октябрь 1944 года
Нью-Йорк был городом бесчисленных противоречий. Сикария любила этот город. Но не за красивые туристические места и небоскребы высотой в милю, а за грязные и нетерпеливые, полные идиотов улицы. Вся привлекательность, по ее мнению, возникала из ужасных моментов. В ее глазах Нью-Йорк был не столько местом, сколько человеком. Он был двуличным: таким блестящим в глазах путешественников, но отталкивающим для местных жителей. Вид города менялся в считанные секунды, и все зависело от того, на какую улицу стоит свернуть. Она могла стоять в одном квартале, где кто-то продавал любые вещи, о которых она только могла подумать, а повернув за угол увидеть реабилитационный центр. Поистине переменчивый. В этом городе также находилось здание, которое она ненавидела больше всего на свете. Штаб-квартира Магического конгресса Соединенных Штатов Америки. При одной мысли о нем ее настроение омрачалось: с этим местом не было связано абсолютно никаких счастливых воспоминаний. МАКУСА был похож на вечно присутствующего дементора, только он был частью ее личности, высасывая частички ее самой. Негатив излучался вокруг него, и единственное, что она могла чувствовать — это презрение и страдание каждый раз, когда он появлялся в ее сознании. И все же — она отдала бы все, чтобы вернуться туда. В данный момент она отдыхала в спальне небольшого мотеля в деревне под названием Хогсмид, за тысячи миль от Нью-Йорка. Отчасти ей было грустно находиться вдали от города, который она любила, но в то же время она была рада оказаться вдали от МАКУСА, несмотря на то, что они, в буквальном смысле слова, были впечатаны в ее кожу и постоянно присутствовали в ее сознании. Она прибыла в Британию всего несколько часов назад. Взяв портключ из Нью-Йорка в Лондон, а оттуда аппарировав в гостиницу, куда ее направили, она провела остаток вечера, ничего не делая. Тратила время впустую. Рано утром Альбус Дамблдор проводит ее из деревни в замок Хогвартс. Она постукивала пальцами по изъеденному термитами деревянному столу, мысленно возвращаясь на цыпочках к своему знакомству с ним. Как и было обещано, Барри Кэмпбелл был там, чтобы познакомить ее с эксцентричным волшебником, о котором она слышала слишком много и в то же время слишком мало. Кэмпбелл, казалось, подпрыгивал от нервозности и волнения, когда его глаза быстро метались между молодой ведьмой и старым волшебником. Когда они пожали друг другу руки, он издал что-то похожее на вздох облегчения. — Приятно познакомиться с вами, мисс Эдвардс, — сказал ей Дамблдор по прибытии. Она секунду раздумывала, прежде чем заговорить. Он не выглядел оскорбленным ее нерешительностью. — До меня дошли интересные слухи о вас, мистер Дамблдор. Волшебник, которого, кажется, ненавидит весь мир, но все же полагается на него. Он звонко рассмеялся, глаза сверкнули. — Очень проницательное наблюдение. — Скажите мне, мистер Дамблдор, — начала она, прислонившись к противоположной стене и внимательно рассматривала его. — Почему именно вы должны стать самым могущественным волшебником в мире, и все же вас выбрали в качестве моего сопровождающего? — У судьбы интересный способ объединять людей, мисс Эдвардс. — это был не настоящий ответ, но она понимала, что если будет давить на него, то, скорее всего, ни к чему не приведет. Он был достаточно умен, чтобы понять любые методы допроса, которые она могла бы применить, поэтому она остановилась на туманной загадке. Больше она ничего не смогла узнать о неуловимом Альбусе Дамблдоре. До нее дошли слухи о том, что он был блестящим манипулятором, поэтому ей нужно было не терять бдительности. Сикария посмотрела на часы на маленьком столе в своей комнате. 