ноябрь 1944 года
Все следующие дни были пыткой. Физически, умственно и эмоционально. Как бы ни болело ее тело, в ту ночь она не сомкнула глаз. Она была слишком занята мыслями о том, что все построенные дружеские отношения были разрушены в считанные минуты. Она приняла еще зелья, чтобы ее руки перестали дрожать. Тебе нужно в Больничное крыло. Она послала Редукто в свой шкаф, разнеся его в клочья от злости. Я ненавижу МАКУСА, это их вина. Сикария сидела возле окна и смотрела на замерзающее озеро. Она долго думала о событиях вечера и о том, как они повлияют на будущее. Она язвительно усмехнулась про себя. Ее будущее. Она сама виновата в том, что привязалась к людям, которые забудут о ней через несколько месяцев, как только МАКУСА вытащит ее. Она не могла позволить себе эмоционально привязываться. Она должна была защитить их, а для этого — ей нужно защитить себя. Было бы лучше, если бы они никогда не встретились. Решение не рассказывать Дамблдору обо всем этом было быстрым и легким. Сикария не знала, как он отреагирует, и быстро поняла — она не хочет этого знать. Как бы она ни ненавидела Реддла, донос на него — это не та месть, которой она хотела. Тебе не нужна месть. Ты профессионал, перестань вести себя как ребенок. Она послала еще одно Редукто в свою кровать, затем в дверь ванной, а потом в стену над комодом. Почему я не могу побыть гребаным ребенком? Почему все в этой школе должны мучить меня? Слезы разочарования катились по ее лицу, и все, чего она хотела, это биться головой о стену, пока череп не треснет и она не истечет кровью. Подобный эмоциональный всплеск мог привести только к еще одному психиатрическому обследованию, а ей не нужен был врач, чтобы сказать, что с ней не так. Она и так знала. Прижавшись головой к стеклу, взмахнула палочкой и восстановила все повреждения. Как будто ничего и не было. Она снова пообещала себе, что больше не будет никаких промахов. Но она снова ошиблась.***
Прошло два дня после инцидента, когда ее наконец осенило. В эти дни она постоянно пила успокоительные и энергетические зелья, чтобы продержаться весь день. Ее ухудшающееся состояние затрудняло работу. Ее память становилась нестабильной и она постоянно забывала наложить на себя чары, чтобы не выглядеть как ходячий труп. Профессор Сильва посоветовал ей отправиться в Больничное крыло: — Вы похожи на смерть, мисс Эдвардс. Это портит ауру моей теплицы. Но у нее были дела поважнее. Что бы с ней ни было, это рано или поздно пройдет, а пока она с этим справится. — Ты в порядке, Эдвардс? — шепнул ей Розье, когда Сильва выпроваживал их из класса. Она проигнорировала его. Она знала, что случилось. Но не могла признаться себе в этом. Это пройдет через несколько дней, так было всегда. Сикария умудрялась избегать каждого из мальчиков вне уроков, и не без их стараний. Она не знала, как ей реагировать на подобное, кроме как отдалиться от них. Она должна держаться подальше, пока не сможет понять что делать, но каждый раз, когда пыталась думать, возникало слишком много лишних мыслей и они сбивали ее с толку. Она прибегала к дезиллюминационным чарам, чтобы заставить их оставить ее в покое и перестать приставать к ней с извинениями. Почему они извиняются? В свободное время, без друзей, у нее было время только на исследования и планирование, хотя она и должна была работать над заданием МАКУСЫ, один вопрос мучил ее. Но она не могла сосредоточиться на нем, даже если бы попыталась. Почему не было никаких физических эффектов? По их реакции было ясно, что они знали, что их ждет. Сикария думала, что, может быть, они вчетвером приняли зелье, чтобы ничего не чувствовать. Она перебрала все обезболивающие зелья, которые смогла найти, но так ничего и не нашла. Никаких чар, зелий, магических предметов или рун. Чего-то не хватало. Она вспомнила о диагностике, и ее осенило: следы темной магии. Она практически бегом бросилась в библиотеку и пролистала восемь книг, прежде чем нашла то, что искала. Ее зелья уже начали действовать, но от всех этих движений и размышлений к горлу подступала желчь. Она наложила на себя охлаждающие чары, пока читала, чтобы не вспотеть. Чары «Не чувствуй зла». Ее глаза пробежались по описанию заклинания, и с каждой