декабрь 1944 года
— Как называется банк, в котором твой отец работает на Геллерта Гриндельвальда? — Банк Фиделя де Марсель, — ответил Аполлон Бейшель. Голос рыжеволосого мальчика совсем не соответствовал его внешности. Он выглядел по-мальчишески , но у него был голос человека, прошедшего через ад. Он говорил холодно, но в голосе всегда присутствовал небольшой намек на снисходительность. Веритасерум не смог избавить его голос от сильной личности, которая пробивалась в слова. — У кого есть доступ к этому банку? — сказала Сикария, постукивая палочкой по бедру. Допросы стали однообразными и уже надоели, но иногда ей удавалось сделать интересный прорыв, как в этот раз. Обычно задания длились несколько недель или меньше, но в этом случае они не дали ей никаких ограничений по времени, и все чаще закрадывались подозрения, что они планируют оставить ее здесь на целый год. — Гриндельвальд. Его сторонники, сочувствующие и люди, с которыми он работает. Большинство более умных используют посредников, чтобы к ним ничего не вело, если все пойдет насмарку. — Что это за банк? — книга французских законов, которую она получила от мадам Глинды, лежала у нее на коленях, пока она допрашивала сидящего перед ней мальчика. — Скорее торговый пост, чем банк, но в нем есть хранилища для важных вещей. В основном, люди посылают свои деньги в банк, но потом они проходят через глобальную систему. Некоторые едут в Лиссабон, потом в Токио, потом обратно в Лондон. Другие едут из Парижа в Милан и обратно сюда. Она не смогла сдержать смех. Он только что прекрасно описал отмывание денег, а где отмывание денег, там и уклонение от налогов. — Все ли клиенты знают о связи банка с Гриндельвальдом? — Да. Нужно иметь какие-то связи, чтобы тебя пропустили даже под Фиделиусом. Финансирование терроризма. Проверить. Она сделала движение рукой, и книга перелистала свои страницы. Сикария перечитала сопоставление своих торопливых английских каракулей на полях с аккуратным законодательным текстом на странице. — Этот банк предоставляет кредиты или берет их? — спросила она, читая небольшой отрывок о ростовщичестве. — Все вместе. — Тебе известны процентные ставки? — Это не столько кредиты, сколько долги и услуги. Не знаю, во всех ли случаях так происходит, — Сикария задумалась. Вымогательство? — Когда ты впервые посетил этот банк? — В 1942 году. Он открылся в 1939, — более пяти лет использования. Пометка: проверить. — Знаешь ли ты, что такое преступное хищение? — Да. — Видел ли ты и можешь описать какие-либо случаи растраты за время вашей работы в банке Фидель де Марсель? — Вероятно, это было, но я не могу их описать. — Является ли банк Фидель де Марсель финансовой пирамидой? — Нет. — Сколько людей знают об этом банке? — Сикария нахмурила брови, думая о том, что за три месяца пребывания здесь она совершила гораздо больше прорывов, чем МАКУСА за все это время. В то же время она ненавидела себя. Ненавидела, что нарушает международное право, что эксплуатирует подростков, и что делает все это ради спасения собственной задницы. Но в то же время она ненавидела, что сделает это снова, и снова, и снова, если это будет означать, что на Рождество 1945 года она будет свободна. Она превратилась во все, что ненавидела в бюрократии. Она заставила себя не чувствовать вину за свое положение и вместо этого переложила вину, а затем и свое негодование, на лицо правительства. — Полагаю, сотни. Я всегда вижу там много людей, когда хожу, но все скрывают свои лица. Маски, трансфигурация и так далее. — Как часто ты ходишь туда? — Еженедельно летом, но ни разу в течение года. Она вздохнула, бросив взгляд на песочные часы, в которых быстро заканчивался песок. Вся эта информация, которую она украла, будет бесполезна для прокуроров и авроров, если она не знает, как привести их к ней. — Где находится этот банк? — Он находится под Оперой в Марселе. В первом округе. Сикария была ошеломлена. Она спросила просто как выстрел в темноте. — Почему он не под Фиделиусом? — это было почти