Второй шанс для двоих

      И вот настал тот день кровавый… Кольнуло неприятное предчувствие. Хотелось бы верить, что это просто мнительность. Но желание подышать свежим воздухом и, по возможности, подальше от сих гостеприимных пенатов, километров так, минимум, на сто, а то и на двести, почему-то никуда не девалось. Ладно, садимся за столик и нацепляем максимально беззаботный вид. Фиг ли нам, красивым бабам…       Первым показался товарищ администратор. Не то, чтобы я плохо разглядел его вчера, но слой накладной бороды все равно мешал составить цельную картину. Начальник лагеря выглядел почти именно так, каким я себе его и представлял – лет так в районе полтишка, невысокого роста, огромная, будто раздутая голова и зачес на малиновой лысине. Довершала образ короткая клетчатая светлая рубаха и ношеная замшевая сумка, висящее через плечо. Ну почти копия Трухина из «Поймы», будто с одного начальственного конвейера сошли, прямо как на подбор.       «Бой Руслана с Головой», – хмыкнул я про себя.       Следом вошли Ольга Дмитриевна с Виолой, а за ними, злорадно потирая ладошки, вожатый Никита. Ну естественно, куда ж без юродивого-то.       – Доброе утро, – холодно поздоровался я.       Высорогов смотрел на меня даже с каким-то изучающим, заинтригованным выражением на лице. Точно не к добру. Что-то как-то пока не клеится ничего. Не так должен смотреть администратор лагеря на конкретно провинившегося пионера.       – Вообще-то, когда заходят старшие, то пионеры должны вставать, – властным голосом заявил Никитка.       Его вскукарек я картинно проигнорировал, продолжая сверлить Никанора Ивановича спокойным взглядом. На вожатого даже не обернулся.       – Товарищ Кольцов, ну что ж Вы так, – бросил в его сторону администратор на удивление добродушно. – Пионер все же на больничном режиме. Не нужно проявлять такую строгость.       – Да, но уважение…       – Ваше мнение, Никита Валерьевич, потребуется тогда, когда его спросят, – жестко оборвала того Ольга. Вожатый мгновенно притух, поморщившись, будто ему что-то дико кислое под язык попало.       Ай, Оля, умничка ты моя. Я ей уже почти начал восхищаться, врать не буду.       – Спасибо, Оленька, – кивнул ей Высорогов и также присел за столик напротив меня, открывая еще лучший вид на свою бугристую проплешину, расстегнул ворот своей рубашки. И заулыбался, приветливо сощурив припухшие глазки, и подперев рукой массивный подбородок. В глаза бросилось тонкое обручальное кольцо. Неужто у этого бегемота еще и дети есть, помимо, очевидно, жены? Интересно даже, в каких условиях они воспитывались. Может, все действительно не так уж и плохо? Хотя... Не, вообще не факт. – Вот, значит, ты какой у нас, северный олень…       Его лицо снова стало серьезным. Залез к себе в сумку и вытащил оттуда папку с делом, на титульном листе которой я разглядел свою фамилию. Ага, значит, какое-то досье на нас с Дэном действительно тут имеется. Интересно даже, что там, и что еще придумано в нашей легенде, помимо лунатизма. Шальная мысль моего друга о проникновении в административный корпус на секунду перестала казаться сомнительной. Хотя, можно пойти более легким путем и спросить у Юли. Мы же вроде как подружились. Наверное.       – Жеглов Максим Игоревич, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, Москва... – флегматично бормотал Высорогов, листая страницы папки. В какой-то момент на его лице почему-то промелькнула неуверенность. – Вот что мне с тобой делать, скажи?       – А со мной разве надо что-то делать? – иронично поинтересовался я. – Я ведь, как Вы сказали, на больничном режиме. Меня нужно развлекать, отвлекать и сочувствовать.       Ольга испуганно икнула, Виола хмыкнула, а Никитка буравил меня таким бешеным взглядом, что казалось, будто его глазенки того гляди и вылезут из орбит.       Никанор Иванович хищно прищурился:       – Да уж, тебе палец действительно в рот не клади, руку отхватишь, прямо по локоть… Понимаешь, Максим, я просто действительно не знаю, что с тобой делать. При любых других обстоятельствах вопрос о твоем отчислении из рядов пионеров не стоял бы даже дольше минуты. Но вот смотрю в твое личное дело – почти что круглый отличник, серебряный призер Всесоюзной Олимпиады по биологии среди школьников…       Серебряный призер… Что… Интересно… А почему серебряный-то? Какая сволочь оказалась умнее меня?       – …сугубо положительная характеристика от Виолетты Церновны и в целом удовлетворительная от Ольги Дмитриевны. А тут еще и телеграмма по утру пришла из «Поймы», председатель тебя чуть ли не к награде требует представить. Золото прям, а не пионер. Но вот поведение – хоть стой, хоть падай. Никаких соблюданий общественных норм. Того и гляди, диссиденствовать начнешь, а, Максим?       Высорогов хохотнул, сочтя свою шутку крайне удачной. Слабенький смешок раздался и со стороны Никиты.       – Бессмысленное, как по мне, занятие, – жму плечами. – Я все же вижу себя ветеринарным врачом, а не каким-то там романтиком-декабристом. То бишь, допустим, профилактика зоонозов, например, недавно открытого вируса Нипах, интересует меня больше, чем политические векторы, Вы же понимаете, о чем я?       Конечно, недавно открытым этот вирус можно считать по отношению к двадцать первому году. В восемьдесят девятом о нем еще не знали. Ну да ладно, это все лирика.       – Смею предположить, что да, – кивнул Никанор Иванович, ухмыльнувшись. – Ладно… Поскольку доклад товарища Кольцова я уже выслушал, то поинтересуюсь, не хочешь ли и ты рассказать о случившемся своими словами?       Бросив секундный пренебрежительный взгляд в сторону Никиты, вновь встретился глазами с Высороговым. Тот простодушно улыбался, но я был готов поклясться чем угодно, что это все притворство. Словно змея, гипнотизирующая кролика, и только и ждущая момента, чтобы напасть.       – Хочу, – ответил я, чуть приоткрыв внутри себя темную дверцу. Так мне было спокойнее. – Из-за меня пионерка из моего отряда чуть не попала в беду. Я виноват, мы поругались из-за моего идиотизма, она… слегка вспылила. На эмоциях покинула территорию лагеря. Я волновался за нее, как оказалось, не зря. Вам же докладывали про то, что к ней деревенские пристали?       – Докладывали, – согласился Никанор Иванович.       – Ну вот. А никого из вожатых искать не было времени, пришлось брать инициативу в свои руки. Из-за этого вынужден был покинуть территорию, никакого злого умысла не преследовал.       – Ну да, ну да… Ох уж эта Двачевская… – с неудовольствием покачал головой администратор. – Ладно, с ней пусть Любовь Марковна разбирается… Но подожди, вот ты говоришь, вынужден был, но ведь товарища Кольцова ты же встретил как раз направляясь той пионерке на выручку, разве нет?       – Вот именно, – вторил тому Никита. – И вместо того, чтобы спокойно объяснить ситуацию начал ни с того, ни с сего огрызаться. Да знал бы я, что пионерка находится в беде, пусть даже и по своей собственной глупости, я бы первым побежал ее выручать. Это ведь долг настоящего комсомольца!       Вот ведь сучонок. Ничего, ничего, думаешь, у меня не найдется на это аргументов?       – Если бы я встретил, например, Ольгу Дмитриевну или Виктора Семеновича, вожатого восьмого отряда, я бы, разумеется, все бы им выложил, это даже бы не обсуждалось, – спокойно принялся объяснять я. – В то время как Никита Валерьевич абсолютно некомпетентный вожатый. А теперь я попросил бы Вас, Никанор Иванович, чтобы Вы попросили его покинуть помещение изолятора, а желательно вообще медпункта. В конце концов, разве пионер, который жалуется на вожатого, злоупотребляющего своим положением, должен высказывать свои претензии в присутствии этого самого вожатого?       Никитка в ответ на это просто рассмеялся. Ну-ну. Смейся, дружочек-пирожочек.       – Ну нет, этого я делать не буду, – веско произнес Никанор Иванович. – Хотя бы по той причине, что касательно профессионализма Никиты Валерьевича ты, Максим, очень сильно ошибаешься. Наверняка тебе известно, что «Совенок» замыкает пятерку лучших пионерских лагерей во всем Союзе. В том числе благодаря высококвалифицированным вожатым, каждого из которых отбираю я лично.       Ох, иттить-колотить. Ту вожатую, которой досталось по блату место старшей, и которая девочку из детдома ни за что сгнобила, вспоминать не будем, я так понимаю.       – Проще говоря, у меня нет причин сомневаться в том, что товарищ Кольцов – образцовый вожатый. А банальное предвзятое отношение со стороны пионера, каким бы вундеркиндом он ни был, я даже рассматривать не собираюсь.       – Знаете, я разговаривал с некоторыми ребятами из третьего отряда…       – Молодой человек, соблюдайте субординацию, – повысил голос Высорогов. Ну разумеется. Для него я сейчас просто-напросто непокорный ребенок, а не мыслящее существо. – Вы, видимо, забыли, что цель нашего разговора – обсуждение Вашего наказания за недавние события, а именно – хамство и неуважение к лагерной дисциплине. Ах да, еще и содержание животного. Никита Валерьевич настаивает на Вашей немедленной отправке домой. А вот Ольга Дмитриевна считает, что трудовой повинности будет достаточно. Я пока что колеблюсь. Все же Вам очень играет на руку Ваш послужной список, товарищ Жеглов. Не заставляйте меня сию же секунду закрыть на него глаза.       Ну нет уж. Ты будешь со мной считаться, старый ты хрен. Если я сейчас дам заднюю и, на правах хорошего и раскаивающегося пионера, спокойно приму наказание в виде трудовой повинности, то никак не помогу Алисе. Если меня сейчас этот бегемот не станет слушать, то уж потом и подавно.       С другой стороны, если я перегну, а это вполне вероятно, и меня выпрут без возможности на реабилитацию, то помощи от меня тоже будет не больно-то много. Патовая ситуация.       – Это неприемлемо, – холодным тоном отрезал я. – Я-то переживу грубость и издевательства, хоть и не сказать, что готов их терпеть с жизнерадостной улыбкой, а что другие дети? – ладно, пора бы и заручиться поддержкой со стороны. – Ольга Дмитриевна, Вы, наверное, помните, как мы с Никитой Валерьевичем повздорили пару дней назад, когда на «Ближний» мотались? А Вы в курсе, из-за чего вообще все началось? Он тогда начал морально издеваться над Славей! Или он Вам об этом тактично не упомянул?       – Что? – ошеломленно и возмущенно вскричала та. – Я об этом не... Кольцов, я сейчас же требую объяснений!       – Чушь! – фыркнул Никита. – Ничего подобного не было! Ольга Дмитриевна, я доложил Вам все тогда предельно...       – Вы говорили ему, что в одиннадцать у нас заканчивается репетиция, – продолжил я. – После чего мы должны были встретиться с ним и третьим отрядом на пристани. Никита Валерьевич неправильно Вас понял и к одиннадцати пришел уже туда. Когда мы подошли, то он принялся прилюдно унижать Славю и угрожать снять ее с должности помощницы вожатой. За, напоминаю, то, что сам неправильно истолковал указания руководства.       – Помилуйте, – голос Высорогова слегка смягчился. – Я уверен, что это просто было недопонимание. Оленька, Вы тоже так вскипятились сразу… Пионер наверняка просто принял возможно немного резкие слова товарища Кольцова слишком близко к сердцу, только и всего.       У меня аж брови на лоб полезли:       – Принял слишком близко к сердцу? Нет уж, все я принял так, как нужно! Почему Вы защищаете его? Любой отряд должен уважать своего вожатого или вожатую, а его отряд его почти поголовно боится! Он их за людей не считает! Почему Вы так охотно предоставляете этой… собаке сутулой свободу действий?       – Слышь, ты… – выпучил глаза Никитка.       – Никита Валерьевич, субординация, – поднял руку администратор, после чего повернулся ко мне, обрушив на меня всю тяжесть своего взгляда. – А ты завтра утром сдаешь значок. Зря я дал тебе шанс исправиться, таким невоспитанным молодым людям в рядах пионеров нашего лагеря делать...       Так, ну все, с меня хватит, я разозлился. Сами напросились.       – Ну нет уж, – заулыбался я. – Я тоже даю Вам шанс, Никанор Иванович. И он такой же последний. Для начала Вы потрудитесь объяснить, почему смотрите сквозь пальцы на своеволие этого человека и безоговорочно верите сейчас в его очевидную ложь. Просто потому что он взрослый, а я «неразумный» подросток? Что ж, тогда я действительно, пожалуй, сдам значок, а по возвращению в Москву начну в газетах кампанию против Вас.       Ольгу аж покачнуло от моих слов. Даже у Никитки сделался обескураженный вид. Лишь на лице Виолы сохранялось видимое спокойствие. Стоит, смотрит выжидательно.       А мне так-то давно пора было начать переходить от обороны к наступлению.       – И как же ты это сделаешь, мальчик? – с толикой искреннего интереса спросил Высорогов. Могло даже показаться, что в нем взыграло что-то вроде азарта.       – У меня есть свои способы, – хмыкаю. – И за меня есть кому поручиться, в отличии, например, от той бедной детдомовской девочки. Кстати, как насчет огласки этой истории? Кумовство, безответственное отношение вожатой, пренебрежительное отношение к отдельной ячейке социума, которая не может дать сдачи?       В изоляторе воцарилась мертвая тишина. Шокированный администратор повернулся к Ольге Дмитриевне.       – Товарищ Банникова, – убийственным голосом начал тот. – Вы…       – Она тут не при делах, – перебил я. – Я и сам в состоянии был навести некоторые справки перед приездом. Говорю же – есть свои способы. Вы уж извините, что прибегаю к откровенному шантажу, но Вы не оставили мне выбора.       Высорогов багровеет, аж чуть ли от возмущения не задыхается. Быстро до него начинает доходить вся соль происходящего с ним процесса.       – Ах ты маленький гаденыш, – шипит.       – Субординация, Никанор Иванович, – напомнил я. – Разве такому учит коммунистическая партия?       – Да он блефует! – выплюнул Никитка. – Никанор Иванович, ну какие справки, сами подумайте? Конечно же ему Ольга Дмитриевна проболталась! Или Виолетта Церновна!       Медсестра моментально становится серьезной и, большой рассерженной кошкой, вполоборота поворачивается в сторону вожатого:       – Какой-то сопляк малолетний меня в чем-то обвиняет?       Хы-хы, зря ты это ляпнул, чувак.       – Виолочка, ну что Вы! – тут же засуетился Никанор Иванович. – Конечно же никто Вас ни в чем не обвиняет! Просто…       Да уж, жалкое зрелище. Слабенький ты, оказывается, мужичок-то, Щекан Зачесович. Только мнимым авторитетом и можешь давить. А против сильных людей сразу свою истинную натуру показываешь. Лакейская душонка, мать твою через перекати-поле.       – Просто? – переспрашивает Виола, расправляя покатые плечи. – Что ж, в таком случае выскажусь и я. Я также не впервой слышу жалобы насчет Кольцова. Но одно дело слышать, другое – видеть самой. И в его некомпетентности и неумении работать с детьми я в очередной раз убедилась буквально в прошедшую среду. Ольга Дмитриевна, Вы ведь помните Дронова и Синицыну? И какое решение проблемы предлагал товарищ Кольцов?       – Точно-точно, – закивала Ольга. – Он ведь предлагал просто выгнать мальчика, да?       – Да, но… – неуверенно попытался возразить Никитка.       – В то время, кстати, как именно Максим предложил решение, которое было самым оптимальным в той ситуации, – напевно продолжила Виола. – Никанор Иванович, Вы же помните все те замечательные лозунги на вчерашнем Дне Нептуна?       – Конечно, – кивает.       – Совместная работа Дронова и Синицыной. Мальчика и девочки, которые очень… враждовали в начале смены. А благодаря совету Максима – помогли в организации праздника. И чего ж Ваш компетентный вожатый-то до такого не додумался, а?       Изумление Высорогова, казалось, достигло предела. Он растерянно взглянул на Никиту, который честно старался бесстрастно взирать на происходящее. А у меня тем временем созрела в голове прекрасная идея, как уж наверняка поставить точку в этой истории. Раз уж Никанор Иванович так трясется перед авторитетами...       – Кстати, про дружбу с Аленой Тихоновой я тоже, наверное, блефую, да, Никита Валерьевич? – я естественным движением поправил очки, излучая абсолютное спокойствие. – Вот дядя Сережа-то обрадуется, если лучшего друга его любимой младшей дочери ни за что выгонят из лагеря. Накануне ее дня рождения.       Хорошо, что я, кстати, об этом сейчас вспомнил. Очень вовремя пришелся фактик. Стыдно, конечно, что пришлось так использовать дружбу с Аленкой, но она бы наверняка поняла.       – Подтверждаю, – радостно улыбнулась Ольга. – Они даже вместе на танцы ходили. Очень близкие друзья.       Высорогов, приложив руку к переносице, облокотился на спинку стула. Я смерил его торжественным взглядом. Ну давай, бегемот старый, ну в угол же тебя загнали…       – Да уж, – медленно проговорил администратор. – Не ожидал, не ожидал… Да и с учетом... Призер Олимпиады как-никак... Ну что же, товарищ Жеглов, вынужден признать, что… погорячился. Это, конечно, не отменяет того, что из-за Вас пострадала дисциплина, но все же ограничимся, пожалуй, трудовой повинностью. Ольга Дмитриевна, у административного корпуса краска на крыльце немного облупилась… Фасад, короче, надо в порядок привести. Выделите Вашему пионеру все необходимое, пусть завтра приведет его в надлежащий вид…       – Вы серьезно? – взорвался Никитка.       – Сделаю все по высшему разряду, Никанор Иванович, – подмигнул я.       Хм, а ведь если додавить, то могу и от наказания отмазаться… Нет, ладно, тормозим. У меня есть условие поважнее.       – Надеюсь, – в голосе Высорогова и на его лице не было эмоций. – Да, и раз уж я узнал много нового про Никиту Валерьевича…       На вожатого стало жалко смотреть – так он в одночасье посерел и сник. Стоит, носом шмыгает. Слизняк.       – Не надо ничего с ним делать, – говорю, расхлябанно махнув рукой. – Пусть остается в «Совенке». Я не буду выполнять свою угрозу, Никанор Иванович. Конечно, если он прекратит свои издевательства над пионерами.       – Да что Вы, товарищ Жеглов? Сомнительный порыв благородства. Я все же не какой-то глупый старик, уж что-то в этой жизни тоже понимаю. Мне теперь следует ежедневно ожидать от Вас каких-то безумных требований?       – Если только одно, – мрачно улыбнулся я. – Алиса Двачевская. Она остается в лагере до конца смены при любых обстоятельствах. Точка.       – Это… – запнулся Высорогов. – Тут такая ситуация, мы уже по утру разговаривали с Любовью Марковной…       – Значит, выверните все так, будто произошло недопонимание. Ну, не мне Вам рассказывать, как все это происходит, – отрезал я. – Я рассчитываю на Ваше содействие, Никанор Иванович. И плевать я хотел, кто эта Любовь Марковна. Я сделаю что угодно, чтобы защитить Алису. И если эта женщина причинит ей боль, я клянусь, извергну тут все во тьму внешнюю, это понятно?       Я слабо представлял, что это значит. Просто прочитал выражение в какой-то книге давно еще, уж больно понравилось. Да и звучит красиво. Извергну во тьму внешнюю… Перфекто.       Никанор Иванович кивнул, вытерев лоб платком. И только после этого движения я отпустил темную сторону. Черт, не получается у меня пока что без нее, хоть ты тресни. Беда-бедовая. С другой стороны, я ведь не использую ее просто так, а для общего блага. Не приведут же ведь разумные действия на путь Пионера? Надеюсь, в итоге эта моя логика не аукнется мне чем-то, что я не смогу исправить.       – Что ж… – медленно протянула Ольга. – Полагаю, что на данный момент все вопросы исчерпаны. Выбранное на… – она явно хотела сказать слово «наказание», но в последний момент передумала. – Выбранный метод воспитательного воздействия на Максима Жеглова всецело поддерживаю. Завтра с утра приступит к выполнению.       – Вместо репетиции? – спросил я с толикой надежды.       – Нет уж, не дождешься, – весело ответила вожатая.       Ладно, я должен был попытаться.       – То есть серьезно, да? – Никитка отчаянно не хотел признавать свое поражение. Осмелел, как понял, что увольнять его никто не собирается. – Непослушание должно иметь какие-то последствия! Если вы думаете, что…       – Никита Валерьевич, – обреченно вздохнул Высорогов. – Вы можете быть свободны. И постарайтесь сделать так, чтобы до конца смены мы с Вами больше не пересекались.       Кажется, тот только сейчас начал понимать всю беспощадную бессмысленность его попыток меня достать. Да и благодарностей он за эту смену точно не получит. А вот неприятностей – вполне может. Вздернув подбородок, вожатый круто развернулся и вихрем вылетел из медпункта.       – А Вы, Максим, театр любите? – неожиданно помягчевшим тоном спросил у меня администратор.       – Ну, да… – признаться, я немного растерялся. Вообще – не очень. «Квартет И» не в счет, это отдельная история. – На Гоголевского «Ревизора» в Малом театре несколько раз ходил. Я вообще очень люблю Гоголя. А Вы?       Ляпнул первое, что в голову пришло. Хотел сначала вообще заикнуться про Большой, но в последний момент передумал. Как-то слишком натянуто выходило. Оставалось надеяться, что Высорогов не шарит за настоящий репертуар Малого театра.       Тот грозно высморкался. Пошевелил бровями:       – Что ж, это хорошо, это очень хорошо… Ладно, пойду я. Всего Вам доброго, Виолочка. Оленька. Выздоравливайте, Максим.       И быстро идет к двери, стараясь не оборачиваться. Я только и расслышал, как он пробормотал что-то про электричку и Лавру, прежде чем скрыться с глаз долой. Но, увы, не из сердца вон.       Пошатнувшись, встал со стула. Слишком много адреналина в крови, слишком быстро колотится сердце. Еще и медсестра с вожатой как-то очень уж пристально смотрят. Хотя бы не враждебно, и то радует. Я ведь реально по краю прошелся. И если бы не их поддержка – уже мог бы действительно вещи собирать.       – Знаю, – говорю прежде, чем кто-либо из них озвучил бы очевидное. – Я поступил как болван. Я должен был все молча выслушать, покивать головой и спокойно принять наказание. Вместо этого я начал раскручивать конфликт с человеком, который занимает более высокую ступень в иерархии, и чуть было не вляпался в историю, которую никак не смог бы повернуть в нужном направлении.       – Максим… – начала было Ольга…       – Да, я делал это для того, чтобы защитить дорогого мне человека, – я жестом остановил ее. Должен был закончить. – Но это не отменяет моего скудоумия. Спасибо вам обеим, что помогли мне. Хотя, простого «спасибо» тут вряд ли будет достаточно.       Пауза.       – Не верю, что это говорю, но тебе стоит быть немного снисходительнее к себе, – продолжила вожатая, чуть играя улыбкой. – Знаешь, когда произошла та история с Кирой и теми девочками... Твое возмущение о том, что никто ничего не сделал было справедливым. Я ведь почти каждый день думала о том, как можно было бы повлиять на произошедшее. Сделать хоть что-то. Я успокаивала себя мыслью, что изменить что-то было не в моей власти. Теперь, благодаря тебе, я понимаю, что могла. Но просто духу не хватило…       – Оля пытается сказать, что впечатлена твоим выступлением, – ровным голосом объяснила Виола. Ее гетерохромные глаза так безжалостно впились в мою сторону, что у меня аж в горле пересохло. – Правда, не могу сказать того же самого о себе. Хотя бы по той простой причине, что способ воздействия на нашего дорогого начальника действительно можно было бы выбрать куда более изящный. Дело ведь не в том, что ты с ним сцепился, это-то как раз было абсолютно правильным решением. Просто шантаж это даже как-то… не то, что примитивно, а просто-напросто глупо. С другой стороны – сработало же? Сработало. Сейчас это в приоритете. Да и победителей, как говорится, не судят. Но риск все равно всегда должен быть оправданным.       Слышать эти легкие нотки разочарования в интонации медсестры было так невыносимо, что мне начало казаться, будто я аж в размерах сжался.       – Я приму Ваше мнение к сведению, – кротко отозвался я.       – Искренне на это надеюсь, – понимающе хмыкает Виола. – А то мне-то уж механизм, под который сейчас твои мозги заточены, слишком хорошо понятен. Эх, учишь вас, учишь… А все равно иногда ощущение, будто одна извилина, да и та от кепки. Уж не обижайся. Главное, постарайся с Любовью Марковной таких вот глупостей не натворить. Это тебе не с Высороговым бодаться, который, как выяснилось, стоит его чутка прижать, сразу становится не бе, не ме, не ку-каре.       Каких усилий мне сейчас стоило не застонать – ума не приложу. Упал на койку, прижался разгоряченным лбом к ее прохладному изголовью, ловлю на себе насмешливый, но добродушный взгляд разноглазой хищницы. Беда-бедовая.       – И что теперь? – поинтересовалась Ольга, когда стало ясно, что ни мне, ни Виоле добавить к ранее сказанному больше нечего.       – Что теперь? – эхом откликнулась медсестра. – Пойду подготавливать бумаги о немедленной выписке нашего пионера. А он пусть пока в себя приходит, мозги прочистит. Они ему еще сегодня понадобятся. Мозги, Максим, подчеркиваю.       Подмигнув, Виола оставила нас с Ольгой наедине. Тяжко-то как, блин. Сказать бы что-нибудь, да вот понятия не имею, что.       – Знаешь, – говорит Ольга, почти что даже шепчет. И взгляд опущенный, словно стесняется в мою сторону смотреть. – А я все же скажу, что в контексте ситуации ты все правильно сделал. Вилка, конечно, больше нас с тобой двоих вместе взятых в жизни понимает, и к ее словам ты просто обязан прислушиваться, но… Если спросишь мое мнение, порой не задумываться о последствиях, когда решаешь, что делать – совершенно нормально. У тебя не было выбора, когда ты прибегнул к шантажу. Поэтому лично я тобой горжусь. Вот.       Это должно было что-то значить для меня, должно было как-то тронуть. Мне должно было стать лучше, ведь Ольга Дмитриевна, та самая Ольга Дмитриевна, суровая блюстительница дисциплины, которая, по идее, должна была меня первой начать попрекать за все то, что я тут наворотил, встала на мою сторону. Доказала, что я могу доверять и ей тоже. Было ли это просто благодарностью за то, что я ей немного приоткрыл глаза – не знаю. В любом случае, я ничего не чувствовал.       – Но, если что, этого разговора не было, – хмыкаю, лишь бы хоть как-то разрядить обстановку, да и отвлечься самому.       – Все верно.       После чего вожатая неожиданно меня крепко обняла. И я не очень понял, зачем. Впрочем, ей виднее. Наверное, не могла поступить иначе. Кивнув на прощание и сообщив, что в домике меня будет ждать новый комплект формы, оставила меня уже в одиночестве, прогоняющим в голове одну единственную мысль – что я мог сделать помимо того, что сделал? Как хотите. но в этом деле надо будет обязательно разобраться. Но не так, как сейчас, на ходу, а по-настоящему. То есть – по-взрослому. Хотя какая, в принципе, разница…       Что ж, пора выписываться. Покидал вещи по карманам, заправил кровать и уже сам покинул помещение изолятора. Очень надеясь, что навсегда. Не то, чтобы я сильно соблюдал больничный режим, но все равно чувство какой-то свободы немного, но прибавляло настроение.       Виола все еще заполняла бумаги. Я было открыл рот, но в результате стушевался и не произнес ни звука. Словно зачитывал реплики из сценария, где описывалось, что именно пристыженный подросток должен делать в подобной ситуации, а сценарий внезапно закончился.       