***
Вроде время не такое уж и позднее, а по лагерю гуляло как будто только эхо. Тем было и к лучшему – хотя бы в медпункт вернулся без приключений. Шел я слегка пошатываясь, словно поддатый. Я и в самом деле будто слегка опьянел. То, что произошло – это было великолепно. В тысячу раз интимней любого секса, даже самого расчудесного. Единственное, что на самую малую толику немного портило настроение – на улице становилось уже конкретно темно, а в животе не менее конкретно урчало. Надеюсь, Виола, когда говорила про перекус, не имела в виду пару вшивых бутербродов. В медпункте меня поджидал приятный сюрприз – стоило войти, как я сразу почувствовал мягкий, ни с чем не сравнимый аромат свежего, настоящего кофе. Услада для моего организма. – Быстро ты, Максим, освободился, – не повернувшись, бросила Виола, которая колдовала над столиком, где, помимо чашек с кофе, оказывается еще ждали своего часа тарелочки с истекающими горячим мясным духом хинкали. Рефлекс собаки Павлова сработал незамедлительно. – Чего? – затормозил я, пытаясь понять, не привиделась ли мне вся эта кухня. – А, я это… А почему быстро? Медсестра поворачивается ко мне лицом, хищно сверкая своими гетерохромными глазами: – Ну, я была уверена, что у тебя что-то непременно случится, и ты придешь сюда не сразу после душа. И пропела: «Где ж вы, где ж вы, очи карие…» Тьфу, е-мое! Конечно, Виолетта Церновна уже себе там, поди, нафантазировала. Пионерка в душ за пионером побежала. Все так и просится на рассуждения о не больно-то возвышенном. – А что может такого случиться? – включаю я дурачка. – Я ж больной человек, лечение прохожу. Зачем мне отвлекаться на какие-то… сторонние… глупости. – Ну-у… – задумывается Виола. – Знаешь, Максим, в этом безумном и смешном мире порой происходит так много необъяснимого, что это уже очень тяжело для моего восприятия стареющей почти сорокалетней женщины. Например, ты мог встретить этим томным вечером красивую рыжую пионерку, и пошел ее провожать. Ага, «например». Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд. Сами ж ведь и отправили рыжулю по моим горячим следам. И выражение лица у Вас такое довольное наверняка потому, что Вы совершенно не имеете даже приблизительного понятия, чем Ваш помощник занят был последние полчаса. – Да, мы виделись, – пришлось набрать в грудь побольше воздуха. – Вам Алиса, кстати, привет передавала. Черт, нафига я это ляпнул? Не было же ведь никакого привета. Будет она еще такой ерундой себе голову забивать. Ай, хрен с ним. Сказал и сказал. Зато Виоле приятно. – Она чудесная девушка, – ее большие и яркие глаза становятся задумчивыми и даже будто чуть увлажняются. – Очень красивая. Очень хорошей, внутренней красотой. Тебе очень повезло… – выражение ее лица резко переменилось на привычно-ехидное. – Ну а все-таки? Тут я уже не выдерживаю: – Ну что «все-таки»? Какие еще «все-таки»? Никаких «все-таки» пока в программе не предусмотрено, ну честное пионерское! – Ладно, ладно, не рычи, – смеется, вскидывая обе руки в жесте капитуляции. – Садись уже, а то хинкали заждались. Да и кофе остывший – совсем не то по ощущениям. И вот смотрю я на все это великолепие и даже самому себе завидую. Я, конечно, не спец в грузинской кухне, но эти хинкали прям реально сочно выглядят. Если они такие же вкусные, как байкальские позы, которые я кушал, будучи одним прекрасным днем в Хужире, то вечер точно удался. – Где ж Вы, Виола, такую красоту-то надыбали? – спрашиваю, уже реально едва сдерживая слюну. – Сама делала, – отвечает та не без гордости. – Одно из любимых папиных блюд было, Царствие ему Небесное. Он сам такие хинкали готовил, эх… Строго двадцать восемь складочек, исключительно баранина в качестве начинки, различные специи и никакой зелени. Водочку бы, конечно, еще под все это дело, да я бы и угостила, только вот Оля скоро должна прийти, так что увы тебе. – А придет она, дайте догадаюсь, дабы провести так расхваленную Славяной еженедельную опись лекарственных средств? – хмыкаю. – Ты ничего не видел и ничего не знаешь, – весело подмигивает Виола, растянув губы в лукавой улыбке, на что я коротко хохотнул. А я ведь говорил! Не могут две молодые женщины в свободное время, вдвоем оградившись от суеты, заниматься «описью лекарственных средств». А хинкали и на вкус оказались чуть ли не божественными. Какие уж там байкальские позы. Аккуратно взял одну за хвостик рукой. Сначала надкусил, выпил ароматный бульон. Насладился моментом, и только затем съел все остальное. Эх, чтоб я так жил! Минуточку… Я же так и живу. – А вот хвостики, кстати, грузины не едят, – заметила Виола, которая свой положила на тарелочку. – Это тебе не в укор, просто чтоб ты знал, если когда-нибудь в Грузинскую ССР поедешь. – Понял-принял, – киваю. – А Ваш отец, я так понимаю, грузин? – В точку, – улыбается Виола, одновременно делая глоток кофе. – А мама – русская. Кстати, к нам в «Совенок» порой