🌵🌵🌵
К вечеру рефлексирующего Полянского накрыла тоска. Печальные мысли не давали пробиться ни одному светлому лучу радости или надежды. Собственная жизнь виделась лишь в темных тонах и пахла затхлостью. Годы, наполненные больничными буднями, поиском пятого угла в четырёх стенах и короткими, но яркими отпусками, которые оставляли горькое послевкусие. Убив весь день на уборку, отдохнув и измотав себя грустными мыслями, Александр Юрьевич устало опустился на диван. Любопытная Бантик, таскающаяся за ним весь день хвостиком, запрыгнула на колени и принялась «месить» лапами ногу хозяина, слегка выпуская тонкие коготки. Самое время вознаградить себя чашечкой кофе, но арабика кончилась ещё вчера, а купить новую пачку он забыл, лишив себя ароматного напитка. Рассеянно поглаживая котёнка за ухом, Полянский в очередной раз бросил взгляд на молчащий телефон. Вот и всё. Ещё вчера Матвей пробовал наладить контакт, даже сегодня утром сделал несколько звонков, но сейчас его пыл, видимо, угас, и телефон замер куском бесполезного пластика. Как будто смартфон, а может, и не только, лишился частички души. Терапевт вздохнул и отложил мобильный. Нет, так нельзя. Он сам мотает нервы и себе, и Матвею. Как собака на сене. Пора отпустить Соколова, а самому сосредоточиться на тех скромных радостях, что ему доступны. В конце концов, сегодня суббота. Лучший день на неделе. Самое время, чтобы не спеша подготовиться и расслабиться, выкинув из головы несбыточные мечты и собственное разочарование.🌵🌵🌵
Спустя пару часов, когда на улице начали сгущаться сумерки, всё было готово. Полянский разложил диван и заправил чистое постельное бельё. Конечно, спать на кровати с ортопедическим матрасом было бы удобнее, но по многолетней привычке львиную долю единственной комнаты занимал диван, пусть и с независимым пружинным блоком. Рядом с подушкой лежала туба смазки с охлаждающим эффектом. Шторы плотно задëрнуты, а форточка открыта для притока свежего воздуха. Бантик спит на своём любимом месте — на кухонном стуле. Поближе к еде. Коллекция игрушек в отдельном шкафчике всегда готова, осталось сделать выбор, но это позже. Полянский любил сначала пролистать несколько видео, настраиваясь на нужный лад, и лишь потом определиться со своими желаниями. Ноутбук, подсоединëнный к телевизору HDMI кабелем, ждал, когда его выведут из режима сна. Сам Полянский, намытый и подготовленный, в очередной раз проверил, заперта ли дверь, и удовлетворëнно хмыкнул. Он надел любимый шëлковый домашний костюм, который кроме удобства и невероятной лëгкости радовал глубоким серым отливом. А ещё он любил, как нежная ткань скользит по обнажëнному телу, когда он медленно расстëгивает пуговицы. В этом костюме он ощущал себя дорого и достойно. Самое то, чтобы подлатать повреждëнную самооценку. Конечно, на этапе подготовки мелькнула мысль надеть что-то кружевное и эротичное, но он отбросил эту идею. Не сегодня. Проверив все приготовления ещё раз, Полянский поудобнее сел на диване и авторизовался на излюбленном сайте с порно. Конечно, он бы предпочёл остаться инкогнито, но когда на самом интересном месте видео останавливается, а захлëбывающийся позитивом голос рекламирует онлайн казино, приятного мало. Зарегистрированные пользователи избавлялись от такой агрессивной рекламы и комфортно проводили время. Лениво просматривая превью, он листал страницу за страницей. Как-то всё было не то. Хотелось чего-то такого… Он и сам не знал, чего именно. Экран телефона загорелся, высвечивая заветные цифры номера Матвея, и сердце доктора пропустило удар. Но он упрямо отключил звук и перевернул мобильный экраном вниз, чтобы не отвлекаться. И всё-таки нет-нет, а посматривал на свечение, отбрасываемое на простыню. Пытаясь отвлечься, он включил первое попавшееся видео и уставился на экран, без интереса наблюдая за происходящим. Мысленно он зациклился на телефоне и долгожданном звонке, гадая, где сейчас Матвей и чем он занят. Телефон потух и тут же загорелся снова. Видимо, Матвей был полон решимости дозвониться, но Александр Юрьевич тоже упорствовал, не поднимая трубку. Он запутался и уже сам не понимал, чего хочет. Разум подсказывал, что лучшим решением будет отключить телефон, хорошенько подрочить, сбросить напряжение и лечь спать. Очнувшись от шума