Второй шанс для двоих

      С другой стороны, разве подобный отвратительный день мог закончиться как-то иначе? Прямо даже скажем – самое что ни на есть кино про что-то предельно серое. Зато теперь очень хорошо понимаю, какие они – настоящие, непридуманные неприятности.       – А это что еще за херня? – все четверо поворачиваются в сторону воинственно настроенного меня и не менее воинственно лающей Жульки, которая уже была готова вцепиться в Ромкину штанину. Но тот каким-то образом извернулся, и со всего маху зарядил ногой по ребрам собаке. Животное взвыло и, скуля, отбежало на несколько метров. Внутри у меня все вновь похолодело.       – Жуля… – слабо прохрипела Алиса.       Буря эмоций стягивается петлей. Ублюдки улыбаются, у щуплого, чьего имени я даже не запомнил со времен первой встречи, на лице написано голодное предвкушение. По инерции зачем-то оглядываюсь, – может, кто-нибудь поможет?       Напрасные надежды.       – Ух ты, неужто белый очкастый рыцарь пришел на помощь своей шлюшке? – глумливо хрюкает жирный, окончательно переключившись с Жульки на меня.       – Молчать, животное, – резко отвечаю я. – Здоровье надоело, захотелось на докторов поработать? Так сразу бы так и сказал, чего утаивать-то?       Оттянуть время, заставить врага чувствовать себя не в своей тарелке. Достойный словесный отпор может решить проблему, не доводя ее до горячей точки. Ну, мне так кажется.       – Макс, уходи! – отчаянно, борясь с истерикой, попыталась закричать Алиса.       – Послушал бы девушку, фраерок, – Рома выходит вперед, ласково поигрывая в руках ножом-бабочкой. Голос у него ровный, в котором даже не чувствуется ни малейшей угрозы. – Чего вот ты нарываешься, а? Оно тебе больно надо что ли? Топай своей дорогой, пока можешь.       В моих глазах сейчас, чувствую, концентрируется вся жизненная мудрость, воспитанная беспредельными похождениями моей беспокойной темной стороны.       И вся наработанная и воспитанием, и происхождением суровая классовая ненависть, – к этому бесчисленному и неистребимому гнойнику на теле единого организма планетарного масштаба под гордым названием Homo Sapiens. Хоть дустом их, сука, трави, как тараканов. Все равно выживут. И нас переживут, по любому. Как это ни печально…       – А ты меня своей железкой не пугай, – говорю, собираясь с силами. Ведь прекрасно понимаю, что сейчас замочат, что шансов вообще никаких, но бежать – нельзя.       В конце концов, я дорогого человека защищаю. И если я сейчас побегу, то, значит, признаю, – не для них, для себя, – что я действительно трус и дешевка.       Ух, хорошо же мое самолюбие Виола-то задела. Многие до нее пытались, и чего-то никак. А тут вон оно что…       – А я и не пугаю, а пока что только предупреждаю, – Рома поджимает губы в притворной обиде. – Верно ведь говорю, парни?       – Что, резать будешь? Тебя же посадят, придурок, – пытаюсь объяснить как можно более вкрадчиво. – Или ты думаешь, что на нарах тебя курорт ждет? Типа санатория под Ялтой? Подумай хорошенько, пока возможность есть, наивная ты душонка. Не, если ты хочешь разобраться – вперед. Но без говна, на чистых кулаках.       Рома молчит, сдвинув брови. Серые с поволокой глаза словно о чем-то догадываются. Черт, его же год назад девчонка уделала. Пусть и сто раз боевитая. Авось, он и сам-то не особо без своего ножичка махаться умеет. Это вселяло какую-никакую уверенность в своих собственных силах. Может, еще и пронесет, струхнет наш кожаный пижон…       – Да чего ты его слушаешь, вали его нахрен, – просипел жирный. – Или мне отдай, я его сам порешу, свое имя у него на лбу нацарапаю, чтоб помнил, сука.       – Пасть захлопни! – рявкает Ромка. – Тебя, жиробаса тупого, спросить забыл, что я должен делать или не должен!       – Фэтшейминг какой-то, чувак, – хмыкаю, развеселившись с их небольшой междоусобицы. – Не то, чтобы я был против… Могу подкинуть пару идеек! Братан, ты в курсе, что ты такой жирный, что когда встаешь на весы, то они тебе говорят «Не все сразу!»?       Щуплый честно попытался не захихикать, но не вышло.       – Публика оценила, – киваю в его сторону.       – Заткнись, четыре глаза! – взрывается толстяк. Вроде бы занервничал… если даже не испугался. На меня это подействовало, как прочищающая мозги затрещина. Кажется, никто из этой компашки не знал, что делать дальше, и как лично я далеко могу зайти. – Я… Я себя каким есть принимаю!       – Ой, да кто бы сомневался, – чего-то я уже конкретно распалился… Пофиг. – Знаешь, в Твиттере ты был бы популярен.       Эх, такая шутка, жаль, что в молоко ушла. Кто тут сейчас сможет оценить всю ее тонкость и актуальность на момент конца двадцать первого года?       – Остришь? Это хорошо, – услышал я голос Ромы.       И тут он стремительно бросается вперед. Пришедшийся по уху удар сбил с головы капюшон, взлохматив ставшие мгновенно мокрые от дождя волосы. Не знаю, намеренно ли он ударил чуть скосив, но даже так было неприятно.       – Хотя, было бы куда веселее, если бы ты начал бы сейчас визжать от страха, потому что твою очкастую рожу я и без ножа превращу в фарш!       От следующего удара я успел увернуться. Рука Ромы пролетела так близко, что меня слегка обдало дополнительным потоком ветерка.       – Рома, хватит! Не трогай его! – голос Алисы был каким-то смазанным, словно доносился откуда-то далеко, а не с расстояния в пару-тройку метров.       Ага, послушает он тебя, рыжуля, как же…       – Попади сначала, а то у тебя, гляжу, явные проблемы с координацией, – шиплю, не выпуская вражину с поля зрения, принимая подобие боевой стойки. Наверное, это выглядело жалко.       – Сейчас я тебе покажу координацию! – рявкает Рома, кружа вокруг меня. Кажется, я его довел…       Кулак снова летит вперед прямо мне в висок. От сокрушительного удара я на мгновенье глохну. И без того плохая слышимость из-за дождя теперь и вовсе становится какой-то невнятной какофонией. В голове гудит, будто туда залетел осиный рой. Становится трудно дышать, я едва хватаю ртом воздух.       «Не смей грохнуться в обморок!» – завопил панический голос внутри меня.       – Сидел бы в лагере, страшилки детские читал, а теперь считай зубы, чертила!       Вот уж не думал, что до этого дойдет. Раньше мне везло, если даже какие-то конфликты вокруг меня и обострялись, то я каким-то чудом избегал их буквально в последнюю минуту. Да так, что сам порой удивлялся, как только умудрился не отхватить порцию тяжких телесных. А уж бывало всякое – и словесно откровенно нарывался, и пару раз буквально из-под носа уводил всяких барышень у изрядно прифигевших с такой перспективы кавалеров… Думал, что родился под счастливой звездой.       И, кажется, лимит удачи был исчерпан.       Оставалось только одно. Забив на никому не нужные понты вроде какой-то стойки, просто наотмашь бью Рому куда-то в область лица. Чувствую, как боль прошивает руку от пальцев до запястья, трясу ладонью и с изумлением замечаю содранную на костяшках кожу. Будто это и не моя рука вовсе, а какой-то незнакомый инструмент.       Отшатнувшись, Рома дотрагивается до носа и изумленно смотрит на окровавленные кончики пальцев. Словно никак не мог понять, как такое могло случиться, но с явным желанием исправить положение. И ничего хорошего мне это не сулило.       – Зря ты это, Макс, – пижон шмыгнул носом и сплюнул ставшую багряного цвета слюну. – Не дергался бы сейчас – глядишь, остался бы целочкой. А теперь…       – Да ты задрал уже, – трудно сейчас было сделать голос типа уставшим. – Сидел бы в лагере, остался бы целочкой… Дерись уже, а не демагогию разводи, клоун…       Делаю решительный шаг вперед и тут же взлетаю в воздух.       Как-то, помнится, летал в аэротрубе. Довольно занятные ощущения, особенно в первые секунды, когда поток воздуха отрывает тебя от земли. Сейчас, когда сзади меня схватили здоровые лапищи, испытал нечто похожее. И вот я уже лечу. Высоко, кстати. И неприятно. Но лечу. Правда, приземляюсь слишком быстро, упав лицом в лужу. Слышу сначала треск очков, а потом мир лишился четкости, расплылись контуры старого лагеря, хулиганов, Алисы.       «Да вашу мать», – только и успел подумать я.       Инстинктивно сжимаюсь в комок. И тут же следуют удары кулаков и ботинок. Они обрушиваются на спину, грудную клетку, затылок. Каждый удар сопровождает горячая волна боли. Вскоре уже и все тело охватывает огнем, словно к коже прикладывают тлеющие угольки. Где-то на периферии кричит Алиса. Надеюсь, она сообразит, что нужно делать ноги.       Каким-то образом Рома оказывается прямо на мне. В руке вновь сверкнуло острое и длинное лезвие ножа.       – Я ведь запросто могу тебя убить, – тяжело дыша, зашептал он мне в ухо. – Может, ты и прав, меня могут и посадить за это. А может… Может, никто и не узнает. Несчастный случай. Может, я даже толкну речь на твоих похоронах и поглажу крышку твоего гроба. Закрытого гроба, ведь голова у тебя расколется, как астраханский арбуз.       Кто-то из его шестерок со всей силы зарядил мне в ухо. Перед глазами замелькали кровавые мушки. И три нависшие надо мной тени. Их едва очерченные губы двигались, но я не мог разобрать ни слова. Они говорили, как телевизор с выключенным звуком, и все вокруг начало вращаться… вращаться…       Наверху в небе, сквозь тучи, появился едва заметный огонек, характерный для самолета. Что ж, благополучно вам долететь, уважаемые пассажиры.       К звукам разбивающихся о землю капель дождя прибавляется что-то еще. Сначала подумалось, что это кровь стучит в висках. Но нет, это кто-то бежал. И очень быстро. Какие-то крики. Рома вскочил с меня, как ужаленный. Или его кто-то скинул… Было слишком трудно поднять голову и разведать обстановку. Я просто продолжил лежать, вжавшись щекой в слой грязи. Один глаз почти не открывался. Рот наполнился кровью, и язык ворочался в ней, словно угорь в реке. Все тело сковала боль, оно превратилось в сплошную саднящую рану. А голову будто сдавливало раскаленным обручем.       Потом все стихает. И тут надо мной снова вырастает тень. Бороться бесполезно. Слишком устал, да и нет никакого смысла. Но тень внезапно протягивает руку:       – Ну что, мудак, живой? Давай поднимайся.       Голос. Такой знакомый и родной.       – Дэн… – булькаю я.       Друг помогает мне принять шатко-валко вертикальное положение. В его ногах вьется оклемавшаяся Жулька. Он оглядывается, достает что-то с земли. Мои поломанные очки. Ну, просто прекрасно. Почти тридцатку ведь за них отвалил… Ладно, заклею скотчем, какая, собственно, уже разница.       Стоило их нацепить, как на меня тут же бросается что-то почти невесомое и очень теплое. Что-то рыжее. Но у меня все слишком болело, чтобы как-то на это отреагировать, посему я просто тихо простонал. А Алиса, даже не пытаясь спрятать испуганный и потерянный взгляд, вновь разрыдалась, совершенно не намереваясь отпускать меня в принципе когда-либо больше в этой жизни.       – Прости, прости меня, пожалуйста! – все шептала она, едва заметно дергаясь плечами. – Я не хотела, чтобы все так… Черт, какая же я дура! С тобой все хорошо? Тебе очень больно?       «Весь день из-за тебя девчонка рыдает, скотина», – укорил я сам себя.       – Алиса, солнышко, не кори себя, в конце концов, это все из-за меня случилось. Я… Ты меня прости. Прости, что оттолкнул тебя, просто я… Я всегда так делаю, когда мне страшно. Но теперь… Теперь я больше ничего не боюсь.       – Совсем ничего?       На щеке девушки расплывался след от ранее нанесенного Ромой удара. Будет стопроцентный синяк. Сучий потрох, как у него только рука поднялась… Ничего, до свадьбы должно зажить. Да и Алису это нисколечко не испортит. Я знаю.       – Если только потерять тебя еще раз, – признался я.       Все было ужасно, но одновременно замечательно. Мне хотелось улыбнуться, и, наверное, глаза у меня уже улыбались, потому что она тоже улыбнулась, слегка неуверенно, как будто не понимала, как ей поступить.       