подозрительно. — Так и было. Думаю, хранитель тайны умер. — Кто был хранителем тайны? — Я не знаю, — хм. — Было ли какое-то ощущение или признак того, что Фиделиус сломался? — Нет. — Почему ты так часто посещаешь банк вместе с отцом? — Опыт. Каждому человеку нужен адвокат. Виновные нуждаются в них больше, чем невиновные. — Ты ведь понимаешь, что Гриндельвальд никогда не выйдет из тюрьмы, если его победят? Аполлон только пожал плечами. — Пока этот день не настал, я буду выжимать из него кровь за каждый цент, который у него есть. — Твой отец был адвокатом? — Да. Именно он позаботился о том, чтобы, если банк будет раскрыт, многие из богатых инвесторов были защищены. — Кто эти богатые инвесторы? — Понятия не имею, — сказал он, пока она не поняла, что время истекло. Не было возможности узнать, правда это или нет.***
— Что в письме? — Сикария подскочила, услышав Абраксаса Малфоя в дверях совятни. У нее было подозрение, что он был под чарами несколько минут назад. Она слегка спрятала конверт за спину, чтобы он не увидел нацарапанные на нем надпись «Алессандрия Голденберг». — Любопытный, не так ли? — просто лги, лги, лги. — Сообщение моему адвокату по поводу оформления наследства от родителей, — Сикария вспомнила, что это была та самая ложь, которую она сказала Слизнорту несколько дней назад. Я, блять, только и делаю, что вру. Нет времени чувствовать себя виноватой. — Ты ведь их единственный ребенок, верно? Как так получилось, что все осталось не на тебя? — он сделал шаг ближе, и она прошептала сове адрес, прежде чем отправить ее. Она обернулась к нему и лукаво улыбнулась. — Они оставили много... предварительных условий. Я могу попытаться обойти некоторые из них, но есть несколько вещей, которые они ожидают от меня, прежде чем я получу все наследство, — правда. — Что за условия? — спросил он, когда она вышла из дверей совятни, а он шел рядом с ней. Идиот. Он не отправил письмо. — Я не могу получить доступ ни к чему из этого, ни при каких обстоятельствах, пока не пройдет год после смерти... — она не знала, почему она говорит ему это. Полу-ложь. На самом деле это было до окончания контракта с МАКУСОЙ. 25 декабря 1945 года. — …но я получу треть сразу же, если выйду замуж... — он схватил ее за руку, когда она слегка поскользнулась на ступеньках. Ветер был пронизывающим, а ледяной дождь делал все холодным, темным и скользким. Правда. — Или мне исполнится 21 год, в зависимости от того, что наступит раньше. Правда. Это должно было послужить ей стимулом для раннего замужества. — Для последних двух третей я должна работать как минимум на трех разных работах... Правда. — …получить высшее образование. Правда. — А потом выкинуть все и продать свой дом... Правда. — И завершить все это до того, как пройдет пять лет с момента их смерти, иначе их имущество будет ликвидировано и передано американскому департаменту магического правопорядка. Правда. — Затем, когда я получу все наследство, они вежливо посоветовали ликвидировать все их активы. Правда, и она бы сделала это, хотели они этого или нет. Он выглядел одновременно ошеломленным и испуганным. — И это законно? Она мрачно усмехнулась. — Они заставили меня обговорить условия, когда мне было 11 лет. Моя подпись стоит на бумаге. — Адвокат обошел какие-нибудь предварительные условия? — Ну, мне все еще нужно окончить школу, продать дом, но мне придется ждать только до девятнадцати лет. На самом деле она уже выполнила все их маленькие глупые условия. Оставалось только дождаться 25 декабря 1945 года, и все наследство и активы будут принадлежать ей. Конечно, она тут же ликвидирует их и сбежит в Париж, Лос-Анджелес или Лондон, а может, даже вернется в Нью-Йорк. Это не имеет значения, ведь она может ехать куда захочет. — Но что, если бы ты захотела оставить дом? Просто ради... — Я сожгла его и продала землю, — они дошли до нижней ступеньки лестницы и спустились в толпу студентов, идущих в Большой зал. — Что? Она пожала плечами. — Они знали, что мне это не нужно. — Но зачем было его сжигать? — Это было символично. — Это была истерика, — он усмехнулся, проведя рукой по своим светлым волосам, потому что на них падали капли воды. Сикария наложила на себя сушащее заклинание. — Это было примерно в то время, когда читали их завещание. Я была в бешенстве и не хотела выполнять их дурацкие условия. — Ну, иногда нам приходится делать то, чего мы не хотим, чтобы получить желаемый результат. Жертвы и все такое, — он был снисходителен и неискренен, но его слова действительно помогли ей принять решение. Она рассеянно кивнула. Малфой не понимал, насколько он был прав.***