на улице, Полянский встрепенулся. Он даже не заметил, как выбранное видео кончилось и загрузилась лесбийская версия, в которой для него не было совсем уж ничего интересного. Нажав на паузу, Александр Юрьевич прислушался. Послышались глухие басы и лёгкая песня, в лучших традициях скучающей молодёжи, раздающиеся, как видимо, из большой портативной колонки. Открытая форточка прекрасно пропускала все звуки, и летними ночами это было сущим наказанием. Меря шаги в ожидании, время идёт не спеша Сердце замёрзло и хочет уйти, но уже не пускает душа Я стою на своём, и пускай не вдвоём, назло ветрам В небо глядел, словно в глаза, и на вопросы ответа я ждал Как же быть, что мне делать, чего ждать от завтра мне Знаю, время камень точит, но любовь ещё прочнее Тут годами не загладить, не привыкну до сих пор Что мы сами потеряли то тепло… Александр Юрьевич поëрзал. Он ожидал привычного шума, сопровождающего развесëлые компании. Как правило, этот шум составляли ломающиеся голоса парней, девичьи визги, взрывы хохота и непрекращающийся мат цветов жизни, но в этот раз всё было тихо. Только приятная песня, почему-то слегка приглушëнная, наполнила собой унылый двор. Услышит весь район, что я в тебя влюблён И лишь гитары звон уносит по дворам Но я совсем один, по улицам пустым И в поисках любви, куда не знаю сам. Полянский хмыкнул и загрузил следующую страницу с видео. Наверное, песня с таким простым мотивом и гитарным сопровождением просто обязана быть популярной у местной молодëжи. Неудивительно, что её включают на полную громкость, пока ещё время и закон позволяют. А всё же странно, где голоса компании? Неужели, как и сам терапевт, заслушались? И всё-таки что-то его беспокоило. Наверное то, что экран телефона продолжал гореть, сообщая о звонившем Матвее. Пытаясь отвлечься от этого, он машинально просмотрел ещё пару страниц с видео и покачивая ногой в такт прослушал следующий куплет. Беспокойство продолжало нарастать вместе с басами, приближая кульминацию песни. Услышит весь район, что я в тебя влюблён И лишь гитары звон уносит по дворам Но я совсем один, по улицам пустым И в поисках любви, куда не знаю сам. И вдруг послышался звук, от которого у Полянского внутри что-то оборвалась. Резкий автомобильный сигнал, похожий на мяуканье кошки, резанул по мгновенно натянувшимся нервам, и доктора подкинуло на диване. Он прыгнул к окну и аккуратно отогнул край шторы дрожащими пальцами. Так и есть! Прямо посреди двора, окружëнного со всех сторон задрипанными серыми пятиэтажками, стояла Ласточка, которую потряхивало от включённой на полную громкость музыки и громоподобных басов. Возле машины, оперевшись на неё бедром, стоял хмурый Матвей, приложив мобильный к уху. Полянского продрал мороз по коже. Если кто-то его увидит… Если кто-то сделает выводы… Александр Юрьевич схватил телефон и смахнул зелëную иконку. — Идиот!!! Соколов, вы полный кретин! — прошипел он в трубку. — Что вы творите? Выключите свою балалайку немедленно! — И тебе привет! — спокойно отозвался Матвей, перекрикивая музыку. Судя по голосу, он улыбался. — Вы меня не слышали?! Выключите немедленно! Сейчас же! — Давай поговорим! Тогда выключу. — Не о чем нам говорить! Уезжайте! — Нет. Только после того, как поговорим. А вообще, я могу слушать музыку ещё пару часов до того, как у местных бабулек появится основание вызвать полицию. Поверь, у меня шикарная медиатека. Неизвестный исполнитель снова завёл припев, оповещая о том, что весь район узнаёт о некой влюблëнности, и доктор схватился за голову. Инстинкт самосохранения затмил все остальные. — Хорошо, чёрт бы вас побрал! Поднимайтесь! Только выключите эту какофонию! И имейте в виду: это шантаж, Соколов! Подлый шантаж! — крикнул он, сдаваясь. — Я знаю, — самодовольно улыбнулся Матвей и отключился. Вслед за этим оглушающая весь двор песня затихла, окатив терапевта волной облегчения. Осознав, что Матвей с секунды на секунду появится у него дома, Александр Юрьевич заметался. Судорожно закрыл компрометирующий его браузер и убрал подальше с глаз тубу со смазкой. К счастью, свои игрушки ещё не доставал, иначе бы просто не успел. Хотя, пропускать Соколова дальше прихожей он и не собирался. Резкая трель звонка заставила вздрогнуть, и хозяин поспешил открыть нежданному гостю. По