строчкой ее гнев возрастал. В голове зазвенели тревожные колокольчики, а в ушах раздался звон. Как бы ей ни было плохо, ее охватила волна облегчения. Они пострадали не из-за нее, а Реддл не настолько болен, чтобы мучить своих друзей. Это была просто ложь. Однако облегчение быстро сменилось яростью. Они позволяли ей погрязнуть в чувстве вины в течение нескольких дней и все еще ничего не сказали. Прежде чем она поняла, что делает, она направилась в гостиную, где они сидели и о чем-то разговаривали, но Сикария прервала их, не будучи настроена на вежливость. Успокойся, не плачь. Успокойся, не…. — Мне нужно поговорить с вами четырьмя, — сказала она им, полностью игнорируя Реддла. Он наблюдал за ней, анализируя ее язык тела. Она не пыталась скрыть свой гнев, и, конечно, вся гостиная могла это почувствовать. — Ты должна знать, что они вернутся и расскажут мне все, что ты им скажешь, да? — Заткнись, Реддл, — прошипел Нотт сквозь стиснутые зубы. Он проигнорировал Нотта и уставился на нее, ожидая ответа, но что его раздражало и разочаровывало, когда она лишь смотрела на него. Никаких эмоций, ничего. Лишь пустой взгляд, только чтобы дать понять, что она его услышала. Он вгляделся в ее внешность и был... удивлен тем, что увидел. Ее глаза были впалыми, под глазами были мешки. Ее кожа выглядела липкой и бледной. Что, черт возьми, с ней не так? Его друзья бросали на него злобные взгляды, но он не обращал на это внимания. Он только смотрел на нее. Затем четверо парней и американская ведьма вышли из гостиной. Она стояла перед ними, сжимая в руке вырванную страницу книги. Сикария смотрела им в глаза, ожидая. Ее взгляд путешествовал по всем, рассматривая их. Они все смотрели на нее в ответ, оценивая её состояние. Обычно она была оживленной, хоть и настороженной, но сейчас она выглядела как труп. Она слегка дрожала, но они неправильно истолковали это как ярость. Лестрейндж первым набрался смелости. — Ты больна, Сикария? — Не называй меня так, — прошипела она. Сикария была вне себя от ярости и была рада, что оставила свою палочку в комнате, потому что не знала, сможет ли она сейчас контролировать себя. Его лицо вытянулось. — Почему? Мы же друзья, помнишь? — сказал он. Малфой вздохнул и оттолкнулся от стены, к которой прислонился. — Слушай, я понимаю, почему ты злишься на него, но мы ничего не сделали. Никто из нас не злится на тебя за то, что ты позволила нам… — Как ты смеешь? — недоверчиво сказала она. — Теперь нет смысла лгать. — Что ты... — Прочти это, — она протянула руку, держащую свернутую страницу книги. — Продолжайте. И после этого, я уверена, вы поймете, почему я надеюсь больше никогда не слышать вас, — она не это имела в виду. Они знали, что она не это имела в виду. Но она должна была убрать их прочь; еще один промах, и МАКУСА может приехать сюда в любую минуту, уничтожив память о ней у всех, с кем она контактировала. — Эдвардс, что ты... — Прочитай это, — шипела она, пихая бумагу в руки Малфоя. Он развернул ее и побледнел. Она внимательно наблюдала за его реакцией и поняла, что была права. — Вслух, Малфой. Или ты стал неграмотным из-за своей вины? Остальные трое подошли к нему, чтобы посмотреть на пергамент, но он начал читать раньше, чем они успели заметить. — ...заклинания, воспроизводящие последствия пыток для постороннего наблюдателя, жертвы или самого заклинателя. Например, проклятие «Не чувствуй зла» позволяет наблюдателю от третьего лица испытать последствия проклятия Круцио, но жертва не испытывает ни боли, ни физических последствий. Она рассмеялась над их реакциями. — Вы можете представить мое удивление. Вы чувствуете хотя бы часть той вины, которую испытываю я? Лестрейндж все еще не мог ничего сказать. Она смотрела ему в глаза, ожидая, что он скажет, но он так и не заговорил. Вместо него заговорил Нотт. — Как ты... — Вы все принимаете меня за дуру? Я провела диагностику, чтобы убедиться, что он не вызвал внутреннего кровотечения, но обнаружила, что никаких физических последствий не было, только затянувшиеся следы темной магии. Я была слишком занята, чтобы сосредоточиться на этом, но за те дни, что я провела, терзаясь чувством вины, я поняла, что что-то было не так во всей этой ситуации. Она