— Где Реддл? — спросила она четверых парней, сидевших в гостиной. После ужина они все разошлись, а она только вернулась из оранжереи Сильвы. Сикария сделала все необходимое, чтобы получить нужные растения, но Сильва пассивно-агрессивно попросила ее помочь с другим проектом по выращиванию растений. Возможно, несчастная стерва просто хотела общения. — Ты хочешь поговорить с Реддлом? — недоверчиво спросил Лестрейндж. — Неважно, что я хочу сделать, не так ли? Мне нужно поговорить с ним, — сказала она, но тон был пропитан раздражением. Она бросила пристальный взгляд на Малфоя, который в непонимании сузил глаза. Нотт настороженно посмотрел на нее. — Библиотека. — Надеюсь, ты вернешься живой! — крикнул Розье ей вслед. Через секунду он вскрикнул от легкого жжения, которое Сикария послала ему ленивым взмахом палочки. Библиотека Хогвартса была поистине неоцененной жемчужиной. Она была огромной, размером с большой дом. Она была разделена на две большие секции и две маленькие. Художественная литература, документальная, ограниченная и немагическая. Легко догадаться, какая из них была самой маленькой. Там были помощники и хогвартские эльфы, которые медленно бродили и левитировали книги на свои места, но, поскольку библиотека была такой большой, на них редко можно было наткнуться. Потолки были высокими, а на полках стояли книги, сложенные так высоко, что никто не смог бы дотянуться до них без призывающего заклинания. Там, где стены не были заставлены книгами, висели картины и бюсты авторов, которые любили обсуждать темы и призывали студентов брать их книги. Некоторые даже спорили, когда их теории оказывались устаревшими. В общем, все было невообразимо огромным и немного ошеломляюще. Помещение было настолько велико, что она не могла не думать, что судьба была на ее стороне, когда наткнулась на Реддла в дальнем проходе. Как повезло. Или не повезло. Сикария стояла в конце прохода и смотрела на него, листая книгу, название которой не могла разглядеть. Она уже почти подумывала уйти. Я просто сделаю это сама. Я уверена, что справлюсь, а если нет, то уверена, что кто-нибудь... — Не тяни время, Эдвардс, это неприлично. Что тебе нужно? — он не отрывался от книги, но, казалось, наблюдал за ее внутренней борьбой. Она вздохнула, когда книга заклинанием отправилась наверх. — Я пришла попросить тебя об одолжении, — отсутствие энтузиазма в ее тоне было ощутимо. Его сразу же взволновала мысль о том, что она в долгу перед ним, но подозрение мгновенно затмило ее. — Я слушаю. — Мне нужна твоя… помощь в приготовление зелья, — она проклинала себя за то, что все испортила. Запинки на словах - явный признак неуверенности в себе, которую она тщательно училась скрывать. Том был слишком умен, чтобы не заметить этого. Он закрыл книгу и мгновенно перевел взгляд на нее. — Какое зелье? — А это имеет значение? — конечно, имеет, дура. Она все испортила, и очень сильно. Обычно она репетировала подобное предложение, но сейчас решила сделать это по прихоти. Он взмахнул палочкой, и книга выплыла на то место, где, как предполагала Сикария, она была раньше. — Как я могу варить зелье, если я не знаю какое? Почему я? — если она тоже не знает? — Потому что ты второй лучший зельевар, и я бы предпочла не ошибиться в этом деле. Его лицо было бесстрастным. Наглая девчонка. — Ты имеешь в виду лучшего, но я отвлекся. Что я получу взамен на эту услугу? Она должна была догадаться, что все будет не