1:32. Она вздохнула, встала с кровати и снова начала ходить по комнате. Влажный воздух в комнате, казалось, забивал ее нос, а запах гниющего дерева и старой пыли никак не помогал избавиться от ощущения липкости, которое она испытывала, находясь в комнате. Она произнесла несколько очищающих заклинаний, но ни одно из них не помогло — как будто грязная комната была магически проклята. Дождя не было, и все же она не чувствовала ничего, кроме плесневелой влажности, окутывающей ее легкие. Пройдя еще несколько шагов, она снова села за стол и еще раз просмотрела свои бумаги. Как бы сильно она ни ненавидела МАКУСА, она никогда не стеснялась выкладываться по полной в своих заданиях. Возможно, дело было в ее перфекционизме, который не позволял ей выполнить задание наполовину. Возможно, дело было в том, что ее посадят, если она этого не сделает. В ее жизни не было ничего другого, кроме работы и попыток остаться в живых. У нее было много документов, которые ей дали; некоторые из ее заданий; некоторые возможные цели для допроса; некоторые для адаптации к ее новой личности. Допрос несовершеннолетних без согласия родителей считался незаконным с 1883 года. Допрос любого человека под воздействием зелья правды, магии разума или угрозы пыток был незаконным на протяжении почти всей истории магии. МАКУСА посылала ее на многие задания с участием несовершеннолетних (Она их ровесница, рассуждали они. Это гораздо более оправдано. Какой судья станет обвинять подростка в военных преступлениях?), всегда обещая помилование, если ее поймают. Им было проще, если бы поймали ведьму того же возраста, что и ее цели, а не других авроров, которым было за двадцать. По правде говоря, им также не разрешалось прибегать к помощи лиц без согласия или к несовершеннолетним (именно тогда её и "завербовали"), поэтому она не особенно удивилась, когда они попросили её нарушить для них международный закон. Правление Гриндельвальда, казалось, принесло много нарушений правил ради «высшего блага». Это отлично работало (для МАКУСА, но не для её совести), пока её не поймал французский аврор, который не поверил, что она агент МАКУСА, пока глава Департамента магического правопорядка не приехал за ней в парижскую тюрьму. Это был как первый, так и последний раз, когда Сикария видела его. Она просидела во французской камере три дня, забавляясь мыслью о том, что они могут просто оставить ее там, но испытала одновременно облегчение и раздражение, когда чиновник пришел ей на помощь. Она потерла глаза и отодвинула верхнюю страницу досье в сторону. Сикария просмотрела описание социальной жизни школы и перечитала биографии всех учителей. Армандо Диппет, Галатея Вилкост, Джеральдин Глинда, Селена Сильва, Гораций Слизнорт... Глава Слизерина: Гораций Слизнорт. Меня определят на Слизерин, — подумала она, снова вспоминая свой разговор с Дамблдором. — Есть какая-то конкретная причина, по которой я должна быть на Слизерине? — спросила она, глядя на имя. Она работала с несколькими европейскими агентами, прибывшими из Хогвартса, и большинство из них гордились системой факультетов. Слизеринцы, которых она встречала, были очень надменными и часто нарушали правила, чтобы выполнить задания. Некоторое время она думала, что если бы она училась в Хогвартсе, то была бы слизеринкой, но поняла, что предпочитает находить лазейки, чем открыто игнорировать правила (как ей сказали, это черта Когтеврана). Она задала этот вопрос Дамблдору, но Барри ответил. — Самая высокая концентрация чистокровных — на Слизерине. Именно на этих студентов вы должны... ориентироваться. — он хорошо скрывал свое отвращение. Он был гриффиндорцем (он сказал ей об этом с гордостью). По мнению Сикарии, соперничество между факультетами не имело никакого значения. Все ходили в одну школу, так из-за чего было ссориться? Не было ничего, что можно было бы выиграть. — Выглядит немного предвзято, разве нет? — ее тон не был насмешливым, как обычно, а был наполнен искренним непониманием. — Основатель этого дома, Салазар Слизерин, верил в превосходство чистокровных, поэтому он был склонен принимать в основном чистокровных и тех, кто соответствовал его требованиям. Хитрость, амбиции, лидерство. — она была почти ошеломлена. Повернувшись к Дамблдору и осознав, что Британия гораздо менее прогрессивна, чем упрямо консервативная Америка, она спросила: — В какой школе вы работаете? Молодая ведьма снова вздохнула, просматривая сотни бумаг, которые она заучивала несколько раз (с помощью зелья памяти). Она чувствовала себя немного беспокойно, но было уже далеко за полночь, и она надеялась немного поспать. В ее запасах не было места для снотворного зелья без сновидений (все место занимали оборотное зелье, веритасерум, успокаивающие зелье и энергетические зелья). Она остановилась на нескольких «праздничных» строках. Конечно, Сикария знала, что это не поможет ей