А пока я тихо млел, Дэнчик слегка подрагивающими руками прикурил сигарету и критически осмотрел вашего покорного с ног до головы, стоило мне повернуться в его сторону:       – Целоваться в знак признательности запрещаю, – оборвал он мою благодарственную речь. – Категорически. По крайней мере, пока ты свою таблицу не отмоешь. Тьфу ты, гадость-то какая… – поморщился, подозрительно взглянув на сигарету. – Мои закончились, пришлось у этого мутика одолжить. Не суть… Ну и какого хрена тут произошло?       – Я виновата, – всхлипывает Алиса.       – Да я даже, нахрен, не сомневаюсь, – хмыкает мой друг. – Максон хоть и порой тупит, как хлебушек, но чтоб он самостоятельно в драку полез – уж увольте.       Я окидываю взглядом поляну. Презанятнейшая, стоило отметить, картина мне открылась – Рома с щуплым в конкретном таком отрубе, а жирный валяется на боку, держась за яйца, и катается из стороны в сторону. Меня от этого немного замутило, но при этом я не мог оторвать глаз, чувствуя, что правота восторжествовала. Жулька победно тявкнула, подтверждая мои мысли.       – Дела, – силюсь улыбнуться. – Я даже, порой, забываю, что ты гребаный спецназ…       – Минометчик, – поправляет меня Дэнчик. – Хотя с физухой у нас в части было неплохо, надо отдать должное. Так, ладно… Рыжая, ты ему не давай отрубиться, а я тут быстренько…       Алиса еще сильнее обняла меня, отчего я опять сдавленно пискнул. Усилием воли заставил себя поднять руку и слабо приобнять ее в ответ. До сих пор не могу поверить, что все закончилось…       Дэнчик подошел к постепенно приходящему в себя жиртресту, присел на корточки и, зажевав сигарету, с милой улыбкой потрепал того за щеку:       – Ну, орел, чего дальше с тобой и дружками делать будем? Еще раз писюнами померяемся? Ну, так, чисто по длине, допустим. Или еще как.       – Да все, мля, замяли, – простонал тот. – Больше к вам не сунемся.       – Верно мыслишь, – подмигивает Дэнчик. – Только проблемка есть... Ты-то явно не сунешься, ты хоть и дебик с рождения, но инстинкт самосохранения должен быть развит. А вот у товарища твоего, – кивает в сторону Ромки. – Сомневаюсь. Уж донеси ему как подобается. В противном случае его «бабочка» будет одиноко торчать из его же тощей жопы, вкуриваешь?       Какого-то конкретного ответа, разумеется, не было. Но сдавленное мычание последовало. Более, чем достаточно. Презрительно посмотрев на поверженного вражину, Дэнчик последний раз пыхнул сигаретой, затушил ее об землю и вернулся к нам с Алисой.       – Ну, профилактические работы проведены, можно и в лагерь выдвигаться, – констатировал тот. – Ты как сам-то, дружище, пришел в себя хоть чуть-чуть?       – Да вроде оклемался чуток, – жму плечами. – Только ребра болят. И зуб, кажется, какая-то сука выбила…       – Вот ведь блин, – поморщился Дэнчик. – Ладно, походишь так недельку. А там вернемся, куда бы мы ни вернулись, может и не придется новый вставлять.       Слишком он уж чуть ли не прямым текстом говорил о нашем с ним небольшом секрете. Хотя, Алисе сейчас, как можно было догадаться, было абсолютно все равно. Она преданно уткнулась в мое плечо, прикрыв глаза. И ей ни до чего не было дела.       – Да уж, – хриплю. – Не хотелось бы снова посещать стоматолога. Они ведь настоящие садисты. Ничего человеческого.       – Не говори, опасные ребята, – кивает друг. – Так, Алис, давай, ты Максона с одного бока бери (мое слабое «Да не стоит…» было начисто проигнорировано), я с другого. Собака, возглавляй процессию!       Радостно вильнув хвостом, Жулька гордо зашагала прочь от старого лагеря. Я в последний раз оглянулся – уже вся троица придурков подавала признаки жизни. До скрежета зубов захотелось освободиться от объятий друзей и пару раз лично их еще разок отоварить, и плевать, что лежачих не бьют. Заслужили. Но все же сдерживаюсь. Пошли они к черту.       Поймал себя на мысли, что ни о чем так сейчас не мечтаю, как о нормальном человеческом душе. А еще лучше – в ванну. И отмокать и еще раз отмокать, потягивая какой-нибудь вискарь.       – Рыжая, ты как-то на редкость молчалива сейчас, – заметил Дэнчик.       Алиса замедлила шаг, безучастно глядя вперед, в темный, шуршащий листьями от падающих капель, лес, будто пыталась выискать что-то в его глубине, слегка склонив голову набок. Плечи ее были устало опущены, а руки едва заметно тряслись под тяжестью моего тела.       – Алис, если тебе тяжело… – начал было я.       – Все нормально, – быстро ответила та. – Все равно Денис большую часть тебя самостоятельно удерживает.       – Надо же, меня повысили с «кудрявого» до Дениса, – хмыкает тот.       Губы Алисы сначала явственно произнесли: «О господи!», но вслух она сказала другое:       – Ты спас нас… Макса. Я уже не знала, что и делать. Уже готова была схватить первую попавшуюся под руки корягу и кинуться с ней на этих мразей. И будет, что будет.       – Как ты вообще на нас вышел? – спрашиваю. – Я же тебе не говорил ничего.       – И показал себя тем самым, как конченый придурок, – беззлобно улыбается Дэнчик. – Считай, что вам повезло. Никогда не догадаетесь, кому действительно стоить сказать «спасибо». Нашему любимому Никите Валерьевичу!       Я аж присвистнул:       – Да ну нафиг? Его-то как втянуло в эту бадягу?       – Так твоими молитвами, брат. Сижу в домике, думаю, как покрасивее мысль изложить, тут Панамка вместе с этим вваливаются. Оба злые, как черти. Где Жеглов, спрашивают. Валерич, мол, видел, как ты через дырку в заборе с территории умотал. Еще и послал его, причем, видать, от души. А я-то чего, я сам понятия не имею. Знаю только, что ты Алису искать пошел. Я, конечно, не стал ничего говорить, – быстро поправился тот, заметив испуганный взгляд рыжей. – Под дурачка скосил. Они ушли, а я в голове быстро два и два сложил. И чего-то так тревожно стало, будто шестое чувство какое. Ну и рванул следом, пока эти там по лагерю бегают, да охают. Не прогадал, как теперь вижу.       – Да, а он, оказывается, не так уж и плох, – попытался пошутить я. Просто совсем не хотелось заострять внимание на всю ту боль, которая до сих пор проходила сквозь меня.       – И все же, чем ты, блин, думал? – вернулся Дэнчик к старому вопросу. – Ты же знал, что они тут будут, верно? Один пойти на троих отморозков. Макс, ну ты, блин…       – У меня была самая мощная мотивация, – ответил я, проведя кончиками пальцев от плеча Алисы до локотка. – Плюс, я всегда уверен в том, что делаю. Просто не всегда уверен в том, что все непременно должно заканчиваться хеппи-эндом. Но это уже лирика.       – Лирика у него, – пробормотал друг. – В задницу можешь засунуть свою лирику, понял? Мы с десяти лет дружим, не забыл? Люди в браке столько не живут, сколько мы уже с тобой вместе. Так что больше не смей от меня ничего скрывать, ферштейн?       – Да понял, не дурак, дурак бы не понял, – буркнул я.       – Хотел бы сказать, что не сомневаюсь, но пока еще не буду торопиться с выводами, – хмыкает Дэнчик.       – Вредина!       – Я твой лучший друг, козел, – ох уж эта его коронная фраза. И ведь всегда заставляет улыбаться, как в первый раз.       Я хоть и всячески старался облегчить Алисе с Дэном жизнь, периодически высвобождаясь от их почти ненавязчивой поддержки, все же я не совсем прям умирающий, но даже так, по грязной и скользкой тропинке, движение было затруднительным. Даже останавливаться мне для, чего уж выеживаться, необходимой периодической передышки не требовалось, такая вот была наша скорость передвижения. Поэтому очень обрадовался, когда мы наконец-то вышли на нормальную дорогу, в конце которой поблескивали знакомые ворота. Настолько, что на мгновение забыл о пульсирующей боли везде, где только можно. Да и нельзя, думается, тоже.       – Сейчас бы на шоу в виде бомбящей Панамки не нарваться, пока до медпункта добираемся, через весь лагерь ведь тащиться придется, – поморщился Дэнчик, внимательно вглядываясь в сторону лагеря.       – Какой еще медпункт? – вскидываю бровь. Почему-то эта затея показалась мне крайне сомнительной. – Из-за пары царапин и сколотого резца? Уж перебьюсь…       – Идиот! – хлопнул себя по лбу мой друг. – У тебя все ссадины в грязи и черт знает, в чем еще. Ты же врач, мать твою за ногу! Хочешь гнить начать заживо из-за какой инфекции?       Чертыхнувшись, я попытался найти поддержку в лице Алисы, но по одному взгляду девушки было понятно, что хрен мне по всей морде. Да и, строго говоря, ей бы и самой в медпункт не мешало бы сходить. Вдруг у нее сотрясение или что-то в этом роде…       – Ладно, хорошо, – сплюнул я. Количество крови в слюне уже изрядно подсократилось, но все равно наличествовала, родимая. – Вот уж Виола обрадуется, что ее помощник будет у нее же лечение проходить…       – Конечно обрадуется. С молодым и красивым, вдвоем, в уединенном помещении…       – Язык прикуси там, кудрявый! – возмутилась Алиса.       – Во, узнаю Двачевскую! – обрадовался Дэнчик. – Да и потом, положа руку на сердце, мне тоже не мешало бы подлечиться. Внутрипочечно.       Я бы, может, и посмеялся, не трещи мои несчастные ребрышки. Оставалось только широко улыбаться. Вот почему, когда перед нами внезапно выросла фигура в дождевике, из-под капюшона которой проглядывали две золотистые косы, я все еще улыбался.       – Ну и как это все понимать? – тут же накинулась на нас активистка, когда мы медленно приблизился к ней. Улыбка тут же померкла. На самом деле какое-то мгновение она еще играла на моих губах, растянутых в стороны, хотя чувств, которые ее вызвали, уже, в общем-то, не было.       До этого все весело прыгающая и разбрызгивающая лапами грязь по всей округе Жулька от такого натиска невольно попятилась. Что довольно ясно говорило, что ничем хорошим эта встреча не закончится.       – Вынужденная необходимость, – я весь ощетинился, готовясь к защите, хотя мне вовсе этого не хотелось, поэтому постарался сделать тон шутливым.       – Макс, давай сейчас без этого, – успокаивающе произнес Дэнчик. – Славь, я сейчас все объясню, ты только…       – Что «только»? – перебила его девушка. Только сейчас я заметил ее чересчур непроницаемое выражение, как у человека, которого заставили пожалеть о его доброте. – Что ты вообще тут делаешь? Опять его выгораживать собрался? Прости, но в этот раз уже не получится. Ты хоть представляешь, что твой друг натворил? Сбежал, нахамил вожатому! И конечно же Двачевская тут как тут, куда же без нее!       – А тебя ничего не смущает сейчас, святоша хренова? – злобно сверкнула глазами Алиса.       – А что меня должно… – на какие-то секунды выражение ее лица оставалось неизменным, только потом ее глаза в ужасе расширились. – Максим, что с твоим лицом?       – Говорю же, вынужденная необходимость была, – повторил я, выдавив самую невинную улыбку, на которую был способен.       – Что произошло? – Славя выключила свой официоз, во мгновение вернувшись в свое типовое состояние. – Кто это так с тобой?       – Ты чего вот докопалась, Ясенева? – Алиса мягко выпустила меня из-под своей руки и, подбоченившись, вышла вперед, как бы загораживая нас с Дэнчиком. – Свали к такой-то матери с дороги, человеку в медпункт надо, а не нотации твои с Панамкой слушать.       – Ты всегда по умолчанию включаешь стерву? Открою тебе секрет, это работает только пока ты молодая и симпатичная. Я вижу, что ему в медпункт надо, не слепая, – отозвалась Славя. – Но мне нужно знать, что случилось. Ради его же блага.        Ради моего блага. Скверно.       – Славь… – начал было Дэнчик.       – Меня он защищал, ясно? – взорвалась Алиса. – Я вляпалась в историю, а Максим меня защитил! Заступился за меня, хотя отчетливо понимал, что ничем хорошим это не кончится! Поступил как настоящий мужчина! И если с кого и надо спрашивать, что весь этот долбаный лагерь на ушах стоит, то с меня! Но не сейчас. Сейчас ему нужна помощь, ты это можешь понять?       Сердце у меня колотилось. Я прокручивал в памяти все наши со Славей разговоры и пытался понять, изменилось ли ее отношение ко мне. Ведь она когда же охарактеризовала меня как хулигана, но все же с головой на плечах. И вряд ли она бы стала говорить такое после первого или второго дня в лагере.       – Я понимаю, – взгляд активистки был устремлен сквозь нас, на дорогу, а руки теребили подол дождевика. – Так, хорошо… У меня в голове не укладывается, что я действительно собираюсь это сделать… Я сейчас постараюсь отыскать Ольгу Дмитриевну, отвлеку ее как-нибудь, а заодно аккуратно введу в курс дела.       – Было бы еще желательно с ней сегодня не пересекаться, – робко вставил я. – А то сорвется еще в тупую. Отложить все встречи до завтра, думаю, будет куда разумнее.       – Это уже не гарантирую, она сейчас вся на нервах, но… – Славя замешкалась, подбирая слова. – Твое предложение действительно разумно. Что-нибудь придумаю. Но, опять же, ничего не обещаю.       – Спасибо, золотой, – нежно улыбнулся Дэнчик.       – А с тобой, – как-то неожиданно яростно сверкнула девушка своими голубыми глазами, которые сейчас очень походили на цвет яркой молнии. – Еще сегодня поговорим. Как Максима в медпункт отведешь – жду у себя. И не смотри на меня так. Я устала от…       Так и не договорив, Славя фыркнула, круто развернулась на каблуках и зашагала прочь. Провожающая ее взглядом Жулька тихонько заскулила.       – Достанется мне сегодня, – цокает языком мой друг.       – Ты меня, конечно, извини, но я не понимаю, чем ты думал, когда решил с ней сблизиться, – покачала головой Алиса. – Не, так-то сиськи у нее что надо, но все же…       – Оставим этот разговор на потом, на после моей смерти, например, – покраснел Дэнчик. – Других дел сейчас полно.       – Как скажешь, – хихикает рыжая лиса. – Только это, давай-ка ты его дальше сам. А то я уже замучилась.       – Да ладно, – хмыкаю я, поправив очки, которые в связи с поломкой не сидели, а болтались на лице при помощи честного слова. – Своя ноша не тянет. А я ведь – твоя ноша, да, Алис?       – Моя-моя, – вздохнула Двачевская. – Но это все равно ничего не меняет. Девушка устала.       До медпункта добрались почти без приключений. Почти, если не считать не желающую от нас отвязываться Жульку. Пришлось задержаться аккурат напротив вотчины кибернетиков, ждать, пока Алиса ей что-то нашептала ей на ушко. Только после этого собачка, добродушно лизнув девушку в щеку, соизволила откланяться. Еще показалось, что на площади кто-то бегает туда-сюда, но пока суть, да дело, таинственный силуэт уже куда-то запропастился.       Я чувствовал себя каким-то беспомощным и в то же время взвинченным. Только сейчас я понял, что сказала Алиса Славе. Я поступил, как мужчина… Удивительно, но я даже не припоминаю, чтобы обо мне кто-то раньше говорил такое. В смысле, я часто слышал благодарности в свой адрес от сотни людей, чьим питомцам я помог, в том числе и выкарабкаться с того света, но чтоб вот так… Я даже не знал, что я сейчас ощущаю. Гордость? Благодарность? Смятение? Все это так ново для меня.       Мы добрались до крыльца, поднялись по ступенькам, после чего Дэнчик принялся стучать в дверь. Стук отозвался тишиной. Видимо, у всех появились опасения, что внутри никого нет, даже несмотря на тихий свет настольной лампы. Поэтому он постучал снова, на этот раз громче.       – Виолетта Це… Ц… Да е… У нас раненый!       Наконец послышались шаги. Щелкнул ключик в замочной скважине, и дверь отворилась, явив перед нами медсестру. Чуть взъерошенную, с неестественно бледными без помады, чуть полноватыми губами и белом медицинском халате, одетом, похоже, прямо на голое сильное тело.       – Пионеры? Что у вас… Максим? – слегка заспанный вид тут же сменился выражением крайнего беспокойства. – Это кто ж тебя так?       – Враги народа, – виновато улыбаюсь.       – Отморозки какие-то с деревни, – пояснил Дэнчик, особо не вдаваясь в подробности.       – Он меня защищал, понимаете? – выдохнула Алиса одновременно с ним.       – Так, тихо-тихо, не все сразу, – предупредительно подняла руку Виола. – Давайте, пионеры, залетайте внутрь, там уж все в подробностях расскажете. Оля в курсе?       – Не должна быть, – бросил я.       Дэнчик довел меня до кушетки и помог присесть, предварительно сняв с меня разорванный дождевик. Я мимоходом оценил себя, красивого, в зеркальце – только теперь я в полной мере осознал, почему мой друг просил меня повременить с бурными проявлениями благодарности. Грязевые капли, вперемешку с кровяными подтеками выглядели весьма красноречиво.       – Это хорошо, меньше воплей будет, – констатировала Виола, уже колдуя над аптечкой. – Пионер, пододвинь пока столик поближе к кушетке.       Дэнчик кивнул и тут же кинулся исполнять просьбу. Алиса тем временем неуверенно переминалась с ноги на ногу, вопросительно поглядывая то на Виолу, то в сторону двери. На улице в очередной раз громыхнуло. Но на этот раз уже как-то тихо, будто гроза, наконец, начала выдыхаться.       – Вы же нас не сдадите? – вопрос на уровне детского сада, и Алиса это, скорее всего, прекрасно понимала. Но что уж поделать – нервы.       – Я думала, что у меня в «Совенке» немного другая репутация, – лица медсестры сейчас не было видно, но, судя по голосу, она улыбалась.       – Извините, – сконфузилась рыжая.       – Да ладно тебе, пионерка, – весело ответила Виола, выгрузив на медицинский столик марлю, гемостатическую губку и зеленку. – На первый раз прощается. Кстати, можешь потихоньку начинать раздеваться, как с Максимом закончу, за тебя примусь.       Алиса зарделась пунцом и, пихнув захихикавшего Дэнчика, принялась усиленно изучать плакат со скелетом.       – Шутки-шутками, но Вы правда ее гляньте, – я поморщился от нового приступа боли в ребрах. – Ей тоже один мудак по лицу дал… Вдруг что.       – Макс! – шикнула Алиса.       – Не Максай мне тут, – нашла тоже время выкобениваться, честное слово…       – Я, надеюсь, смогу отлучиться на пару минут в изолятор за теплой водой? – вкрадчиво поинтересовалась Виола. – А то я одна с вами тремя не справлюсь. Хотя…       Сделав задумчивый вид, она продефилировала в соседнюю комнатушку.       – Вот как она это делает? – покачал головой Дэнчик. – Как можно совершенно безобидную фразу произнести как в роликах с Порнхаба?       – Откуда? – навострила ушки Алиса. – Я правильно поняла, что сейчас имеется в виду что-то с налетом порнографии?       – Отстань, рыжая, – буркнул в одно мгновение помрачневший Дэнчик.       – Не-не, погоди, – продолжила проявлять вполне живой интерес девушка. – Мне же интересно.       – Отстань, говорят!       Забавно было со стороны слушать их препирательства. Особенно, когда Алиса, почувствовавшая брешь в броне невозмутимости моего друга, начала конкретно надавливать на не самую комфортную для него тему. Чувствовала лиса свое превосходство. Не знаю, я бы, наверное, не так смущался, если бы меня кто-то уличил в редком просмотре порнушки. Хотя, меня и не спрашивали.       Вернулась Виола с миской, наполненной горячей водой, разбавленной, судя по небольшому количеству пены, мылом. Ставит на столик, после чего смачивает там губку.       – Ну что, лечиться будем или как?       – Будем-будем, – вздыхаю, снимая очки.       – Тогда не дергайся, – с этими словами Виола начала приводить меня в порядок.       Губка казалась шершавой, словно кошачий язык. Прикрыв глаза, я старался не вздрагивать всякий раз, когда она касалось моего распухшего и израненного лица. Сама Виола что-то едва слышно напевала себе под нос, вроде бы колыбельную. Вскоре воды в миске почти не осталось, на дне лишь плескались бурые от крови и грязи остатки жидкости.       – Полотенце, – не оборачиваясь, произнесла Виола.       Секунда, и Алиса тут же протягивает его ей. Она как можно аккуратнее вытирает лицо, после чего, вооружившись зеленкой, проходится по каждой, даже самой малозначительной царапине.       – Тигр, – скалится Дэнчик. – Даже нет… Леопард!       – Ща тебя тоже покрасим, – шиплю в ответ.       – Так… – Виола многозначительно осматривает мою физиономию. – Тут, вроде, все. Ну, раздевайся теперь.       Дождалась своего-таки… Что, кстати, оказалось легче сказать, чем сделать – из-за боли я даже руками нормально пошевелить не мог. В итоге рубашку снимали с меня коллегиально. Все тело было в ярко-красных полосах, на ребрах темнел огромный фиолетовый синяк.       Виола провела пальцем по ребрам, что тут же отозвалось ноющей болью.       – Мда-а… – озадаченно хмурится та.       – Что? Что случилось? – тут же наперебой кинулись с расспросами Дэнчик с Алисой.       – Ну, что я могу сказать… Соболезную, – протянула Виола, сострив максимально траурное выражение лица. – Жить он будет долго и достанет вас по полной.       – Да ну Вас! – вскидывает руки Дэнчик. – Напугали!       – Шоковая терапия бывает полезна, – коварно улыбается медсестра. – По ребрам так толкового, без рентгена, не скажу ничего. Вроде не сломаны. Дам ему сейчас пару таблеток ибупрофена, да и пусть пока отлеживается в изоляторе. Если через пару дней легче не станет, то вызовем родителей и отправим в город долечиваться.       В город? Не-не, стоямба…       – В город не надо! – тут же высказываю протест я, сжав руку в кулак. Она начинает дрожать.       Да и побелевшие лица друзей тоже явно не выражают согласия.       – К сожалению, не тебе решать, – Виола с острым, словно нож, взглядом, наклоняется в мою сторону. И тут же, смягчившись, понимающе улыбнулась. – Хотя, я догадываюсь, почему не хочешь. И что тебя тут держит. Точнее, кто.       Алиса стремительно опускает взгляд в пол. Будто Лена вселилась, честное слово.       – Вы все правильно поняли, – подтвердил я.       – Тогда сделаю все от меня зависящее, – подмигнула медсестра. – Давай, пей таблетки и ложись. А вы, пионеры, давайте-ка по домам. А то время уже.       – Ну, главное, что Максон жить будет, – улыбается Дэнчик. – А мне и вправду пора, а то еще к Славке заскочить надо.       – Виолетта Церновна… – неуверенно начала Алиса.       – Просто Виола, – добродушно поправила ее та.       – Виола, а можно я немного с Максом посижу? Минут десять хотя бы…       Меня охватила странная смесь возбуждения и нервозности. Вот он – момент настоящей истины, а не навязанный моими комплексами. То, что действительно должно было случиться сегодняшним днем, если бы не моя беспросветная тупость и страх…       – Не, десять нельзя, – покачала головой та.       Блин… А на что я, собственно, рассчитывал? Размечтался, что называется, ага.       – А вот двадцать – в самый раз, – выдержав паузу, закончила медсестра, не без удовольствия разглядывая наши с Алисой вмиг потускневшие физиономии. – Только не шалите, там койка… Скрипит, скажем так.       – Хы-ы, облом, – глумливо заржавший Дэнчик, прежде чем мы с Алисой вышли бы из ступора, резво подскочил к выходу. – Выздоравливай, Максон! Утром тебе завтрак принесу, с ложечки покормлю.       – И что б я без тебя делал? – язвительно отозвался я.       Махнув еще раз всем на прощание, Дэнчик открыл входную дверь и, поежившись, вынырнул под дождь.       – Что ж, проходите в изолятор, не буду вам мешать, – хитро заулыбалась Виола. – Таблетки только не забудь. Вода, чем запить, там найдешь. Пионерка, ты тоже таблеточку выпей, на всякий случай. Эх, – тут она мечтательно закатила глаза. – Двое молодых людей. Одни, в уединенном помещении… Вечер перестает быть томным.       Я громко кашляю в кулак. Не издать хоть какой-нибудь звук не шибко-то представлялось возможным. А Виола как ни в чем не бывало берет ручку и принимается писать отчет. Ее руки с блестящими ногтями и зеленоватыми прожилками вен почему-то действуют гипнотически. Прогнав наваждение, я позволяю Алисе помочь мне подняться, и она доводит меня до изолятора.       Сам он оказался довольно уютной комнатушкой, со всеми необходимыми минимальными удобствам, будь то тумбочка или стол для приема пищи. А вот окна казались какими-то непомерно большими. Хорошо, что хоть занавески были. А то как в аквариуме каком-то.       Закинув в себя ибупрофен, сажусь на кровать. Помедлив, Алиса пристроилась рядом. Чуть сгорбилась, застыв в позе, которая была зеркальным отражением моей собственной.       – Значит, я твоя девушка, правильно? – ее голос прозвучал по-деловому, как будто она понятия не имела, что со мной делать дальше.       А я как-то мгновенно стушевался.       – Нуу… – мямлю. – Я же должен что-то… То есть… Ты же не против? Я, конечно, не то, чтобы заслуживал хорошего отношения теперь с твоей стороны, но…       – Закрыли тему, – насупилась девушка. – Давай заново?       – Заново? – оживился я. – Тогда… Ты мне… Тымненравишься…       – Что? – тихо переспросила Алиса.       – Нравишься, говорю, – повторил я.       – Что ж… Ты мне тоже, – я чувствовал ее бедро, прижатое к моему, ее плечо, соприкасающееся с моим, как ее сандалия оказалась чуть поверх моей.       – Не врешь? – поддразнил я.       – Нет, не вру! – вскидывается. Ее глаза бегают, она повышает голос и торопливо, словно желая поправить саму себя, продолжает. – Может быть, ты мне уже давно не безразличен, но я этого не понимала, потому что ты меня бесил!       – Так может мы… – я запнулся. Все это сейчас казалось сном. Будто если я сейчас скажу то, что собираюсь, то меня сразу же выкинет назад. Но я больше не намерен бояться. – Может нам стать парой?       Алиса негромко прыснула. Это было ужасно мило и совершенно не вязалось с ее повседневным образом хулиганки.       – Может и стоит, – произнесла задумчиво.       – Здорово! – сказал я чуть громче, чем хотел, за что тут же поплатился болью в ребрах. По инерции прижимаю руки к груди, прикрывая ноющие костяшки.       – Все в порядке? – нервно и немного растерянно спрашивает Алиса.       – Да… – шепчу, клацнув зубами. – Жить буду.       Алиса осторожно, но довольно крепко обняла меня за плечи. Я почувствовал, как ее дыхание опалило мое ухо. И как она прошептала:       – Цавед танем.       – Что? – переспросил я.       – Деда как-то рассказывал, я еще совсем мелкая была, поймал пулю на войне. Помню его слова про дикую пульсирующую боль, толчками вытекающую из него кровь, отсутствие в полевом лагере хоть каких-то мало-мальски обезболивающих. А еще красивую медсестру-армянку, которая держала его за руку и говорила без остановки эту фразу. Это значит «Я заберу твою боль».       Как всегда от таких рассказов меня охватил приступ щемящей тоски. Слишком остро я реагирую на тему вообще какой-либо войны. Как-то даже странно, в мирное время ведь живем, двадцать первый год заканчивается, казалось бы, какая война, о чем вы… Я ведь так-то и понятия не должен иметь, что это такое. Но вот почему-то реагирую.       – Не надо, – я перехватываю ладонь Алисы. – Забирая что-то, ты это какое-то время держишь у себя. А я не хочу, чтобы тебе было когда-нибудь больно. Тем более из-за меня.       Повисло долгое молчание, наполненное тысячей невысказанных слов. Я чувствовал напряжение девушки, мурашками разбегавшееся по коже, почти слышал, как часто-часто колотится у нее сердце. Так просто было преодолеть те несколько дюймов, что отделяли мои губы от ее губ. Мне показалось, что я улавливаю в ее сердцебиении призыв: «Ну давай же, поцелуй меня».       И я ему поддаюсь. И на сей раз поцелуй был совсем иным, ни в какое сравнение не шедший с тем, у столовой. Я бы вечность мог ждать этого поцелуя, чтобы ощутить сейчас, как ее губы оживают под моими, наполненные желанием. Ее пальцы пробежали по моим волосам, сомкнулись у меня на шее, такие живые и прохладные на моей разгоряченной коже.       А потом я открыл глаза, и остались лишь Алиса и я, и ничего больше. Она, плотно сжимающая губы, словно пыталась сохранить мой поцелуй внутри, и я, силящийся удержать этот миг, как будто он был хрупким новорожденным щенком в моих руках.       Бывают такие дни, похожие на витражные окна, когда сотни маленьких кусочков, различающихся по цвету и настроению, собранные вместе, складываются в завершенную картину. Последние сутки были из их числа. Часы, которые я провел на субботнике, составляли первый, пурпурный и уже немного дымчатый. Затем морозно-голубое мгновение, когда я чуть не поддался на искушение Пионера начать второй круг в «Совенке». Болезненно-зеленый и мерцающий участок последнего часа, и наконец, сверкающий и прозрачный – наш поцелуй.       Алиса улыбнулась уголками губ, потом, поерзав, положила голову мне на плечо:       – Знаешь, Макс… Так приятно осознавать, что рядом сидит твой мужчина. Ты даже не представляешь…       – Согласен, – киваю. – Что не представляю. Представлял бы – сейчас бы не ты сидела, а какой-нибудь Сыроежкин.       – Да ну тебя! – фыркает рыжая. – Как был неромантичным пнем, так и остался, хоть кол на голове теши.       Увы, что есть, то есть. Не рыцарь на белом коне. Хотя, если так уж подумать, – те тоже вообще ни разу романтиками не были. Какая там романтика, окститесь и забудьте ваших Айвенго, Средневековье на дворе.       – Да, кстати об этом, – проговариваю я со всеми степенями осторожности. В голову тут так некстати пришло… Этот момент нужно прояснить сейчас. Ляпнуть-то ляпнул уже, никуда не денусь, но все же… – Давай пока немного подождем с, ну, теми словами, ладно? Хотя бы до конца смены. Мне теперь привыкнуть ко всему этому нужно, а просто так разбрасываться я не хочу из уважения к тебе.       Алиса неожиданно замирает. Потом совершенно по-мальчишески подмигивает, поморщив хорошенький носик:       – Да, для тебя так это тем более будет чревато. Скажешь заветные три слова, а потом тебе опять моча в голову ударит. Повезло тебе, что я умная девушка и прекрасно это понимаю.       Я облегченно улыбаюсь. Чуть морщусь от боли, но виду не подаю.       – Обыкновенно, – давай, Максим, пошути, это же ведь так сейчас жизненно необходимо. – Это девушкам только кажется, что они умные. А на самом деле просто самоуверенные.       – Ах ты! – Алиса вскакивает с койки и нависает надо мной, сжав кулачки. – Сволочь! Побила бы тебя, да ты и так покалеченный. Причем, судя по всему, по жизни!       Манерно вздохнув, я поудобнее устроился на койке, начисто проигнорировав угрозу. Еще и глаза прикрыл. Поэтому то, как Алиса вновь подобралась ко мне, я только почувствовал. Еще и за ухо укусила.       – Ай, – как можно более жалостливее выдаю я.       – Заслужил, – бросила девушка в ответ.       За большим окном изолятора потихоньку прекращал свою тоскливую песню нудно морщинящий лужи дождь. А впереди нас с Алисой ждали определенно тревожное утро очередного дня этого внезапного лета, явно не самый лицеприятный разговор с вожатой, отходняк от всего произошедшего и теперь уже совсем другая жизнь.       Не скучная, не интересная, не будничная, не праздничная, – а просто какая-то другая, я почему-то так думаю. С обязательным теперь местоимением «Мы».