выглядела безумно. Это пугало их. Она выглядела так, будто была на грани безумия, будто в любой момент могла сорваться и прыгнуть с астрономической башни. Розье начал умолять. — Мне жаль, хорошо? Мне очень, очень жаль, но... — Было еще кое-что… — прервала она его. Сикария не могла слушать его извинения, отчаяние в его голосе заставляло ее забыть о случившемся, но она не могла. Она не могла оступиться снова, иначе она поставит под угрозу все их жизни. — Постоянные извинения. Эти дни я только и задавалась вопросом: «За что они передо мной извиняются?». — Что ты хочешь, чтобы мы сделали? Как нам все исправить, Эдвардс? — с раздражением спросил Малфой. Он мог сколько угодно притворяться, что она ему не нравится, но то, что она злится на них, было мучительно. Что было такого в этой девушке, которая так идеально вписывалась в их дружескую компанию, что мысль о ее скорой потере сводила их всех с ума? Она покачала головой. — Этого не исправить. Вы все — кучка змей, и я не собираюсь снова ставить себя в такую ситуацию, — она почувствовала, как ее нутро сжалось, когда она сказала эти слова, но она должна была сделать это. Я спасаю их жизни. Не расстраивайся. Они будут ненавидеть тебя, но, по крайней мере, они будут живы. Ты спасаешь их. Нотт энергично покачал головой. — Нет, он больше не будет пытаться сделать ничего подобного. Это было неудачно, и он не будет делать то же самое дважды. — Неудачно? — повторила она. — Не неправильно. Не опасно. Не безрассудно, не иррационально, не неэтично. Неудачно. — Просто он такой. Он всегда был... — Мне все равно, — сказала она. — Мне все равно, потому что я не знаю его. И я не знаю никого из вас тоже. Спокойной ночи. Она отвернулась и направилась к двери в подземелье, но прежде чем она успела открыть ее, голос Нотта окликнул ее. В его голове пронеслись мысли о том, что он мог бы сказать ей, чтобы заставить ее остаться, хотя бы на мгновение дольше. Ему нужно было дать себе время подумать. — Ты такая же, как он. Ты лжешь и манипулируешь так же, как он, и твоя совесть ненавидит тебя за это. Нотт всегда был стратегом. Он пытался спровоцировать ее. — Ни на секунду не притворяйся, что дело в моей совести, — ее глаза закрылись, и она резко выдохнула, прежде чем повернуться назад. Контролируй себя. Оставайся рациональной. Лги. — Спровоцировать меня на спор не получится. Когда я лгу, это происходит по необходимости. Я не лгу ради себя. Вам никогда не приходило в голову, что, возможно, я лгу, чтобы защитить других людей? Вы ведь знаете, кто убил моих родителей? — она проглотила ощущение истерики. В этом утверждении было слишком много правды, но она должна была заставить их бояться быть рядом с ней. Это было единственное, что могло разлучить их. Это не сработало. — Когда я лгу, я никому не причиняю вреда. Когда я манипулирую, я никому не причиняю вреда и не притворяюсь, что причиняю. Я совсем не такая, как он. Она смотрела им в глаза, а они молчали. Это было еще одно затянувшееся молчание между ними, но она чувствовала, что они все еще держатся на волоске. Все еще оставалась слабая надежда, что это можно исправить. Эмоции и рациональность не сочетаются. Если думать эмоциями или пытаться угадать эмоциональные реакции других людей, то всегда ошибешься. Люди — непредсказуемые существа, и они созданы для того, чтобы действовать на основе инстинктов. Сикария всю жизнь подавляла свои эмоции и инстинкты, что сделало ее прагматичной женщиной. Как получилось, что группа из пяти парней-подростков сделала достаточно, чтобы полностью разрушить возведенные ею барьеры? Она не могла позволить этому случиться снова, чтобы спасти их и спасти себя. Не то чтобы она заботилась о себе. Скажи это, говорил ей разум. Сделай так, чтобы они не захотели вернуться. Она не могла. Она надеялась, что этого будет достаточно. Но это было не так. И она это знала. Она еще раз посмотрела в глаза Лестрейнджу. Он еще не произнес ни слова, но его глаза говорили достаточно. В конце концов, он поговорит с ней, но сейчас не время. Она заставила себя не оборачиваться и не смотреть на них снова. Вместо этого она пошла по коридору так быстро, как только могла. Она не знала, куда идет, просто поворачивала за углы, пока не