Необратимость

      Это было труднее, чем он мог себе вообразить. Подавленное эго бушевало, разум непрерывно рождал все новые и новые тактики, побуждая воспользоваться таким желанным и притягательным шансом на месть. Но Сасори продолжал стоять спиной к своим надзирателям, послушно прижав ладони к холодному камню. Он сознательно выбрал путь искренности, хотя тот и дался нелегко. Он сказал Пятой чистую правду. В человеческом теле, без Алой Тайны он и в самом деле не представлял опасности для взвода ее натренированных псов. Он мог бы устроить здесь переполох, взяв под контроль десяток шиноби, быть может, мог бы разыскать среди этих катакомб Дейдару, но вряд ли они смогли бы уйти далеко. И все это попросту не имело смысла. Вдвоем с Дейдарой Акацки им не одолеть, а уповать на здравомыслие альянса, спрятавшись в каком-нибудь захолустье было равносильно тому, чтобы добровольно лечь в могилу. Слишком многое поставлено на карту. Этот союз нужен был Сасори, как воздух, поэтому он покорно выжидал, прилагая множество усилий, чтобы подавить желание в нетерпении постучать пальцем по стене. Ждать он не любил.       Девчонка не облегчала жизнь — замерла позади, как приклеенная, и он почти что наяву видел, как хаотично роятся мысли в ее голове. Еще один фактор неожиданности. Статистическое допущение, которое он добровольно пустил в свою жизнь. Сейчас она могла выкинуть что-нибудь непредвиденное — например, отказаться покидать его камеру, что было бы весьма некстати. Она ему больше не нужна. Сасори мысленно повторил это утверждение несколько раз в попытках скоротать время до того момента, когда она, наконец, уберется отсюда подальше. Так, что почти смог себя в этом убедить. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Пятая отдала приказ, и барьер снова принялся едва слышно потрескивать за его спиной. Он не сдвинулся с места пока не услышал ее напряженный вздох, шорох закрываемой двери и шаги. Шаги ему навстречу.       — Могу я теперь повернуться?       — Не то чтобы я хотела лицезреть твою паскудную рожу, но рискни.       Руки, скрещенные на груди. Надменное выражение лица. Сасори начал понимать, откуда девчонка переняла эту показную непреклонность, эту манеру щурить глаза и яростно сверлить собеседника взглядом. До наставницы ей было еще далеко, но сходство казалось очевидным.       Они остались в камере вдвоем — очень предусмотрительный ход, если собираешься наступить на горло своим принципам и заключить сделку с врагом. Добрый знак.       — Я высказал тебе свое предложение. Все что мне нужно — это право уйти, когда дело будет сделано. Я не намерен больше связываться с Акацки или вставать на пути у альянса. Я залягу на дно, и больше вы обо мне не услышите. Взамен — я дам вам оружие. Настоящий шанс покончить со всем этим раз и навсегда.       — Столько лет на службе у Пейна, и вдруг ты решаешь предать его и сбежать, трусливо поджав хвост. Почему?       — Мы не давали клятв верности. Этим нукенины отличаются от вас, благородных шиноби. Каждый сам за себя. Я принял решение уйти, как только мне стали известны подробности его планов. Наши видения того, как должен быть устроен мир, кардинально различны.       — Ты можешь воткнуть нам нож в спину точно так же, как сделал это со своим лидером. Слишком большие риски.       — Но разве не столь же многое стоит на кону? Я готов принять твои условия, если мое останется в силе. Моя жизнь в обмен на вашу победу.       Тсунаде прикусила губу, задумчиво глядя куда-то поверх его головы. В душе разливалось ликование, но он не позволял себе выдать его неосторожным словом или жестом. Он видел ее насквозь. Кипящий котел эмоций, скрытый под маской безразличия. Этот навык внушал уважение, хотя по его мнению подобный склад характера не был самым предпочтительным для кого-то, находящегося на посту хокаге. Пятая была бомбой, и она могла его похоронить только из своего патологического стремления во всем поступать праведно, присущего тем, кто существовал на «хорошей» стороне мира. Поэтому Сасори предпочитал иметь дело с нукенинами. Переживания за наживу или собственную шкуру были ему гораздо более понятны.       — Ты расскажешь все, что знаешь, прямо сейчас.       