещё ко мне не пришли, чтобы уходить. А если вам в подворотне череп проломят, то никому от этого легче не станет. Так что не лезьте в эту грязь.       — Но ты…       — Я в этом давно. Привык и не реагирую так остро. Тем более город ко мне тоже привык, как бы странно это ни звучало. И кстати, не сочтите за бахвальство, но я нужен местному населению, и многие это понимают. Немного найдëтся докторов, которые поедут в такое захолустье. Так что меня не тронут. А вот вы станете для этих гиен свежим куском мяса, который разорвут просто из интереса, чтобы посмотреть, как он дëргается, — мрачно изрëк Полянский.       Матвей молчал, думая о чем-то своём, а терапевт ловил последние минуты, наслаждаясь его присутствием в своём доме. Александр Юрьевич был уверен, что сейчас Матвей встанет, поблагодарит за первую помощь и навсегда исчезнет из поля зрения.       — А ловко ты всё это, — Соколов неопределëнно помахал рукой в воздухе. — Я не исключал вариант, что ты растеряешься. Ну, как тогда, с собаками. А ты вон какой… По пакету с искусственным льдом врезал, как Терминатор. Я аж испугался.       — Собаки — это психологическая детская травма, Соколов. А разбитый нос — это моя профессия, которую я выбрал сознательно. Естественно, что в своей сфере я чувствую себя уверенно, — фыркнул Полянский.       — А кстати, почему ты стал доктором? — с любопытством спросил Матвей и переложил пакет со льдом поудобнее.       Александр Юрьевич молчал, задумчиво барабаня пальцами по двери. Наконец он решился.       — В школе у меня был друг. Единственный. К седьмому классу я узнал о себе и своих предпочтениях много нового и, как оказалось, не только я. Доказательств не было, но они и не требовались. Одноклассники начали меня дразнить, а тот друг, он… защищал меня. Однажды его сильно избили на заднем дворе, чтобы неповадно было с таким, как я, водиться. А я ничего не мог сделать, только подорожник приложить. Никогда мне не было так плохо. Мой друг пострадал из-за меня. Ему могли что-то сломать или повредить внутренние органы, а у меня… подорожник. Вот поэтому я и решил стать доктором. Чтобы в нужный момент мог помочь.       Александр Юрьевич замолчал, окунаясь в невесëлое прошлое и заново переживая своё отчаяние.       — Понятно. Док, а ты что-то чувствовал к нему? И где он сейчас?       — Он переехал. Вместе с семьëй, — коротко откликнулся Александр Юрьевич, проигнорировав первую часть вопроса и снова замолчал. Матвей нахмурился, что-то прикидывая.       — Слушай, а давай тоже переедем?       — Куда?       — А куда хочешь! В какой-нибудь крупный город, где в нас с тобой не будут тыкать пальцем, — глаза Матвея вспыхнули энтузиазмом.       — Соколов, вы совсем дурак? — улыбнулся Полянский, с недоверием уставившись на своего гостя. Конечно, идея была абсурдная, но никто раньше не предлагал принять участие в проблемах самого Полянского. Никто не вставал рядом. И это оказалось приятно: знать, что ты не один.       — Нет. Я серьёзно! Ты врач, тем более широкого профиля. Да за тебя в любой больнице драться будут! А захочешь, переквалифицируешься на другую специальность.       — А вы? — улыбнулся Александр Юрьевич, на краткую секунду отдаваясь во власть фантазии.       — А что я? Я охранник. Люди моей профессии настолько редки и драгоценны, что я тоже найду себе работу. Причём в любом Ашане. Так что на шее у тебя сидеть не буду.       — А как же ваша бабушка?       — Да бабуся только рада будет! Она давно говорит, что мне надо с кем-то съехаться. Конечно, вряд ли она имела в виду мужчину, но это уже будет не важно.       — Это точно.       — Ну же док, соглашайся! — Матвей вытащил губки из носа, бросил их в урну и встал с унитаза, сделав шаг к доктору. — Ну что тебя тут держит? Ничего. Зато мы могли бы…       — Ладно, Соколов. Пошутили и будет. Конечно, ни о каком переезде не может быть и речи. У вас своя жизнь, у меня своя. Вы же не глупый парень и сами всё понимаете, — он оттолкнулся от стиральной машинки и кивнул в сторону кухни. — Будете чай? У меня домашние морковные кексы с изюмом из цельнозерновой кукурузной муки. Вкусный и полезный перекус. Хотите?       — Хочу, — Матвей вздохнул и кинул на хозяина квартиры неуверенный взгляд. — Кхм… Док, а если бы мы жили вместе, ты бы готовил для меня такие кексы хотя бы иногда? Я бы мог брать их с собой на работу.       Плечи идущего впереди доктора поникли, а спина окаменела, будто перед его глазами пронеслись годы впустую прожитой жизни.       — Каждый день, мой хороший. Если бы ты только захотел, — послышалось Матвею.       Послышалось, потому что Александр Юрьевич просто не мог такое сказать.