Второй шанс для двоих

      Опять мне снился этот сон. Причем, что самое интересное, обычно я свои сны запоминаю. Пусть и не с точностью до кадра, но что-то в голове, да откладывается. А этот – при всем желании не могу. Помню только, что я был счастлив… Впрочем, мне и наяву грех на жизнь жаловаться. Моя биография чем-то даже, можно сказать, похожа на историю про Золушку. Наглухо провинциальный парнишка, мечтающий построить карьеру в области ветеринарии, десять лет назад уехал покорять Москву чисто на одном энтузиазме и, если не изменяет память, где-то в районе двухсот пятидесяти баллов по ЕГЭ за три экзамена. Для поступления на бюджет в Скрябинку этого вполне хватало.       И вот мне двадцать семь, я кандидат ветеринарных наук, потихоньку готовлюсь к защите докторской, в распоряжении – квартира на Таганке и своя собственная начинающая сеть ветеринарных клиник, которую мы открыли в паре с моей бывшей одногруппницей Кристиной, дома меня ждет красавица жена, а сегодня я на несколько месяцев покидаю холодную Россию и отправляюсь в Южную Америку, как раз по причине уже упомянутой мною докторской, осуществляя тем самым мою давнюю мечту.       Неплохо для мечтателя из Богом забытого поселка где-то на отшибе нашей Родины, верно?       Жалко только, что Новый Год уже придется отмечать в гордом одиночестве на задворках Джорджтауна. Но тут уж ничего не поделаешь, переживу. Да и Дашка моя, думаю, не особо-то и расстроилась по этому поводу. По крайней мере, вчера вечером я чисто случайно подслушал, как она со своей подружкой активно обсуждала поездку в Прагу. А все ее напускное расстройство по поводу моего отъезда – это так, чисто для меня. Чтоб любимому мужу спокойней было. И совестливей, что заставил не менее любимую жену завидовать. Я-то уже скоро в тепле буду, в Гайане стандартная температура редко падает ниже двадцати пяти, хоть и дожди часто идут. А ей еще недели две точно в этой холодрыге существовать.       И я, кстати, проспал. Некритично, всего лишь на какой-то часик, но теперь придется собираться в темпе вальса. Вот ведь незадача. Причем так-то времени все равно вагон, вылет только вечером, но я еще с Дэном планировал встретиться. А иначе никак, без этого не улечу, уж извините. Бросаю долгий, исполненный самой, наверное, искренней и неподдельной в моей жизни тоски, взгляд на подушку и все же поднимаю свою задницу с кровати. Замечаю Дашку, сидящую у компьютера, периодически сдувавшую с глаз настырную прядку светлых волос. Рядом с монитором стойким оловянным солдатиком восседает наш сибирский красавец Кокос, лишь одним взглядом следящий за бегающим курсором. На меня он не обращает никакого внимания. Оно и правильно – это ее кот, Дашкин. Ко мне он имеет отношение сугубо вторичное. Я по своей натуре – собачник до мозга костей. Да только пока не хочу новую собаку заводить. Еще слишком живы воспоминания, оставленные Датчем. Может быть, как вернусь из Южной Америки, и заведу нового барбоса. Но пока об этом не может быть и речи.       – Доброе утро, – бросает Дашка, не оборачиваясь.       – Доброе, – бурчу сквозь зубы, потом вздыхаю, подхожу к ней и аккуратно касаюсь губами ее макушки. Она все так же, не оборачиваясь, поднимает руки вверх, тянется и обнимает меня за плечи.       – Завтрак на столе, – сообщает мне Дашка. – Так что приятного аппетита и не мешай работать.       – Я тебя тоже люблю, – хмыкаю я в ответ на такой хладнокровный посыл вашего покорного       Впрочем, я все прекрасно понимаю. У жены завтра эфир, надо успеть сценарий добить. И если я хочу, чтобы моя благоверная без нервотрепки проводила меня до аэропорта, то сейчас действительно ей лучше не мешать. Поэтому я просто снова легонько целую ее и, прихватив телефон, топаю на кухню.       Там меня уже ждет горячий зеленый чай и тарелка с парой сэндвичей с яйцом и авокадо. Я уже давно смирился с тем, что Дашка решительно не дает мне есть на завтрак что-то более тяжелое и вредное. Вообще она у меня умница. Но всему этому, положа руку на сердце, я бы предпочел простецкий бутерброд с обычной такой колбасой. Ну да и ладно. Что тут не говори, а все равно приятно.       Залез в новости, прокрутил ленту, особо не вчитываясь – все равно ничего интересного. Что-то про коронавирус, что-то про Украину, что-то еще о чем-то совершенно для меня не значимом… Тоска. Двадцать первый год как-то не выдался особо богатым на события. И слава Богу, честно говоря. Двадцатого с лихвой хватило. А уж что будет в году грядущем… Было у меня какое-то нехорошее предчувствие. Зудящее такое, настырное. Ну да черт с ним, это все лирика.       Быстро прикончив завтрак, подхожу к окну и барабаню пальцами по стеклу, за которым идет уже давно не виданный в наших краях снег. Года три, считай, нормальной зимы в Москве не было. А потом прошлой зимой – как вдарило. Эта, судя по тенденциям, ничем уступать не собирается. Даже как-то обидно, что ли. Не то, чтобы я был большим любителем зимы, но соскучиться немножко-таки успел.       Ладно, пора и честь знать, полюбовался на заснеженный город, теперь надо идти собираться. Точнее, проверять уже собранный еще позавчера багаж. Чай не на денек еду, а на месяца три, и это еще как минимум. Зато вернуться должен с таким материалом – закачаешься. Эти треклятые академики от меня так просто не отделаются.       – Как-то ты с неохотой все это делаешь, – замечает Дашка, когда я уже, наверное, в третий или четвертый раз залезаю в открытую пасть чемодана.       – В плане? – переспрашиваю.       – Не знаю, – жмет она плечиками. – Ты буквально жил этой поездкой последний месяц. А сейчас будто не хочешь никуда, по глазам вижу.       Я слабо хмыкаю, хочу посмотреть в глаза жене, но почему-то не могу. Вместо этого тупо пялюсь в шкаф, где ютится моя теплая одежда и пиджаки с рубашками. И ни одного галстука. Я их почему-то терпеть ненавижу. А вот почему – как-то вышибло из памяти. Не люблю и все тут. Хорошо, что моя профессия не подразумевает под собой обязательное ношение этих чертовых удавок. А то бы, наверное, повесился.       – Да черт его знает, Даш, – говорю наконец. – Ощущение просто какое-то странное. Не знаю даже, как описать… Будто не на своем месте нахожусь сейчас.       – Волнуешься, – констатирует она. – Ничего, это нормально. Я бы тоже себе места не находила.       – Да не совсем в этом дело, – я тру пальцами виски, словно силясь что-то вспомнить, но никакого озарения не снисходит. – Ладно, проехали. Будем считать, что это мои личные заморочки, связанные с банальным недосыпом.       Дашка встает со своего рабочего места, подходит ко мне, обнимает и трется щекой о мой подбородок:       – Не волнуйся, родной. Все будет хорошо. Сейчас с Денисом встретишься, тебя отпустит. А через какие-то сутки ты уже будешь далеко отсюда, в месте, где тебе будет намного комфортнее, чем здесь.       – Мне с тобой более, чем комфортно, знаешь, – удивляюсь я такой постановочке вопроса.       – Я не про нас, глупый, – улыбается Дашка. – Я в целом говорю. Ты едешь осуществлять мечту. А это дорогого стоит.       – Да, солнце мое, ты как всегда права, – я целую жену в щеку, отчего волнение начинает сходить на «нет».       – Конечно, – горделиво отвечает та. – Ладно, все, хватит с тебя нежностей, а то совсем расслабишься. Минивэн на четыре заказывать?       – Давай на три, – мотнул головой я. – Черт знает, что на дороге будет. А я лучше лишний час в аэропорту уж посижу, в ресторанчике каком-нибудь, чем стоять в пробке и волосы на заднице от волнения рвать.       Дашка коротко кивает и возвращается к работе. Да уж, знает, когда нужно остановиться. Все же мое настроение – это, в первую очередь, мой геморрой. И она мне тут совершенно ничем не поможет. Тем более чрезмерной нежностью. Или, боже упаси, жалостью.       Выбираю свитер потолще, утепленные джинсы, сверху накидываю зимнюю парку и выхожу на улицу, навстречу снегопаду. Ну, как на улицу. Сначала, разумеется, в подъезд. А уж потом только на улицу.       А все же чувствуется что-то такое, предновогоднее. Люди ходят, улыбаются. Уже повсюду развешаны огоньки. Аниматоры в костюмах Дедов Морозов ходят. И чувствуется в этом что-то такое теплое, родное. Которое больше нигде и никогда не встретится.       Мимо меня проходит девушка, возле ног которой крутится маленькая девчушка. Щеки – краснющие, как те помидоры. Я прохожу мимо них, улыбаясь одновременно и молодой маме, и этому представителю счастливого и беззаботного детства. Но девушка никак не реагирует, ибо сейчас ее больше занимает вертящаяся егоза.       – Ульяна, хватит бегать!       Что за…       Меня словно током прошибает. Я круто поворачиваюсь в сторону уходящих спин. Почему-то мне показалось, что… Девочка нехотя прекращает свой кутеж и прижимается к матери, тряхнув головой. В этот момент у нее из-под шапочки выбивается пучок рыжих волос…       Тут же в голове вырисовывается образ другой девочки, примерно тринадцати лет, но такой же озорной и непоседливой. Почему-то в красной футболке с надписью «СССР» и двумя рыжими хвостами-ракетами…       «Господи, что за идиотизм, – проносится в голове – Совсем уже крыша едет. Девочки какие-то непонятные мерещатся». Я достаю электронку, делаю пару тяг и, прогнав наваждение, продолжаю дальше свой путь. Некогда размышлять на эту тему, позже додумаю, если время будет.       Эх, поскорей бы уже улететь к чертовой матери.       С Дэнчиком договорились встретиться в одной кафешке на Нижней Радищевской. Довольно стильное местечко с весьма уютным интерьером. Посидеть напоследок, так сказать. Условились на одиннадцать, хотя меня, по обыкновению, ноги принесли чутка пораньше. Ну, это ничего страшного, посижу пока, поразглядываю меню. Может, и закажу чего, пока, как говорится, между делом. Это самое дело обнаружилось на последней странице, в разделе алкогольных напитков. Так, для собственного успокоения. Сначала взгляд падает на пиво, но пейзажи за окном словно стали тотчас же вопрошать «Какое, нахрен, пиво, Макс, совсем дубу дал?». Посему заказываю у довольно миловидной официантки стакан «Джемесона» и колы для запивки. Мейнстрим, знаю. Но мне нравится, так что отвалите.       А пока жду моего дорогого футболиста – есть время подумать. И по всем правилам я сейчас должен думать о предстоящей поездке. Но, вместо этого, сижу, потягиваю виски и мучаюсь от четкого осознания того, что что-то здесь не так. А вот что именно – понять совершенно не могу. Вроде и город тот же, и квартира моя, в которой мы с женой живем уже больше года, та же, да и сама Дашка все та же, с ее аристократической бледностью и немного хищным лицом… Беда-бедовая, что ж я в этой картине-то упускаю?       К кафе тем временем подъезжает знакомый вишневый Porsche Panamera. Самую малость пафосно для подобного заведения, но кто упрекнет в этом одного из лучших футболистов московского «Спартака»? Порш кое-как паркуется, и вскоре на свет божий показывается и его владелец – мой лучший и, пожалуй, что единственный друг. Он сразу замечает меня в окне и, приветливо улыбнувшись, машет рукой. Я в ответ поднимаю стакан вискаря. Тот одобрительно улыбается и, поправив явно не по сезону одетую кожанку, быстро добегает до перехода и вскоре ныряет в кафе, стряхивая с себя на входе снежные хлопья. Замечаю, как начинают шушукаться официантки. Оно и неудивительно – самая что ни на есть знаменитость пожаловала. Не думаю, что здесь такое происходит на ежедневной основе.       – Пипец какой-то на улице творится, – сходу бросает Дэнчик, присаживаясь напротив. – Уносит меня в звенящую снежную даль, что называется. А ты, смотрю, уже празднуешь предстоящий отъезд из нашей необъятной Родины?       – Да ничего я не праздную, – хмыкаю. – Праздновать буду, когда докторскую защищу. А отъезд из нашей необъятной, как ты говоришь, Родины – это для людей нашего с тобой калибра уже давно должно в привычку войти.       – Что верно, то верно, – кивает Дэнчик. В этот момент возле нашего столика нарисовывается уже знакомая мне официантка, преданно смотрящая своими голубыми глазами на моего друга. Тот, потупив с пару секунд в меню, заказывает кофе с чизкейком. Девушка застенчиво кивает и быстренько удаляется с поля зрения.       – Какая все-таки приятная девушка эта Славяна, – вздыхает Дэнчик, мечтательно смотря ей вслед.       – Славяна? Что за странное имя? – переспрашиваю я, нахмурившись. Самое интересное, что мне кажется, будто я это имя уже где-то слышал. Да и не просто слышал, а довольно неплохо общался с носительницей оного.       – Какое еще имя? – подозрительно смотрит на меня друг. – Я говорю – лицо у этой девушки приятное, чисто такое славянское. Давно такого не видел, хотя, казалось бы…       Руки в этот момент сами потянулись за электронкой. Торможу я себя буквально в последний момент. Да что ж это происходит-то…       В голове снова рождаются какие-то образы. Мы с Дэнчиком выходим из какого-то автобуса, а перед нашими глазами – железные ворота. И надпись сверху… Надпись…       Я глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю воздух, успокаиваясь. Чего-то меня уже конкретно штормит.       – Максон, все в порядке? – обеспокоенно смотрит на меня друг. – Ты какой-то бледный.       – В порядке, – сквозь зубы отвечаю я. – Слушай, а тебе никогда не доводилось бывать в…       Черт, ну и глупость же я хотел сейчас спросить! Какие пионерлагеря? Мы же с ним одногодки, а вся эта пионерия канула в небытие вместе с Совком еще так лет за пять до нашего рождения. Да уж, выставил бы сейчас себя идиотом.       – Где? – спрашивает Дэнчик.       – Забудь, – махнул рукой я. – Нигде. Это меня чего-то понесло куда-то.       Друг смотрит на меня как-то уж очень чересчур внимательно. Мне даже становится немного неуютно под его таким взглядом.       – Чего-то, – говорит. – Тебе, похоже, дружище, одного бокала на сегодня хватит. Заплетык у тебя уже конкретно так языкается. Ну, тем лучше, я все равно за рулем. А так бы сидел, завидовал. Тебе, может, чай заказать?       – Я тебе что, блин, барышня, чтоб ты еще за меня в кафешках платил? – усмехаюсь я, беря себя в руки.       – Просто акт доброй воли, – вскидывает руки тот. – Не хочешь – как хочешь. Ладно, не будем в такой день о плохом. Все же еще черт его знает, когда увидимся-то в следующий раз. Ты ведь, как я понимаю, только к середине весны вернешься и то, если повезет. А у нас в «Спартаке» весной самый что ни на есть аншлаг – Чемпионат России, Кубок, Лига Европы. Не до встреч уж будет, сам понимаешь.       – Да я сам по горло буду занят по возвращении, так что не парься по поводу меня, – потягиваюсь я, бросая взгляд в окно, где продолжают неистово танцевать крупные снежинки, плавно оседающие на уже какого-то непонятного цвета дорожный снег. Не то желтый, не то коричневый, не то вообще фиолетовый… Я поэтому и не любил, будучи в городе, никогда смотреть ниже подбородка, даже, пардон, в целях собственной безопасности. Не потому что противно. Скорее, грустно.       – Слыш, Максон, нет желания сменить место дислокации? – спрашивает Дэнчик, нарушив образовавшееся короткое молчание. – Тут, конечно, здорово, но чего-то как в старые-добрые студенческие так в пивнуху обычную захотелось, креветок поесть, да «Гиннеса» темного похлебать. С машиной-то уж я вопрос мигом решу.       – А что, – едва сдерживаю смешок я. – Ты где-то «Гиннес» не темный видал? Имя, сестра, имя того распрекрасного заведения!       Тут Дэнчик хлопает себя по лбу и, уже не сдерживаясь, смеемся оба. Да уж, такое ляпнуть – это постараться надо.       – На самом деле, мне бы хотелось погулять где-нибудь, – говорю, вновь начав всматриваться в эту снежную какофонию. – Просто посидеть мы всегда успеем, а вот прогулка обычная, она, знаешь ли, кажется, что больше в памяти отложится. Хотя, блин, у тебя куртка такая…       – А, да это так, для блезиру, – тут же воодушевляется мой друг. – В машине нормальная, зимняя лежит. Чего тогда, на Патриаршие?       – Мысль хорошая, но в баню, – отмахиваюсь. – Испортили всю атмосферу своими новостройками. Даже знак «Запрещено разговаривать с незнакомцами» – и тот убрали непонятно по какой причине. Так что нафиг-нафиг, только настроение портить. Давай уж до Воробьевых тогда, к смотровой площадке. Или, знаешь, как насчет Коломенского? Сто лет там не был.       – А поехали, – улыбается. – Там сейчас должно быть красиво. При таком-то снегопаде.       Девочка-официантка, тем временем, приносит тому его небольшой заказ, который довольно быстро уничтожается. После чего покидаем сие уютное заведение и выходим на морозный воздух. Дэнчик тут же достает массивный золотой портсигар, откуда выуживает тонкую коричневую сигарету. Пару раз стучит ей плавными движениями по крышке этой своей штуковины, после чего только закуривает. Вот ведь понторез, думаю. Абсолютная же ведь безвкусица. Которая только и в состоянии, что вау-эффект производить на наивных барышень, приехавших покорять Москву из совсем уж глухой провинции, да и то, извините, не факт. Правду, все же, говорят – можно человека вывезти из деревни, а вот деревню из человека уже посложнее будет.       А ведь когда-то и моего друга вся эта вот херня совершенно не волновала. И когда он только таким стать успел? И почему я этот момент плавненько так проморгал?       А тот, не обращая внимания на мой слегка сконфуженный взгляд, уже идет к своему вишневому красавцу. Его, кажется, все эти перемены в себе самом полностью устраивают. А, значит, не мне чего-то тут высказывать. Пока соблюдается какая-то грань разумного – мне, как другу, только и остается, что смириться. У каждого из нас свои тараканы.       Когда мы уже трогались, то мое внимание почему-то привлекла вынырнувшая непонятно откуда небольшая бродячая кошка с коричневатой шерсткой. Она вызывающе смотрела прямо на нас своими огромными зелено-желтыми глазищами. От этого взгляда стало почему-то дико дискомфортно.       – Гони быстрее отсюда, – бросил я, следя за этим существом.       – Да сейчас особо не разгонишься, уж извини, – ответил мой друг, совершенно не обращая никакого внимания на эту довольно странную кошку.       Я выдохнул с облегчением только когда мы выехали на Садовое кольцо. Признаться, меня самого уже это состояние необъяснимой паники изрядно подзадолбало. Вспоминались всякие истории, когда человека, готовящегося к перелету, обхватывает необъяснимый страх, он решает сдать билет, а вечером в новостях смотрит репортаж о том, как самолет, на котором он должен был лететь, терпит крушение. Не то, чтобы я верил во все эти предрассудки, но мысли определенного толка уже закрадывались, перед собой уж не отвертишься. Просто очень страшная так-то история, если говорить непредвзято.       Паркуемся недалеко от входа в парк, после чего выходим и, не сговариваясь, оба идем в сторону набережной Москвы-реки. Просто мы оба знаем, что там сейчас нам обоим будет лучше всего. Все же есть в Коломенском что-то такое атмосферное. И не в последнюю очередь как раз благодаря этой самой тихой уходящей куда-то вдаль набережной.       