дороге в прихожую он вспомнил, что на нём лишь шëлковый костюм, но времени переодеться уже не было, да и выглядел тот довольно прилично. С кружевным комплектом такое бы не прошло. Но чем быстрее он откроет, тем меньше шансов, что Матвей столкнëтся с кем-то из соседей. — Соколов! У меня слов не хватает, чтобы объяснить, насколько идиотские ваши поступки! О чём вы только думаете? — прошипел Полянский, почти не сдерживая свой гнев и нервное напряжение. — Привет, — Матвей закрыл за собой дверь и даже не взглянув на хозяина дома, щëлкнул замком. — Вы не обнаглели хозяйничать в моём доме?! — Извини, я просто… — Соколов с изумлением осмотрел возмущëнного хозяина, одетого в столь непривычную одежду. Его глаза блестнули, а ноздри хищно раздулись. — Милый костюм. Мне нравится. Александр Юрьевич захотел прикрыться, будто он внезапно оказался обнажëнным, и разозлился от этого ещё больше. — А меня ваше мнение не интересует! Я у себя дома! В чём хочу, в том и хожу! Говорите, что хотели, и выметайтесь! И не вздумайте ещё хоть раз меня как-то скомпрометировать! — Да ладно тебе! Может, хоть кофе угостишь? — Кофе кончился, так что обойдëтесь. И нечего так укоризненно смотреть! У меня тут не плантация с вечным запасом! Вчера ещё высыпал последнее, а купить забыл. Можете проверить. — Тогда чай? — А может, вы уже скажете, что хотели, и освободите меня от своего присутствия? — чуть успокоившись, Александр Юрьевич испытующе посмотрел на Матвея. Выглядел тот неважно. Тени под глазами говорили о том, что этой ночью он плохо спал, если вообще спал. Подбородок темнел вчерашней щетиной. От ещё влажных волос пахло шампунем. Только из душа вышел, что ли? — Кхм… А мне вот акустику новую поставили, — криво улыбнулся Матвей. — Я заметил! И вы решили поделиться своей радостью со всей округой, заодно опозорив меня? — Вот почему ты сразу всё гребëшь под себя? Дофига народа слушает музон из машины. Никаких имён-фамилий в песне нет. Никто ничего не поймёт. Максимум, на Светку из пятого подъезда подумают. Мы с ней в седьмом классе типа встречались. Целых две недели, — улыбнулся Матвей. — Детский сад, штаны на лямках. — Детский сад сейчас тут происходит, — буркнул Полянский, слегка успокоенный такой версией, хоть она была ему и не совсем приятна. — Я просто хотел поговорить, док. Вчера ты сбежал, а по телефону игноришь… Извини, я не удержался от серенады под окном. Согласись, вышло не менее эффектно, чем у этого мажора Дэвида Гаррета? Хоть и в другом ключе, — Соколов сделал шаг навстречу. — Вот дался вам этот скрипач, а? Вы его затмили, это точно. Довольны? — Доволен, — Матвей сделал ещё один осторожный шаг навстречу. — Во-первых, прости меня за вчерашнее. Если честно, я так и не догнал, где накосячил, но я не имел в виду ничего плохого! Док, я просто хотел сказать, что меня тянет к тебе. Очень тянет! — Ладно, проехали, — пробормотал Полянский, понимая, что нужно срочно отодвинуться. Близость Соколова волновала и пугала, частично парализуя. — А во-вторых… Кхм… Док… — Да говорите же уже! — Блямба! В общем, я понял, какая мысль мне пришла в голову. Помнишь, в тот день, когда ты спросил, не перегорю ли я, как лампочка? — Помню. — Кхм… Если честно, у меня такое ощущение, что я тебя расколдовывать от злых чар пришёл, — смущëнно пробормотал Матвей. — Кхм… Я понял, почему ты не принимаешь то, что я тебе говорю, хотя сам этого хочешь. — Позвольте, я ничего не… — Дай я договорю. Дело не во мне, а в тебе. Я всё это время говорил, что ты мне нужен — и это правда. Но ты же хочешь услышать нечто другое, верно? — Матвей сделал ещё один крошечный шаг. — Какой чай вы хотели, Соколов? Чëрный, зелëный, каркаде? Есть ещё молочный улун и кажется, где-то был матча. Если хорошенько пошарить по полкам, то… Стараясь перевести разговор на чайную тему, Александр Юрьевич развернулся и попытался шмыгнуть в сторону кухни. Но Матвей догнал его в два больших шага — компактные размеры прихожей позволяли. Схватив доктора за плечи, он развернул его к себе лицом и прижал к стене для большей фиксации. — Не убегай от меня, — хрипло попросил он, сверкая глазами и крепко удерживая брыкающегося Полянского на месте. Матвей наклонился, и терапевт почувствовал запах его волос. — Отпустите! — в голове доктора помутилось из-за