А что, если ей рассказать о своей так называемой «темной стороне»? Нет, глупости же. Будет выглядеть, как совершенно нелепая отмазка. Тем более, там нет ничего такого, по сути я просто обозначил эффектным термином свое состояние, когда я злюсь. А ведь с другой стороны – Сова ведь обратила внимание, когда я пытался ее вызвать. Значит ведь что-то, да есть…       – Чувствую, что ты хочешь что-то сказать, – медсестра подняла на меня глаза. Все такие же веселые и чутка насмешливые. Она не злилась на меня за мою глупость. Она всегда умела правильно расставлять приоритеты.       – Хочу, – сглатываю. – Вернее… Не знаю. Просто это прозвучит, как полнейшее безумие, так что лучше оставлю это внутри себя.       – Знаешь, то, что иногда нам кажется безумием – всего лишь наше невежество. Так что ты все же поделись, если считаешь нужным. Тем более, я же вижу, что тебя это тревожит.       Я явственно почувствовал, как на лбу проступили капли пота. В довесок скрутило живот. Именно так порой у меня выражалось сильное пессимистическое предчувствие. Я закрыл глаза и пару раз вздохнул. Ладно, пляшем:       – Я Вам, помнится, уже говорил, что у меня когда-то были отношения… В общем, в тот день, когда Даша, ну, так ее звали, ушла от меня, я… Во мне как будто другой человек проснулся, жестокий и злой. Я назвал это «темной стороной». Прошло уже так много времени, а она все равно иногда дает о себе знать, особенно когда я злюсь. Она дает мне уверенности, силу действовать, когда все вокруг идет наперекосяк. В такие минуты я словно могу противостоять кому угодно. И не боюсь ничего вокруг, поскольку не задумываюсь о последствиях. И-и-и… Я могу ложиться уже назад в изолятор?       Медсестра бархатисто рассмеялась и взглядом показала мне присесть на кушетку. Я послушно выполнил ее просьбу. А что еще оставалось? Она же отложила все свои бумаги, сложив их аккуратной стопкой, молча подошла ко мне и села рядом, взяв за руку.       – Максим, – начала она, кивнув каким-то своим мыслям. – Для начала сразу тебя расстрою, или обрадую, смотря, как ты все это воспринимаешь – никакой другой человек в тебе не просыпается. Да и не просыпался. И твоя, как ты говоришь, темная сторона, это не что-то мистическое или безумное. Она есть у каждого. Лежит внутри, заботливо свернутая в кокон и уютно прикрытая теплым мохнатым пледом. Знаешь же притчу про двух волков?       – Конечно, – киваю. – Что в каждом человеке идет борьба этих самых двух волков. Один волк представляет зло, второй – добро.       – И побеждает тот, которого ты больше кормишь. Я так понимаю, что в тот день ты разозлился. Очень сильно разозлился. И это позволило тебе дать волю своим эмоциям. И эти эмоции раскрыли тебя, недостающую часть твоего характера. Вот только злость тут не при делах. Вернее, при делах, но не в такой степени, в которой ты надумал. Ведь все, что ты тогда делал, будучи окрыленным своим новым состоянием, это по-прежнему был ты. Просто для тебя это было так непривычно, что ты сам незаметно для себя поверил в эту свою так называемую «темную сторону», хотя ее просто-напросто нет. И тем самым, метафорически выражаясь, ты кормил волка, который представляет зло, из-за чего он становился сильнее, влияя на тебя все больше и больше, убеждая, что без злобы ты ни с чем не справишься. Поэтому в следующий раз, когда ты захочешь прибегнуть к помощи своей «темной стороны», просто напомни себе, что это всего-навсего неосознанно придуманный тобой образ. И начни подкармливать в этот момент волка, который представляет твою добрую ипостась. Поверь, твоя ясность мысли никуда не денется. Добро, оно, знаешь ли, тоже может быть с кулаками, вопреки расхожему мнению.       Вот ведь… Я ведь даже никогда и не пытался как-то посмотреть на это под таким углом. А анализ-то, кажется, до ужаса точен. Теперь я ясно видел, что вернее описать всю эту хреномудию просто-напросто невозможно. Будто пелена с глаз упала. Я ведь и правда сам дал себе такую установку. И зачем? Просто потому что лень было подумать чуть больше, чем одну минуту? А теперь вот со стыда сгореть охота.       И насколько же ведь точно медсестра меня прочитала… Настолько, что даже я сам не смог. Но сейчас-то я, возможно, все понял. Это немного ободряло. Чуть-чуть.       – Значит, нету никакой злой темной стороны? – переспрашиваю.       – Нету, – утвердительно кивает Виола. – И больше не забивай себе голову этой ерундой. Взрослый мальчик ведь, а все в сказки веришь. Сходи, вон, лучше, на пляж, искупайся. Если кто спрашивать будет, чего в неурочное время плаваешь – врачебные показания.       – А вот пойду, и искупаюсь, – я радостно подорвался с кушетки, будто с плеч упал тяжелый груз, сковывающий меня все это время. Я почувствовал себя освободившимся. Хотя бы по той простой причине, что мое возможное падение во тьму, о котором меня предупреждала Сова, определенно точно откладывалось на очень долгий срок. Я знал, что никогда не стану таким, как Пионер. Это стало еще одним подтверждением. – И уж точно больше себе этим голову забивать не буду. А то и так уже все извилины на лоб от этой херни повылазили. Крышу бы, того и гляди, сорвало.       – Ты гляди, – улыбается медсестра краешком губ. – Чтоб не сорвало. Хотя бы до завтра. А там уж дальше как сам сочтешь нужным.       – А сегодня-то, – решил все же спросить напоследок. – Как мне лучше поступить? А то я уже даже и не уверен...       – А сегодня, – Виола элегантно, почти что отточенным движением, прикрыла глаза. – Ты уже, Максим, и сам лучше знаешь, как поступить. Я это чувствую. Но все же уточню – так, чтобы потом нельзя было сказать, что ты неправильно живешь. А там уж – сообразишь.       Полагаю, не стоит сейчас говорить, что я сейчас был в опасной близости от полной ментальной перегрузки. Не хотел показаться еще большим идиотом.       – Да уж, соображу, – наверное, стоило все же постараться сказать это немного более уверенно. – До свидания, Виола. И, это, спасибо Вам, если уж совсем честно. В который раз меня, дуболома, от ошибок уберегаете…       – Ой, перестань, – машет рукой. – Что ж я, своего любимого помощника на произвол судьбы брошу? Нет уж, не дождешься. Ладно, беги. Один человек за пределами этих стен тебя уж точно сейчас очень сильно ждет.       Ну я и побежал. Словив еще раз напоследок хулиганистый, внимательный и очень мудрый взгляд Виолетты Церновны.       Выйдя из медпункта, я с удовольствием вдохнул свежий лесной воздух. Что у нас сейчас по программе? Ну, во-первых, переодеться. Как-то даже уже самому хочется облачиться в пионерскую форму. Потом – найти Алису. А дальше… А черт его знает, что дальше. Хотя бы весь кавардак в башке в порядок привести. А то огрели сейчас, будто пыльным мешком.       