заносит гостей из других республик, в том числе и из Грузии. Прошлым летом, например, как раз приезжал один, у Оли в отряде был. Николоз его звали. Хороший парень, хоть и немного вспыльчивый. Драку из-за пионерки устроил под конец смены. И провел он в результате последние деньки своего пионерского лета у меня под крылышком. Да уж, веселая у Панамки, смотрю, смена выдалась прошлым летом. Сначала Алиса Генду подорвала, потом горячий грузин решил кулаками помахать. Не позавидуешь на самом-то деле. И по-любому ведь еще были какие инциденты. И при всем при этом она сохраняла адекватность и продолжала стараться индивидуально и с пониманием подходить к каждому своему подопечному. Достойно уважения, без шуток. Некоторое время молчим, кушаем. Свой второй хинкали я уже съел в соответствии, так сказать, с традициями, на что медсестра одобрительно кивнула. – Слушайте, Виола, – вспоминаю. – А вот Вы про водку говорили. У меня после этого, честно говоря, шаблон немного треснул. Разве под это все дело, хинкали, да и вообще грузинскую кухню, не полагается пить вино? Та неловко рассмеялась, одарив вашего покорного покровительственным взглядом. Мне даже показалось, что ей сделалось досадно. – Видишь ли, Максим, какое дело, – медсестра изящно махнула кистью, будто постукивая по воздуху тонкими сильными пальцами. – Да, в Грузии настоящий культ вина, это верно, да только вот пьют его по-другому и совершенно под другую закуску. Копченое мясо, например, сыр там, фрукты. И обязательно под длинные, мудрые тосты или долгие песни. А попробуй-ка ты пить вино под хинкали. Да у тебя уже второй мешочек комом встанет. Или под настоящий, жирный чанахи, да под то же правильно сваренное харчо. Поэтому на Кавказе под это дело, как ты говоришь, пьют водку. Или свою, виноградную чачу. Но уж точно не вино. – Во как получается, – пристыженно пробормотал я. Честно, всегда казалось, что водку эти ребята пьют больше из вежливости, чтобы не обидеть русского гостя. Беда-бедовая, стыдно-то как теперь… – Да ты не смущайся так. В твоем возрасте такие тонкости не знать абсолютно нормально. Не принимай на свой счет, – деликатно постаралась объяснить мое невежество Виола. Откуда ж ей было знать… Вот и оставалось только, что с чувством ущемленной гордости приступить к третьему хинкали. И все же эта уютная обстановка и присутствие такого прекрасного человека, как Виолетта Церновна, помогали отвлечься от ненужных мыслей. Ошибки со временем делают нас лучше, если на них отозваться правильной реакцией. Это я уже усвоил железно. И так ли уж важно для меня, какой алкоголь предпочитают на Кавказе, если в ближайшее время я туда точно не собираюсь? Не думаю. Так что чего я, в самом-то деле? – Такой вот уж я стал мягкотелый, – посетовал я на самого себя. – Чуть что – сразу в краску. И не без Вашего, кстати говоря, непосредственного участия. То, что Вы мне вчера сказали… Неужели я правда вел себя как трус и дешевка? Не, я понимаю, что так оно и было, но ведь казалось, что совсем даже наоборот. – Ну, может я немного и переборщила… – призадумалась медсестра. – Хотя нет. Говорила же – любыми способами. Учитель порой обязан быть с палкой в руке, если спросишь мое мнение. – Деспотом типа? – хмыкаю. – Деспотом, тираном, мучителем, – охотно приняла мою версию Виола. – Деспотов любят и слушают, хоть это и не всегда правильно. Но я специально и уточнила, что «порой». – Особенно женщины почему-то, – в сердцах буркнул я, памятуя, как на меня всякие барышни принялись штабелями вешаться, стоило начать вести себя как полный мудак. – Да перестань, пол тут не при делах, просто, увы и ах, такова человеческая природа, – возразила медсестра. – Особенно если речь идет о массе людской. Итальянцы, например, звали Муссолини tirano adorato – обожаемый тиран. И он был, представь себе, от этого в восторге. – Да кто бы из диктаторов не был, – презрительно фыркнул я. – Надутые ничтожества. – Возможно, – кивает Виола. – Но оттого Муссолини и был популярен. Национальное, да и международное мещанство ощущало свою родственность с ним. Вообще деспотизм, знаешь ли, импонирует прежде всего своей посредственностью. Ошибочно искать в нем незаурядность. Однако амбиции вкупе с плохими манерами не только раздражают, иногда они еще и сближают. А популярная фигура, раз уж мы заговорили, должна создавать иллюзию некоторой достижимости, оставлять возможность для подражания. А подражать можно чему угодно, кроме таланта. Да уж. Трудно даже вот и сказать, насколько уместны для это времени и места подобные диалоги. Нет, с умными людьми-то обо всем поговорить – в любое время за радость. Просто дискуссия она, знаете ли, дискуссией. Да… А тут и в дверь медпункта кто-то постучал. Я уж было подумал, что Ольга пожаловала, но нет, на пороге показался немного смущенный чем-то Дэнчик. – Здравствуйте еще раз, Виола, – кивает. – А я тут с Максом поговорить хотел… – Не