присутствия Соколова и желаний, которые угрожали сломить все его убеждения. Перед глазами плыло. — Сначала я скажу то, о чём думаю… Я знаю, ты считаешь меня неопытным юнцом, и мне нечего особо возразить, но я прошу, послушай меня. Когда-то в детстве мне подарили мягкую шерстяную обезьяну с кожаным носом. Я назвал её Сластик. Не скажу, что у меня было много игрушек, но Сластик был любимым. С годами шерсть свалялась, а нос облез. Он потерял свою привлекательность для всех, кроме меня. Я привёз его с собой к бабусе, и он до сих пор сидит у меня в комнате. Сластик мне дорог. Сечëшь? — Не особо. Вы сравниваете меня со старой плешивой макакой? — несмотря на слабость и головокружение, терапевт постарался добавить сарказма в голос. Он ещё надеялся вырваться из этого плена, не потеряв лицо. — Нет. Ещё версии? — У вас есть признаки имбецильности и почти в тридцать вы нежно привязаны к детской игрушке? — Нет, но уже ближе, — мягко улыбнулся Матвей, совершенно не обидевшись. — Я хочу сказать, что если кто-то западает мне в душу, то это навсегда. — Я понял. Это всё? Тогда отпустите меня и… — Нет. Док, я тебя не брошу. Я… — Замолчите! Ради всего святого, замолчите, — прошептал терапевт пересохшими губами. — Нет. Я не уйду и не исчезну, — глаза Матвея загорелись, и он ещё немного наклонился, чтобы быть ближе. Горячее дыхание опалило губы доктора, лишая воли к сопротивлению. — Я тебя не предам. Слышишь? — Уходи, — простонал Полянский, крепко зажмурившись. Его потряхивало от смеси страха и вожделения. Кожа на плечах горела огнём, а пах наливался тяжестью. — Ни за что. Пока ты сам меня не прогонишь, пока ты этого искренне не захочешь, я никуда не уйду, — Соколов кончиком носа обвëл ухо терапевта, отчего того прошила волна дрожи. — Я хочу, чтобы ты ушёл, — проскулил Александр Юрьевич, задыхаясь. Он вытянул руки, желая оттолкнуть Матвея, но не смог. Ощутив под своими ладонями твëрдое тело и удары быстро бьющегося сердца, он машинально заскрëб пальцами, неосознанно стараясь взять в горсть часть Соколова. — Не верю. Я тебя не оставлю. Не передумаю и не сбегу. Я буду рядом. Говоря эти слова, что западали Александру Юрьевичу глубоко в душу, Матвей всё крепче сжимал его в своих объятиях. Руки доктора ослабели, а ноги предательски дрожали в коленях и разъезжались. Стена холодного равнодушия, которую он выстроил сам для себя, рушилась. — Силы небесные, Соколов, неужели вы так уверены в том, что вы гей? — заплетающимся языком пробормотал Полянский. — Я уверен в том, что хочу быть с тобой. Шею Полянского обожгло щетиной, и он всхлипнул, откидывая голову. В ушах зазвенело. Тело отяжелело и до краёв наполнилось желанием. — П-прекратите… Пожалуйста… Х-хватит… — Блямба, док… Ты же горишь! Ты ведь тоже хочешь… Чëрт… Ладно. Скажи мне прямо сейчас, чтобы я ушёл. Скажи, что ты искренне этого хочешь, и я уйду. Скажи, и я больше никогда тебя не побеспокою. Обещаю, — хрипло произнëс Матвей, чутко вглядываясь в лицо терапевта. Полянский хотел крикнуть что, мол, да, он хочет, чтобы Матвей ушёл, но понял, что не может выдавить ни звука. Он тщетно открывал рот, как рыба, выброшенная на берег, но ни слова не сорвалось с его губ. Как будто он лишился возможности врать. — Ты молчишь… Док, ты молчишь! — с восхищением, словно не веря в свою удачу, прошептал Соколов. Он выглядел, будто пьяный, и ошалело улыбался. Уткнувшись носом в шею дрожащего в его руках доктора, он оставил на ней дорожку колючих поцелуев. Широкие руки скользнули с плеч ниже, переместившись на бëдра. — Док… Нет, не так. Саша. Са-ша… Мой Саша. Полянский всхлипнул, пытаясь поймать пересохшими губами хоть глоток воздуха. Его уже много лет никто не называл по имени в такой форме. На работе он был Александром Юрьевичем, а на отдыхе представлялся Алексом или Александром. Услышать своё имя с шипящими звуками, хрипло выдохнутое в самое ухо, оказалось выше его сил. Колени заходили ходуном, и Полянского повело. Он буквально повис на Матвее, из последних сил уцепившись за его шею. Тем временем горячие ладони жадно скользили по бокам доктора и с силой сжимали скользкий серый шëлк. Чуткие пальцы провели по бëдрам раз, другой и Соколов, замерев, отстранился. — Я не чувствую швов. Ты что, без белья? — прохрипел он, как дикий зверь. В глазах плескались такие эмоции, что у терапевта заныло что-то внутри, откликаясь. — Да… — доктор обмяк в сильных руках. — Блямба! Скажи, что ты ждал меня, — попросил Матвей с нотами отчаяния, от которого у терапевта перехватило дыхание. — Скажи, что ждал! — Я тебя ждал, мой хороший. Очень ждал! Ты себе даже не представляешь, как сильно, — прошептал Полянский, прощаясь с рассудком. Матвей облегчëнно застонал и наклонился вперёд, отчаянно целуя тонкие губы.🌵🌵🌵