А нужно-то всего было – остановиться буквально на секунду, да взглянуть на все это чутка глубже. А вот не мог. Или не хотел. А зачем, когда и так все хорошо и замечательно? А ведь по итогу это вполне могло стать конечной остановкой. Поезд дальше не идет. Осторожно, двери закрываются. И, если я сейчас окончательно не разберусь, что к чему, если правильный путь не найду, для себя в первую очередь, то все, звиздец. Вот такая вот катавасия получается…       А ведь Высорогов тебя все-таки поимел, Макс, пусть сам об этом и не догадывался. Причем по полной программе. Потому что для решения своих, пусть как бы и совсем не мелких, проблем, ты в очередной раз сам себя опустил на его самый что ни на есть нижеплинтусный уровень. Сравнялся, так сказать. И что ты ему можешь противопоставить в дальнейшем, если потребуется? Снова его страх? Неужели ничего более, окромя своей власти над ним в момент этого страха, и придумать нельзя? И ведь, что самое поганое, он сам заранее готов платить тебе эту цену. Она входит в его понятия, в его систему координат, будь она неладна. К тому же я просто физически не смогу всегда держать таких, как Никанор Иванович в страхе перед собой. Тем более, что на своей поляне, да еще по своим правилам, – они меня как пить дать сделают.       Вашу мать, да что ж у меня за мысли-то в голове…       А на площади лагеря уже формировались группы инопришеленцев. Родители потихоньку подтягивались. Время-то уже почти половина одиннадцатого. Бедная Славя, учитывая, что Ульянка упоминала, что ее предки приедут где-то к полудню, то девушке еще как минимум полтора часа у ворот торчать. Ладно, она умничка, справится. А уж в компании Дэнчика – тем более.       – Макс! – слышу откуда-то издалека.       Смотрю, братья-кибернетики. Пока что еще одни. И, надеюсь, что спешат они по мою душу чисто поинтересоваться насчет моего самочувствия, а не выпытывать, куда могла пропасть их «жидкость для протирки контактов», которую из посторонних видел только я, и которая таинственным образом в этот же вечер пропала.       – Доброе утро, господа, – принялся я играть в наивняка. Уж с этим не должно проблем возникнуть.       – Привет, – поздоровался со мной Шурик, поправив очки. Электроник с улыбкой кивнул. – Как ты? Выписался?       – Как видишь, – киваю. – Сейчас до домика, переодеться. А вы чего тут бродите неприкаянно, родителей ждете?       – В том числе, – а физиономия у старшего кибернетика чего-то резко мрачнеть начала. Нехорошо. Совсем нехорошо. Ну да ладно. Нужно сначала человека послушать, а потом уже выводы делать. – Слушай, Макс, не в службу, а в дружбу, просьба у нас с Серегой одна будет.       И вправду… Просьба, значит. Ну, не будут же они меня помочь найти наглого воришку? Хотя, может их просьба вообще к этому отношения иметь не будет.       – Ну, раз просьба, то чего бы и не выслушать, – жму плечами. – Чего у вас там случилось?       – Да как бы тебе сказать… – мнется Шурик, боязливо оглядываясь по сторонам. – Помнишь, мы у Виолетты Церновны брали… жидкость для протирки контактов? Пропала, представляешь?       Не, все-таки об этом... Знаете, не заулыбаться в этот момент было практически невозможно, с такой жалостью паренек об этом конфузе рассказывал. Хотя, с другой стороны, это даже на руку должно сыграть, если правильно подать:       – Не удержались все-таки?       – Не смешно, Макс, – буркнул Электроник. – Правда сама пропала с концами. Хоть в мистику начинай верить. В ту же девочку-кошку, которая продукты ворует.       – Ладно, сама, так сама, – все же не стоит продолжать на этом акцентировать внимание. На меня не думают, и слава богу. – От меня-то что требуется?       Шурик цепко смотрит мне в глаза, вздыхает и продолжает:       – Можешь у Виолы хотя бы одну бутылку попросить? Нам-то она уж точно больше не даст, а ты все-таки ее доверенное лицо, там уж наверняка что-нибудь, да придумаешь…       Ухмыльнувшись, смотрю направо, где совсем молоденькая светловолосая пионерка что-то увлеченно рассказывает своим родителям. И глаза такие счастливые… Как-то даже тоскливо на душе стало. Хотя умом-то и понимаю, что не из-за чего.       – Придумаю что-нибудь, – причем говорю это не для того, чтобы отвязаться. И правда ведь, стоит.       – Слушай, спасибо тебе большое, – смущается кибернетик. – Это, может, пока время есть, к нам в клуб заскочим? Мы с Серегой тебя чаем напоим. С пряниками.       Чаю мне, врать не буду, сразу же захотелось. Причем с очень-очень большим количеством сахара. Поэтому отказывать пришлось с тяжелым внутренним усилием воли и вполне искренним сожалением. Ну еще и с небольшим укольчиком совести.       – Извини, Сань, – говорю. – Я бы с удовольствием, но не получается. Дела. Мне сейчас еще переодеться надо, потом рыжую где-нибудь постараться выцепить…       – Как знаешь, – кивает Шурик.       – Слушай, Макс, кстати о рыжей, – глаза Электроника уж как-то слишком хитро сейчас засветились. – А правду говорят, кстати, что вы с ней теперь ну, это самое…       И смотрит даже с каким-то неожиданным уважением. Даже послать его как-то расхотелось. Хотя я и так только и успевал, что глазами хлопать. Быстро же слухи в этом лагере ползут… Хотя вот кто источник этих слухов я, в целом, догадывался. Вот и поставил мысленно галочку, с кем обязательно стоит поговорить по возможности.       – Да, мы встречаемся, – спокойно отвечаю я. – А тебе-то, родной мой, что за дело?       – Да нет, нет, – выставляет вперед руки. – Вообще никакого. Так, черт за язык дернул.       – Ну-ну, – хмыкаю и, кивнув кибернетикам на прощание, поскорее отваливаю в сторону нашего с Дэном домика.       А он, родимый, пустовал. Неудивительно, мой друг наверняка за Славкой увязался. Помогать проводить экскурсии для родителей, да и все в таком духе.       Новехонький комплект формы висел на спинке кровати. Черт, а сколько я уже комплектов извел-то? Чувствую, разорится на мне Анна Петровна, а мне потом от нее же в тык и получать.       Переоделся, галстук повязал на руке, глянул на себя в зеркало. Ну прям готов к труду и обороне. Почти. Я никогда не претендовал на лавры идеального пионера. Да и не только пионера, если уж совсем честно. Как человек я тоже весьма и весьма на троечку. Но я такой, какой есть, тут уж ничего не поделаешь. Слегка хамоватый, с чутка завышенной самооценкой, без царя в голове… С темной стороной, без нее… Но это никогда не мешало мне иметь такое качество, как человечность. Обычную, простую человечность. Ведь иначе я просто-напросто не посвятил бы себя ветеринарии, если бы мне действительно не было бы ни до кого дела. А то, что я не вписываюсь в чьи-то шаблоны… Да идите вы лесом! Те, кому я дорог, меня принимают с моими тараканами. Дэнчик. Кристина. Друзья, которых я нашел в этом мистическом лагере. И, конечно же, моя дорогая Алиса. Которую не мешало бы так-то и найти сейчас.       