заснуть, но уж точно поднимет настроение. Не обманывай себя, — усмехнулась она. Она редко принимала алкоголь, когда была в депрессии. Иначе девушке пришлось бы признать, что это помогает справиться. На данный момент это было ее последнее «ура». Еще одна ночь, чтобы устроить небольшой хаос, прежде чем ей придется отложить свои личные желания и побуждения на неопределенное время. Она быстро нарисовала защитную руну на двери, наблюдая, как она светится красным и исчезает в стене. Таким образом, она оказалась запертой в грязной комнате (у нее часто возникали мысли погулять), потому что заблудиться в незнакомой деревне — не лучший способ начать задание. И это дали мне? — презрительно подумала она, принюхиваясь. Знакомое жужжание щекотало где-то в задней части носа. Ее тошнило от жалости к себе. Сикария подумала, не будет ли это ее последней фразой, пока она не покинет замок. Нет, она была уверена в этом, но время беспокоиться об этом придет позже. Уткнувшись лбом в стол, она попыталась представить себе шум машин и разговоры людей, как в Нью-Йорке, но пронзительную тишину улицы Хогсмида за окном было невозможно игнорировать. Ее никогда не раздражало беззвучие, но здесь оно было именно таким. Не поднимая головы, она применила очищающие чары, чтобы убрать оставшееся, и еще одно, чтобы вернуть все в сумку. Так резко встав, что даже кровь хлынула в голову, она начала ходить по комнате, ища, чем бы заняться и чувствуя, как ее начинает распирать. Что делать, что делать?***
Сикария проснулась от громкого стука в дверь и приглушенного голоса: — Мисс Эдвардс! Вы там живы? — она застонала, приподняв голову со стола, на котором, она не помнила, как заснула. — Одну минуту. — Как я заснула? Разве это дерьмо не заставляет сердце биться быстрее? Когда она встала со стула, спина ужасно болела. Быстро наложив очищающие чары на лицо, чтобы не казалось, что она спит (хотя это было вполне очевидно: на щеке были морщины), она применила еще одно заклинание так тихо, как только могла, чтобы навести порядок в комнате и вернуть все свои вещи в свою расширенную сумку. Бросив беглый взгляд в окно, она увидела, что солнце едва поднялось над горизонтом. Ее глаза прищурились, когда зрение начало привыкать к свету. Она открыла дверь, нахмурившись, и увидела Альбуса Дамблдора, который приветливо смотрел на нее. — Ах! — его поведение было неестественно веселым для такого раннего утра. — Я боялся, что одна из тварей этого мотеля захватила вас ночью. — но увидев ее потрясенное выражение лица, он быстро пояснил: — Я просто пошутил. — Хорошо, — сказала она, открывая дверь в знак того, чтобы он вошел внутрь. На секунду он оглядел комнату, как будто что-то искал. Она узнала это изучающее выражение, но на этот раз оно не сопровождалось выражением отвращения или жалости. Ее глаза следили за его взглядом, переходя в разные точки комнаты. Она прочистила горло, и его взгляд вернулся к ней. — Ну, тогда нам пора идти. — его тон был таким же легким, как и всегда, наполненным той же веселостью, что и в любой другой ситуации. Сикария удивилась, как кто-то может быть таким позитивным (или, по крайней мере, достаточно убедительным) с утра пораньше. Не говоря ему ни слова, она схватила с кровати свою сумку и последовала за Дамблдором. Если бы ее сумка не была размером с кошелек, он бы предложил понести ее за нее, но не факт, что она бы ему позволила. Интерьер гостиницы, как и бара, были настолько же отвратительны, как и комната. При свете она изучила помещение получше, заметив, что в баре уже сидят люди, хотя время завтрака еще не наступило. Постояльцы в холле бара расступались перед Дамблдором, как Красное море. Деревянные полы скрипели и стонали под тяжестью примерно тридцати человек, которые смотрели на двух проходящих мимо. — Доброе утро! — сказал Дамблдор, не объясняя присутствие Сикарии. В Хогсмиде были ужасные мощеные дороги, которые, казалось, не обновлялись со времен феодалов. Сикария с горечью сравнивала каждый аспект этого города со своим родным, хотя это не делало ее счастливее. Разница между Англией и Америкой была несколько разительной, даже после того, как она провела все свои исследования культуры и социальных особенностей этой среды. Когда в поле зрения появился замок, она была потрясена. Конечно, она