Терапевт растворился в ощущениях. Прохладная стена за спиной, скользкий шёлк костюма и собственный липкий страх — всё это исчезло. Остался только Матвей, который с жаром терзал ставшие чрезвычайно чувствительными губы. Запах молодого мужского тела кружил голову, и Александр Юрьевич жадно вдыхал, поддавшись этому дурману. Руки Матвея плавно скользили по телу Полянского, обжигая кожу сквозь нежную ткань. Эти прикосновения хотелось продлить и усилить. Сбросить с себя мешавшие тряпки и кожей почувствовать мозолистые ладони. Сердце заходилось в бешеном ритме, дыхание сбилось. Пришлось отстраниться, чтобы глотнуть воздуха. — Это мой первый поцелуй с мужчиной. С тобой, — глухо сообщил Матвей. Его глаза лихорадочно блестели, а губы ярким пятном выделялись на лице. — И как? — только смог выдохнуть Полянский. — Охеренно. Хочу ещё. Хотя бы один, — пробормотал Соколов, положил руку терапевту на затылок и снова привлёк его к себе. Движения стали не такими порывистыми, зато более чувственными. Полянский уже не перечил. Желание целовать Матвея, отвечать на его ласки и доставить ему удовольствие затмило всë остальное. Осмелев, доктор дал волю своим рукам и начал водить ладонями по груди и плечам Матвея. По уже «освоенным» территориям он двигался уверенно, а вот на «новые» заходить робел. Соколов же уверенно шарил по телу Полянского, будто неосознанно выискивая пути, чтобы обогнуть ткань костюма и добраться до голого тела. Наконец ему это удалось. Горячие ладони поднырнули под рубашку и властно сжали прохладные бока, притягивая к себе ещё ближе. Полянский застонал. Не смог сдержаться, когда ощутил не только жëсткие пальцы, от прикосновения которых по бëдрам вниз побежали мурашки, но и стояк Соколова. — Я передумал, — хрипло отозвался Матвей. Он отстранился, напоследок оставив на тонких губах короткий, почти невинный поцелуй. — Ч-что? — Я передумал, Саш. Мне мало одного поцелуя. Я хочу тебя полностью. Произнеся это, Соколов передвинулся, развернул Полянского к себе спиной и двинулся вперёд. Он медленно буксировал дезориентированного доктора перед собой, не забывая целовать в шею и шарить ладонями по груди, цепляясь за мелкие пуговицы. Краем сознания терапевт понял, что его направляют к дивану. Наверное, Матвей ещё из прихожей заметил, что тот уже разложен, а бельë застелено. Конечно, на правах хозяина Полянский мог возмутиться такой наглостью гостя, но напряжëнный член Соколова, который он чувствовал даже через джинсы, мешал сосредоточиться. Как выглядит он сам, натягивая своим возбуждением лëгкий шëлк и превращая брюки в подобие походной палатки, он предпочитал вообще не думать. К тому моменту, когда они приблизились к дивану и Александр Юрьевич своими коленями почувствовал кромку сиденья, Матвей умудрился расстегнуть все пуговицы на рубашке. Серая ткань скользнула вниз. Грубоватые ладони широко огладили обнажённые плечи, будто сбрасывали путы. — Са-ша… — в два приёма выдохнул Соколов Полянскому в шею и прикусил за мочку уха. Горячие пальцы ухватились за резинку штанов и очень медленно, словно спрашивая разрешения, потянули вниз. Терапевт прерывисто вздохнул, прикрывая глаза и откидывая голову на плечо Матвея. Голова кружилась, а вместе с ней и весь мир катался на карусели. Единственным якорем остался Матвей. Лёгкая прохлада подсказала, что Соколов спустил с него штаны, оставив их болтаться где-то на лодыжках. А затем последовал мягкий толчок в спину, и доктору ничего не осталось, кроме как опуститься на диван. Инстинктивно он постарался сделать это как можно грациознее и, опустившись на колени, прогнулся в спине. Он знал, что выглядит безупречно, ведь не зря готовился. Непонятный полузадушенный звук со стороны Матвея это только подтвердил. Полянский сел на постели, развернувшись лицом к Соколову. Даже просто