И вот мы идем по ней, снежок пинаем, футболист и ветеринарный врач. И ведь даже так и не скажешь, что идут два человека совершенно из разных, так сказать, кругов. Просто именно здесь, именно сейчас, именно в данный конкретный отрезок времени мы – просто два старых друга, которым предстоит долгая разлука. И молчим. Слова вообще нужны только тогда, когда возникает непонимание. А нам-то с Дэнчиком это, простите, к чему?       И как знать, быть может, если бы мы разговаривали, то я бы и не заметил, что что-то в этом месте определенно не так. Какое-то Коломенское в этот раз уж слишком… тихое. Да и Москва, пока мы ехали, внезапно перестала выглядеть как Москва. Вроде и та самая столица, какой я ее всегда помнил, но какая-то уж чересчур глянцевая. Будто настоящую Москву подменили на бездушную фотографию из модного мужского журнала. И вроде как может показаться, что я действительно парюсь из-за какой-то ерунды, но подсознание штука упрямая, просто так отбиваться от всей ереси, что подкидывает мозг – та еще задачка.       – Дэн, а ты не находишь вокруг ничего странного? – спрашиваю. Хватит с меня, если я с кем-то не поделюсь, то шарики за ролики окончательно заедут.       – В каком плане? – уточняет он, вновь закуривая сигарету.       – Да в том-то и дело, что я понять не могу, – трясу головой. – Меня с утра преследует чувство, будто… Как бы так понятнее объяснить… Смотрел «Шоу Трумана»?       – Чего-то припоминаю, – хмурится тот. – Это с этим, Джимом Керри?       – Именно. Человек всю свою жизнь жил по заранее заготовленному сценарию. И весь мир вокруг него был фальшью. И я, подобно Труману, сегодня весь день испытываю какое-то чувство неправдоподобности происходящего. Будто того и гляди сейчас с неба упадет софит под наши ноги. Это как, нормально вообще?       Смотрю, а у Дэнчика, на его по обыкновению довольно добродушном лице, внезапно проявляются резкие и злые линии морщин, а у уголков по-юношески пухловатого рта обнаруживаются непривычно суровые и жесткие складки. Словно его лицо – чья-то маска, которая вот-вот сорвется.       – Макс, большей ерунды в жизни не слышал, – спокойно отвечает тот. – Вот честно. У тебя объективно есть все, о чем только можно мечтать, а ты ищешь в этом какой-то подвох. Ну не наглость это, скажи мне?       Да, все… А как? Откуда? В смысле… Я и правда по окончанию специалитета стал жить довольно на широкую ногу, да только вот… Я не помню, чтобы мы с Кристиной открывали свою собственную клинику.       – Обожди минутку, – торможу я, выуживая из кармана телефон, где судорожно начинаю искать номер Лапиной. Я уже нажал кнопку вызова, как в этот же момент мимо меня проходят две девушки, похожие друг на друга, словно близняшки. Но все-таки, если приглядеться, то разница становилась чуточку более заметной. И выражения их лиц… У одной – Вселенская грусть, а вторая так искренне улыбается, прямо как солнечный лучик.       Черт, да ведь это же Лена с Аленкой!       Стоп, какие еще…       – Ало? – раздался в трубке знакомый и незнакомый одновременно женский голос. Будто пропущенный через какой-то фильтр. – Максим, все нормально?       Я не стал ничего отвечать, молча сбросил вызов и испуганно уставился на Дэнчика.       – Ладно, – говорю предельно осторожно. – Хорошо побродили, мне пора.       – В смысле пора? – он смотрит на меня как на идиота, но мне уже все равно. Я круто разворачиваюсь и бегу, бегу неизвестно сколько, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Мой друг что-то кричит мне в спину, но я его не слушаю. Ноги подкашивались, грудь разрывалась, дыхание спирало в горле, но я все бежал и бежал вперед, подгоняемый ужасом. Я просто хотел… А чего?       Торможу на выходе из парка. Только сейчас приходит понимание, что я сейчас выглядел как полный психопат. Увидел двух каких-то странных девиц, непонятно чего испугался и сбежал от единственного друга. Просто красавчик.       Вновь достаю телефон, на этот раз набираю уже Дэнчика. Он берет трубку почти сразу же.       – Ты куда убежал-то? – растерянно спрашивает тот. – Стартанул с такой скоростью, что Усэйн Болт обзавидуется.       – Прости, пожалуйста, – лепечу я в ответ. – Что-то меня совсем переклинило. Я не знаю, что делать, друг. Мне почему-то очень страшно. Короче, я стою у выхода, подходи тогда…       – Так, нет, давай следующим образом поступим, – перебивает меня Дэнчик. – Езжай сейчас домой, сходи под холодный душ, с Дашкой пообжимайся, короче, приводи свои нервишки в порядок. Я подъеду в аэропорт, там нормально попрощаемся. А то это, извини меня, фигня какая-то получается.       Что ж, тут мой друг, пожалуй, прав. То, что сейчас со мной творится – совершенно ни в какие ворота.       – А тебя не затруднит? – спрашиваю на всякий случай.       – Да не парься, – смеется тот в ответ. – Сегодня я специально все дела отодвинул. Так что встретимся в аэропорту.       – Угу, – сдавленно мычу в трубку я и отключаюсь. Вроде все и устаканилось. Но, чуяло мое сердце, неприятности мои только начинались. Черт, может, и правда билет сдать к неизвестной науке матери? Хрен уж с ним, возьму в долг у того же Дэнчика, куплю билет на другой рейс. Ребят, которые меня в Джорджтауне ждут, предупрежу, что, мол, непредвиденные обстоятельства возникли…       Ох, и пошлют меня по той же касательной. Нет, так дела не делаются. Нужно просто как-то постараться перебороть эти панические приступы. Если слишком долго смотреть в бездну, то она начинает уже смотреть в тебя, а такого счастья нам задаром не надобно. Посему вдох-выдох, я дерево, ага…       До дома пришлось уже добираться на метро. Благо, что ехать всего лишь пятнадцать минут, а то мне и без того было хреново, а в замкнутом пространстве – совсем труба. Поэтому на Таганской я буквально выскочил из этого проклятущего подземелья, тяжело и нервно дыша. И я никогда еще не был так рад видеть знаменитый «плоский дом». Дожил, блин.       – Простите, – неожиданно обращаюсь я к проходящему мимо мужику. – У Вас не найдется сигаретки?       