Второй шанс для двоих

      Виола включила свет, и медпункт тут же озарился теплым, ласковым, каким-то удивительно домашним светом. Полный контраст с какофонией, которая осталась там, за дверью. Я позволил себе улыбнуться и, на мгновенье погрузившись в белый шум полиэтилена, скинул дождевик и облегченно упал на кушетку.       – Полагаю, фраза про «располагайся, чувствуй себя как дома» будет слегка запоздалой, – сверкнула глазами, в которых навеки поселились уже когда-то отмеченные мной скачущие бесенята, улыбающаяся медсестра.       – Ой, – мгновенно подобрался я. Действительно, не подумал что-то. А поди тут, с такой ватной головой, да с таким звиздецом за плечами.       – Да что ж ты так подскочил-то сразу, – хмыкает как самое ехидное существо на этом свете Виола. Убийца в белом халате, блин. – Сиди уж, а мне надо сперва отойти на минутку. Хотя, стой… Полезным делом займись – разбери бардак в аптечном шкафу, а то завтра с этим Днем Нептуна понабегут пионеры со всякими ушибами и прочими прелестями. Еще и температуру кто подхватит от долгого купания, к бабке не ходи.       Перед тем, как оставить меня в одиночестве, ненадолго задерживается у магнитофона на подоконнике. Несколько щелчков, и вот из динамиков заиграла одна из нетленок группы «Алиса». Будто специально.       «Две тысячи тринадцатых лун отдано нелепой игре. Но свет ушедшей звезды все еще свет…».       Пока вялыми движениями разбирал аптечку, одними губами подпевая Кинчеву, появился момент хотя бы немного проанализировать произошедшее. И ничего хорошего в итогах как-то не выходило. Сейчас от ошибки меня уберег случай. Не появись Виола, я ведь и в самом деле мог пойти до конца. Мог бы. Не факт, конечно… Хотя, чего сейчас уже масло это гонять. Было и было. Надо просто сделать выводы. И идти дальше по пути, который я сам себе и сделал.       Ну, как в реальной жизни, хэй!       Поблескивающий никелированной поверхностью металлический лоток, какие-то баночки со знакомыми и одновременно нет названиями, свежая упаковка бинтов… Руки стали непослушными, из-за чего я уронил пару флаконов с хлоргексидином.       – Ну вообще отлично, – проворчал я сам себе под нос.       – Потерянный ты какой-то сегодня, – отметила внезапно вернувшаяся Виола, снисходительно смотря, как я ползаю по полу, собирая флаконы и поигрывая в руках небольших размеров фляжкой.       – Сегодня? – саркастично уточнил я. – У меня вообще всю последнюю неделю чувство, будто я на другой планете.       – Неужели наш лагерь так выбивается из твоей картины мира? – удивленно заморгала медсестра.       – Да не совсем в лагере дело… – тут я решительно сжал зубы, отказываясь признавать этим все на свете понимающим гетерохромным глазам, что лагерь-то выбивается, да еще как, но проблема-то не в нем… Расставив оставшийся хлоргексидин, на негнущихся ногах добрел до кушетки, куда вновь без каких-либо дополнительных разрешений упал и обессиленно привалился к стене. Почему-то очень хотелось расплакаться.       А ведь подходящий момент повернуть диалог в нужное для меня русло. Сейчас плавненько подведу к теме про Двачевскую и…       – Ну да, ну да, – хлопнула себя по лбу Виола. – Действительно, глупость сказала. Конечно же дело в вашем романе с Алисой. Когда первый раз по-настоящему влюбляешься, то происходящее действительно отрывается от реальности. А потерянный потому что поругались? Так это все ерунда, странно было бы, если бы не ругались.       Я непроизвольно вздрогнул. Забыл, что у Виолы все же подозрительно развита способность к какому-то чуть ли не ясновидению. В теории, я мог бы вообще даже ничего не говорить, просто стоять столбом и выслушивать диагноз своей бедовой головушки.       – Я в нее не влюблен, – цежу.       – И ничего я по ней не сохну… Я иногда забываю, что ты еще подросток. Склад личности ведь у тебя далеко не инфантильный. А мальчишки, как ни крути, не меняются, – снисходительно хмыкает Виола. – Вот только все время почему-то про глаза забывают. А те говорят совсем другое. Из-за чего поругались-то хоть, пионеры?       – Потому что… – заелозил по кушетке я, почему-то очень боясь вновь встретиться с Виолой взглядом. – Потому что Вы сейчас кое в чем ошиблись. Я когда-то любил раньше. Но не вышло. Это было неприятно, больно, я очень остро ощутил свою дефектность и, честно говоря, больше мне такого и за даром не надо. Как-то… страшно, что ли… А она блин, рыжая искорка, летит поперек батьки в пекло, а мне только и остается, что охреневать с полуоткрытым ртом.       Медсестра внимательно смотрит на меня, вроде как бы чего не понимая. Вздохнув, ставит фляжку на стол и садится рядом, положив руку мне на плечо.       – А ты, Максим, уверен, что до этого у тебя любовь была? Поверь уж старому врачу – любовь не может быть не взаимной. Это либо выдумка бездарных писателей, либо извращение, либо слепота одного из любящих. Это не то, что живет в каждом человеке по отдельности, как живут голод, страх, похоть, наконец, а связь между двоими, линия сопряжения. Она в одиночку невозможна, просто не сойдется, как не сходятся данные в Олиных описях после каждой смены. А у вас не так. Я видела это в четверг, после похода. Вы друг друга любите. И даже рискну предположить, что с того самого момента, как друг друга впервые увидели. Так что, Максим, не будь идиотом, подобно Онегину, не разглядевшему из-за своих комплексов свою настоящую любовь.       Я молчу, морщусь. Не верю. Уж извините. Тут больше доверюсь Есенину, который говаривал, что нужно обязательно хоть раз в жизни полюбить, иначе вы так и будете думать, что это прекрасно.       – Откуда? – медленно снимаю очки, тщательно начав протирать линзы кончиком рубашки. – Откуда у Вас такая уверенность? Неужели этому тоже учат в медицинских институтах? Если так, выходит, я собираюсь получать не совсем правильное образование…       – А ты поработай с мое в городской больнице, можешь смело заочно получать диплом профессионального психотерапевта, – одними губами засмеялась Виола.       – Да даже если я действительно испытываю к ней чувства, что с того? – встаю с кушетки и, остановившись у окна, незаметно делаю тягу из электронки, выдохнув аккуратно дым через ноздри.       – В смысле «что с того»? – удивляется Виола. – Ты меня, Максим, не пугай, мне, знаешь ли, и своей дури по жизни хватает.       – Да не собирался я никого пугать, – шиплю, не оборачиваясь. – Тут дело в том, что даже если отбросить мои личные какие-то заморочки, то мы все равно не сможем быть вместе. Никак. Совсем. И никто тут не виноват – ни я, ни она. Обстоятельства так вот сложились… Это все долго объяснять. Лучше уж совсем никак. И это мое решение, которое…       Как она оказалась со мной чуть ли не лицом к лицу, я даже и не совсем понял.       – Ты, – говорит с холодным спокойствием. – Даже не идиот. А самый, оказывается, настоящий трус и дешевка. Потому что нет в мире большей подлости, чем не попытаться сделать счастливой любимую женщину. И если ты хочешь, чтобы я когда-нибудь тебя впоследствии снова зауважала, постарайся сделать так, чтобы я этот эпизод забыла, понял?       Так же резко отстраняется, подходит к столу, и, мотнув головой, делает большой глоток из фляжки.       Такое чувство, что я ей только что нанес прямо-таки личное оскорбление.       – Виола, – говорю. – А Вам не приходило в голову, что я как раз и хочу сделать так, чтобы она была счастлива?       – Нет! – рубит та. – Потому что ты сейчас не ее пытаешься счастливой сделать, а себя, несчастненького, жалеешь! Это ведь легче всего – в благородную позу встать и жалеть себя, бедного, до изнеможения. Веди себя достойно и не изображай мне тут страданий молодого Вертера. Тебя девка любит? Сам знаешь – любит! И ты ее любишь, что ты тоже прекрасно знаешь! И все, что сейчас от тебя, дурака, требуется, это придумать, как сделать так, чтобы ей было с тобой хорошо, даже если у тебя, извиняюсь, проблемы начнутся чуть ниже пояса.       – Да с этим-то как раз у меня все нормально, – стремительно краснею я. – Это тут вообще не при чем, даже на сотую долю…       – Да уж куда уж, – смотрит издевательски Виола. – Конечно не при чем. А вот ты очень даже при чем. Потому как ты не за нее, а за себя в первую очередь переживаешь… пионер. Знаешь, в жизни есть три варианта – быть счастливым, стать счастливым или сдаться. И то, что ты отвергаешь того, кого любишь – не великое самопожертвование, ты просто хочешь быть несчастным. Но то, что ты несчастен, не делает тебя лучше других, это просто делает тебя несчастным. И это будет уже не «сложившимися обстоятельствами», а твоим личным решением, твоим личным поражением и твоей личной трусостью.       