так просто. — Можно сказать, ты в долгу передо мной за попытку убийства несколько недель назад. Он скрестил руки на груди и прислонился к книжному шкафу. — Теперь серьезный вопрос. Что ты дашь мне, если я помогу? — Ты же знаешь, что ты мне не нужен? Я могу просто использовать Империус на ком-нибудь, — эта манипуляция сработала бы на слабоумном человеке, но Реддл был далеко не слабоумным. Вместо этого он назвал ее блефующей. — Ты бы не просила меня, если бы не нуждалась во мне. Давай не будем больше продолжать этот фарс, если тебе нужна моя помощь. Мои услуги не бесплатны, Эдвардс. У всего есть цена. Настала ее очередь хмуриться. Он был прав, она не совсем верила, что у нее все получится, и она знала, что Реддл будет искать любую возможность покритиковать ее. Он действительно был лучшим зельеваром. Она помнила о своей конечной цели – зелье. — Хорошо. Чего ты хочешь? Он улыбнулся, но это заставило ее вздрогнуть. — Хорошая девочка, — послушная девочка. Наглая, вредная, послушная девочка. — Не дразни меня. Чего ты хочешь? — садист. Ему нравилось играть с ней. — Ожидание — самая сладкая пытка, — не это ли она сказала Нотту несколько недель назад? Реддл был непредсказуем, и она до сих пор не знала, где грань. — Ты собираешься мне помочь или тебе просто нравится смотреть, как я умоляю? — он оттолкнулся от полки и сделал еще один шаг. — Это и близко не похоже на то, что ты умоляешь, Эдвардс. Ты даже не представляешь, как я хочу это увидеть. Возможно, я заставлю тебя, — его глаза потемнели от удовольствия, когда ведьма перед ним отвела взгляд. Выражение ее лица не изменилось, но она показала, что понимает подтекст, и его самодовольство усилилось. — Зачем я тебе нужен? — Я сказала тебе, что мне нужен хороший зельевар, а ты... — Ты лжешь мне и ждешь, что я все еще буду тебе помогать? Лестрейндж и Нотт — оба хорошие зельевары, и я уверен, что ты попросила бы их, прежде чем спрашивать меня. Скажи мне настоящую причину, — потребовал он. Он был сложным, но чего еще она ожидала? Сикария разочарованно выдохнула и уступила. Отчаянная девушка. — Они хороши, потому что умеют следовать инструкциям, а у меня их нет. Мне нужен кто-то, кто понимает свойства и знает, как взаимодействуют ингредиенты. — Ах, так это эксперимент, — сказал он, читая между строк. Он сделал еще один шаг ближе к ней. Только не это, снова, — подумала она, но все еще не двигалась. — Могу я спросить, для чего? — Проект в личных интересах, — проворчала она. — Если ты не собираешься мне помогать, то я бы предпочла, чтобы ты сказал мне об этом сейчас, а не... — Но ты будешь у меня в долгу, Эдвардс, — его голос был тошнотворно покровительственным. Он вел себя как опекун, как будто защищал ее от самого себя, при этом провоцируя, зная, что у нее нет выбора, кроме как согласиться на его требования. Том знал, что она придет к нему, только если будет действительно в отчаянии, и он наслаждался унижением девушки. Отчаявшаяся мазохистка. — Я тот, кому ты хочешь быть обязанной? Она поморщилась. — Нет, но это мой единственный выход, — не было смысла скрывать это, они оба знали, что это правда, но по жестокой ухмылке на его лице она поняла, что не должна былапризнаваться в этом. Он удивлено приподнял бровь. — Когда я тебе понадоблюсь? — еще один шаг. Не двигайся. Она не знала, спасала ли она свою гордость или хотела быть ближе к нему. В любом случае, она сошла с ума. Она задумалась на мгновение. Все исследования по успокоительным зельям, которые она просмотрела, говорили, что на их приготовление уходит около 6 часов, и ей нужно планировать время на это. — На 4 этаже есть заброшенный класс зелий. Как насчет пятницы сразу после ужина? — Отлично. Скажи мне, что это за зелье, — потребовал он. Она прикусила губу. — Ну, когда ты сказал, что это эксперимент, ты не совсем ошибся. — И что это значит? Она полезла в сумку и достала два свитка пергамента. Это были копии её записей. Она протянула их, и он сделал еще несколько шагов к ней, чтобы взять. На несколько шагов больше, чем