буду мешать, – подмигивает та. – Все равно уже скоро Оля должна будет прийти. Можете потом присоединиться, посидеть. Мы никогда не будем против приятного общества двух молодых-красивых. Мой друг смутился еще больше, на что я снисходительно улыбнулся. Кивком головы показываю ему в сторону изолятора. Тот осторожно протискивается мимо нас в мою временную Крепость Одиночества, и я, поблагодарив Виолу еще раз за хинкали, следую за ним. Дэнчик, издавая напряженное и даже какое-то немного стыдливое сопение, уже устроился у окошка возле тумбочки, мрачно переводя взгляд то на меня, то на виды вечернего «Совенка». – Я тебе, – говорит. – Телефон с наушниками принес. И сосалку твою. Ты же тут еще на ночь задерживаешься, скучновато-то, поди. – Да, без музыки совсем тоска, – соглашаюсь, а сам первым делом хватаю Чарон и с наслаждением делаю долгожданных пару тяг. Мой друг в это время услужливо приоткрывает окошко. – Спасибо, что пришел, брат. Для меня это важно, правда. – Да… Мне… – мнется. – Слушай, Макс, ты же не воспринял всерьез все то, что я там тебе наговорил? Вот черт. Ну он серьезно решил начать душу изливать по этому поводу? Тем более в таком трагическом остужевском стиле. – Думается мне, что фигово тебя Виола обследовала, – поморщился я. – Иначе хрен объяснишь, почему у тебя вдруг голова слабым местом стала. Дэн, ну я что, по-твоему, не понимаю, что тебе Пионер мозги затуманил? Сам через это прошел, хоть и немного по-другому. Он отрицательно качает головой и внимательно смотрит мне в глаза. Вот только его глаз я при этом совсем не вижу, он то ли сознательно, то случайно устроился спиной к слабому уличному освещению. – Я не знаю, как тебя поблагодарить за то, что ты сделал. И точно так же не знаю, как извиниться. И мне реально есть за что, Макс, что бы ты там ни говорил. Понимаешь, просто, тут самый ужас-то в том, что я для себя понимаю, что в глубине души какая-то часть меня думает точно так же, – видно, с какой тяжестью он из себя это выдавил. – Это словно, знаешь, выжжено на подкорке и ничего с этим уже не сделаешь. – У всех нас есть своя темная сторона, – говорю негромко, делая очередную тягу. – И иногда бывает так, что люди… ломаются под ее тяжестью, – твою мать, я сейчас серьезно почти что Пионера процитировал? – Я знаю это как никто другой. Нужно просто не давать этому волю. Тебе, дружище, есть, ради чего и кого не ломаться. А это все… туфта, понимаешь? Дэнчик кивает и снова отворачивает взгляд к окну. Кажется, я его все же не до конца убедил. Ну, наверное, будь я на его месте, вел бы себя точно так же. Протягиваю ему электронку: – Будешь? Он жмет плечами, мол, почему бы, собственно говоря, и нет? Берет сигарету, закуривает. – Да, – выдыхает он наконец. – Умеешь же ты витиевато выразиться, Максим-свет-Игоревич. И все же ты как был романтиком и идеалистом в школе, так таким и остался. – Ну спасибо хоть за правильное отчество, – хмыкаю. – В смысле? – Да забей. А вообще ты прав, да, я романтик и идеалист. Просто потерялся в один момент. Очень глубоко потерялся. Ты вот такой херней под гипнозом, считай, страдал, а я нет. Вот всегда ненавидел предателей, особенно воспылал праведным гневом после того, как Дашка меня бросила. А ведь я самого себя предал. Причем с необыкновенной легкостью. – Пытаешься намекнуть на то, что ты с еще большей элегантностью можешь предать кого-то другого? – опередил мою мысль Дэнчик. – Не дури, это точно не про тебя. Ага, если бы. – Но Кристину ведь я тоже предал, – говорю как можно спокойнее. – Как раз из-за этого дерьма. А ведь она до недавнего времени, кажется, была единственной девушкой, которая меня, осла, искренне любила. Такая вот петрушка, брат Денис. Мой друг закатил глаза и вымученно улыбнулся, махнув ладонью, как бы отгоняя что-то совершенно незначимое: – Та твоя одногруппница? Насколько я знаю, вы остались в дружеских отношениях. Даже в клинике вместе работаете. Я автоматом полез в карман за электронкой, потом только опомнился, что она у Дэнчика. Тот хмыкает и возвращает ее мне. Я делаю затяжку и тяжело киваю. – Тогда я точно заверю тебя, что это не предательство. Вернее, предательство, конечно, но тут прикол в том, что из таких предательств, если подумать, состоит вся наша жизнь. Типа как в детстве – пообещал пацанам пойти погулять, а сам не пошел. Если из-за такой херни заниматься самокопанием, то можно когда-нибудь ненароком совершить уже и настоящее предательство. Ну, если тебе, конечно, интересно мое мнение. И вот хотите верьте, хотите нет, но на душе слегка потеплело. Может и правда со мной еще не все потеряно. У Кристины и без меня все очень даже хорошо сложилось. Вон, замуж вышла. И наверняка ведь по любви, уж такая женщина не стала бы на что-то другое размениваться. Просто мы были друг для друга обязательным промежуточным этапом на пути к тому, что действительно наше. И теперь лично мне главное Алиску не