сидеть, подогнув под себя ноги и сложив руки на коленях, как примерный школьник, казалось развратным. Матвей возвышался над ним как скала и тяжело дышал. Александр Юрьевич мазнул взглядом по топорщившейся ширинке и отвёл глаза. — Ты же понимаешь, что я в первый раз? Я могу сделать что-то неправильно, — Матвей одним слитным движением стянул с себя футболку и отбросил куда-то в сторону. Он говорил что-то ещё, но Полянский его уже не слышал. Он голодным взглядом облизывал обнажëнный торс, задерживая внимание на тëмных сосках и бугрящихся мышцами руках. Мысленно он уже выцеловывал узоры на горячей коже. Матвей взялся за ремень. Пряжка звякнула металлом. Соколов спустил джинсы вместе с трусами и переступил ногами, избавляясь от одежды полностью. Явно нервничая, он неосознанно сжал своë достоинство и несколько раз провёл по нему ладонью. Дыхание Полянского перехватило. Ровный, красивый член покачивался прямо перед его лицом. На полуоткрытой головке блестела прозрачная капля. Запах чужого возбуждения ударил в голову, и Александр Юрьевич инстинктивно облизнулся. — Вот… Знакомься… Матвейка-младший. Надеюсь, тебя всё устроит, — Матвей с беспокойством посмотрел на замершего доктора, который не отводил взгляд. — Эй? Всё в порядке? Тебе нравится? — Д-дай… — выдохнул Полянский и подался вперёд от нетерпения. Лицо при этом обожгло волной стыда. Он хотел сказать простое «да», ведь член Матвея был действительно красив, но получилось жадное, голодное «дай». Желание наложилось на мысли. Не сводя алчного взгляда с вожделенного члена, Александр Юрьевич подполз ближе и потëрся о него щекой. — Мой хороший… Горячий… Сильный… Настоящий… — пробормотал он, исследуя подушечками пальцев каждый сантиметр шелковистой кожи. Через лёгкие прикосновения он запоминал Соколова, чтобы потом долгими вечерами до мельчайших подробностей воскрешать в памяти свои ощущения. Взявшись за основание, он начал легко водить головкой по сухим губам, дразня и мучая. Под языком выделилась слюна, и терапевт сглотнул, смотря в серые глаза Соколова. — Блямба… У меня сейчас сердце встанет! —пробормотал Матвей, не в силах отвести взгляд от того, как Полянский искренне наслаждается процессом. Облизнувшись, доктор приоткрыл губы и плавно насадился, принимая Матвея в себя. Тот где-то сверху охнул, но Полянский уже не отвлекался, дорвавшись до так необходимых ласк. Наконец-то! Чувствовать настоящий член, а не холодный силикон с запахом резины, было непривычно. С последнего отпуска прошло чуть меньше года, и всё это время он имел в своём распоряжении только коллекцию игрушек. К слову, иногда он пользовался искусственными фаллосами. Во-первых, чтобы не растерять навыки по расслаблению горла, а во-вторых, хотелось хотя бы пофантазировать на эту тему, ловя отголоски знакомых ощущений. Его никто не мог осудить за то, чем он занимался в одиночестве. Примерившись, Александр Юрьевич расслабился, положил руки Матвею на бëдра и взял так глубоко, насколько смог. Нос уткнулся в коротко остриженный пах. Горячий член протиснулся в горло, и терапевт рефлекторно сглотнул. — Бля-я—мба, — провыл Соколов, закрывая глаза ладонью и откидывая голову назад. — Твою ма-ать… Полянский только прикрыл веки, пряча довольный взгляд. Он видел, что Матвей получает удовольствие, а потому сосредоточился на себе. Все чувства сконцентрировались на одном процессе. Шелковистый член плавно скользил во рту. Губы плотно прикрывали зубы. Пальцы крепко держались за бëдра, впиваясь в них до боли. Полянский не видел себя со стороны, иначе удивился бы той отрешëнности и разлившемуся по лицу блаженству. Казалось, ничто не сможет оторвать его от этого занятия. — Хватит… — попросил Матвей сиплым голосом, но Александр Юрьевич его просто не услышал. — Саш, перестань. Я не железный. — но Полянский так и не отвлëкся. — Да что же ты… Я вам там не мешаю? Соколов протянул руку, чтобы удержать терапевта на месте, но в этот момент Полянский открыл свои потемневшие глаза и томно посмотрел снизу вверх. Блядская нить слюны повисла на подбородке. Матвей не выдержал. Рука сама легла на затылок терапевта и сгребла волосы в горсть. Бëдра толкнулись вперёд, врываясь во влажный рот с пошлым хлюпаньем. Полянский протяжно застонал и прогнулся в пояснице. Его поза и пьяный взгляд