видела фотографии, но они не шли ни в какое сравнение с тем, как было на самом деле. Весь пейзаж словно сошел с картины: безоблачное небо, пики башен, зазубренный край скалы, на которой стояло здание, озеро под ним и глубокий лес, который каким-то образом умудрялся казаться темным даже при ярком солнечном свете. Карта и план этажей, которые она запомнила, всплыли в ее сознании, и она отметила несколько мест замка, которые она могла видеть снаружи. Вот северная башня, восточное крыло, кабинет профессоров, кабинет директора, башня Гриффиндора... Прогулка до замка ничуть не была молчаливой, хотя ей хотелось бы, чтобы это было так. Дамблдор оживленно рассказывал о территории и преподавателях, а Сикария мысленно отметила то, что он сказал, но что не вошло в отчет, который ей дали. Небольшие крупицы информации, большинство из которых были бы несущественными, но могли бы оказаться полезными для нее. Когда они пересекли железные ворота и прошли через магические заслоны (Дамблдор не ответил, когда она спросила о свойствах заслонов Хогвартса), она начала замечать студентов, рассеянных по всей территории. Многие из них обратили к ней вопросительные взгляды, и она нахмурилась. — Здравствуйте, профессор, — сказала черноволосая девушка, но ее взгляд был устремлен на Сикарию. — Добрый день, мисс Арсова, — сказал он, ничуть не выглядя оскорбленным. — Это Катерина Арсова. Она староста в этом году. Сикария кивнула, но ничего не сказала. Дамблдор продолжил идти, не объясняя Арсовой причины присутствия Сикарии. Она последовала за ним. Немногие махали руками и здоровались с профессором, но никто не осмелился спросить, кто она такая, хотя пристальные взгляды не остались незамеченными никем. Она подумала о том, что сказал бы Дамблдор, если бы кто-то спросил о ее личности. Скорее всего, правду. На этот раз ее куратор в МАКУСА не дал ей вымышленного имени. У нее не было другого имени — она была просто Сикарией Эдвардс, американкой. Очень смелый выбор, по мнению Сикарии, но опять же — ее мнение не имело почти никакого значения. По дороге к замку они прошли мимо нескольких групп студентов. Некоторые особенно привлекли ее внимание. Одна из них — группа мальчиков, все они были в зеленых галстуках, и их глаза, казалось, устремились на Дамблдора (и, соответственно, на Сикарию), как только они попали в поле их зрения. Они находились на расстоянии добрых пятидесяти футов, но это не помешало паре заметить их подозрительные и недоверчивые взгляды. — Похоже, вы не очень нравитесь этому юноше, — пробормотала она Дамблдору, но не изменила зрительного контакта, чтобы не показалось, что она обращается к нему. Один парень выделялся в группе; выражение его лица было спокойным, но язык его тела был одновременно враждебным и вопросительным, не похожим ни на кого из тех, кто видел эту пару. Сикария медленно огляделась. От него исходила особенно тревожная аура. От всех них. Ее взгляд остановился на парне рядом с ним, которого она узнала по имени. Адонис Джошуа Розье. Перед ее глазами промелькнуло видение его тети, Винды Розье, и она подавила дрожь. Он был важным человеком, но она не хотела иметь с ним ничего общего, если он был похож на остальных членов своей семьи. Их взгляды встретились, он посмотрел на нее с любопытством, но с гораздо меньшей враждебностью, чем другой юноша. Она повернула голову обратно к замку. — Ой, разве ты не наблюдательна? — сказал ей Дамблдор, не пытаясь скрыть тот факт, что он разговаривает с ней. Они, конечно, заметили, но это не имело значения. Сикария не привыкла к тому, что ей не нужно скрывать или просчитывать каждое свое действие. Никто из студентов не будет искать шпиона; она могла немного расслабиться, вести себя нормально. Но что значит нормально? — Есть ли какая-то особая причина, мистер Дамблдор? — Вы скоро с ним познакомитесь. Думаю, вы поймете, почему. — Дамблдор мастерски уклонился от ответа на многие из ее вопросов. Сикарии показалось странным, что профессор испытывает какое-то личное соперничество к студенту, но она смирилась с этим — она не могла заставить его отвечать на то, на что он не хотел. Возможно, у англичан просто странные межличностные отношения. Она сделала мысленную пометку впредь называть его профессором в присутствии других людей. Сикарии