оказалась во дворе. Шел дождь, и она села, глядя на луну. Это будет ее последний эмоциональный всплеск. Так и должно быть. Ей нужно было собрать воедино кусочки своей решимости. У тебя есть работа. Повзрослей и стань профессионалом. Война не прекратилась, потому что ты решила, что хочешь снова стать ребенком. Этой ночью она снова не спала. Рациональная Сикария была бы расстроена тем, что не разорвала дружбу полностью, но человечная Сикария цеплялась за эту маленькую связь всеми силами. Она была зависима от нее, и ломка будет более болезненной, чем наркотическая, которую она переживала сейчас. Четверо парней еще немного постояли в коридоре. Лестрейндж был первым, кто резко распахнул дверь подземелья. Реддл был на прежнем месте, наблюдая, как его друг проносится через гостиную. Остальные трое последовали за ним, выглядя такими же подавленными, но не такими злыми. — Лестрейндж, — позвал Реддл. Он остановился, казалось, борясь с самим собой, затем бросил на Реддла злобный взгляд и продолжил путь по коридору к своей комнате. Лестрейндж никогда не игнорировал Реддла. Что-то случилось. Он повернулся к остальным троим. — Что, черт возьми, с ним не так? Розье провел руками по волосам. — Она знает. — Что? — спросил Реддл. Что она знает? Неожиданно Малфой первым выместил свою злость. Он повернулся и вложил страницу книги в руки Реддла с тем же разочарованием, с каким Эдвардс поступила с ним. Реддл посмотрел на него, гнев начал разгораться в его глазах. Его друзья никогда не обращались с ним так, и он поступал гораздо хуже, чем сейчас. Что? Что она с ними сделала? Реддл стиснул зубы, собираясь пригрозить другу, но Малфой опередил его. — Я же говорил тебе, что это не сработает, не так ли? Я говорил тебе, что она все выяснит. Я говорил тебе, что это худший план, в который ты когда-либо втягивал нас, — Малфой говорил довольно громко, и это начало привлекать внимание в комнате. Никто не разговаривал с Реддлом таким образом, особенно его друзья. — Ты устраиваешь сцену, Малфой. Что за... — Прочти это, — Реддл смотрел на своих друзей, гадая, что могло заставить их так себя вести. Что такого особенного было в этой девушке, что его друзья вели себя как дураки, защищая ее? Реддл опустил глаза на бумагу, его лицо было спокойным, пока он читал ее. Он со злостью бросил бумагу в огонь. Как только он поднял голову и оглядел комнату, все слизеринцев смотрели на них. Как она узнала? Малфой издал презрительный смешок. — Никто из нас не сказал, если ты об этом думаешь. Слишком верны тебе, даже после того, как ты раз за разом нас обманывал, — Реддл думал совсем не об этом. Нотт наблюдал за их общением с расстояния в несколько футов. Он видел, как двигались и вспыхивали глаза Реддла в ответ на резкие, но правдивые слова Малфоя. Рыцари всегда прикроют Реддла, а он — их, но это не делает его хорошим другом. Его собственный гнев утих. Нотт заметил, что Реддл был нехарактерно робок за своей строгой манерой поведения. Он не был жестоким или мстительным, как обычно. Только его друзья могли видеть, что с ним происходит что-то странное. — Вы все пошли на это, — едко обвинил Реддл, но это было полуправдой. Если бы он хотел по-настоящему обидеть Малфоя, то мог бы, но он этого не сделал. Нотт продолжал с интересом наблюдать. — Вы все помогали, и вы все в этом участвовали. Не пытайся выставить меня плохим. Ты не мученик, Малфой. — Да, я помог. И я бы сделал это снова, если бы ты попросил. А ты — злодей, Реддл. Ты единственный, кто не чувствует ни малейшей вины за содеянное, — язвительно сказал Малфой. Малфой был неправ. Ну, не совсем неправ. Том Риддл не чувствовал себя виноватым. Слово раскаяние было чуждым для него. Но он что-то чувствовал. Это было ужасно.***
