Необратимость

      Воспоминания истончались и смазывались, стирались приливными волнами новой жизни, подобно символам на песке. Здесь особенно легко было это представить — песок был повсюду, ветер заметал его даже в праздничный шатер, разбрасывал по каменным плитам. И все же Сакура помнила каждое мгновение тех страшных дней, когда понятный ей мир исказился и разлетелся осколками кривого зеркала. Она бы не смогла забыть, напоминание отпечаталось в каждом лице. Эти лица, умытые кровью, кружились вокруг нее в пылу сражения, и эти же лица сейчас светились множеством улыбок. Звенело стекло, разговоры и радостные возгласы слились в сплошной белый шум. Пожалуй, она выпила слишком много. Желтоватая бутылка с затаившимся на дне скорпионом поначалу показалась ей розыгрышем, но в Суне не шутили с такими вещами, содержимое и в самом деле разлетелось по стопкам, одну из которых она приняла из чьих-то рук и тут же опрокинула в себя в попытке утолить жажду. Время близилось к закату, но деревню, скрытую в песках, по-прежнему окутывала невыносимая жара. Сакура была отчаянно благодарна себе за то, что решила надеть открытое платье вместо церемониальной юкаты. В таком одеянии она бы точно сварилась заживо. Местные жители, напротив, сидели вокруг, закутанные в светлые одежды с головы до ног, и выглядели вполне довольными жизнью. Эта загадка все еще не поддавалась ее осмыслению.       Прошло больше года с тех пор, как альянсу пяти стран удалось одержать победу над Акацки. Мир оправлялся от кровавой жертвы, и бесконечная череда свадебных церемоний была тому подтверждением. Все ее знакомые будто сорвались с цепи. Браки по любви и политические союзы, внезапные открытия и то, что должно было произойти уже давно. Сакура радовалась, не могла не радоваться счастью друзей, но затянувшееся празднество превратилось для нее в один нескончаемо повторяющийся сон. Дни, в которые ей удавалось соблюдать добровольное затворничество в госпитале, стали настоящей отдушиной. Шестой хокаге, ее бывший сенсей, отдал ей пост заведующей в больнице. Сакура с небывалым энтузиазмом нырнула в бумажную работу, которая позволяла ей избегать множество дружеских встреч и вечеринок.       Порой она думала, что только госпиталь уберег ее от брака с Саске. Тот разговор Сакура до сих пор вспоминала с содроганием. Тогда она не знала, куда деться от прицельных доводов о необходимости возрождения клана и от его сухого списка преимуществ вступления в брак. В какой-то момент она даже нашла это оскорбительным — его деловой тон и тщательно подобранные слова. Ей захотелось со всей силы залепить ему пощечину и прокричать очевидные вещи прямо в лицо: ей больше не двенадцать, он ее не любит и они ничего не знают друг о друге. Но гнев ее остыл столь же быстро, как пришло осознание — ничего из этого не было бы для нее помехой, будь на месте Саске кто-то другой. Можно было сколько угодно лицемерить, обвиняя его в том, как он с ней поступил, но отрицать очевидное не было смысла. Сердцу не прикажешь, а они отдалились друг от друга слишком необратимо. От детских наивных чувств не осталось ни следа. И она была той, кто предал эту любовь.       Саске понимал это с самого начала, но все равно предложил ей брак, потому что это было выгодно им обоим. Это избавило бы их от вечных пересудов, укрепило бы репутацию обоих кланов. Кажется, вся Коноха с нетерпением ожидала их союза, как нечто, само собой разумеющегося. Если бы не работа, которой одарил ее Какаши, Сакура бы поддалась. И госпиталь на время стал ее спасением, но всему рано или поздно должен был прийти конец. Она не могла проигнорировать свадьбу Шикамару и Темари — союз, всколыхнувший их мирное существование. Советы деревень не могли долго обходится без междоусобных дрязг. Во время изнуряющего путешествия в пустыню Сакура вполуха слушала рассуждения о последствиях, к которым приведут изменения в политической расстановке сил, вызванные этим браком. Один только факт, что церемония проходила в Суне, вызывал бурное негодование со стороны Листа. Сакуре было уже все равно. Она помнила их еще подростками, помнила свидания, которые не были тайной ни для кого в Конохе, хотя все усиленно делали вид, что ничего не происходит. И вот теперь она снова и снова поднимала бокал в унисон поздравительным речам, растягивая непослушные губы в улыбке.       