Голос Пятой заставил его вынырнуть из паутины собственных мыслей, в которую он погрузился недопустимо глубоко.       — Мы разработаем план, и до места назначения ты будешь доставлен под печатью неподвижности. Как только мы убедимся, что ты не солгал, я сниму печать, и катись на все четыре стороны. Если ты попытаешься напасть, будешь убит на месте. Если я пойму, что ты нас подставил, то достану тебя из-под земли и выверну наизнанку, прежде чем позволю умереть.       — Все не так просто, — возразил Сасори, заставив себя не реагировать на угрозу. Ответные колкости так и роились на кончике языка. — Вход в убежище запечатан, туда не пробраться при помощи грубой силы. И Пейн не проведет ритуал призыва просто так. Ему нужна приманка. Один из зверей, на ваше усмотрение.       — Исключено.       — Придумайте что-нибудь, — отозвался он с прорвавшимся наружу раздражением. Необходимость придерживаться демонстративной дипломатической вежливости начинала здорово его утомлять. — Если не хотите рисковать, подсуньте пустышку, но она должна быть достаточно убедительной. И чтобы выманить его наружу, потребуется кто-то, кто знает, как открыть проход.       — Дай догадаюсь, хочешь предложить свою кандидатуру?       — Я не подхожу. Пейн мне больше не доверится. Он знает, что менять принятое решение не в моем духе, и сразу все поймет. Меня уничтожат раньше, чем я успею приблизиться к убежищу. Нужен кто-то достаточно импульсивный, чтобы выкинуть нечто подобное. И достаточно шумный, чтобы устроить знатный переполох, под покровом которого вы сможете уничтожить статую. Я знаю кое-кого, кто без дела прозябает в ваших камерах.       — Так ты намерен вытащить отсюда и своего напарника.       — Мне все равно, как вы с ним поступите, когда дело будет сделано. Но Дейдара не тот, кого вам следует всерьез опасаться при текущем положении вещей. Он мечтал дать деру от Акацки с той самой секунды, как его завербовали. В организацию он не вернется. А направить его в нужное русло не так уж сложно.       Если он смог хоть чему-то научить вздорного мальчишку, то тот выпутается. Дейдара был живучим, как таракан. Сасори самолично направил отравленные сенбоны в его сердце, но тот умудрился выкарабкаться и продолжить воспроизводить раздражающие звуки с неослабевающим рвением. За его судьбу он почти не волновался. И это было последним, что он мог сделать для мальчишки. Дальше подрывнику придется действовать самостоятельно. Сасори искренне надеялся, что в его бестолковой голове отыщется хоть капля мозгов, чтобы не лезть на рожон.       — Итак, ты предлагаешь мне спустить с цепи двоих нукенинов.       — Нукенинов, которые больше не верны их лидеру. Я сказал все, что хотел. Решение за тобой, Пятая, но помни, что стоит на кону.

***

      Дни, проведенные в камере, тянулись бесконечно. Рука с едой исчезла так же бесследно, как и все прочие возможные посетители. Сакура потеряла последнюю возможность отсчитывать время, поэтому делила его беспрерывное течение короткими периодами забытья. Кажется, прошло около двух недель. Голод перестал беспокоить ее еще на половине этого срока, она утоляла жажду водой из умывальника и уже смирилась с мыслью, что останется здесь навечно, однажды превратившись в кучку праха на каменном полу.       Единственная мысль, не дававшая ей покоя, заключалась в страшном предположении, что все на поверхности погибли или пали жертвой иллюзии, накрывшей мир вместе с лунным светом. Сакура гнала ее прочь, с надеждой прислушиваясь к любому шороху за стенами. Она убеждала себя, что где-то там кипит жизнь, и однажды про нее вспомнят. Возможная казнь больше ее не пугала.       Сакура бесконечно перебирала исписанные знакомым почерком листы, и один из них, подвергавшийся ее вниманию особенно часто, успел истрепаться и надорваться по краям. Сакура бережно складывала хрупкую бумагу и убирала ее под подушку, прежде чем провалиться в короткий беспокойный сон. Его последний подарок был самым жестоким, что он мог сотворить. Сакура корила себя за беспечность, с которой поддалась чувствам, но ее ослабевающая воля больше не могла сдерживать их напор.       Чертова кукла подарила ей надежду, прежде чем сделать поистине самоубийственный ход. В том, что его казнили, она уже почти не сомневалась. Его наглость и самоуверенность не могли тягаться с кем-то, вроде Тсунаде. Та была ему не по зубам.       