Тот подозрительно на меня смотрит, но все же протягивает мне папиросу. Хорошо, что сразу вместе с зажигалкой, а то просить еще и ее мне почему-то было крайне неохота. Благодарно кивнув, я закуриваю, уже чувствуя, как буду дико и болезненно кашлять после первой и самой горькой затяжки с непривычки, и возвращаю мужику зажигалку. Тот исчезает в гулком полумраке метро, а я остаюсь давиться никотином.       Вот ведь, зараза, год ведь точно не курил уже. И так глупо сорваться. Так что наказание в виде отвратительного удушья было весьма справедливым и закономерным. Но нервы действительно, стоит признать, немного успокоились. Но такой ценой… Нет уж, извините. Лучше искать какие-нибудь альтернативные способы.       Я уже подходил к дому, когда за мной увязалась уже знакомая кошка с пронзительными желто-зелеными глазами. Она не муркала, не пыталась что-то клянчить, просто спокойно шла себе следом и все. Словно оберегала от чего-то. Никотиновый эффект как рукой сняло, ибо меня снова начало потряхивать. Я отчаянно весь оставшийся путь старался ее не замечать, но, когда она уже дошла со мной практически до подъезда, таки не выдержал.       – А ну брысь! – прикрикнул я на кошку.       Хотел было снежком еще запульнуть, но так и не решился. Жалко ведь зверя. Понимаю, что обычный снежок ей никак не навредит, но было стойкое ощущение, что лучше этого не делать. Кошка, естественно, на мой крик никак не отреагировала. Лишь села и продолжила сверлить меня пронизывающим взглядом, пока я дрожащей рукой не открыл подъездную дверь и не взлетел по лестнице до моего этажа с такой скоростью, с которой даже я, улепетывающий из Коломенского, не смог бы посостязаться.       – Макс, это ты? – донесся до меня голос жены, когда я на ватных ногах ввалился в квартиру.       – А ты кого-то еще ждала? – глупо пошутил я в ответ.       – Естественно, – язвит Дашка. – Оператора своего бывшего. А тут ты нарисовался, все удовольствие девушке поломал. А если серьезно – ты чего так рано-то? Я тебя еще не ждала даже.       – Пришлось уйти, не спрашивай, – коротко отвечаю я и, скинув обувь, прям в верхней одежде, походкой зомби дошел до ванной, где сразу засунул голову под струю холодной воды из-под раковины. Так и стоял минут пять, остывал, после чего тщательно, хоть и с некоторым трудом вытерся. Смотрю в зеркало – глаза распухли, красные, как у кролика, волосы торчат во все стороны, челюсть еще смешно дергается. Полный атас, короче говоря. Максим Жеглов, кандидат ветеринарных наук, вашу мать за ногу, прошу любить и жаловать.       Оторвало меня от тщательного разглядывания себя любимого раздавшееся за спиной демонстративное покашливание любимой женщины:       – Неужели так все плохо?       Плохо это, блин, мягко сказано. Совсем край уже какой-то. Словно ночной кошмар, из которого уже так-то следовало бы и проснуться. Но чего-то нифига не получается.       – Пойду полежу, – пробормотал я. – Часик-то до машины у меня еще найдется?       Дашка коротко кивает, после чего я иду в нашу комнату, где сходу падаю на диван, сбросив с себя парку на пол. Спать не хотелось, нет, просто земля уже окончательно ушла из-под ног, так что мне жизненно необходимо было поменять положение туловища с вертикального на горизонтальное. Дашка уже снова уселась за свой компьютер, а я все ворочался в поисках удобной для себя позы, пока почему-то не остановил свой взгляд на нашей свадебной фотографии, стоявшей на столе. Я невольно улыбнулся. Помнится, мы оба так долго ждали этого дня. И он себя оправдал в полной мере. Он… Он…       Я резко вскочил с кровати. Приятная ностальгия сменилась холодным ужасом.       Я совершенно ничего не помнил с того дня!       Как бы я не старался выудить хоть что-то из моей головы, но все было тщетно. Пусто. Абсолютно. Лишь только какое-то совсем смутное воспоминание о каком-то телефонном разговоре, который мне определенно не пришелся по душе, ибо сердце предательски защемило.       – Даш, – спрашиваю я подрагивающими губами. – А ты помнишь нашу свадьбу?       – Чего это тебя вдруг на такую романтику потянуло? – та аж от работы отвлеклась, настолько ее заинтересовал этот вопрос.       – Я не в этом плане, – чуть более жестким голосом добавляю я. – А в самом что ни на есть прямом. Ты нашу свадьбу помнишь?       Дашка смотрит на меня таким взглядом, будто я откуда ни возьмись материализовался на нашем диване. Головой-то я понимал, что такой вопрос вполне может вызвать подобную реакцию. Но как я мог его не задать, когда происходит такая чертовщина?       – Конечно же помню, – фыркает в ответ жена. – Я еще не настолько старая, чтобы забывать события пятилетней давности, знаешь ли.       – Помнишь, значит, – тяну я. – И никакого телефонного разговора?       Я смотрю в ее голубые глаза и вижу в них смятение. А еще почему-то угрозу. Значит, что-то такое действительно было? Или как я это должен понимать?       – Какой еще телефонный разговор? – выходит из транса Дашка, возмущенно ощетинившись. – У нас их тысячи было, о каком конкретно речь?       – Ты… с Колей была, – пробубнил я, вспоминая попутно какие-то детали.       – Знаешь, это не очень-то проясняет ситуацию, – голос жены смягчается, но в нем по-прежнему остается напряжение. А я чувствую себя дурак-дураком. Словно поймал мелкого воришку с поличным, а как предъявить обвинения – понятия ровным счетом никакого не имею. Вот и остается только бессильно смотреть, как этот плут ускользает с честно награбленным.       Ведь что-то же было, я точно это знаю! И это что-то – точно не свадьба. Но… А что но-то? Неимоверным усилием воли взял себя в руки, придал эмоциональному хаосу структурированную, рациональную форму. Фотография ведь есть? Есть. Не могла же она на пустом месте появиться. И стоять все эти годы, совершенно ничем ранее не привлекая внимания и не вызывая никаких подозрений. Какие еще доказательства нужны?       – Ладно, золото, забудь, сам понимаю, что херню какую-то горожу, – простонал я, сокрушенно обрушивая свою голову на боковину дивана.       Дашка, чуть наклонив голову, внимательно смотрит мне в глаза. Не мигая. Есть у нее такая привычка. Выдержать этот взгляд иногда бывает непросто. Но, справедливости ради, она мой тоже не всегда выдерживает. Так что тут у нас паритет.       – Это просто усталость, – наконец она разжимает губы. – Просто усталость, Макс. Не надо выдавать ее за какую-то универсальную истину.       – Может и так, – киваю я. – Просто мне это как-то сейчас непросто оценивать.       Мы снова смотрим друг другу в глаза. Ну и кто на этот раз из нас уступит, любимая? Я лично не намерен.       – Ладно, брек, – неожиданно разводит та руки в стороны. – На сегодня, я думаю, излишних эмоциональных потрясений уже достаточно. А мне еще работу надо успеть за час доделать. Только – одну секундочку…       Дашка встает с кресла, наклоняется ко мне и аккуратно целует в самый уголок губ. А у меня какое-то слишком уж большое потрясение, чтобы на это как-то реагировать. Впрочем, какого-то ответа она и не ждет. Гибко выпрямляется и продолжает стучать по клавиатуре.       Может, действительно вздремнуть часик? Я попытался отойти в царство Морфея, но сон никак не шел. Поэтому я просто лежал в такой вот полудреме на диване с закрытыми глазами, но даже сквозь сомкнутые веки умудрился наблюдать за тем, как бежит стрелка на часах. Два, два пятнадцать, половина третьего… Без пятнадцати я кое-как поднимаю свою тушку с дивана. Дашки в комнате уже не было – убежала наводить марафет. Что ж, вот и настал тот момент, которого я с таким содроганием ждал весь последний месяц. Вновь иду в ванную, где быстро прохожусь щеткой по зубам и привожу в порядок волосы. Жена сидит на кухне, пьет кофе. А мне вот ничего не хочется, меня тошнит. Поэтому я возвращаюсь в комнату, где даже с каким-то облегчением захлопываю ожидающий меня чемодан. И замираю над ним, словно в ожидании чего-то, будто сейчас, в последний момент, что-то произойдет совсем уж из ряда вон. Метеорит долбанет, повторяя сценарий любого фильма Роланда Эммериха. Или из-за угла высунется мужичок и прокричит «Стоп, снято!». Но ничего такого не происходит. Я затылком чувствую взгляд появившейся в дверях жены и оборачиваюсь.       – Пора, – говорит та.       Неужели все? Так трудно это осознать до конца. Подняв парку с пола, я небрежно ее накидываю. Из какого-то внутреннего кармана на землю падает самодельная медалька. Якобы за заслуги в области ветеринарии. Не помню уже даже, кто и при каких обстоятельствах мне подогнал этот небольшой сувенирчик. Ухмыльнувшись неожиданно накатавшей волне тепла, сую медальку назад в карман и, крепко схватив чемодан, выхожу в гостиную.       Дарий, чтобы скрыть от скифов свой уход, оставил в лагере собак и ослов. Слыша их лай и рев, неприятель думал, что Дарий остается на месте.       А кого я оставляю здесь?       Минивэн уже стоит возле подъезда. Запах выхлопных газов неприятно бьет в нос, заставляя поморщиться. Еще и колесики чемодана увязают в снегу, посему мне приходится тянуть его обеими руками. Водитель, низенький, приземистый мужичок с козлиной бородкой, порывается помочь, но я предельно вежливо отклоняю его помощь. В конце концов я справляюсь с этой нехитрой операцией и закидываю чемодан в кузов.       – В аэропорт? – риторически спрашивает водитель. Я рассеянно киваю, помогая Дашке влезть в салон машины. Сам сажусь на переднее сиденье. Хочу сейчас полностью видеть город, который мне предстоит так надолго покинуть.       Минивэн нетерпеливо затарахтел, и вскоре мы выехали со двора и нырнули в поток автомобилей. Следующая остановка – мечта.       – Летать не боитесь? – продолжает расспрос водитель.       – Да не особо, – жму плечами. – Чего бояться-то? Самолеты, если посмотреть на вопрос объективно, не так уж и часто падают. Тебя с большей доли вероятности ударит молния, нежели чем ты попадешь в авиакатастрофу. Тут просто вся штука в массовости. Поэтому каждое такое происшествие и становится мгновенно на слуху.       – Это верно, – соглашается мужичок. – Вообще, если верить статистике, то почти все авиакатастрофы… я об этом где-то читал… или по телеку говорили… неважно. Так вот, почти все авиакатастрофы происходят во время посадки или взлета. А когда самолет набирает нужную высоту, и персонал объявляет, что можно пользоваться электронными устройствам, то можно считать, что никакой опасности нет. Ну, если верить статистике.       Черт, кажется, это обещает быть самой долгой поездкой в жизни. Едва заметно улыбнувшись, я, подтянув ремень безопасности, утыкаюсь в окно, меланхолично наблюдая за проплывающими мимо кирпичными панельками.       Водитель еще некоторое время болтал о чем-то своем, на что Дашка ему сперва весьма охотно отвечала, но даже она вскоре сдалась под таким словесным натиском. В итоге до мужика, кажется, дошло, что пассажирам не до разговоров, посему он наконец-то замолчал. Но, словно не желая сдаваться, решил в отместку включить музыку погромче. А там как раз заиграл какой-то недавно выпущенный трек, уже успевший стать хитом, что-то там про малиновую «Ладу».       «Ехать некуда, но ей хоть куда. Половина пятого утра, походу, все, приехали…»       Падающие на стекло снежинки становятся водой и размазываются тоненькими росчерками. Город потихоньку остается позади.       «Интересно, – думаю. – Если кто-то сейчас ненароком проводит нас взглядом, будет ли он задумываться о том, куда мы направляемся и что нас будет ждать впереди?».       А музыка все продолжала гудеть:       «И пусть луна нам светит ярко, обгоняем иномарку, везу девочку-бунтарку я хотя бы не пешком…»       Чи-и-и-во?       Девочка-бунтарка… На секунду показалось, что в зеркале заднего вида мелькнула рыжая макушка, украшенная двумя хвостиками с заколками в форме сердечек. Разлепив глаза, я ошарашенно обернулся, но сзади была только Дашка.       – Переключите, пожалуйста, – поморщилась жена. – Тупая песня какая-то.       Меня заколотило, будто душа вот-вот выскочит из тела. Сердце бешено стучит. Дышалось прерывисто и с трудом. Это не было каким-то наваждением. Это было что-то… Что-то родное… Рыжая копна волос должна была скрывать красивую и озорную девушку, которая когда-то заставляла меня искренне улыбаться и чувствовать что-то, что мне казалось уже таким далеким и чуждым. Сердце вдруг защемило такой невыносимой тоской, что глаза, как не пытайся сопротивляться, а заслезились.       – Алиса… – имя сорвалось с губ само собой.       – Вам Кинчева поставить? – тут же осведомился водитель. – Это я могу, у меня как раз диск где-то в бардачке завалялся…       Замечаю крайне подозрительный взгляд Дашки. Придумывать какие-то оправдания нет смысла, посему быстренько скорчил виноватую улыбку и поспешно вернулся к созерцанию видов за окном.       «Да не собираюсь я тебя калечить, – вспыхивает в голове голос. Он словно доносится из радиоприемника, но там по-прежнему играла музыка – Просто хочу тебе доказать, что я могу за себя постоять».       – Тебе не нужно ничего доказывать, – бормочу я ему в ответ, словно в полудреме. – Уж мне – так точно.       «Я поняла – боишься, что я смогу тебя победить?», – в голосе слышится самодовольство и нахальство. Но меня это нисколько не отталкивает. А очень даже наоборот – тянет, словно магнитом. В нем чувствовалась взбалмошность и непредсказуемость, которая покорила меня.       – Ты уже…       Так, ладно, что у нас там медики говорят про шизофрению? Кажется, у меня ярко выраженная параноидная форма, для которой как раз характерны бред преследования, галлюцинации и автоматизмы, то есть убежденность, что кто-то извне вкладывает ощущения и мысли. Собственно то, что со мной весь день, мать его, творится. Неужели я и вправду схожу с ума? И насколько сильно мне сейчас надо стараться убедить себя в том, что я просто преувеличиваю?       Когда Минивэн припарковался на специально отведенной для временных бесплатных остановок площадке, я еще с минуту сидел, глубоко и ровно дыша, разминая руки. «Успокойся, успокойся», – говорил я про себя, после чего принялся мысленно повторять это слово, точно читая мантру. Я ничего не мог поделать с разыгравшимися нервами, но надо ведь взять себя в руки, прежде чем идти в аэропорт.       – Родной, все в порядке? – взволнованно спросила с заднего сиденья Дашка.       – Да-да, – рассеянно произношу я. – Не думай об этом. Пойдем?       Ладно, кажется, я и правда готов. Открыв дверцу машины, выхожу на улицу. Дул холодный резкий ветер. Ноги начали дрожать. Я тяжело сглотнул, пытаясь унять неприятное ощущение внутри. А еще в самом помещении черт-те знает, сколько торчать. И почему в аэропортах запретили курение? Даже гребаные электронки. Дурацкая инициатива. За Западом не в этом надо тянуться.       В другом. Совершенно в другом.       Над входом в аэропорт подмигивает датчик, и стеклянные двери распахивают пасть. Внутри царит обычная суматоха. Шум, толкотня, настоящий карнавал звуков и лиц. Вот небольшая толпа туристов из Китая, как обычно смотрящих на все с каким-то удивлением и вечными фотоаппаратами в руках. Усталые родители с огромными рюкзаками волокут за собой раскрасневшихся отпрысков. А вот какой-то человек запрокинул голову и, глядя на стайку воробьев, примостившихся на белой металлической балке, удивленно спрашивает у самого себя: «А это еще здесь откуда?».       В кармане оживает мобильник. Дэнчик звонит. Я мысленно чертыхнулся – уже как-то и из памяти вылетело, что его еще надо будет подождать. А то я уже рассчитывал поскорее пройти паспортный контроль и засесть в зале ожидания, меланхолично наблюдая за самолетами через окно. Может, не обращать внимания? Не, как-то неправильно получается. Да он и сам будет звонить до тех пор, пока не добьется своего.       – Так, Максон, минут через десять буду, – тут же сообщают в трубке. – Извиняюсь за задержку, просто такой трафик, что не протолкнуться. Новый Год на носу, сам понимаешь…       – Ничего, подождем, – ладно, можно пока и мозги проветрить в первой попавшейся забегаловке. Каким-нибудь крепким кофеем. И желательно без сахара.       В трубке хохотнули:       – Конечно подождете, куда ж вы денетесь.       Мы с Дашкой уютно разместились в кафе на втором этаже аэропорта и оба заказали кофе. Она все что-то говорила, но я не слушал. Меня больше сейчас занимал тот образ, что пришел ко мне в такси. Алиса… Кто же ты, черт возьми… Скинув другу смс-кой место нашей дислокации, продолжаю изучать снующих туда-сюда людей в попытках отвлечься. Первый этаж отсюда казался как на ладони. Становилось жарко. Очень хотелось бросить гранату, чтоб разнести всю эту благодать к самой распоследней матери. Но гранаты под рукой не было, так что приходилось и дальше давиться откровенно дерьмовым кофе.       Жена не выдержала:       – Слушай, извини, это, конечно, не мое дело… Может, расскажешь уже, что происходит?       Что происходит… Я не знаю, что происходит! Весь день меня будто преследуют отголоски другой жизни, которой я никогда не жил.       Или же…       За окнами словно резко стемнело. Приятный летний вечер. Почти что ночь. Я стою, взволнованный, а чем – не могу понять. Словно сейчас образ, который снова возник перед глазами, образ, будто объятый приятным теплым огоньком, сейчас скажет что-то важное.       «Правда в том, что… Я, кажется, люблю тебя. Я бы хотела не любить. Но я не могу с этим ничего поделать».       Вспышка, и снова аэропорт. Почему я это вижу? Почему я думаю о каком-то абстрактном образе, хотя сейчас сижу напротив вполне реальной жены, которую я люблю? Любил… До того, как…       От неудобной беседы меня спасает деликатное похлопывание сзади по плечу.       – Заждались уже, смотрю.       – Привет, Денис, – бросает Дашка, хотя ее взгляд по-прежнему устремлен в мою сторону.       Все, наконец-то. Теперь можно и выдвигаться к стойке регистрации. Скоро все это закончится.       Найти нужное табло с номером рейса не составило труда. Осталось дело за малым – сдать багаж, получить посадочный талон и все. Попрощаться с близкими и улететь.       У стойки – небольшая очередь в лабиринте из черных заградительных шнурков. Но, в сравнении с очередями в какой-нибудь Египет, она кажется крошечной. Да и девушка за стойкой работает довольно оперативно. Пять минут, и оказываюсь напротив нее. Вымученно улыбаюсь, кладу чемодан на багажную ленту и протягиваю девушке паспорт с загранником и электронный билет. Та быстро сверяется с документами, с базой, и вот уже, с выражением искреннего и слегка глуповатого дружелюбия протягивает мне талон с паспортами:       – Приятного полета, Максим Алексеевич!       – Да-да, – киваю. – Спа…– очередное потрясение оказалось настолько сильным, что оно пронзило меня насквозь. – Подождите, как Вы меня назвали?       – Максим Алексеевич, – повторяет девушка. – А что?       Я судорожно открываю паспорт. И правда – Жеглов Максим Алексеевич. Не подкопаешься. Вот только одна проблема есть.       Мое отчество не Алексеевич!       