предавать, как Онегин предал Татьяну, тут уж права была Виола. Который не разглядел свою настоящую любовь из-за своей же тупости и самоуверенности. – Чел, я не знаю, что бы я делал, если бы ты периодически не отрезвлял меня своим мнением, вот правда, – признал я. – Счастливый тебе характер достался. Всегда можешь находить опоры во всем этом житейском море. – Есть такая шняга, – и так еще самодовольно улыбается, почесывая затылок. Кажись, отпустила его так невовремя накатившая меланхолия. – Хотя тоже сбою иногда. Вон, на Славку окрысился без повода совершенно. Да ты и сам, поди, знаешь. – Как она там, кстати? – спрашиваю. – Да нормально, – Дэнчик потянулся и упал на мою койку. – Испереживалась только вся. Неудобно получилось, чего уж тут говорить. Так что, как только она сама подуспокоилась, тут уж я сам начал прощения вымаливать, без разницы за что именно. Хотя и понимаю, что никто тут не виноват, по большому счету. Да она и сама это все понимает, иначе бы не утешала, когда я начал про то, как был не прав, рассусоливать. Посидели под Гендой, пообнимались, поцеловались пару раз, да и на ужин пошли. Потом их там всем лагерем опять на киношку какую-то погнали, а я вот, к тебе решил по-тихому подорваться. Прихожу, а ты тут хинкалины жрешь, скотина такая. Мда. Жизнь, блин… – Завидуй молча, – хмыкаю. И ведь и правда – молчим. Только и слышно, как в тишине мурчит что-то себе под нос Виола. И бутылочками так – звоньк! Ольга Дмитриевна, поди, уже там на подходе. – Какая она? – неожиданно спрашивает Дэнчик. – Кто? – теряюсь. – Ну эта… Юля-то. В том плане, что она… Мы можем ей доверять? Или это Пионер 2.0? Я открыл рот и почти сразу же его захлопнул. Просто вовремя понял, что не знаю, с чего стоит начать. Что я в действительности узнал про девочку-кошку? Да, она помогла мне. Но не стоило забывать, что преследовала она в первую очередь свои собственные интересы. Пионер – вот кто был ей важен на самом деле. Их с ним договоренность о нас. Черт, а весь если подумать… Не такая уж она и положительная. – Трудно сказать, – отвечаю я, все еще находясь в раздумьях. – В академии как-то на парах по хирургии проводили опыты по остеосинтезу. Нас разбили по парам и выдали трубчатые кости с нестабильными переломами. Ну и фиксаторы, естественно. Я был уверен, что меня поставят с Кристиной, но, увы, в пару мне выпала ее подружка, с которой отношения у нас были… натянутые. Она всю практику ныла, крутилась над душой, короче, всячески мешала процессу. Так вот, если проводить аналогию, мы – кости, Юля – это я, а Пионер – та деваха. – То есть мы – тупо эксперимент? – нахмурился Дэнчик. – Да, как Пионер и говорил – никакие мы не избранные. Но есть и хорошая новость – если все у нас тут сложится чики-пуки, то мы вернемся домой. Никакого бесконечного лета, – надо было сказать хоть что-то хорошее. – А девочки? – тут же вскинулся друг. И это отсутствующее выражение на лице… Наверняка, когда и я задумывался об этом, у меня самого было точно такое же. Да и что девочки… Пока что эта часть – тайна, покрытая мраком. В том числе и к моему большому сожалению. Из-за двери донесся чуть слышный голос вожатой. Она осторожно поинтересовалась, спит ли ваш покорный. Виола ответила что-то в том духе, что, скорее всего, спит, иначе черта с два она бы его сейчас оставила вновь без присмотра. Ольга заметила куда-то в воздух, что кое-кому уже не впервой подслушивать их светские беседы. Медсестра это замечание проигнорировала и спросила вожатую, будет ли она пить вино или наконец-то решится пригубить чего покрепче, хотя бы используя сок в качестве запивки. – Твою мать! – ругнулся Дэнчик. – И что мне теперь, тут сидеть, пока они там дойдут до нужной кондиции? Панамка-то уверена, что я со всеми на киновечере. – Ну, – едва сдерживаю смех я. – Тогда давай не будем гнать волну, чтобы совсем уж нашу доблестную вожатую до инфаркта не доводить. Сиди, дыми, наслаждайся жизнью! – Ага, блин, наслаждайся жизнью, – он хватается за голову и беспардонно падает уже всей тушкой на кровать. – Не, это-то, конечно, всегда пожалуйста, только вот один хрен сейчас воспоминания не совсем подобающие в голову лезут. Знаешь, как в детстве, когда на хату к предкам гости приходят, а тебя в комнате запирают, чтоб не мешал, так сказать, процессу злоупотребления. Как сейчас помню – семьдесят восьмой год… – Какой, нахрен, семьдесят восьмой год? – покосился я на друга с усмешкой. – Совсем уже в образ пионера увядающего Союза проникся? – Тьфу ты! – хлопает себя по лбу. – Не, Максон, это не я проникся, это у меня уже мозги поплыли. Надо будет завтра по утру на утреннюю пробежку со Славкой сходить, искупаться заодно. А то она меня уже давно агитирует. Ну-ну, шутки шутить удумал? Ничего, друг дорогой, будут тебе сейчас шутки. Как раз у меня настроение резко хорошее сделалось. – И правильно делает, – иронично отмечаю я. – Славка видно, что девушка