из-под полузакрытых ресниц ясно говорили о том, что ему нравится подобное обращение. Тогда Матвей повторил этот приём ещё раз и ещё, не в силах оторваться от созерцания пошлой картинки. — Я хотел, чтобы наш первый раз был нежный и аккуратный. Но ты такой… Такой… — Я мужчина, Соколов, — выдохнул терапевт, на секунду отстраняясь. Он видел, что если продолжить в том же духе, то Матвей сорвëтся и кончит прямо сейчас. — И я люблю не только нежность. Невероятным усилием воли Соколов смог отстраниться и пережал член у основания так, что атласная головка побагровела. Подавшись вперёд, он нажал Полянскому на плечи и опрокинул его на подушку, а сам навис сверху, тяжело дыша. Колени терапевта сами собой разъехались в стороны. Сердце с бешеной скоростью билось где-то в горле. Внутри всё закрутилось, как на крюк тестомеса. От этого напряжения Полянского отвлекли прикосновения губ, которыми его осыпал Матвей. Впрочем, россыпь нежностей превратилась в один чувственный, до боли щемящий поцелуй. На его фоне померкли даже прикосновения шершавых ладоней. — Ты просто не представляешь, как сильно я боюсь тебя разочаровать, — пробормотал Матвей в губы Полянскому. — Всё будет в порядке, мой хороший. Одно только твоё присутствие… — Александр Юрьевич оборвал себя на полуслове. Чтобы замаскировать этот провал, он протянул руку и вытащил из-под подушки пакетик с презервативом и тюбик смазки. Дальнейшее терапевт запомнил урывками, хотя каждое мгновение проживал, как последний раз. Даже просто смотреть на разгорячëнного Матвея казалось чем-то нереальным, но до безумия приятным. А чувствовать его прикосновения, иметь возможность провести пальцами по мощным плечам и скользнуть губами по татуировке птицы на левой стороне груди — это было настоящим чудом в его серой и унылой жизни. Кажется, нечто подобное чувствовал и Соколов. Он ни на секунду не переставал гладить, целовать и ласкать Полянского. Его губы и руки были везде, заставляя всё существо терапевта сладко сжиматься и трепетать под его напором. На взгляд Александра Юрьевича подготовке было уделено слишком много времени. Матвей с удобством расположился между разведëнных ног и неспеша смазывал, гладил и кружил пальцами вокруг входа. Своей заботой и нежностью он довёл Полянского до изнеможения и прорывающегося сквозь стоны рычания. Сам же при этом выглядел спокойным, едва ли не умиротворённым, и только стоящий член подтверждал, что он неравнодушен. Но когда сквозь пелену удушающего голода Полянский увидел, с какой силой Матвей сжимает свободной рукой край одеяла, он понял, что всё спокойствие лишь напускное. Вероятно, Соколов нервничал и опасался сделать что-то не так, а потому изо всех сил пытался контролировать ситуацию. Впрочем, когда Матвей осторожно толкнулся внутрь, а Полянский, с трудом приняв его, неосознанно сжался, с Соколова слетело всё равнодушие. Он уткнулся лбом в плечо терапевта и коротко застонал. А потом начал глухо материться, мешая забористые выражения с поцелуями. В любое другое время Александр Юрьевич лишь бы поморщился от такой ругани, но сейчас он понял, что это своего рода комплимент, причём очень искренний. И это оказалось приятно. Когда Матвей качнулся и начал осторожно двигаться, в голове Полянского стало пусто. Как со стороны он смотрел на своё извивающееся под Матвеем тело, а в груди вместе с сердцем билось желание двигаться и не останавливаться. Мир стëрся и смазался, ограничившись разложенным диваном. — Саша… Мой Саша… Я… тебя… Действуя на инстинктах, Александр Юрьевич обвил шею Матвея и впился в его губы поцелуем, не давая закончить фразу. Ни к чему такое говорить. Неожиданно Матвей замедлился, а после и вовсе остановился. Он аккуратно вышел, не сдержав глухой стон, и облокотился на локоть, восстанавливая дыхание. Его грудь тяжело вздымалась, а плечи поблëскивали от испарины. — Что такое? — Полянский с трудом сфокусировал взгляд. Губы одеревенели и плохо слушались. А главное, хотелось получить член обратно. — Пытаюсь остановить прекрасное мгновение, — криво улыбнулся Матвей. По его глазам было видно, как он хочет продолжения, но намеренно тормозит, чтобы отвлечься и остыть. — М-м… Понятно, — мурлыкнул доктор и, ловко поднявшись, встал на четвереньки. Повернувшись к Соколову спиной, он прогнулся