Прошло еще два дня, прежде чем Лестрейндж смог поговорить с ней. Она не могла позволить себе все испортить, а у Лестрейнджа был шанс заставить ее нарушить свою решимость. Он подошел к ней за завтраком в субботу утром, одетый в форму для квиддича. Она привыкла съедать всю порцию за пять минут, чтобы никто (ни друг, ни враг) не успел к ней пристать. Сейчас она была одна, но девочка из Когтеврана пригласила ее поесть с ней и ее друзьями. Может быть, на следующей неделе. — Могу я поговорить с тобой? — он подошел к ней. Она сидела одна. Сикария настороженно посмотрела на него, прежде чем кивнуть. Он сел напротив нее. Он изучал ее, колеблясь, прежде чем заговорить. Он мог видеть борьбу в ее мертвых глазах, сражающихся за то, чтобы не впустить его обратно. Нужно было надавить на это. Он осмотрел все ее лицо и увидел странный восковой оттенок ее кожи. Она выглядела бледной и исхудавшей. — Ты больна? — Ты пришел спросить меня не об этом, — ее резкий тон застал его врасплох, но он видел, что она не хотела этого. Ее лицо было пустым, но глаза умоляли его отпустить ее. Он не отпустил. — Хорошо, — сказал он. — Задание по зельям... — Чего ты хочешь, Лестрейндж? — ладно, эта стратегия не сработает. Он вспомнил, что она ненавидит, когда тянут время, и сразу перешел к делу. Суть в том, что он придумал ложь, на которую он надеялся, что она отреагирует. — Я не понимаю, почему ты на меня обиделась! — солгал он сердито, но достаточно тихо, чтобы люди поблизости не подняли головы. Новость о том, что новенькая разошлась с Реддлом и его друзьями, распространилась по всей школе. Она изо всех сил старалась не отвечать на слухи о том, что у них с Розье была тайная любовная связь и они расстались, как только Лестрейндж узнал об этом и пришел в ярость. Цена того, чтобы иметь друзей-мужчин, будучи женщиной. — Лжец, — сохраняй спокойствие. Он пытается тебя разозлить. Сохраняй спокойствие. — Ты не понимаешь? Тебе нужно, чтобы я все объяснила тебе? Хорошо. Я видела, как ты кричал на полу, пока я думала, что твой лучший друг наложил на тебя незаконное проклятие из-за меня, а я не могла тебе помочь. Информация, которую он хочет от меня, поставит под угрозу каждого человека в этом замке. Я не могла понять, почему ты позволяешь ему так обращаться с тобой и твоими лучшими друзьями. Потом я узнала, что ты лгал мне в лицо. Это совсем не сравнимо с тем, что я не хочу говорить о своем прошлом. Вот почему я расстроена. — Я должен был, — наполовину умолял, наполовину кричал Лестрейндж. — Он столько раз спасал мою задницу, ему нужна была услуга. Я не могу выбрать тебя вместо него. Она хотела рассмеяться ему в лицо, но это было бы жестоко. — Я не злюсь на то, что ты выбрал его вместо меня. Ты бесспорно предан своему лучшему другу, и я уважаю это, но это не значит, что я все еще не расстроена из-за тебя. Из-за всех вас. Я больше не могу ставить себя в такие ситуации, реальные они или нет, поэтому я буду держаться подальше от всех вас. По крайней мере, пока не смогу все исправить. — Это нечестно... — Мне все равно, справедливо ли это, — скажи это. — Скажи мне, если бы он пришел к тебе прямо сейчас и сказал, чтобы ты дал мне Веритасерум, ты бы сделал это? Он колебался. Она знала, что сделает, но все равно было больно. — Это нечестный вопрос. Эдвардс, ты не можешь ожидать, что я... — Ты бы сделал это, если бы он попросил тебя, и это нормально. Мы делаем плохие вещи ради тех, кого любим. Я для вас всех обуза. Вам больше не нужно выбирать, я выбрала за вас, — она извиняюще улыбнулась ему. Это дало ему надежду. Она встала из-за стола. — Сикария, пожалуйста... — Увидимся, Лестрейндж, — она ушла, несмотря на его протесты. Слизерин выиграл матч по квиддичу с огромным отрывом, победив Пуффендуй со счетом 370:40. Это была великая победа, и когда команда отправилась праздновать на поле сразу после игры, Розье взглянул на трибуны. Он привлек внимание Лестрейндж и указал наверх. Тот проследил за его рукой и увидел, что Сикария сидит в самом конце, подальше от остальных. Она не видела, что они заметили ее, ведь была слишком занята, глядя на небо, так как начался дождь. — Я собираюсь все исправить, — сказал Лестрейндж Розье, когда они отвернулись от нее. Розье только посмотрел на него. — Может быть, она не хочет, чтобы это исправляли. Может быть, ей лучше без тех, кто тянет ее вниз. Лестрейндж покачал головой. — Зачем ей приходить, если бы не было шанса? — Розье замолчал, зная, что его друг прав. Они праздновали матч, чувствуя себя намного лучше. Конечно, она открыто сказала, что не так, и она все еще была очень зла на всех них, но она пришла на игру. Была надежда. Был шанс. Лестрейндж просто надеялся, что Реддл не испортит им все.