крайне хозяйственная. Настоящая хранительница домашнего очага. И, коль гонять тебя, борова, не будет, то в результате может откормить так, что зеркальная болезнь разовьется. А у людей твоей комплекции без поддержания формы это очень даже возможно в каком-то из обозримых будущих. – Обожди… Это чего еще за хрень такая? – изумленно выгибает бровь Дэнчик. Испугался. Ничего-ничего, переживет. – А это когда… – смех так и рвется наружу, но я твердо вознамерился закончить мысль. – Это когда ты свой причиндал только в зеркале и видишь. Пауза. Осмысливание. – Ах ты…! – взрывается Дэнчик и тут же запускает в меня подушкой. Она описала небольшую дугу и, не причинив мне никакого вреда, шлепнулась рядом с моей ногой. А я уже тупо не вижу смысла сохранять инкогнито, все равно этот рев разве что глухой бы не услышал, посему начинаю ржать во весь голос. И тут же в проеме появляется наш любопытствующий руководящий состав с уже подрумянившимися щечками. Ну что, немая сцена? – Жеглов! Мартынов! Ты почему не на… – начинает витийствовать Панамка. Потом с глазами по пять копеек поворачивается к медсестре. – Вилка! Ты говорила, что Максим спит! Один! – Разве? – меланхолично отозвалась та. – Хм, ну да, говорила. Ошиблась, со всеми бывает. – Оши… – вожатая аж дар речи потеряла. – А ничего, что мы тут… – Да ладно тебе, Оль, – махнула рукой Виола. – Люди тут все взрослые. Максим, вон, еще в первый день догадался, что мы тут с тобой не макулатурой занимаемся. На лице у вожатой застыло отсутствующее выражение, какое принимают, когда хотят стать незаметной. Она застонала и уткнулась каштановой гривой в затянутое медицинским халатом плечо медсестры: – Да за что ж мне все это, а? Ну и что с вами делать? – Как что? – жму плечами. Наглеть, так наглеть. – К столу, конечно же, пригласить! Я не представлял себе, какое выражение лица будет у вожатой, когда до нее дойдет сказанное, и готовился к очередным потокам морализаторства. Но она просто посмотрела на меня, будто я был каким-то эфемерным существом. – Что? – произнесла она, помолчав, как будто прогоняла в голове тысячи реплик. – Исключено! Руководящий состав… – Не против, – коварно улыбнувшаяся Виола, проигнорировав прифигевший Олин взгляд, закончила за нее предложение. – Но без бахуса, не обессудьте. Вам вон, по стакану сока березового. Оставьте теткам капли удовольствия, а то на вас, крепких пионеров, не напасешься. Вожатая нарочито фальшиво засмеялась отрывистым смешком – ха, ха, ха – и, обойдя стол, плюхнулась за него с выражением крайнего недовольства происходящим. – Это Макс-то крепкий? – тем временем фыркнул Дэнчик, все еще не простив мне мой подкол. – Сопля любая перешибет. – Зато у меня руки золотые, – не остался в долгу я. – И язык подвешен. – А у меня ноги золотые, – шипит. – А кулак знаешь, как подвешен? Тебе и в кошмарном сне не снилось. – Согласен, – уважительно кивнул я. – Слишком слабенько для моих кошмаров. – Ну все, померились... остроумием и разошлись, – прерывает нашу полемику уже сама готовая в голос рассмеяться и, конечно, не забывшая добавить перчинку во фразу Виола. – Точнее, нет. Не разошлись, а сели за стол. Только руки друг другу сперва пожали. С улыбкой. – Руки? – переспросил Дэнчик и тут же с довольной лыбой сгреб крякнувшего меня своими бульдозерами в объятия. – Это для нас слишком официально. – Да уж, – прохрипел я. – Все, дружище, пускай, задавишь. Наконец-то меня спустя несколько мучительных секунд отпустили на свободу, и мы уселись за стол уже все вчетвером. Вид у всех был довольно беззаботный. Разумеется, кроме Ольги Дмитриевны. Но тут уж без вариантов – полчаса выхода из зоны комфорта за столько же человеческого времяпровождения – вполне нормальная цена. – Все равно мне кажется, что это как-то неправильно, – продолжала ворчать вожатая. – Что, Оль, может все-таки водочки? – предложила ей Виола. Все еще красная Ольга, неодобрительно покосившись в нашу сторону, осторожно кивнула. Заулыбавшаяся медсестра тотчас же выудила из-под стола дополнительную рюмочку, которую наполнила уже знакомой «Столичной». Интересно кстати, кибернетики обнаружили пропажу? Последний раз, когда я их видел, оба были какие-то мрачные. Надо бы поинтересоваться завтра будет ненавязчиво. А вожатая, нервно хрустнув длинными узкими пальцами, со вздохом поднимает рюмку со стола. Иногда все же обстоятельства бывают сильнее нас. – Ольга Дмитриевна, Виолетта Церновна, вы уж простите мою дерзость, но я хочу сказать тост, – внезапно выступил Дэнчик, вальяжно крутя в руках кружку с соком. – Вот мне кажется, что то, что сейчас происходит – это и есть истинный дух пионерии. Старшие наравне со младшими. Взаимное уважение. Это прекрасно. За это и стоит сейчас и опрокинуть. – Замечательный тост, пионер, – живо кивает Виола. – Оль, ты как считаешь? – Несомненно, – бурчит. – Лучше и не скажешь. Дать бы вам по лбу всем. Эх… Вожатая с медсестрой махом