в пояснице и обернулся назад, коварно улыбаясь. Он успел увидеть, как Матвей хищно оскалился, а мышцы пресса напряглись, поднимая сильное тело вверх. В следующий момент он оказался на полу, для устойчивости уперевшись коленями в диван, а ухмыляющегося терапевта подтянул к себе за бëдра. Дразня, доктор повёл тазом, отчего Матвей крепко сжал его, наверняка оставив синяки. — И никуда ты больше не убежишь. Хочу тебя сзади, провокатор, — рыкнул он и направил себя внутрь. Больше Соколов не зажимался и не стеснялся. Он брал решительно и грубо, не спрашивая разрешения и не уговаривая. И Полянскому это нравилось. Он до хруста в позвоночнике выгнулся, открываясь полностью той силе, которая вела Матвея. Пальцы заскребли по простыне. Громкие стоны срывались с губ, но о соседях сейчас никто не думал. С каждым резким толчком, с каждым пошлым шлепком, с которым бёдра Матвея соприкасались с ягодицами терапевта, они приближались к развязке. Тело Полянского одеревенело, вытягивая жилы. Все мышцы скрутило спазмом, и он едва успел провести по себе два раза рукой, прежде чем задрожать. — Да! Да! — голос сорвался, и слëзы брызнули из-под плотно зажмуренных век. Напряжённые руки ослабли и надломились в вывернутых локтях. Полянский рухнул на сбившуюся простынь грудью и услышал за спиной рычание. Последней связной мыслью было лёгкое сожаление, что горячая сперма осталась в презервативе. Александр Юрьевич был бы не против почувствовать в себе тугие струйки, которые потом могли бы стекать по его ногам.🌵🌵🌵
— Ты спишь? — Нет. — И я не сплю. — Я в курсе, Соколов. Вы же меня всего щетиной искололи. Живого места нет, — пробурчал Полянский. Спустя час они лежали рядом, надëжно склеившись влажными телами. Александр Юрьевич тихо млел, чувствуя за спиной широкую грудь Соколова и удивляясь, как их тела идеально подходят друг другу. А Матвей целовал его плечо и водил по коже кончиком носа, улыбаясь своим мыслям. Казалось, он ничуть не обижается на ворчанье своего любовника и видит то, что на самом деле тот пытается замаскировать. — Я только чуть-чуть. И я любя. Полянский напрягся от этих слов и заворочался, явно собираясь встать. Слипшиеся тела разъединились, и сразу стало холодно и неуютно. — Вы как хотите, а я в душ, — он встал и, стараясь не делать резких движений, осторожно накинул домашний халат. — А вы куда? — И я в душ. С тобой, — Матвей легко поднялся и потянулся с кошачьей грацией. Весь его вид говорил о том, что он очень доволен. Полянский насмешливо фыркнул, не в силах отвести взгляд от Соколова. — Не знаю, какие в вашей голове ходят романтические соображения, но у меня обычная ванная. Вдвоём мы там явно не поместимся и ничего, кроме неудобств, не испытаем, — буркнул он, пытаясь не думать о том, как приятно было бы нежиться в теплой воде рядом с Матвеем. Конечно, Соколов не послушался и пошёл следом. В итоге в едва наполненную ванну сел Полянский, а Матвей, примостившись на полу на корточках, намыливал его мочалкой и руками. Несмотря на ворчанье Полянского, что его нагло и бесцеремонно лапают, Матвей всё так же мягко улыбался и не прекращал скользить по мокрому телу. Он изучал Полянского полностью, от кончиков волос до пальцев на ногах и старался поцеловать каждый раз, когда предоставлялась возможность. А сам доктор наслаждался лаской и впитывал такое отношение, как губка. Язвил он по привычке и из страха довериться. К счастью, Соколов это понимал. Закончив с ванной для терапевта, Матвей тоже помылся, но по-быстрому приняв душ. Полянский даже не закончил вытираться, когда мокрый Соколов отдëрнул шторку. И как-то так получилось, что полотенце, которым вытирался доктор, оказалось на полу. А сам Полянский коленями на этом самом полотенце. Его лицо выражало такое наслаждение, что Соколов не решился прервать это занятие. Он мог только стонать сквозь зубы и сжимать в горсть влажные волосы доктора. Единственное, что ему удалось сделать, так это открыть дверь, чтобы часть пара вышла, впустив свежий воздух. После этого пришлось ещё раз принять душ и только после, когда на востоке уже забрезжил рассвет, они рухнули спать. Уже проваливаясь в сон, Полянский почувствовал, как его собственническим движением притягивают к себе. На припухших губах сама собой расползлась счастливая улыбка.