нужно. — Это все предварительные исследования, которые я провела. У меня есть все возможные ингредиенты, которые нам могут понадобиться, и я записала все возможные заклинания. Его глаза быстро пробежались по развернутой бумаге. Он заговорил медленно. — Ты основывала свои исследования на воссоздании медицинского эффекта, а не существующего зелья. — Что-то вроде этого, — почему она постоянно поражалась его интеллекту? Он постоянно удивлял ее тем, как работал его ум, как быстро он, казалось, превращал бессмыслицу в что-то разумное. — Ты планируешь попытаться связать маггловские элементы с магическим зельем, и ты ожидаешь, что это пройдет успешно? — его глаза все еще бегали по бумаге. — Это самая правдоподобная процедура, которая у меня есть. Конечно, я искала что-то попроще, но выбирать ленивый выход — это, ну, лень, — и опасно. Он посмотрел на нее, и ее глаза снова загорелись. — Не будь вспыльчивой. Это некрасиво, — и это он говорит о вспыльчивости. — Похоже, ты пытаешься сделать зелье, которое повторяет эффект амфетамина, да? — Что-то вроде этого, — прекрати так говорить. — Только этого зелья не существует. — Пока, — поправила она. Еще один шаг. Он сложил пергаменты и вернул их ей. — Ты идешь на многое ради этого зелья, — сказал он, проведя рукой по ее руке. Она сделала небольшой шаг назад. — Для чего оно? — Называю это проектом личных интересов. — Хм, — сказал он и сделал шаг от нее. Она разочарованно вздохнула. — Почему ты всегда так делаешь? — она не хотела говорить это вслух. Плохие вещи случаются, когда Сикария не контролировала себя. — Как? — он притворился невинным, положив руку на книжную полку, так близко к ней, что она могла почувствовать жар, исходящий от его кожи. Он хотел, чтобы она произнесла слова, сказала ему, что именно он делал с ней. — Ты вторгаешься в мое личное пространство с единственной целью — раздражать меня. Он лукаво улыбнулся ей. — Я признаю, что наблюдать за тем, как собранная версия тебя превращается в кашу под моей рукой, довольно увлекательное зрелище. — О, не смеши меня, — она закатила глаза. — Если тебя это так раздражает, зачем тогда позволять мне это делать? — Ты прекратишь, если я скажу? — Возможно, если бы ты умоляла меня, — садист. Она прищурила глаза. — Я ненавижу тебя, ты знаешь это? Я действительно презираю тебя. — Правда? — прошептал он, схватив ее за запястье, когда она повернулась, чтобы уйти. — Я не думаю, что это так. — Да. А теперь мне пора идти, — он услышал то, что хотел услышать. Он потянул ее за запястье, а другой рукой сжал ее челюсть. И… наклонился и поцеловал ее. Шок — не то слово. Поцелуй был расчетливым и неуверенным. Он был алгоритмичным и отработанным. Он словно использовал формулу: х сила давления в течение y секунд. У нее не было времени подумать, у нее не было времени осознать, что происходит. Она чувствовала его руки на себе, обжигающие ее. Она чувствовала его губы, но не чувствовала, как он целует ее. Три секунды. Три секунды она была полностью парализована. Внезапно ее осенило. Сила, с которой он разрушил ее барьеры окклюменции, была невыносимой. Она закричала, и он сглотнул, каким-то образом сумев контролировать свое тело во внешнем мире и свое сознание в ее разуме. Она испытала такую боль, какой никогда не испытывала раньше, такую, которая отбросила почти все имевшиеся у нее средства защиты. Он путешествовал по ее разуму со скоростью света. Нахождение в ее сознании было так пугающе похоже на его собственное, что если бы не разные мысли и воспоминания, он бы подумал, что все еще находится в своем. Все было так упорядочено и хорошо ухожено, но в глубине сознания была магия, притягивающая его к определенным воспоминаниям и наблюдениям. У него была одна задача — найти то, что она защищала больше всего. Он рылся в шкафах, вырывая файлы со случайными воспоминаниями и информацией по ходу дела, путая ее мысли, пока она пыталась напевать себе, чтобы сделать что-то, физически, магически или ментально, что нарушит его фокус. Он видел ее семью. Боль