опрокидывают водку, а мы с Дэнчиком делаем пару небольших глотков сока, от которого подозрительно пахло здоровым образом жизни. Однако сока вкусного, тут уж не поспоришь. – А за что по лбу-то, Ольга Дмитриевна? – спрашиваю. – Мы с товарищем Мартыновым вроде как чин-чинарем сидим, не подкопаешься. – Да просто всегда завидовала беспечным людям, – на нас при этом Ольга уже не смотрела. – Мои родители не давали мне вообще никакой свободы. Они читали все книжки, которые читала я. Старались ходить на все мероприятия, на которые ходила я. Установили строгий комендантский час. В «Совенок», единственное место, где я могла чувствовать себя свободной, и то писали чуть ли не каждый день. Хорошо, что Арина Петровна со временем начала просто игнорировать их письма. Я жила под микроскопом, пока не исполнилось восемнадцать. Она изобразила руками окуляры бинокля, потом прикусила нижнюю губу и уткнулась взглядом в пол. Мы с Дэнчиком неуверенно переглянулись. Честно, это прозвучало не как признание, а как конфликт, изложенный в благопристойном виде для сторонних слушателей. – А вот на вас хотя бы с Денисом смотрю – счастливые люди. Свободные. И при этом какие-то уж слишком… Не знаю даже, как сказать. Иногда вы будто взрослые дядьки какие. Думала раньше, что таких интересных только по телевизору во всяких романтических фильмах показывают. Вроде этого, Патрика Суэйзи. В голове сейчас закрутилось огромное множество мыслей, но большинству из них не следовало превращаться в слова по понятным, думаю, причинам. – Интересная у Вас, Ольга Дмитриевна, по нам точка зрения, – стараюсь быть сейчас как можно естественнее. – Но, мягко говоря, не бесспорная. – А я и не претендую, – жмет плечами. – Я просто так думаю. И все. Профессиональный взгляд, если угодно. – Странно, кстати, что у Вас не развился дух бунтарства при таких-то семейных обстоятельствах. Вон, Двачевскую хотя бы вспомнить если, – окончательно выводит разговор из ненужного русла мой друг. – Алиса – совсем другая история. Ну и я, как бы, не собиралась говорить, что была самой ласковой дочерью в мире, – ответила вожатая. – Но в крайности я никогда не впадала. Во-первых, все же не считала, что чрезмерный родительский контроль – это достойная для этого причина. Ну и потом, лично мне это помогло куда более четко представлять картину мира. Может как раз именно поэтому я и пошла в педагогический, а не как мама все настаивала куда-то в область высшей математики. И, честно, я не считаю себя такой уж плохой вожатой. – Вы отличная вожатая, – нет, правда, без иронии. – Мы тут как раз незадолго до Вашего прихода с Виолой рассуждали о том, каким должен быть учитель. И пришли к выводу, что палка в руке порой все же необходимый аксессуар. – Ох, ты же сейчас по какой-то причине нарочно морочишь мне голову, ведь так? – равнодушно фыркнула Ольга. – Из серии "все абажур, Ольга Дмитриевна"? Когда стоит ждать очередного сеанса психоанализа от Максима Жеглова? – Как раз пытаюсь завязать с этим, – улыбаюсь в ответ. – И нет, сейчас не было никакого запудривания мозгов. Все от всей души, так сказать. Ажур-бонжур. Наблюдавшая за этим разговором Виола ухмыляется и, не спрашивая Ольгу, наливает себе и ей еще по стопке «Столичной». А вожатая даже никаких в этот раз слабых возражений и не выдвигала. Понимала, что никуда ей уже не деться. – Давайте, – говорит медсестра. – За то, чтобы наша работа никогда не убивала в нас нашу жизнь. Хороший тост. Правильный. Не то, чтобы от Виолы я ожидал чего-то другого, но все же. Не в бровь, а в глаз, как говорится. А то я уже рассказывал, как пару раз кукухой трогался со всей этой работой, пусть она хоть трижды и любимая. Когда вожатая заговорила снова, ее голос почему-то стал звучать тише: – Максим, по поводу завтрашнего дня… Я не буду пытаться отговорить тебя что-либо предпринимать самостоятельно, ибо легко могу предсказать, чем это закончится. Но я бы хотела, чтобы ты ответил мне такой же любезностью. Завтра может приехать одна не самая приятная особа, зовут ее Любовь Марковна. Она, в некотором роде, отвечает сейчас за Алису. Это очень тяжелый человек, в разы хуже, чем Никанор Иванович. И за любую твою сказанную глупость расплачиваться будет именно Алиса. Да и ты сам можешь подставиться. Не делай так, чтобы ты жалел потом о какой-нибудь неосторожно брошенной фразе. Ради нашей рыжули. – Я понимаю, – кивнул я. – Все прекрасно понимаю. Ольга Дмитриевна. Я все сделаю правильно, даю слово. Глаза вожатой смотрели сейчас лишь на меня одного: – Ты правда готов пойти на любые риски ради нее? – Да, – коротко ответил я. И это был единственный возможный ответ. – И Вы знаете, что никакие доводы меня не остановят. Странный огонек мелькнул в зеленых глазах Ольги Дмитриевны. В груди шевельнулся червячок тревоги. Не знаю из-за чего – то ли из-за этого разговора, то ли из-за запаха медикаментов, то ли просто тупо из-за того, что мне очень хочется бахнуть внутрь себя стопочку. Нервы, сами понимаете. – Что бы ни случилось? – зачем-то уточнила вожатая. – Что бы ни случилось. Мой голос не дрогнул. Я встретил внимательный взгляд трех пар глаз. Все они мне верили безоговорочно.***