На пустыню опускался вечер, одаривая всех присутствующих долгожданной прохладой. Пожалуй, теперь можно было улизнуть. Сакура пробралась к выходу из шатра, убеждая всех встретившихся на пути в том, что она устала и хочет вернуться в гостиницу. Она и правда хотела, ровно до того момента, как очутилась на пустынном перекрестке под раскинувшимся над головой густо-синим небом, усыпанном множеством звезд.       Скорпионье пойло приняло решение за нее. Сандали увязали в песке, но Сакура упрямо шла по направлению к смутно знакомому району, сама не зная, что хочет там найти. Память подводила, дома были похожи один на другой, и все же приземистое строение с круглыми окошками, выплывшее из сумерек, выглядело до боли знакомым. Таким она его и запомнила — сияющим россыпью песчинок в лунном свете.       Не было никаких сомнений в том, что дом давно стоял заброшенным. Деревянная дверь увязла в песке почти наполовину, а еще — наверняка была заперта. Но створка неожиданно легко поддалась натиску ее тела, Сакура ввалилась внутрь, едва удержав равновесие, и тут же опасливо оглянулась через плечо. Ну вот, она вломилась в чужой дом. Если кто-нибудь из шиноби Суны застанет ее здесь, политического скандала не избежать. Сакура поспешно прикрыла за собой дверь, надеясь, что песок заметет следы. Глазам пришлось долго привыкать к сумеречному свету, несколько раз она едва не повалилась на пол, наткнувшись на скрытые во мраке предметы мебели. И все же, она еще помнила, как тут все устроено. Кажется, с тех пор ничего не изменилось. Лунный свет проникал в маленькие окна, позволяя ей разглядеть обстановку. Все то же аскетичное убранство, пустые полки и запах запустения. Разумеется, его здесь не было. Наверняка посланники Казекаге перевернули тут все вверх дном после того, как Сасори исчез, растворился в бесконечных закоулках нового мира. Сакура толкнула знакомую дверь, которую ей когда-то строго-настрого запретили открывать, только чтобы обнаружить скрывавшуюся за ней пустоту. Словно и не было стола с рассыпанной повсюду деревянной стружкой, кровати с траурными рамками в изголовье и маленькой куклы, как две капли воды похожей на рыжеволосого мальчика. Кто бы ни зачистил это помещение, для нее здесь ничего не оставили. Сакура еще побродила по коридору, касаясь кончиками пальцев шершавой поверхности стены, пока принятие не затопило все ее существо. Его здесь не было и быть не могло. Она ходит по тонкому льду, продолжая находиться в чужом доме, солгав друзьям о том, куда собирается пойти. И все же, она не могла заставить себя просто покинуть это место, оставив за дверью последние обрывки надежды. Сакура опустилась на обветшалый, просевший с одной стороны диван, и невидящим взглядом уставилась в стену напротив. Быть может, она могла бы провести здесь ночь. Поддаться последней слабости, а затем забыть обо всем и вернуться к нормальной жизни. Сакура печально усмехнулась. Ложь была сладка, как самый смертоносный из всех ядов. Ее веки сомкнулись всего лишь на секунду, но очнулась она уже прижимаясь щекой к пыльной обивке сиденья. Сакура резко села, потирая глаза. Луна все еще светила в окно, сдвинувшись по небосклону на считанные сантиметры. Голова кружилась, ее по-прежнему немного вело от алкоголя, а значит, она проспала всего ничего.       Ругая себя за беспечность, Сакура поднялась на ноги, ощутив стойкий приступ дежа вю. Она уже сделала шаг по направлению к выходу, когда ее осенило внезапное воспоминание. «Сасори заперся в подвале, сказал, что ему нужно что-то найти». Ну конечно, подвал! Если в этом доме и остались зацепки, то они находились там, внизу. Оставалось только найти нужную дверь.       