Когда Пятая объявилась на пороге камеры, осунувшаяся и заметно постаревшая, Сакуре показалась, что наставница ей просто померещилась. А то, что она произнесла после, заставило усомниться в собственной вменяемости.       — Собирай пожитки и уходим. Ты нужна мне на поле боя.       — Я — что? — глухо переспросила Сакура, не уверенная, что не общается с галлюцинацией.       — Акацки объявили нам войну. Армия альянса уже выдвинулась к назначенному месту, и на счету теперь каждый шиноби.       — Но… постойте…       Тсунаде принялась мерить шагами камеру, подхватила Сакуру под локоть, помогая подняться, зачем-то перетряхнула футон, будто и в самом деле помогая ей побыстрее собраться. Будто ей было, что собирать. Сакура вспомнила о запрятанных под подушкой листах и поспешно вытянула их из атакованного наставницей тайника, рассеянно прижав стопку к груди. Пятая, казалась, даже этого не заметила.       — Что произошло?       — Расскажу по дороге. Что это?       — Записи Сасори, которые он передал мне перед тем, как… — пробормотала Сакура, отчаянно борясь с жаром, неотвратимо подступающим к щекам. — Там сведения об Акацки и…       — Можешь выбросить. Все, что нам нужно знать, это то, что пора раздавить этих ублюдков.       Тсунаде стремительно зашагала прочь из камеры, увлекая Сакуру за собой. Та едва поспевала за широким шагом наставницы, попутно оглядываясь и стараясь уловить произошедшие изменения. По дороге им не встретилось ни души, Сакура даже не успела заметить, был ли в проплывающих мимо камерах кто-то еще. Холодея от ужаса, она ждала, пока Пятая заговорит, не находя в себе сил открыть рот первой.       От непривычно быстрой ходьбы ногу едва не свела судорога. Сакура и забыла, каково это, преодолевать дистанцию большую, чем периметр собственной камеры. Она потеряла форму, расклеилась морально и физически, и когда спустя несколько минут они выбрались на поверхность, минуя пустынные коридоры и комнаты пропускных пунктов, чистый воздух едва не сшиб ее с ног. Сакура остановилась, впитывая новые запахи и звуки, подставляя лицо солнечному свету, который болезненно резал глаза. Оклик Тсунаде застал ее врасплох, голос наставницы доносился будто сквозь вату.       — Черт, да ты на призрака похожа. Я хотела поговорить с тобой первой, а потом все закрутилось, и я забыла отменить приказ об ограничении посещений. Совсем вылетело из головы… Ты как? Идти можешь?       Сакура поспешно закивала головой, хотя ее физическое состояние явно шло вразрез с побуждениями разума. Она потерла лицо и посмотрела на Пятую, укрывшись от света козырьком ладони.       — Дам тебе пару часов восстановить силы и привести себя в порядок. Хотела бы больше, но не могу. Пойдем, провожу тебя домой.       Пока они двигались по направлению к ее крошечной мансардной комнате, в которой Сакура обреталась, съехав от родителей, она без конца оглядывалась, одновременно узнавая деревню, в которой выросла, и воспринимая ее совершенно чужой. Коноха будто вымерла. Закрытые ставни домов и лавок, пустынные улицы и неестественная гулкая тишина.       — Где все? — выдавила Сакура, боясь услышать ответ.       — Военные силы мобилизованы. Гражданские получили распоряжение оставаться по домам, пока… ситуация не разрешится.       — А Наруто?       — Ринулся в гущу событий. Хотела бы я запрятать его куда подальше, но разве можно его остановить?       — Тсунаде… — Сакура снова остановилась и дождалась, пока наставница взглянет прямо на нее. Той явно было нелегко поддерживать зрительный контакт. — Что произошло с того момента, как вы появились в камере Сасори?       Пятая глубоко вздохнула и потерла переносицу, будто собираясь с силами для ответа.       — Я приняла его предложение. Мы разработали план по уничтожению статуи, заручившись помощью Восьмихвостого. Он сотворил подделку — копию самого себя, которая должна была выманить Пейна из убежища — но его раскрыли. Произошла крупная стычка, в результате которой нам удалось уйти с минимальными потерями, но сделанного было уже не вернуть. Через несколько дней Пейн запустил обратный отсчет, бросив нам вызов. Нам чрезвычайно повезло, что двое оставшихся зверей все еще в строю.       — И каков дальнейший план?       — Мы будем сражаться. Боюсь, что прямое столкновение — это последний шанс одержать победу.       Сакура прикрыла глаза, переваривая полученную информацию. Казалось, ее миссия по спасению Однохвостого обернулась полным крахом тысячу лет назад, но одновременно с этим время пролетело недопустимо быстро. Вся ее жизнь будто заново проявилась из туманной пелены, в которую были надежно укутаны последние месяцы. Ей о стольком нужно было спросить, но верные слова не находились. И она боялась задать вопрос, мучивший сильнее всего. Тсунаде, казалось, читала ее душевные метания как раскрытую книгу.       — Ну давай уже, спрашивай, — бросила наставница через плечо, снова двинувшись вперед по пустому переулку.       Сакуре пришлось ускорить шаг, чтобы с ней поравняться. Это позволило ей выиграть немного времени, чтобы решиться.       — Что случилось с Сасори?       — Он улизнул, как только запахло жареным. Я выполнила свою часть уговора и не стала посылать за ним погоню. Надеюсь, это решение не выйдет мне боком.       Видимо, облегчение слишком явно отпечаталось на ее лице. Сакура и рада была сдержать нахлынувшие эмоции, но это было выше ее сил. В то время как мир висел на волоске, в то время как ее собственная жизнь грозилась вот-вот оборваться, она беспечно радовалась тому факту, что ему удалось уйти.       — Так это правда? Ты действительно его полюбила?       Сакура опустила взгляд, боясь прочитать в глазах Пятой презрение. Но когда она все же решилась посмотреть на наставницу, то различила лишь сочувствие. Сакура обреченно кивнула, не в силах произнести это вслух.       — Ты совершенно не умеешь выбирать мужчин, — пробормотала Тсунаде, невесело усмехнувшись. — Когда все это закончится, пообещай мне, что больше не станешь влюбляться в мерзавцев, по которым плачет лезвие палача.       — Не думаю, что вообще решусь в кого-нибудь влюбиться. Всякий раз, когда это происходит, все заканчивается полной катастрофой.       — Иногда обстоятельства не оставляют нам иного выбора и вынуждают жертвовать своими чувствами. Иногда любовь похожа на проклятие. Как в давней легенде — все, чего ты касаешься, обращается в прах.       Кажется, Тсунаде говорила уже не о ней. Она смотрела себе под ноги, будто боясь оступиться. Ее рука беспокойно перебирала тонкую нитку ожерелья, удавкой обвившего шею. Сакура так часто видела его, что могла с закрытыми глазами представить каждую бусину, но и понятия не имела, почему эта безделушка так приглянулась наставнице. Она сжала кулаки и решительно тряхнула головой.       — Я вас не подведу. Что бы ни произошло, я буду сражаться, буду беспрекословно следовать приказам и сделаю все, что от меня потребуется, чтобы никто не пострадал. Можете не меня положиться.       — Я знаю, — просто ответила Тсунаде, ставя точку в этом странном разговоре. — Я знала это всегда.       Дверь ее квартиры поддалась с трудом, будто в пару месяцев скитаний уложилась целая жизнь. В лучах солнца, пробивавшихся сквозь задернутые занавески, кружилась пыль. Пока Пятая возилась на кухне, гремя дверцами шкафов в поисках чего-нибудь съестного, Сакура наскоро приняла душ и переоделась. Полевая форма висела на ней, как на вешалке. Влажные пряди спадали на жилет тяжелыми сосульками. Рука сама потянулась к шкафчику над раковиной и извлекла из его недр пару ножниц. Кажется, это уже превратилась в традицию. В условиях боевых действий длинные волосы были лишь помехой. Сакура решительно принялась за дело, стараясь не смотреть на свое осунувшееся отражение. Вместе с прядями, опадавшими на кафельный пол, уходила и боль. Военная форма напоминала ей о том, что было действительно важно. Поддавшись последней слабости, она спрятала свернутый прямоугольник бумаги в карман жилета. Если бы она знала, что будет ждать ее в последующие несколько дней, что ее портрет изорвется в пылу сражения и будет безнадежно испорчен кровью — чужой и ее собственной, то, пожалуй, оставила бы его дома. Сберегла бы последнее свидетельство того, что все, что с ней произошло, действительно случилось на самом деле. Но пока эта маленькая тайна, спрятанная у сердца, придавала ей сил.