Мдэ… Так… как бы это сказать-то поточнее… безжалостно, что ли, я об этом никогда не думал. Беда-бедовая.       – Неприятно… – пробормотал я, чувствуя себя маленьким нашкодившим мальчишкой, которого сейчас пару раз хлестанули ремнем по жопе и поставили в угол. Непривычно, оказывается, когда тебя мордой по столу возят. И, блин, что самое обидное – вполне по делу.       – Это хорошо, значит начал головой думать, а не задницей, – подначила Виола. – Я тебе уже, помнится, говорила, что я когда-то знала человека, который был почти что как ты. И я не хочу, чтобы ты повторил его путь. Так что эту дурь я из тебя буду выбивать любыми способами.       – Зачем Вам это? – недоуменно смотрю я на медсестру. – Я же ведь… Виола, Вы каждую смену знакомитесь с десятками пионеров. И я не думаю, что в каждой смене Вы находите любимчика, которого начинаете опекать. Зачем Вы со мной так возитесь, откровенничаете, думать заставляете, время свое на меня убиваете? Я же не мальчик, догадываюсь, что оно для Вас тоже чего-то, да стоит.       – А для чего, – ухмыляется. – Ты думаешь, волки волчат натаскивают? Для того, что ли, чтоб они им в старости жратву в логово таскали? Так не смеши, это противно самой волчьей природе. Это просто инстинкт, пионер.       – Ну, вообще, в волчьей стае у касты переярков есть обязанности приносить еду пожилым особям, которые не могут выходить на охоту, так что…       – Максим, не умничай, – фыркает медсестра, но все же по лицу заскользила тень улыбки. – Тебе говорили, что ты зануда?       – Сбился со счету сколько раз, – в очередной раз признался я.       В образовавшейся тишине Виола неожиданно подмигивает мне так, что я не выдерживаю, и мы оба хохочем. Настолько, насколько позволяют легкие. Я чувствую небывалую легкость. Все правильно. Все так, как и должно быть. И теперь мне все кристально ясно. Я идиот, что так поступил. Что готов был сдаться. Я все исправлю. Сейчас.        – Ну так что? – спрашивает, отсмеявшись, Виола. – Каков твой дальнейший план действий?       – Я пойду к Алисе, – улыбаюсь я, как безумный. – И скажу ей, что чувствую на самом деле. Буду вымаливать прощения любыми доступными способами. И больше никогда не допущу того, чтобы из-за меня она пролила хотя бы слезинку.       – Вот это правильно, – одобрила мою затею медсестра. Хмыкнув, кивает в сторону фляги. – Что, бахнешь для храбрости?       – Мне уже не нужно, – мотнул головой я. – Спасибо Вам большое. За все.       – Ой, да перестань, – махнула рукой Виола. – Я просто тебе сказала то, что должна была. Тем более… – ее прервал заигравший к ужину горн. – Тем более пора в столовую. Так что давай, подкрепляй силы и чтоб вечером уже с Двачевской обжимался где-нибудь в районе пристани!       – Будет сделано! – отсалютовал я и, счастливый, выскочил из медпункта, на ходу натягивая дождевик.       На улице меня встретил все тот же промозглый ветер с дождем, неистово пытающийся прорваться сквозь полиэтилен на тонкую пионерскую рубашку. Хорошо, что хоть столовая относительно недалеко, не придется через весь лагерь тащиться. Придерживая капюшон, как можно быстрее рванул к святая-святых пионерской братии.       Пять лет. Пять долгих лет я не жил, существовал, изо дня в день повторяя программу. Слышать тысячу раз тысячи одинаковых фраз, которые не навевали ничего, окромя скуки. Думать, что в этой жизни уже понял все. А теперь… Теперь я парил, оторвавшись от земли, все вперед и выше, туда, в неведомое, в грядущее, где должно было ждать непременное счастье рыжего цвета. Счастье, казавшееся вечным, как молодость, как это лето. Очень славное ощущение. Так чувствуешь себя, когда долго был несчастен, а потом все внезапно налаживается, и ты вдруг понимаешь, насколько тебе было плохо прежде.       Увы, знакомого надменного личика с озорными хвостиками в столовой я так и не увидел. Значит, серьезный разговор пока откладывается.       