было трудно скрыть свое восхищение, когда она вошла в большой замок. Высокие потолки и старинная архитектура сделали все это таким захватывающим. Она обратила внимание на самые высокие башни и самые крутые лестницы. Она никогда не была в таком старом и огромном здании. В Нью-Йорке трудно было встретить подобное искусство, учитывая, что город был на несколько сотен лет моложе страны, в которой они сейчас находились. Современность была прекрасна, но существовал определенный тип магии, который излучали анахроничные предметы — вещи, которые выглядели так, будто принадлежали к другому периоду времени. Движущиеся картины и статуи, казалось, рассказывали какую-то историю. Некоторые из них были снабжены именами, а некоторые выкрикивали факты о себе, когда проходили мимо них. Если бы она не потратила последние несколько дней на заучивание карты (за исключением меняющихся лестниц), она была бы гораздо более напряженной, чем сейчас. Но она знала самый быстрый путь к выходу из замка из их текущего местоположения. — Напомните мне еще раз о вашей личности, мисс Эдвардс. — это было сказано тоном непринужденной беседы, но она поняла, что это проверка. Она закатила глаза — неужели он считает ее глупой? — Сикария Эдвардс, ранее обучалась на дому, но после смерти родителей посещаю Хогвартс. Я жила с тетей в маленьком городке к северу от Саутгемптона, и сейчас заканчиваю последний год обучения здесь перед возвращением в Соединенные Штаты. — чем ближе ложь к правде, тем более правдоподобной она была. Единственная проблема заключалась в том, что история, которую рассказала ей Эйлин Вота, нисколько не была правдоподобной. Она была невероятно подозрительной и ничего не могла сделать, кроме как привлечь к ней еще больше внимания. — Отлично. А как получилось, что мы знакомы? — Вы были близким другом моих родителей, — добавила она, когда они подошли к каменной горгулье, загораживающей лестницу. — Я уже рассказал об этом Армандо — директору Диппету, так что он не должен задавать много вопросов. Когда он наденет шляпу на вашу голову, просто попросите, чтобы вы попали в Слизерин, и он отправит вас туда. Я верю в ваши способности, мисс Эдвардс, и я знаю, что это может показаться устаревшим, но ваше задание может оказаться очень важным, — сказал он ей более серьезным тоном, чем когда-либо. Он быстро вернулся к своему обычному веселому поведению и произнес то, что, по мнению Сикарии, было паролем к кабинету Диппета: — Дионис Олимпийский. — И последнее, — сказал он прямо у дверей кабинета. Казалось, он раздумывал, стоит ли ему говорить то, что он обдумывал, или нет. — Я знаю, насколько хорошо вы умеете контролировать свои эмоции на работе, и я всегда буду готов предоставить вам альтернативу, если потребуется. — она не могла сказать, подразумевал ли он то, что она подумала, но решила не отвечать. Она лениво приподняла бровь. После проб и ошибок Сикария пришла к выводу, что лучше не вступать в разговор, когда люди поднимают эту тему. Он не обиделся на ее молчание, еще раз проверил (неудачно) ее легилименцию, а затем постучал в дверь. После приглушенного «Войдите!» Дамблдор и Сикария вошли в кабинет как раз в тот момент, когда директор отправил сову. Она подавила возражение по поводу неэффективности и вместо этого подарила директору Армандо Диппету нежную улыбку. — Ах, мисс Эдвардс! Как приятно наконец-то познакомиться с вами! — Диппет приветствовал ее с большой пышностью. Это был добрый, хотя и ненужный жест: он вскинул руки вверх, и из кончиков его пальцев посыпались маленькие искры. Этот жест напомнил ей маггловских фокусников (она видела афиши их представлений). Он дополнял блестящую ткань его темно-пурпурной мантии. — Не обращайте на меня внимания, я только послал записку старосте. Входите! Садитесь, садитесь! — Мне очень приятно, директор. Я благодарю вас за то, что вы позволили мне посещать школу в столь короткий срок, — ее новый образ сироты, пострадавший от войны, был прочно установлен. На стенах за столом Диппета висели сотни портретов, которые смотрели на нее с надменным безразличием. Она предположила, что, скорее всего, они никогда не думали, что наступит день, когда американка ступит на порог школы чародейства и волшебства Хогвартс. — Конечно, мисс Эдвардс. Я бы никогда