Чувствовал себя каким-то военным генералом. Пару часов уже сидел за столиком с телефоном в руках, делая какие-то пометки в блокноте, пытаясь выработать стратегию борьбы с Никиткой, Никанором Ивановичем и этой таинственной Любовью Марковной. Ну или потенциального диалога с родителями Алисы, если таковые вообще объявятся. «Unlimited sin, unlimited power! There's a price you must pay. Unlimited sin, unlimited power! That's the choice you have made…». Я был рад, что мне вернули наконец-то наушники. И, несмотря на некоторую тяжесть, музыка группы Beast in Black помогала думать. Иногда я просто проговаривал фразы про себя. Должны же где-то найтись слова, которые донесли бы мое отношение, но не показались бы покровительственными. Слова, которые прозвучали бы вежливо, но непреклонно. Вот только где искать это самое «где-то», я пока что не представлял. Время от времени я на цыпочках пробирался из изолятора в приемную и стоял там посреди комнаты, тупо пялясь на дверь или в окно. Мог бы и на улицу выйти, но не видел необходимости. Чтобы проветрить мозги хватало и этого. Глаза уже слезились от усталости, но спать было нельзя. Или наоборот, лучше поспать? Еще такая мелодия убаюкивающая в ушах тихонько заиграла. Вроде как Ween группа называлась. «And as she came, to me, I fell back down... realizing. Oh, that it's cool for you to love me now... I'm everything…» В итоге зачем-то решил все-таки прилечь. Ну и произошло то, чего боялся. Не заснуть, не проснуться, вишу между явью и сном, созерцаю безжизненные стены с единственным плакатом с довольно занимательной надписью «Наши дети не должны болеть поносами». Идиот… Когда в окошко кто-то неожиданно постучал, я так вздрогнул, что аж койка от стены отъехала. Я позволил себе отдышаться, скинул наушники с телефоном под подушку и лишь потом с опаской приподнялся. И тут же увидел знакомую рыжую макушку. Меня вдруг охватили странная робость, неуверенность и волнение. Просто я испугался, что снова попал в иллюзию. Пара пощечин вроде как убедили меня в обратном, но все равно открыл я окошко с некоторым опасением. Уж слишком до сих пор в голове были живы события сегодняшнего утра. – Привет, ангел, – говорю с робкой улыбкой. Алиса была словно яркий силуэт на фоне темного неба. Тем более, что одета она была в футболку под стать цвету ее волос. Бедра элегантно обрамляли короткие синие шортики. – Привет, – отозвалась Алиса, смущенно улыбнувшись. – С ангелом ты, конечно, перегнул. Но все равно было приятно. – Привет, дьяволенок, – поправился я. Рыжая в ответ самодовольно улыбнулась. – Ну так что, поможешь залезть или так и будешь глазеть? Верно, да. Стоило бы и помочь. Я протянул Алисе руку, после чего она подозрительно легко забралась на подоконник. Не думаю, что ей на самом деле требовалась моя помощь, но пококетничать-то надо. Ну, значит идем с этим до конца. Так что дальше я уже просто подхватил ее на руки и помог опуститься на пол. И вот мы снова наедине. По всем правилам приличия я сейчас должен был что-то сказать. Тем более, что рыжая сама почему-то застыла, будто в нерешительности. Я протянул руку и одним пальцем погладил ее по краешку уха. – Ты мне точно не снишься? – какая романтическая глупость. Это серьезно то, с чего стоило сейчас начинать? – С чего вдруг? – поинтересовалась Алиса. Да уж, с чего… Нет, утренние события просто не могли снова повториться. Не в этот раз. Может, стоит как-то проверить? Ага, совсем с ума сошел? Во-первых, выглядеть это будет глупо даже для меня. А во-вторых, была какая-то уверенность, что если я начну, то это может стать реальностью, а не моими опасениями. А так рисковать я не хотел. – Просто, когда ты рядом, трудно поверить, – у меня почему-то перехватило горло. – Что тут нет никакого волшебства. – Ну, тогда у тебя будет волшебная ночь, – усмехнулась девушка. – Потому что я останусь с тобой. Я вздрогнул и посмотрел на нее, но она выглядела так, будто констатировала какой ничего не значащий факт о погоде. Впрочем, взгляд у нее был сосредоточенный, напряженный, никак не вязавшийся с небрежным тоном. Прямо как… Так, нет, все. Отставить мысли о сегодняшнем утре. А то бесить уже самого себя начинаю. – Но предупреждаю сразу, – Алиса медово улыбнулась, подошла ко мне и обхватила руками за шею. – Если кое-кто будет чересчур распускать руки, то очень сильно пожалеет. Так, на всякий случай. И не вздумай отбирать у меня одеяло. Я ведь могу тебе доверять? – Спрашиваешь еще. Кстати, а что значило «чересчур»? – с улыбкой осведомился я. – То есть до какого-то момента, я так понимаю, распускать руки допускается? – А ты можешь мне кое-что пообещать? – спросила