Хотя, какой, нафиг, серьезный разговор в столовой? Он бы в любом случае пока не состоялся. Но то, что Алисы не было – обидно. И странно, учитывая, что ее протеже как раз-таки присутствовало, чем-то на пару с Мику заметно напрягая братьев-кибернетиков. Ладно, может рыжая просто, по своему обыкновению, опаздывает.       Схватив ужин, падаю за свободный стул к Дэнчику со Славей. Там еще, конечно, Женя была, но сейчас вот реально как-то совсем не до нее. Перетопчусь, как говорится, сейчас даже она настроение мне не испортит.       – Приятного, – бросил всем я, принявшись стремительно поглощать ужин. Голод-то, оказывается, вес же действительно не тетка. И отсутствие в желудке обеда это сейчас очень даже подтверждало.       – И тебе, – кивнула Славя, подозрительно на меня покосившись. – Максим, все в порядке? Ты какой-то даже для себя чересчур суетной.       – И правда, – поддакнул Дэнчик, задумчиво подперев подбородок кулаком. – Да еще и с рожей такой триумфаторской. Колись, кого разбил под Аустерлицем?       – Знаешь, брат, кажется, что самого себя, – победоносно отвечаю я. – Случилась история, леденящая кровь, – убийца со скальпелем обнажил мой нерв. Грядут перемены, друзья мои. Прошлое на ноль, все.       Друг аж присвистнул, стрельнув по мне хитрющим взглядом:       – Ну слава Тебе, Господи... Неужели вплоть до свадьбы с бубенцами?       Я аж растерялся. Давненько просто такой лыбы у Дэнчика не видал.       – Да какая свадьба... Давайте будем надеяться, что этот умник решил больше не докучать приличным людям своими заумными фразочками? – как бы невзначай обронила библиотекарша.       – Тебя туда же, Евгения, – сострил рожицу я.       – Ясно, не будешь, – страдальчески прикрыла глаза Женя, махнув ладонью, как бы отгоняя что-то совершенно незначимое. – Вот все выглядят людьми, но только ты почему-то постоянно умудряешься себя проявить, как безусловный враг человечества.       – Иисусе, все, прощенья просим, – запальчиво отмахнулся я, оборвав библиотекаршу на полуслове. – Славь, не видела Алису?       – Нет, – вздохнула та. – С тех пор, как та закатила истерику в общих кружках, увы, не примелькалась.       – Блин, – цокнул языком я. – Ладно, у Ульки уточню. Спасибо.       Доев, украдкой кинул взгляд в сторону рыжей-младшей, с щенячьими глазами о чем-то щебечущей с Шуриком. И заканчивать это дело, несмотря на явное отсутствие энтузиазма у последнего, не собиралась. Просто замечательно, конечно, теперь еще и придется пастись черт-те знает сколько у выхода из столовой, мелочь эту караулить. И это еще так-то полбеды, ведь любую информацию у нашей егозы добыть тоже так-то задачка не из легких. А никаких конфет с вафлями как назло ни по каким карманам не завалялось.       А дождь все продолжал лить, не усиливаясь, но и не переставая. Поежившись, поглубже закутался в дождевик, пусть и толку с этого было ровным счетом никакого. Черт, ну вот нельзя было мобильники раньше изобрести? Черканул бы сейчас Алиске смс-ку, и всех делов. Мечты-мечты пришельца обыкновенного из XXI века. Вот удивительно – насколько люди все же раньше интереснее жили, если так подумать. Даже, можно сказать, романтичнее, что ли.       Наплевав на дождь, я, придерживаю рукой капюшон дождевика, бесцельно начал бродить туда-сюда от крыльца столовой до кромки площади. Вот уже вышли Дэнчик со Славей, Мику, кибернетики, мрачнее туч на небе. Я продолжал слоняться без дела, уже подумывая плюнуть на мелкую и самостоятельно отправиться вновь к домику рыжих. Но на середине очередного круга младшая наконец-то соизволила показаться на свет божий. Буквально вылетела из столовой аки комета бесхвостая, укутанная в желтую водонепроницаемую курточку, которая была ей явно не по размеру. Как успел окликнуть, да еще чтоб она услышала через эту дождевую какофонию – ума не приложу:       – Стоять, зорька!       Девчушка затормозила. Обернулась. Да только вот вместо обычного лукавого взгляда сейчас ее голубые глаза из-под капюшона смотрели на меня даже с каким-то отторжением:       – Ой, вы посмотрите, какие люди!       Ясно, конечно же Алиса ей обо всем рассказала. Причем во всех красках. Глупо было даже думать как-то иначе. Получается, я теперь действительно враг человечества. По крайней мере, для этих двух рыжиков.       – Уля, блин, не начинай, – спокойно произнес я. Хотя орать хотелось намного больше. – Алиса в домике? Мне с ней нужно поговорить.       – Уже поговорил, достаточно, – отмахнулась рыжая-младшая, одарив меня очень тяжелым взглядом. У меня возникло неприятное ощущение в животе, словно там кто-то открыл зонтик. Я будто испугался этого взгляда, хотя понимал, что это бред полнейший. Этот мимолетный испуг чуть не дал Ульянке возможность дальше помчаться по своим делам, но просто так сдаваться я был совершенно не намерен. Уж не сегодня. Настиг я ее в один прыжок и как можно аккуратнее схватил за руку.       – Да подожди, блин…       – Совсем уже с резьбы соскочил? Лапы убери! – воскликнула девчушка. – Вожатые! Наси…!       – Да я извиниться хочу! – перебил ее я, проглатывая половину букв. Еще бы – закончи она фразу, то двое только что вышедших из столовой вожатых, которые теперь с опаской поглядывали на стену воды за пределами сухого и безопасного крылечка, явно бы не просто пальцем у виска покрутили. А мы с Ульяной еще несколько секунд напряженно сверлили друг друга взглядами.       – Перебьешься, – бормотнула она ворчливо.       – Слушай, да, я наговорил ей херни, причем полной, я это сейчас очень хорошо понимаю, – продолжил я гнуть свою линия, не отпуская девчушку. Которая, к слову, не больно-то и вырывалась. – Я очень виноват перед ней и правда хочу все исправить. И чем скорее я это сделаю, тем будет лучше для всех и для нее в том числе. Она расстроилась из-за меня и, поверь, меня, нахрен, не волнует, что она там тебе наговорила и каким меня лично ты теперь считаешь козлом отпущения. Мне надо ее найти и успокоить. Поговорить. Сказать, что я чувствую к ней на самом деле.       Думаю, Ульянке нравилась моя растерянность. Кажется, ей вообще нравилось абсолютно все в этом моменте. Такое чувство, что все это было спланировано, чтобы заставить меня реагировать, испытывать чувство вины.       – И что ты чувствуешь? – уставилась девчушка в мои глаза с невиданным ранее интересом.       – Что, что… – замямлил я. – Что она нужна мне. И что…       – Что ты чувствуешь, Макс? – настойчиво повторила вопрос Ульянка, пристально изучая мое лицо, выискивая там настоящий ответ.       Я зажмурился. Перед глазами стояло ее лицо, янтарные глаза, волосы цвета пламени. Я помнил ощущение своей руки в ее руке. Помнил как мы с ней сидели бок о бок на сцене. Момент, который, чего я больше всего боялся, может больше не повториться.       Жизнь уже давно превращалась в длинную цепочку таких вот сожалений, воспоминаний о том, что следовало сделать, размышлений о том, что могло бы быть. Самое занятное, что порой подобные мысли обрушиваются в самых неожиданных местах. Но вернуться в прошлое, по большей части все же, невозможно. Вся хитрость состоит просто-напросто в том, чтобы смотреть прямо вперед, предугадывать и предотвращать ошибки до того, как они произошли.       – Что тоже люблю ее, черт побери! – рявкнул я прежде, чем подумал. Зато, когда понял, отпустил рыжую-младшую, зажав рот освободившейся рукой. Мое сердце на миг застопорилось, как глохнущий мотор. Пульс резко участился. Неужели я действительно это сказал? И даже не последовало никакого фейерверка или парада, или хотя бы знаков, льющихся дождем с небес, объявляющих о том, что я сейчас ляпнул то, что еще неделю назад не сказал бы даже под пыткой.       А Ульянка всплеснула руками и прижала ладони к груди, всем своим видом выражая восторг:       – Так-так, что я слышу! Сообразил наконец-таки! И вот нужно было комедию ломать?       Действительно. И откуда вы все такие проницательные только на мою голову выискались? Ну, хоть теперь речь рыжей-младшей не казалась ни высокомерной, ни недружелюбной. Напротив, в ее голосе засквозили уважение и нежность. Что за сильная магия!       – Я тупой семнадцатилетний подросток, не грузи меня, – постарался отшутиться я.       Ульянка прыснула, погладив меня по слегка подрагивающему плечу:       – Ты не тупой, Макс. Просто типичный. Хотя задатки умного человека в тебе все же присутствуют.       Я попытался сохранить невозмутимое выражение лица, но от возмущения у меня это плохо получилось. Наверняка на долю секунды глаза меня выдали. Назвался груздем, блин…       – Все, блин, не бухти не по делу, честное слово… – вздохнул я. – Ай, ладно. Так где Алиса-то, скажешь, партизан рыжий?       