Не спеша, сделал пару длинных, глубоких и медленных затяжек электронкой, потом подумал немного, достал из-под подушки Адамса и вытряхнул оттуда ту самую гневную расписку от Алисы, которую тут же сунул в карман. На удачу. И только потом уже вышел в свет, по пути вставляя наушники. Как раз пока до площади дотопаю, уж успею хотя бы один трек послушать.       «I'm a nation, I'm a million faces formed together, made for elevation…»       О, Скелеты. То, что надо. Даже как-то сразу же легче стало. Да так, что это через некоторое время опять привело меня к разным нехорошим мыслям о некоторых странных особенностях и обстоятельствах человеческого сознания и поведения. В том числе и своего собственного. Просто, куда ни кинь – везде клин. Прямо ступор какой-то. Причем совершенно непреодолимый, ни под каким соусом.       «This is how we rise up! Heavy as a hurricane, louder than a freight train…»       На площади, между тем, творился форменный бардак. Не то, чтобы яблоку было негде упасть, но количество народу было каким-то запредельным. Счастливые пионеры и их родители. Я быстро спрятал наушники и начал выглядывать в этом столпотворении знакомую рыжую макушку с двумя хвостиками.       – Макс! Макс!       О, Антоха ко мне летит. Да не один, а с компанией в виде сравнительно молодой женщины, наверное, чуть старше моего настоящего возраста. Мама. Вот только этого мне еще не хватало. Хотя, мой юный друг и сам выглядел очень-очень взволнованным.       – Хэй, дружище! – растерянно здороваюсь я с пареньком. – А Вы, я так полагаю…       – Екатерина Степановна, мама этого неугомонного молодого человека, – с улыбкой кивает женщина. – Вот и увидела тебя, наконец-то, воочию. Антон мне за утро о тебе уже все уши прожужжал. Все говорил, что подружился с мальчиком из старшего отряда. Я уж, честно говоря, думала, что он придумывает.       – Ну что Вы, – хмурюсь я, заметив смущение мальчика. – Я как-то не замечал за ним подобных склонностей.       – Нет-нет, ты меня, наверное, неправильно понял, – сама уже смутилась Екатерина Степановна. – Я просто видела, как моему сыну тяжело дается общение со сверстниками. А тут аж почти что взрослый молодой человек. Я когда сама ездила в пионерские лагеря, на нас старшие ребята вообще внимания не обращали. Вот и удивилась.       – А, ну, это как повезет, – жму плечами. – У меня старшие ребята были такими же. А мне иногда хотелось в возрасте Антохи какого-нибудь старшего товарища. Вот, я и решил, что ему будет только в радость. Да и мне, собственно, тоже. Антоха прекрасный собеседник. Вы можете гордиться своим сыном, Екатерина Степановна. Он растет хорошим человеком.       – Спасибо, – залилась краской женщина. – Знаешь, я уже вижу, что благодаря тебе многое в характере моего сына изменилось. Пока, правда, не знаю, все ли эти изменения придутся мне по душе…       – Ну, Вы до вечера понаблюдайте, да и набросайте список того и другого, – хмыкаю. – А там уж я посмотрю, что можно сделать.       Екатерина Степановна тихо рассмеялась:       – Непременно. Спасибо, Максим.       – Это я тебе еще с Ульянкой не знакомил, – живо затараторил Антоха. – Она в одном отряде с Максом, хотя ей тринадцать. Он меня с ней и познакомил. Она тоже очень клевая, плавать меня учила…       – Кстати, Антох, – рыжую я, между делом, так нигде и не увидел. – Ты Алису, случайно, не видал?       – Не-а, – отрицательно мотает головой. – Но я могу…       – Не-не, не заморачивайся, – поспешно отвечаю я, хотя даже и не знал, что он там собирался предложить. – Ладно, надо идти. Давай, дружище, увидимся. Екатерина Степановна, рад был с Вами познакомиться.       – Взаимно, – кивает та.       Ладно, допустим. Значит, стоит сходить прогуляться до ворот. Торчать на площади как неприкаянный не вижу резона, да и много времени эта прогулка все равно не займет.       Придумайте уже, наконец, мобильный телефон! Серьезно, я торчу в восьмидесятых уже больше недели, а от отсутствия телефонной связи до сих пор коробит. Это я еще про интернет не вспоминал. Мне-то фиолетово, я от него и в XXI веке не особо зависел, а вот занесло бы сюда какого-нибудь чувака, который без него жить не может. Вот весело бы ему было.       Мимо проходящие родители поглядывали на меня со скепсисом. Ну, еще бы, такой кадр, выражающие явное несогласие с установленными правилами ношения формы. Мелькнула мысль привести себя в порядок, из серии, зачем гусей дразнить, но все же решил оставить как есть. Пошло оно все к неизвестной науке матери.       – Макс? Жеглов? Да быть того не может!       Кого это еще там черт принес? Голос-то явно незнакомый… Поворачиваю голову и вижу здорового парнишку, комплекцией ничуть не меньше Дэна. Разве что глаза голубые. И волосы легкого пшеничного цвета. Ага. И что этой будке от меня понадобилось?       – Знакомы? – спрашиваю, аккуратно отвечая на его протянутую ладонь.       – Забыл что ли? – блондин округляет свои и без того огромные глазищи. – Всесоюзная Олимпиада по биологии! Ты серебро тогда взял…       Так, только не говорите, что он взял золото… Блин, да какая разница вообще, я эту Олимпиаду не писал никогда, чего я в самом-то деле?       – … а я бронзу.       А, ну, ладно, приемлемо... Да блин!       – Точно-точно! – хлопаю себя по лбу, делая вид, что что-то вспоминаю. – Вот ведь голова моя дырявая… Из медпункта просто только сегодня выписался, после небольшого сотряса с соображалкой малясь туго. Да и на лица как-то всегда плохая память была. И какими судьбами тут?       – Слав, ну куда ты вот убежал? – слышу уже куда более знакомый голос. – Я же тебе говорила… О, привет, Максим. Поздравляю с выпиской.       Славка. Идет со стороны административного корпуса. Что характерно, без Дэна. Так, стоп, этот Ален Делон у нас, тогда, получается…       – Хэй, сестренка! – радостно машет тот рукой. – Что, Макс тоже твой пионер?       – И как ты догадался только, – фыркает активистка, буравя парня мрачным взглядом почти одинаковых с ним глаз. – Максим, это мой старший брат, Вячеслав. Ну или просто Слава.       Ба, как интересно получается. Ну прям…       – Да, имя в сокращенном варианте почти как у меня, можешь не шутить на эту тему, – опережает мою мысль Славя. Неужели я становлюсь предсказуемым? – Кстати, у меня вопрос. Откуда вы-то знаете друг друга? Только не говорите, что вы как-то умудрились друг с другом поцапаться, прибью обоих на месте.       – Не-не, мы вместе Олимпиаду писали по биологии, – заулыбался я. – Я серебряный призер, а он бронзовый. Представляешь, как мир тесен? А еще говорят, что Москва – большая деревня.       – Ты серебряный призер Олимпиады по биологии? – да сам в шоке, Славь. – Надо же, ты об этом не упоминал.       – Меня никто и не спрашивал, – жму плечами. – А я, собственно, и не распространялся. Сама знаешь, скромность – мое второе имя. Ладно, где Дэна-то потеряла?       – Да за воротами он, – кивает в их сторону активистка. – Мне просто срочно надо было отойти в админкорпус, так что его там за старшего оставила. Так… Слава, вот вроде уже без пяти минут комсомолец, а усидчивости, как у пионера младшего отряда, если вообще не октябренка! Сказала же – подождите меня все вместе на входе в лагерь. А ты Дениса оставил наедине с моими родителями и, что еще хуже, младшими братьями! Он же там сейчас весь изведется, бедный! Тебя вот наедине с семейством твоей девушки оставить…       – Да ладно тебе, – понуро отзывается Слава. – Он, вроде, нашел с ними общий язык. Батя так ему уже вовсю про «Ленинских соколов» своих рассказывать принялся. Ну, оно и неудивительно, с его-то комплекцией… Хорошего мужика ты себе отхватила, сестренка. Я одобряю.       Покрывшаяся пунцом Славя пробормотала что-то невнятное, махнула рукой и поспешила к воротам. А ее брат, довольный своей фразой, вернулся к моей персоне.       – Слушай, а ты этого, Мартынова-то хорошо знаешь вообще? – спрашивает полушепотом. – Так-то он, вроде, ничего, но… Сам, наверное, все-таки понимаешь, сестренка младшая, все дела. Не хотелось, чтобы с каким-нибудь непонятным типом спуталась.       – Дэн – мой лучший друг, – говорю. – Мы с ним с самого детства вместе. И я с уверенностью могу заявить, что надежнее человека я в своей жизни не встречал.       – Во как… – уважительно кивает Слава. – Что ж, это очень хорошо… Ладно, Макс, рад был тебя встретить. Да и не ожидал, честно говоря. Увидимся?       – Не исключено, – кое-как заставляю себя улыбнуться. Так, хорошо, я так полагаю, что Алисы нет и около ворот. Славя наверняка бы упомянула об этом.       Ну и где ее теперь искать? В принципе, вариантов не то, чтобы много… Музклуб, например. Заодно, кстати, сам добегу до администрации, оценю фронт работ на завтра. Чтоб быть готовым и не офигеть ненароком. Да и на сам корпус погляжу. А то я мимо него-то часто проходил, а вот внимательным взглядом изучить как-то не доводилось.       Как оказалось – ничего особенного. Типовое каменное двухэтажное здание с большими окнами, разве что с нотками пафоса, чтобы сразу видели – для руководства. Над входом в виде яркой красной ленты висит ободряющий лозунг, над самой лентой – такого же цвета флаги. Вдоль дорожки – красивые лавочки, не чета тем, которые вокруг площади стоят. Крыльцо, которое мне предстояло покрасить было сравнительно небольшого размера – лесенка всего-то в три ступеньки. Ну, наверняка еще и чутка стену вокруг двери заставят слегка подкрасить между делом. Высорогов же про фасад в общем говорил, а не только крыльцо. В целом, работы действительно немного, часа за два управлюсь.       Уже разворачиваюсь, как вдруг слышу доносящее из корпуса:       – Молодой человек, подождите! Вы ведь Максим Жеглов, верно?       Господи, да что вам всем от меня надо сегодня? Достали!       – Нет, – раздраженно бросаю я. – Всего лишь удачная имитация.       А порог здания, тем временем, перешагнул совсем уж выбивающийся из общей картины персонаж. Невысокий, чуть лысоватый, сухощавый, в очень аккуратном, я бы даже сказал, что с претензией на элегантность, сером костюме. Светлая, немного в синеву сорочка, темный, неприметный галстук и идеальной, почти немыслимой для местности вокруг, чистоты матовые черные ботинки. Довершали образ узкие продолговатые очки в тонкой металлической оправе.       И не жарко ведь, пижону престарелому...       – Хорошая шутка, – кривит свой узкий, почти что змеиный рот. И смотрит на меня пронзительными зелеными, чуть ли не такими же змеиными глазами. – Знаешь, приятно, когда ожидания совпадают с действительностью. А ты в точности такой, каким мне тебя Лена описывала в своем письме.       – Ле… – запнулся я. – А Вы…       – Конечно, прошу прощения, не представился, – щелкает пальцами. Меня в этот момент по инерции опять дернуло. – Тихонов Сергей Владимирович.       Опаньки. Тут уж я поворачиваюсь всем корпусом. Ну ладно, мужик, по сути, встреча с тобой пришлась весьма и весьма кстати. Хотя немного другие обстоятельства были бы уместнее. Надеюсь, не сильно испортил первое впечатление. Хотя, с другой стороны, пусть тоже понимает, с кем имеет дело.       – Рад знакомству, Сергей Владимирович, – говорю предельно вежливо. – И что же, разрешите поинтересоваться, Лена такого про меня писала?       Он хмыкает, снимает очки, протирает стеклышки такой же аккуратной, как он сам, бархоткой, вынутой из специального футлярчика. Мне бы такую, а то я как-то не озаботился. Хотя, как бы я озаботился, я в клуб выпить ехал, а не вот это все.       – Да ничего такого, на самом деле. Так, что Аленка и Алиса начали тесно общаться с хорошим мальчиком. Описала тебя в двух словах. Например, о твоем глубоком увлечении ветеринарией. Как и довольно остром языке. И мне, признаться, стало весьма любопытно…       Черт, надеюсь, этот костюм не подумал, что я к его младшей клинья подбиваю. А то только этого мне еще не хватало для полного счастья.       – И что же такого любопытного? – спрашиваю сейчас с осторожностью.       Он вздергивает вверх плечи и от этого будто начинает сутулиться.       – Ну как же… Думаю, что любому на моем месте было бы любопытно. Тем более, характер у обеих… не забалуешь, так сказать. Они мало кого к себе подпускают. И уж никогда бы не подумал, что они подружатся с человеком, который на первый взгляд попадает под категорию, так сказать, ботаников. Хотя, вот живешь, и все больше убеждаешься, что не стоит мыслить шаблонами...       И недвусмысленно еще так, почти едва заметно кивает в сторону руки с повязанным на ней напульсником галстуком. Даже как-то волей-неволей, а захотелось спрятать ее за спину.       – Ну, что я могу сказать, – признаться, взгляд его было выдерживать трудновато. Сильный мужик, сразу видно. И умный, чего уж там. – Может, дело в том, что им обеим нужно было понимание. Я ведь тоже, знаете ли, мало кого к себе подпускаю. Можно сказать, что мы родственные души.       – А еще колючки, – улыбается Сергей Владимирович. – Хорошо, если это все правда. Аленка-то еще ребенок совсем, много чего не понимает, а вот Алиса… Она точно не доставляет неудобств?       Где-то в душе вспухает и начинает медленно пронзать все тело густой, неприятный комок беспокойства, и рука непроизвольно тянется к сигарете.       – Простите меня, конечно, за грубость, – говорю. – Но Вам-то какое дело до Алисы? А то ощущение, что Вы переживаете за нее даже больше, чем за родную дочь.       Сергей Владимирович иронично кивает, чуть склонив голову вбок.       – Ну а как же мне не переживать за нее? Не чужой человек все-таки. Приемная дочь, как-никак…       …