не позволил молодому уму остаться необразованным из-за глупых обстоятельств. А теперь давайте перейдем к делу, — Сикария не назвала бы войну «глупым обстоятельством», но она приветствовала способность Диппета признать и одновременно уклониться от этой темы. Следующие несколько минут были потрачены на то, чтобы задать различные вопросы: Диппет — об Америке, а Сикария — о школе. Она задала множество вопросов, на некоторые из которых уже знала ответ. Он объяснил ей многие правила, действующие в кампусе, и она мысленно отметила, что некоторые из них ей придется обходить лазейкой. В середине его рассказа она задалась вопросом, почему МАКУСА «доверяет» Дамблдору настолько, что знает о ее задании, а не директору школы. Она добавила это в список вопросов, на которые надеялась найти ответы в ближайшем будущем. Церемония распределения прошла довольно просто («Я желаю только одного — побольше времени, чтобы исследовать глубины вашего разума. Такое безрассудство и креативность — вы изобретаете новые способы уничтожить себя. Вы были бы идеальным слизеринцем. Я вижу, возможно, сейчас Когтевран, но с потенциалом превратиться в Слизерин. Темное сияние, которым не многие умеют пользоваться. О да, вы выживете на Слизерине; некоторые не обладают тем талантом, который необходим, чтобы идти в ногу со змеями, даже если вы сосредоточены на двух задачах одновременно. Трудно, очень трудно. Но, увы, кто я такая, чтобы удержать вас от того, что вам нужно, чтобы преуспеть в вашей задаче? Вы должны быть на Слизерине!»), а затем Диппет высказал свои последние замечания. Шляпа узнала о задаче еще до того, как она попросила определить ее в Слизерин. Она так и не поняла, какая магия питает ее. Армандо Диппет, — подумала она. Она начала мысленно исследовать его характер, подобно тому, как это делается с вымышленными персонажами. Добрый, слегка самоуверенный, смотрит на Дамблдора в поисках одобрения, слеп к убеждению, с хмурым носом, толстыми очками, подразумевающие почти слепоту (вероятно, из-за неправильно наложенного проклятия), левша, рост от пяти футов десяти до шести футов одного... — Теперь, когда все в порядке, — сказал Диппет. — Я вызову старосту, чтобы он проводил вас в общежитие. Завтра он проводит вас в кабинет профессора Слизнорта, чтобы получить ваше расписание. — она молилась, чтобы Дамблдор не добавил ей ничего слишком сложного. Ей нужно будет направить свою энергию на другие вещи, а не на школьную работу, которую она могла бы делать в четырнадцать лет. — Том, — крикнул он в направлении стены позади них. Если бы Сикария не придумала ничего лучше, она бы сказала, что он почти нежно посмотрел на дверь. Ей стало интересно, являются ли причудливые отношения между учителем и учеником характерной чертой британской культуры. Раздался негромкий стук, а затем распахнулась дверь со звонким скрипом. Вошел тот самый парень, которого она видела на территории ранее, со скрещенными за спиной руками и очаровательной улыбкой. Глаза Сикарии подозрительно сузились, но она успела опомниться, чтобы не выдать себя. Это не мог быть тот самый парень, который всего час назад или около того подглядывал за ней. Он так отличался от себя минутами ранее — как будто кто-то поместил в его тело другого человека. Рост от шести футов до шести футов четырех, жесткая осанка, внушительный, искусственный, легилимент, не внушающий доверия... Том – так его называл Диппет. Использование первого имени указывает на близость. — Чем могу быть полезен, директор Диппет? — его голос не был похож ни на что, что она могла бы описать, но он прекрасно подходил ему. Он напомнил ей себя; его легкое переключение между людьми, несомненно, означало, что что-то в нем было неискренним. Что-то в нем было не таким, каким его представляли. Точно, точно. Никаких отвлечений. Никакого личного любопытства. Только работа. Люди были сложными. Если бы она останавливалась, чтобы изучить каждого человека, который ее заинтересовал, она бы потратила всю свою жизнь, пытаясь понять людей таким образом, который не может быть объяснен наукой. — Я пробуду здесь девять долбаных месяцев, — поняла она. А пока у меня есть право на небольшое личное развлечение. — Это наш староста, Том Реддл. Том, познакомься с Сикарией Эдвардс. Их глаза встретились.