Длинная пауза. Очень нехорошая длинная пауза.       – Ульяна?       – Я пыталась ее отговорить, – затараторила девчушка с тревогой в голосе. – Вернулась после свечки, а Лиска там, короче, психует, вещи раскидывает… Потом вроде успокоилась, ушла, вернулась через некоторое время и сказала, что…       – Что сказала? – спрашиваю оцепеневшим голосом. Не к добру это, жопой чую. Что ж, блин, за невезение-то такое?       – Да что за сигаретами пошла, к этому придурку из деревни, как его там…       Тут меня словно пружиной подбрасывает.       – Она что, – чуть ли не кричу. – Совсем дура!?       Ульянка грустно кивает:       – Вот такая фигня, Макс. Уговаривала я ее не ходить, уговаривала, все без толку. Посредством тебя даже манипулировать пыталась, но она весьма доходчиво объяснила, чтобы ты катился ко всем чертям собачьим. И это я сейчас еще смягчить постаралась…       А меня натурально кошмарит. Руки мелко и противно тряслись, по левой щеке пару раз пробежала короткая судорога.       Так, спокойствие. Не думаю, что этот урод настолько отбитый на всю голову, что действительно что-то сделает с Алисой. Хотя, вспоминая его вполне себе игривый, так сказать, позавчерашний настрой… Нет, как бы он не пижонился, более чем очевидно, что этот персонаж – обычный озлобленный на весь мир гоблин, с которым даже пытаться разговаривать бесполезно. Только рожу бить. Про дружков его уж и говорить не приходится. Там все еще хуже, ибо эти просто тупые и злые.       А это значит, что мне нужно срочно двигать к старому лагерю. Место встречи, как я понимаю, не должно было измениться. Дорогу-то я примерно помню, а даже если чего забуду, то уж сориентируюсь как-нибудь, благо, топографическим кретинизмом не страдаю. Лишь бы только поздно не было.       Вашу мать, как же я хотел бы сейчас быть уверенным, что зазря панику навожу, кто бы только знал...       – Ладно, – успокаиваюсь, хлопнув Ульянку по плечу. – Ты сделала все, что могла, не парься. Остальное теперь – моя забота.       – Что значит «твоя забота»? – вскинулась девчушка. – Лиска – моя подруга. Так что не твоя, а наша!       – Уля, прекрати, – пожалуй, получилось куда резче, чем я хотел. Обеспокоенное выражение лица у рыжей-младшей никуда не делось. – Это не игра. Не хватало мне только, чтоб ты еще там у меня под ногами путалась.       – Но я же помочь хочу… – попыталась было пронзительным, похожим на писк летучей мыши, голосом протестовать та. – И вообще, ты уверен, что один с ней справишься? Дорогу правильную найдешь? Я вот нет.       – Уверен. И ты уже помогла, – стараюсь я выдавить хоть какое-то подобие улыбки. – Даже больше, чем ты думаешь. Так что с чистой совестью иди домой и не строй из себя героиню почем зря. Такой ливень – не шутки. Зачем выходить на ежа с голой жопой? Заболеешь, простудишься, мне Виола за это «спасибо» не скажет. И так она меня сегодня ниже плинтуса опрокинула. Хотя… – тут я призадумался. Дождевик это, конечно, прекрасно, но идти по такой погоде через лес до старого лагеря в шортах и кедах – удовольствие ниже среднего. А еще скоро и темнеть начнет. Ситуация. – Я сейчас к себе, переодеться, а ты сгоняй до кибернетиков, фонарик у них свистни, всяко есть же.       – Да по любому, – хмыкает. – Жди тогда у себя, я мигом!       Видимо, Ульянка и сама уже поняла, что при такой погоде она долго по лесу прогуливаться не сможет даже в каком-нибудь костюме ОЗК. Ну, тем и лучше. Рыжая-младшая вновь включает первую космическую и, закрывая лицо от ветра и капель, уносится в сторону ворот. Я тоже ускоряюсь и, перепрыгивая лужи, спешу к домику.       Дэнчик сидел за столом, склонившись над своими мемуарами. На мое резкое появление, сопровождаемое оставленными на относительно чистом полу грязными мокрыми следами сорок второго размера, никак не отреагировал.       – Чего ты все правда мельтешишь-то? – интересуется. – Ляг, отдохни, книжку почитай, сама природа, так сказать, к этому располагает. Тем более уж, после всего произошедшего. У меня из-за этого быченьки по ляжкам до сих малясь подтекает…       Сказать или нет? Учитывая сложность текущего момента, надо бы, конечно. Помощь в лице Дэнчика при возможной потасовке с местной гопотой мне бы совершенно не помешала. Но что-то мне подсказывало, что лучше все постараться сделать тихо. Пропажу меня с Алисой Панамка еще как-нибудь, да спустит, привыкла уже поди, а вот если еще и Дэнчик до кучи пропадет, то это точно добром не кончится.       А с теми товарищами… Ну, никогда не поздно начать учиться кулаками-то махать. Может во мне скрытые таланты, и я как Элайджа Вуд в том фильме про футбольных фанатов научусь за секунду зубы сносить. Жизнь ведь так интересна и удивительна… Мать ее.       – Да вот… драма-с… ДваЧе на меня справедливо обиделась и решила в дождичек прогуляться. Теперь иду искать беглянку, пока ей вожатка по попе не надавала, – сглотнул я вдруг ставшую густой слюну, уже зашнуровывая зимние лакостовские кроссы. – Прошу только никому и, если что, прикрыть меня любой ложью, на которую ты способен. Можешь сказать, что я в луже утопился.       – Кому я тут буду рассказывать, комарам? – закатил глаза тот. – Или этому, Адамсу твоему? Не парься, Максон, думается мне, в такой ливень даже Панамка из домика не высунется при всей своей шизе касательно лагерных правопорядков. А по поводу лужи, кстати, мысль хорошая. Возьми на заметку.       Тиканье часов напоминает бомбу. Тик-так, тик-так. Надо ускориться. Алиса ведь там совсем одна, мокнет, еще и общество этих отбросов рисуется. Стало невыносимо совестно за каждую секунду, проведенную под крышей.       – Знаешь, не самый интересный челлендж, если подумать. Уж точно не в моем стиле.       – Нет, с тобой действительно что-то не то, – отмечает Дэнчик, оторвавшись от записей. – Ты очень странно себя ведешь. Колись уже давай, чего происходит. Только не ври, блин, я все равно ведь пойму, когда ты что-то не договариваешь.       Перебив друга, я сделал резкий отрицательный жест рукой, поджав губы:       – Просто сейчас слишком многое поставлено на кон. И я, возможно, единственный, кто это понимает.       И, предупреждая дальнейшие расспросы, скидываю от греха всю технику с Чароном на кровать и быстро покидаю домик. Некогда задерживаться. Идти сейчас по всему этому говну – это вам не два пальца об асфальт. Понимать надо.       Повезло, вышел аккурат под появление на горизонте Ульянки. Желтое пятно я разглядел без особых проблем даже с учетом замыленных очков.       – Спешила как только могла, – сообщила девчушка, протягивая мне типовой походный фонарь. – Особо его не мочи, Шура доходчиво подчеркнул, что он и так на ладан дышит.       – Спасибо, – кивнул я, просовывая фонарь под дождевик и фиксируя его за ремень.       – Возвращайтесь скорее там вместе с Лиской, – Ульянка, очевидно, расчувствовалась неожиданно для самой себя. Хотя честно пыталась сохранить бывалый задор в голубых глазках.       – Я найду ее, обещаю, – невесело усмехаюсь я в ответ и, поправив дождевик, выдвигаюсь к дырке в заборе.       Дождь барабанит по дождевику, пронзает холодными иголками кожу. Хорошо, что хоть без града. А то, помнится, с Датчем как-то гуляли одним летним деньком, так такой сипец начался, градины размером с небольшие камушки падали. Как нас обоих не сдуло – тайна сия велика есть.       Я почему-то поймал себя на том, что то и дело оглядываюсь через плечо, вдруг какой нерадивый за мной увязался. Было какое-то ощущение странное… В очередной раз обернувшись, я действительно замечаю что-то позади. Прищурившись, уже готовлюсь сам даже не особо понимая к чему, но тут из-за кустов выскакивает Жулька с языком наперевес. Грязная, мокрая, с местами слипшейся шерстью. Но моська почему-то кажется довольной.       – Вот бедолага, – покачал головой я, присаживаясь на корточки, тем самым дав собаке меня обнюхать. – Тоже Алиску пошла искать? Пойдем вместе тогда, что ли? Заодно мне дорогу до старого лагеря покажешь, а то я только сейчас сообразил, что действительно не особо-то ее и помню.       Собачка внимательно смотрит мне в глаза, после чего словно кивает и, отряхнувшись, потрусила по узкой тропинке к намеченной цели.       Дырка была уже в паре шагов, когда очередная молния окрашивает все вокруг в бледно-голубой цвет. Жулька взвизгивает и ныряет мне под подол дождевика. И так полуослепленный от вспышки, мне еще и пришлось пытаться не запутаться в ногах, пока я пытался ее оттуда вытурить. Со стороны это, наверное, выглядело довольно комично.       – Так-так, неужели это мой знакомый пионер из первого отряда Жеглов? – предельно ласково интересуются откуда-то сбоку. – Ты что это тут делаешь-то, а?       Дождь заливает лицо, так что о личности неожиданного визитера я догадываюсь не сразу. Лишь только слегка встряхнув капюшон узнаю Никиту Валерьевича. Мой неприспособленный к таким поворотам сюжета мозг слегка вскрылся. А ведь если бы меня не ослепило, то я наверняка заранее заметил бы эту тушу.       И хоть мне, по идее, сейчас самое правильное – резко разворачиваться и валить, пока мой любимый вожатый до конца не сообразил, что к чему, я все-таки, вопреки собственному мозгу, остаюсь. Пошел он к неизвестной науке матери, достал.       – Я, помнится, предупреждал, что приложу все усилия, чтобы сделать твое существование в этом лагере невыносимым, – продолжал скалиться вожатый. – А теперь ты сам дал мне повод – самовольный уход за территорию, да еще и… – он с отвращением покосился на Жульку. – С псиной.       Почувствовавшая неладное в голосе вожатого Жулька утробно зарычала.       – Свали нахрен, – бросаю я. – Не до тебя сейчас, я делом занят, в отличии от некоторых мудозвонов.       Тот стремительно белеет, у него начинают слегка подрагивать уголки ставших ярко-ярко красными на фоне заметно продрогшего лица, пухлых мальчишеских губ.       – Что ты сейчас сказал? – щерится.       – Я сказал, что ты мудозвон, – зверею, выпуская темную сторону. – И чтоб ты валил нахер. Испарись и не затрудняй движение. А то могу и осерчать ненароком.       – Да ты!.. – задохнулся Никитка. – Да я!..       И замолчал. А что тут скажешь, в такой-то ситуации? Не полезет же он сейчас с кулаками, честь свою задетую отстаивать. Гордость комсомола, мать его…       – Можешь начинать паковать свои манатки, – наконец собирается Никита Валерьевич. – Завтра домой поедешь. Это я тебе гарантирую. Попытка побега, содержание животных, проявляющих агрессивное поведение…       – Поправочка, – отвечаю я совершенно спокойным голосом, будучи уже одной ногой за территорией лагеря. – Не попытка побега. А побег. И да, еще раз – пошел! На! Хер!       Никитка вроде как попытался взбрыкнуть, но подходящие слова в его светлую головушку, увы, не пришли. И может именно поэтому он и вправду как будто испарился, словно черепашка-ниндзя. Легкое задымление – и его тут никогда и не было. Так, видимость одна. Случайное колебание молекул воздуха.       Тьфу ты, гадость какая…       И тут же вспоминаю незабвенное Довлатовское «Народ, как народ, – сучьё да беспредельщина...»       И ведь, что самое поганое – я сам тоже ничуть не лучше. Просто немного другой, чем этот. Дано мне в этой жизни немного побольше, чего уж там. Только это меня нисколечко не извиняет, а совсем даже наоборот. И спрашивать с меня по итогу будут по куда более серьезному счету.       Узнать бы только – кто.       Шерсть на загривке Жульки вздыбилась. К чему-то принюхавшись, она тихонько тявкнула и ускорила темп. Ничего не оставалось, как покорно подчиняться собачьим чувствам. Под ногами чавкает грязь, налипая на кроссовки. Смешная, наверное, процессия – сначала бежит не прекращающая обнажать зубы небольших размеров дворняга, а следом за ней какой-то придурок в дождевике, высоко вскидывающий ноги.       Зато вскоре вдалеке показались знакомые полуразрушенные очертания. Возле стен которых мне открылось пренеприятнейшее зрелище. Сначала все казалось относительно нормальным, Рома, в окружении своих дружков разговаривал о чем-то с Алисой. Все выглядело будто бы даже спокойно. Я уже было начал себя ругать за излишнее паникерство, но тут рыжая внезапно отвесила ему звонкую пощечину. Прихвостни Ромы заулюлюкали. Мои кулаки сжались даже прежде, чем ублюдок ударил ее в ответ и угрожающе навис над ней. Тут Жулька разразилась уже яростным лаем и рванула вперед, прилично увеличив расстояние между нами. Матюгнувшись, я побежал следом, отчаянно скользя по размокшей земле.       Шоу маст би гоу, блин.       – Эй, говна кусок! – вылетаю я следом за Жулькой. – А ну руки от моей девушки убрал!