девушка неожиданно серьезным тоном. – Что угодно, – киваю. – Пообещай, что все будет хорошо. Пожалуйста. Я сейчас как никогда остро чувствовал устремленный на меня взгляд Алисы. Опять это чертово дежавю… Я понимал, чего она ждет, и понимал, что надо бы это сделать, но я чувствовал такую опустошенность, белым шумом шелестящую где-то внутри. Ничего не мог с собой поделать. Просто невыносима была мысль о том, что сейчас все снова развеется. Но все же беру себя в руки. – Все будет хорошо. Я поцеловал ее прежде чем она успела бы сказать еще что-нибудь. Ее горячие губы дрогнули в ответ, язык скользнул по моим зубам. Все во мне натянулось и завибрировало от нестерпимого желания преодолеть последние несколько дюймов, разделяющие нас. Я решил слегка притормозить, прежде чем окончательно сошел бы с ума. Алиса, словно прочитав мои мысли, отстранилась первой. – Это было так сексуально, – прерывисто прошептала она. – Намного сексуальней, чем ты матерящийся и нелепо прикрывающийся полотенцем. – Двачевская, – простонал я. – Ну что ты за человек такой? – Какой есть, – хмыкает. – Или ты чем-то недоволен? Мои руки были у нее под футболкой, ладони гладили спину, пальцы скользили по талии. Я и не помнил, каким образом они там оказались. Алиса выгнулась в моих руках, как будто мои прикосновения оживили ее. – Я доволен абсолютно всем, – говорю я с уверенностью. Она позволила мне бережно уложить ее на постель, и я склонился над ней, опершись на локти. Задержавших на миг на ее горящих глазах, я нежно укусил ее за шею и скользнул вниз. Чуть приподняв футболку, принялся целовать ее живот. Это было так правильно, так естественно, как будто я уже проделывал это тысячу раз прежде и буду проделывать еще тысячу раз потом. Только сейчас я заметил, как на боку у нее поблескивал небольшой рубец, оставленный чем-то острым. Я поцеловал и его тоже. – Так, – возбужденно выдохнула Алиса. – Все, остановись, я… хорошего понемногу. Лицо у меня пылало, казалось, будто дрожал каждый мускул. Так хотелось сделать вид, будто я ничего сейчас не слышал, но… Не в этот раз. Сняв очки, я целомудренно лег рядом с Алисой, аккуратно приобняв ее за плечи. – Я оправдал твое доверие? – шепчу. – Да, – глаза у девушки были счастливые. – Макс, понимаешь, я просто хочу… чтобы все было медленно. Это мой первый… первый раз… понимаешь… Ох ты ж елки-палки… Почему-то я об этом даже и не подумал. Может потому что никогда не заострял на этом внимание. Но я слукавлю, если скажу, что сердце сейчас не возликовало. Я тихо рассмеялся и весело стукнул себя по лбу: – Ну да, я должен был догадаться. Все в порядке, лисенок. Все будет так, как ты скажешь. И когда. Алиса так ласково мне улыбнулась, что у меня защемило сердце. Благодарно чмокнула в щеку и приняла сидячее положение. – Отвернись! – задорно бросила она через плечо. Я выполнил просьбу. Но все же одним глазком-таки не удержался. Увидел, как она снимает лифчик и вешает его на край койки. Следом туда же отправляются и шорты. В последнюю очередь она снимает заколки, небрежно кидает их на столик и, сладко потянувшись, снова ложится рядом. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на ее учащенном сердцебиении. – Макс, – прошептала Алиса. – А включи какую-нибудь песню у себя в затычках. – Наушниках, – поправил ее я. – Это называется «наушники». – Наушники с проводами, – зевнула девушка. – А у тебя затычки. Да пофиг вообще, включи. Ну, если барышня просит… Кряхтя и стараясь не потревожить рыжую, выудил из-под подушки все необходимое и сунул Алисе один наушник. Теперь осталось только выбрать песню. Что-нибудь… Хм, «Порнофильмы». Почему бы, собственно, и нет. Главное только название группы не уточнять. «Город расколется на мириады зеркал, рвутся в любовных пожарах петарды сердец...» – Красивая, – довольно отметила Алиса, барабанившая в такт песне пальчиками по моей груди. Я ничего не сказал, лишь крепче прижал девушку к себе. Да и потом, что тут можно еще сказать? Если только немного подпеть… – Я же тебя никогда никому не отдам, пело сердечко и плакали гордые льды... «Наши тела бы могли отыскать по следам, если бы мы не забыли оставить следы...» Алиса в бережном кольце моих рук вздохнула и уткнулась мне в грудь. Кажется, она уже потихоньку засыпала. Я ей даже завидовал. – Сладких снов, родная, – выдохнул я беззвучно и поцеловал ее сомкнутые веки. – Сладких снов, – пробормотала она и просунула руку мне под футболку, что отнюдь не способствовало засыпанию. «Дайте мне белые крылья, – я утопаю в омуте, через тернии, провода, – в небо, только б не мучаться...» Не следил, сколько я еще лежал так, сначала под музыку, потом в тишине, потихоньку отдаваясь сну под аккомпанемент мерного дыхания Алисы и щелканья секундной стрелки на часах. Просто в один момент в мозгу ослепительной молнией снова промелькнула мысль: «Я не смогу без всего этого жить». Должен быть способ что-то сделать.