Я поднимаю растерянный взгляд на Дашку и Дэнчика и вижу за их спинами девушку с огненно-рыжими волосами, собранными в два аккуратных хвостика. Она это замечает и игриво мне подмигивает. В ее янтарных глазах танцуют дикий танец веселые бесенята. Меня обдает волной тепла. А рука почему-то сама тянется к карману джинс, где я нащупываю какую-то бумажку. Я бы и не обратил внимания, но сейчас чувствую, что это то, что мне нужно видеть. Достаю, разворачиваю. И вижу там надпись слегка корявым почерком: «Беру уголь для Ульяны. А ты подавись!». И злобная рожица в конце.       И тут с моих глаз будто падает пелена. Я все вспоминаю. Абсолютно все. Свою жизнь, настоящую. Как мы с Дэном встретились на улицах нашего родного поселка. Как попали в пионерский лагерь «Совенок». Все дни, которые мы там провели. Как я несколько часов бродил по шахтам, потеряв всякую надежду на спасение. И, самое главное, я вспоминаю ее. Мою Алису. Теперь все ясно, теперь все сходится. Мое борющееся подсознание весь день кидало мне подсказки, а я их даже не пытался проанализировать!       И еще я вспоминаю того единственного человека, которому я и представился, как Максим Алексеевич. Если, конечно, слово «человек» еще к нему применимо. Пионер. Черт возьми, как знал тогда.       Аэропорт замер. Цвета вокруг поблекли. И я понимаю, что все смотрят на меня. Лица Даши с Дэнчиком, как и лица всех вокруг, начали разглаживаться, меняясь на глазах, точно масляные. Будто какая-то сцена из фильма ужасов. Алиса мне кивает и ее образ превращается в дымку. И тут сквозь нее появляется он.       – Догадался-таки, сволочь, – мягко произносит Пионер.       Ну надо же, какие мы… тактичные.       – Знаешь, я всегда был довольно проницательным, – с вызовом отвечаю я, скрестив руки на груди. – Чего про тебя не скажешь, Семчик. Хотя вынужден признать, что шоу ты устроил неплохое, я даже почти поверил. Дай догадаюсь, с Дэном ты тоже самое сделал?       Пионер сжал губы. Уменьшительно-ласкательное обращение с моей стороны его определенно выбесило.       – Сколько живу – не перестаю поражаться людскому идиотизму, – раздраженно прорычал тот. – Такие иногда человеческие особи попадаются, что ни один мастер оригинального жанра не придумает. Ты получил жизнь, о которой всегда мечтал. Да, это иллюзия. Но ты сейчас действительно хочешь променять все это на точно такую же иллюзию, с той лишь разницей, что придумал ее не я? Черт, а мне казалось, что это я кукухой поехал.       – Приятель, тебе реально стоило получше меня изучить, – усмехнулся я. – С чего ты решил, что это именно то, о чем я мечтаю? Покопался в моей голове, увидел, что когда-то мне было больно, и решил сыграть на этом? Построить для меня идеальный мирок с твоей точки зрения? Спасибо, не надо. Я уж как-нибудь сам.       – Сам? – в безжизненных глазах Пионера пронеслась искорка веселья. – Ну-ну. В шахтах ты уже готов был сдаться. Как и после ссоры с рыжей. Что у нас выходит в остатке? Одна ошибка, две, три… Они наслаиваются друг на друга, и под этим грузом люди ломаются. Рано или поздно. Хочешь ты этого, или нет, но мы с тобой довольно похожи. Так что вряд ли ты станешь исключением.       Забавно, он говорил как мальчик, которого лишили возможности проявить себя с лучшей стороны.       – Да, люди, бывает, ошибаются, – киваю. – Это нормально. Вот только человека характеризует не ошибка, а реакция на ошибку. Ты, может, и сломался, но это твои проблемы. Не надо меня, пожалуйста, с собой сравнивать. Я сделал выводы и живу дальше, чего ты, Семчик, сделать не в состоянии. Так что вряд ли мы так уж сильно похожи, дружочек-пирожочек.       Тут я уже позволил себе немного его передразнить. Ну а чего бы и нет? Издеваться над сущностью, которая в разы сильнее тебя, на самом деле довольно весело. Попробуйте как-нибудь по возможности. Незабываемые впечатления.       – Не забывай, – заговорил Пионер высоким, дрожащим голосом, в котором чувствовались нотки отчаяния. – Пока ты в лагере – ты в моей власти, Максик. Подумай, прежде чем отказываться от моего щедрого предложения. Мой тебе совет – клади билетик в кармашек и дуй в самолет. Не забывай, я с легкостью могу превратить твою дальнейшую жизнь в Ад. Стоит мне лишь щелкнуть пальцами…       – Хватит нести чушь, – резко останавливаю я его очередной поток демагогии. – Ты ничего мне не сделаешь. Так что твой пустой треп мне не интересен. – Я сделал шаг вперед и спокойно, глядя в глаза Пионеру, добавил. – И пошел к черту. А я возвращаюсь в «Совенок». У меня есть пара незаконченных дел.       – В таком случае соболезную, – более холодным и официальным тоном проронил Пионер. Он бесстрастно улыбнулся не подходившей бледному лицу улыбкой, поднял руку на уровень груди и не замедлил выполнить свою угрозу.       Я застыл, слишком поздно поняв, что облажался. Теперь моим единственным желанием было повернуть все вспять, умерить свое чувство превосходства и применить какой-нибудь другой подход. Черт, я ведь был уверен, что он блефует! Нахлынувшее чувство отчаяния врезалось в мою решимость, страх и неуверенность против того, над чем я не властен. Где-то в районе живота будто дернули крюком…       И ничего не произошло. Лишь рука, которая все это время сжимала записку, словно наполнилась чем-то теплым. Я увидел, что ее накрыла ладошка улыбающейся Алисы. А с другого бока стал появляться еще чей-то силуэт. Едва различимые глаза Пионера в этот момент налились кровью, а лицо неестественно исказилось, но я понимал, что конкретно это – лишь очередная попытка меня запугать. Или не меня?       Аэропорт вдруг разорвало на тысячу сверкающих осколков. Я непроизвольно зажмурился…

***

      Я приоткрыл глаза. Мир немного повращался и замер. Вот ведь… Ну и дела. Мир-то замер, а вот мозги до сих пор находились в состоянии жидкой кашицы. Все еще отказывались воспринимать, где реальность, а где иллюзия Пионера. Интересно, люди именно так сходят с ума? Да только вот мне умом трогаться отчаянно не хотелось.       Даже не сразу сообразил, что лежал на сырой земле, а вокруг все те же бесконечные катакомбы. Час от часу не легче. Попытался сесть, и с третьей попытки мне это наконец-таки удалось. Тело вело себя предательски, но с ним можно было бороться.       – Ну что, выспался? – услышал я справа от себя смутно знакомый голос.