была ослепляющей, и ей нужен был какой-то изъян в его магии, чтобы воспользоваться им. Он видел мысли о зелье, и когда они начали ускользать от нее, он следовал за ними по пятам, пока наконец не достиг двух барьеров, где лежали два ее самых охраняемых секрета. Вытащи его, вытащи его сейчас. Или приготовься забыть его, как только он выйдет. Она устало вернула сознание в тело. Где моя палочка? Глупый мальчик. Он использовал тот же метод легилименции, чтобы попытаться разрушить барьеры на этих воспоминаниях и мыслях, которые были так хорошо защищены, но она потратила два года на создание и дополнение этих барьеров. Ничто не могло их пробить. Он попытался снова, но к этому времени ее разум начал перестраиваться. Третий удар, и сила, с которой она выбросила из своего мозга, развеяла магию, пульсирующую в них, когда их сознания вернулись обратно. Она отпрянула назад и дала ему пощечину. Он отшатнулся, казалось, все еще приходя в себя от того, что его так жестоко выкинули из головы. — Никогда больше не прикасайся ко мне. — Ты не имел права, — ее кровь пачкала его руки. Она не понимала, что истекает кровью. Ее палочка была нацелена на его сердце. — Сделай это, — шипел он, и как раз перед тем, как она это сделала, Сикария увидела, как он незаметно вытащил свою палочку из рукава, где она свободно висела у него на боку. Обезоружить его. Она не могла. Она была зла и рассеяна, а он - нет. Он бы легко победил ее. Ее спасла не окклюменция, а рациональность. Плохие вещи случаются, когда я не контролирую себя. — Я прошу прощения, — сказал он, заметив ее колебания, но она не опустила палочку, хотя ее зрение было затуманено. Обезоружить его. — Чушь собачья, — она только сейчас осознала, что они находятся в библиотеке. Она предположила, что он незаметно наложил Маффлиатто, потому что помнила, что кричала от боли, которая все еще отдавалась в голове. — Да, да. Это правда, — он тяжело дышал, но это не отражалось в его голосе. Магия, которая потребовалась ему, чтобы пройти через ее окклюменцию, явно истощила его так же сильно, как и ее. — Научись не позволять себе отвлекаться, — надо обезоружить его. Она зарычала. Вся сила её окклюменции ушла на восстановление более прочных барьеров, и у неё не было времени скрывать свой гнев. Единственное, что спасало её от ярости, это вид его палочки, готовой ответить на всё, что она бросит в него. Кончик её палочки горел от ярости, направленной через магию, и на кончиках её пальцев вспыхивали маленькие искры. — Ты чертов социопат. — Считай это платой за помощь в твоем маленьком эксперименте с зельями. Беги. Время для мести придет. Сделай что-нибудь, сделай все, что угодно. Она ушла. Ее будущее "я" поблагодарило бы ее. Если бы она послала в него заклинание, он наверняка отправил бы ее в больницу. Решение испытать на ней этот вид легилименции он принял по прихоти. Возможно, если бы он все хорошо обдумал, то поступил бы по-другому. Потом начались сомнения. Он получил много информации, но не смог приблизиться к тем двум секциям, которые были так хорошо защищены. Он вздохнул, подумав о том, что случится, если она расскажет остальным четверым о том, что произошло. Они снова разозлятся, скажут ему не быть безрассудным, будут отчитывать его, а он не хотел этого слышать. А потом была она. Он не собирался прекращать попытки узнать ее. Ему нужен был другой, менее враждебный подход. Раньше он был таким недальновидным, но теперь он играл в долгую игру. Как она смеет существовать, пока он не докажет, что превосходит ее? Она не сможет уйти, пока он не убедится в её знании, что ее законное место ниже его. Она должна бояться, и он сделает все, чтобы убедиться в этом. Он сказал себе, что скучает по тому, как вели себя его рыцари, когда она была рядом. Как они были счастливы в присутствии женщины, которая не пыталась ухаживать за ними. Он не скучал по вызову, который она бросала каждый раз, когда оказывалась рядом с ним. Он не скучал по этому. Он твердил себе это, надеясь, что скоро это станет правдой.