Послесловие. Где-то в катакомбах под старым лагерем.

      Пионер не знает, сколько времени прошло с того момента, как он в последний раз выбирался на поверхность. Время в принципе перестало иметь для него значение уже давным-давно. Сотни смен назад. А может и тысячи… Пионер сам уже ни в чем не уверен. Да и зачем уже эта информация? Какая, в общем-то, разница, сколько он уже провел в этом лагере. Это все равно ничего не поменяет. Даже когда он и пытается думать об этом, то мысли суматошно разлетаются в разные стороны, словно те летучие мыши, что живут здесь в трещинах между сталактитами.       Сейчас вокруг лишь черный камень и черный песок. Из света – лишь одиноко весящая над столом лампочка, освещающая шахматную доску, где Пионер лениво передвигает фигуры то с одной, то с другой стороны. Со временем оказалось, что играть в шахматы с самим собой – довольно увлекательное занятие.       Он ее не видел. Да и не услышал, как она подошла. Он просто почувствовал ее присутствие за своей спиной. Так чувствуют спинку в кресле – тебе не обязательно облокачиваться на нее, чтобы знать, что она есть.       – Свали, мешаешь, – произнес Пионер совершенно бесцветным голосом.       Лампочка едва высвечивала сзади него силуэт миниатюрной девушки. И даже в такой темени можно было сказать, что с этим силуэтом что-то не так. Когда девушка подалась чуть ближе к свету, то он также выхватил и кошачьи ушки вместе с хвостом, подрагивающим из-под коричневого платьишка.       – Я удивлена, – Юля с присущим ей извечным любопытством разглядывала открывшуюся ей картину. – Ты перестал похищать кибернетика, чтобы сыграть с ним партию? С каких пор?       – А толку уже играть с этим дегенератом, я все ходы его выучил уже давным-давно, – все так же без эмоций ответил Пионер. – А от себя всегда можно ждать каких-то откровений. Свистнул у этих педиков доску и играй в свое удовольствие. А ты чего довольная такая? Грибов опять обожралась?       – Нет, – задорно поджав хвост, Юля облокотилась за край стола. – Просто у меня хорошие новости – наконец-то все сдвинулось с мертвой точки. Даже несмотря на твои старания в обход нашего спора.       Белки глаз у Пионера сверкнули в полумраке и, поддавшись секундному порыву ярости, тот смел шахматную доску. Раскиданные фигуры разлетелись по всем углам катакомб.       Двое этих ОМП с самого начала не виделись ему удачной кандидатурой для доказательства его правоты. Увы, Юля по каким-то ведомым только ей одной причинам настояла именно на них. Один – тупая перекачанная будка, типа «сам себя шире», произведенный не иначе как по спецзаказу в очередном областном питомнике и представляющий из себя какую-либо ценность только в виде медицинского пособия о вреде приема анаболиков. Простой до такой степени, что даже не смешно.       С очкариком Пионеру уже казалось, что будет поинтереснее. Неудачник на периферии между таким же как он зверем и еще обычным человеком. Уж он, если правильно подтолкнуть, мог бы превосходно сыграть отведенную ему партию, но… Но…       – Сука! – заорал Пионер. – Рыжая тварь! Ничего, я... Я заставлю припадочную снова повесить эту гадину, не впервой…       Стремительным, незаметным взгляду движением, Юля сгребла того за воротник потасканной формы, прислонила к стене и влепила хлесткую пощечину:       – Если ты это сделаешь, то я…       – Что? – хмыкнул Пионер. – Лишишь меня власти над циклами? Даже у тебя уже нет такой силы. Отправишь меня домой? Так я только того и жду. Так что ты сделаешь, милая? И вообще, тебе не кажется немного лицемерным строить из себя поборника добра, при этом затачивая людей в этот плен?       – Ты знаешь, что я не могу отправить тебя домой, Семен. Как и то, что ты не можешь отсюда выбраться, это сугубо твоя вина, – ответила Юля, выпустив того из своей цепкой хватки. Взгляд ее стал тяжелым и печальным. – И ничья больше. Я и так старалась помочь тебе. Вышла с тобой на связь просто так, стоило тебе окончательно запутаться, а не потому, что пришло подходящее время…       – Ну спасибо тебе, еб твою мать! – Пионер хватал губами не желающий проникать в легкие непривычно тягучий воздух.       – Не за что, – спокойно ответила на этот выпад Юля. – В общем, предупреждаю в последний раз – не вмешивайся. А то я вмешаюсь. И уже основательно. Себе же хуже сделаешь.       – А ты будешь честной тогда? – взгляд Пионера стал более, чем нехорошим. С таким время от времени убивают. Причем с небывалой легкостью. – Или тебе слабо? Расскажи им, что на самом деле стоит за твоим радужным мирком. Ах да, ты боишься. Боишься, что твоя иллюзия тогда схлопнется. У меня хотя бы есть смелость сказать тем, кто сюда попадает, правду!       – Я все сказала! – отрезала Юля, обнажая острые кошачьи клыки. – Мы наблюдаем. Ни больше, ни меньше.       Лицо Пионера исказилось в широкой улыбке. Его глаза, едва проглядывающие из-под челки, пульсируют. Он делает шаг вперед, и Юля чувствует, как вокруг нее внезапно сжимаются стены катакомб.       – Как скажешь, – усмехается Пионер. – Так уж и быть, не буду устраивать бойню. Все равно еще есть неделя времени. Кто знает, что может случиться за этот промежуток.       В воздухе буквально проскакивают искры, настолько здесь накалилась атмосфера.       – Ничего не случится, – сузила глаза Юля.       – А это мы еще посмотрим, – с отвращением выплевывает ее собеседник.       Он протягивает к девочке-кошке руку и гладит ее по щеке. Та закрывает глаза и делает глубокий вдох. И вдруг с ужасом понимает, что его пальцы внезапно впиваются в ее подбородок. Юля распахивает глаза и видит, как лицо ее дорогого Семена стремительно меняется.       – Иногда люди ломаются. Так бывает со всеми.       Пионер с силой отпихивает ее и исчезает во мраке катакомб. А Юле еще некоторое время кажется, будто к ее коже прикоснулось обуглившееся от удара молнии дерево и теперь она перепачкалась в саже.