Сакура дважды обошла все помещение по периметру, продолжая натыкаться на углы и остатки мебели. Ей не могло это померещиться, тут должен быть какой-то ход! Она уже почти отчаялась и начала сомневаться в собственном рассудке, когда носком сандалии зацепилась за люк, присыпанный песком. С небывалым энтузиазмом она потянула за кольцо, в очередной раз едва не оказавшись на полу, когда крышка неожиданно поддалась. Вот только открывшаяся дыра зияла непроглядной тьмой, а у нее с собой не было никаких источников света. В любой другой момент она бы бросила эту затею. Ей следовало ее бросить, но скорпион снова указал ей путь. Глубоко вздохнув, Сакура осветила ладони чакрой и принялась осторожно спускаться по скрипучей деревянной лестнице. Только оказавшись внизу она поняла, что ее ликование было преждевременным. Слабые отблески энергии высветили лишь пустые стеллажи и девстенно чистую столешницу бывшей мастерской. Разумеется, тот, кто побывал здесь до нее, обчистил и эту комнату тоже. Никаких записей, ничего, что свидетельствовало бы о том, что кто-то здесь когда-то жил. Сакура почувствовала себя полнейшей идиоткой, коей она и являлась в своих бессмысленных устремлениях. Для полноты картины не хватало, чтобы крышка люка захлопнулась за ее спиной. Но вместо этого она расслышала другой звук — сухой щелчок, после которого комната озарилась электрическим светом.       Сакура непроизвольно зажмурилась, похолодев от одной мысли, что кто-то из песчаников застукает ее здесь. Не хватало еще, чтобы по ее вине разразился очередной политический скандал.       Она вскинула раскрытые ладони, всматриваясь в закутанную фигуру на лестнице. Лица было не разглядеть, низко надвинутый капюшон и маска, прикрывающая дыхательные пути, скрывали внешность внезапного посетителя от посторонних. Но стоило ему заговорить, Сакура безвольно опустила руки, испытывая одновременно облегчение и постепенно зарождающуюся панику.       — Почему-то я даже не удивлен, что это именно ты.       — Как ты… что ты здесь делаешь? — рассеянно отозвалась она, не решаясь сдвинуться с места.       Ее взгляд зацепился за выключатель на стене, и Сакура мысленно хлопнула себя по лбу. Почему-то самое простое решение даже не пришло ей в голову.       — Это мой дом, если ты забыла.       — Больше не твой, — мгновенно ощетинилась она. — И я не о том. Как ты узнал, что я здесь?       — Сигнальная чакра. Признаться, я ожидал наткнуться на кучку бестолковых грабителей, настолько сильно ты успела наследить.       Он спустился на несколько ступенек, стаскивая светлый капюшон с головы. Даже зная, кто перед ней, Сакура все равно ощутила разряд мурашек, пробежавший по позвоночнику, когда увидела его лицо. Почти такое же, каким она запомнила его в камере конохской темницы.       — Целый год, — пробормотала она, делая неуверенный, крошечный шаг на встречу. — За целый год ты не подал ни единого знака. Я думала, ты погиб.       — Мило, что ты так низко оценивала мои шансы.       Сасори не двигался с места, замер за несколько ступеней от пола, скрестив руки на груди. Смотрел на нее сверху вниз, хмуря брови, будто изучая обнаруженного в подвале вредителя.       — И все это время ты был здесь, в Суне? Как это возможно?       — Кое-кто из приближенных Казекаге оказался не прочь обучиться приемам моей техники. Взамен мне обещали неприкосновенность и право поселиться в окрестностях деревни. По правде говоря, вход в Суну мне заказан. Я здорово рискую, прохлаждаясь здесь с тобой.       — Постой, из совета Казекаге? — Сакура нахмурилась, переваривая полученную информацию. — Ты работаешь на Канкуро?!       Сасори мягко улыбнулся, неуловимо пожимая плечами. Не было нужды подтверждать очевидное. В совете Суны было не так уж много мастеров владения марионетками. Повисшее между ними молчание можно было резать ножом. Сакура прочистила горло и решительно двинулась к лестнице.       — Что ж, ясно. Раз правление Суны в курсе, желаю успехов в твоей деятельности. Я ничего тут не трогала, так что… мне пора. Она успела подняться на пару ступенек, морально готовясь проскользнуть мимо по узкому проходу, но ладонь, опустившаяся на противоположную стену, преградила ей путь.       — Не так быстро. Ты узнала слишком много, чтобы я вот так просто позволил тебе уйти. Мне будет не с руки, если информация о моем местоположении просочится к шиноби конкурирующей деревни.       — Я прибыла в Суну в сопровождении целого отряда, — Сакура тактично умолчала о том, что большую его часть составляли ее друзья, приглашенные на свадьбу. — И они знают, куда я пошла.       Она вжалась лопатками в прохладные камни, стараясь максимально сократить физический контакт, что едва представлялась возможным в таком крохотном пространстве. Стоило вернуться в подвал, чтобы не находиться рядом с ним так близко, но это бы значило признать собственную капитуляцию. Теперь, когда она убедилась в том, что он жив, Сакура была решительно настроена покинуть это место как можно скорее. Ей было, над чем подумать.       — Ты блефуешь, — отозвался Сасори, беспечно усмехнувшись. Сакура зацепилась за эту полуулыбку, не в силах отвести взгляд.       — Ты тоже, — парировала она с внезапным осознанием. — Хотел бы меня убить, не стал бы тратить время на разговоры.       — Почему бы не поболтать со старым другом, раз уж представилась такая возможность.       Теперь настал ее черед усмехаться. Сакура скрестила руки на груди, зеркально повторяя его недавний жест. Он был расслаблен, насколько она могла доверять своим представлениям о спектре его эмоций. Лениво скользил взглядом по ее лицу, чуть склонив голову набок. Ладонь, лежавшая на стене в нескольких сантиметрах от ее уха, внезапно сдвинулась, и спустя мгновение Сакура ощутила мягкое, почти невесомое касание ко лбу. Этот жест казался таким знакомым и таким неестественным в текущей ситуации, что на секунду выбил почву у нее из-под ног.       — Печать сотни. Весьма недурно. Ты не теряла времени даром.       — Пришлось быстро учиться, — пробормотала Сакура, стараясь абстрагироваться от ощущений, которые дарило касание его большого пальца к точке над ее переносицей. По спине пробежал холодок. Хотелось скинуть его руку и одновременно с этим — потереться щекой о его ладонь. Сакура зажмурилась и мотнула головой, разрывая этот мучительный контакт. — А что делал ты все то время, пока мы сражались с Акацки?       — Я сделал свой выбор, — спокойно произнес Сасори. — А ты сделала свой.       Его рука снова ворвалась в поле ее зрения, на этот раз он поймал прядь волос и принялся беззастенчиво накручивать ее на палец.       — И волосы ты снова обрезала.       — Что ты привязался к моей прическе? — огрызнулась Сакура, нахмурившись. — Если тебе больше нечего сказать, то позволь мне…       Остатки фразы затерялись в раскалившемся воздухе, когда он склонился к ее лицу, скользнув пальцами от виска до чувствительной точки за левым ухом. Его губы были сухими и горячими, как нагретый солнцем песок. Сакура чувствовала, как целует саму пустыню, и та обволакивает ее, утягивая все глубже в самое сердце барханов. Прошло несколько бесконечно долгих минут, прежде чем чужие руки опустились на ее спину, заставляя сдвинуться с места, увлекая все дальше от выхода из подвала. Сакура опомнилась лишь когда ее бедро уткнулось в край стола. Объятие сделалось крепче, ее ноги оторвались от пола, только чтобы секундой позже обвиться вокруг его талии. Так было гораздо удобнее. Сидя на столе, не приходилось запрокидывать голову, чтобы не разорвать поцелуй. Чужие пальцы прочертили дорожку по ее бедру, проскальзывая в разрез платья. Сакура сильнее вцепилась в плотную ткань на его груди, сокращая и без того несущественное расстояние между их телами. По сравнению с ней, одежды на нем было недопустимо много. Сасори ни на секунду не отрывался от своего занятия, продолжая размеренно изучать ее рот, то слегка отстраняясь, чтобы коснуться языком прохладного краешка зубов, то углубляя поцелуй, отнимая всякую возможность глотнуть немного воздуха. Когда он подушечками пальцев прошелся по границе тонкого кружева, там, где ее не касался еще никто, Сакура будто выплыла из плотной пелены тумана, осознавая, к чему все идет. Она отстранилась, смущенно опустив глаза, отняв ладони от его груди и тут же уперевшись ими в столешницу, чтобы удержать равновесие.       — У меня… — пробормотала она, едва размыкая опухшие от поцелуев губы. — У меня еще не было мужчины. Черт, я представляла все это немного по-другому.       — Я тоже.       Его ответ оказался настолько неожиданным, что Сакура прыснула, прикрыв рот ладонью.       — Ты — что? Хочешь сказать, что ты тоже представлял, как это будет между нами?       — Забавно, что тебя это удивляет. Я вполне осведомлен о том, что происходит после поцелуев, а это не первый наш контакт.       Пропустив мимо ушей его подбор формулировок, Сакура покачала головой.       — И… ну… как это было в твоих мыслях? — протянула она, не в силах сдержать любопытство. Подспудно осознавая, как тело недвусмысленно реагирует на этот разговор.       — Твои волосы были длиннее. И ты была сверху.       Он смотрел на нее так сосредоточенно и серьезно, что Сакуру разбирал нервный смех.       — И все? — выдавила она искрящимся от веселья голосом. — Я думала, ты фантазируешь о марионетках. О нитях чакры, прикрепленных к моему телу.       — Моя техника не игрушка, — терпеливо возразил он, будто втолковывая очевидные вещи несмышленому ребенку. — Я бы не хотел использовать ее для плотских утех. И потом, ты и так сделаешь все, что я скажу.       Беззаботный настрой слетел с нее в одно мгновение. Сакура вдруг отчетливо увидела себя со стороны — ее лодыжки, обвитые вокруг его пояса, лямка платья, сползшая на плечо, и открывающая недопустимо много. Она забыла, с кем имела дело. А ведь он снова ей манипулировал, в очередной раз, снова и снова разыгрывая карты так, как ему хотелось. Если она поддастся, он получит то, что хочет, и исчезнет, оставив ее в очередной раз сожалеть о своем выборе. Она и правда этого хочет? Правда хочет ощутить себя последней идиоткой? Вернуться в Коноху разбитой и обескураженной?       — Ну все, — Сакура решительно уперлась ладонями в его грудь и соскользнула со стола. Вернула сбежавшую лямку на место, одернула подол и стремительно зашагала к лестнице. — С меня хватит. Я ухожу.       Едва она успела пересечь половину расстояния до выхода, крышка с люка с оглушительным грохотом захлопнулась над ее головой. Что ж, этого следовало ожидать. Она обернулась, скрещивая руки на груди, защищаясь от любых словесных атак, что он ей уготовил.       — Ты сама меня искала.       В его голосе сквозило искреннее недоумение. Если бы ее не отрезвили его последние слова, Сакура бы поддалась на эту уловку, клюнула бы на его удочку, как безмозглая рыбина.       — Это было ошибкой. Я поддалась эмоциям. Не ты ли говорил, что эмоции бесполезны?       Она предоставила ему шанс возразить, выдержала многозначительную паузу, но Сасори молчал.       — Ты просто не понимаешь, — продолжила она с обреченным вздохом. — Врываешься в мою жизнь, топчешь мои идеалы, пользуешься мной, а потом исчезаешь, будто ничего и не было. Будто я ничего для тебя не значу.       — Чего ты от меня хочешь?       — Ты сам поцеловал меня! Тогда, в камере. Ты потянулся ко мне первым. Всякий раз ты делал первый шаг, и, черт бы меня побрал, это не было игрой. Не было имитацией, которой ты пользуешься так виртуозно! — выпалила она звенящим от напряжения голосом. — Ты сказал, что я в тебя влюблена. Ты знал это еще давно.       Сасори кивнул, спокойно и сдержанно, не перебивая и не сокращая расстояния между ними. Сакура глубоко вдохнула, набираясь смелости.       — Скажи мне правду, хоть один раз. Скажи, что ты ко мне чувствуешь.       Как только она это произнесла, запал решительности, толкнувший ее к этой перепалке, сдулся, как воздушный шарик. Сакура и сама ощущала себя куском резины, из которого выкачали весь воздух. Ее плечи опустились, взгляд уткнулся в трещину в полу, прочертившую между ними нестираемую границу. Когда он снова заговорил, ей казалось, что каждое его слово вколачивает в сердце раскаленный гвоздь.       — Концепция любви мне непонятна. Ты хотела правды, и я уважаю твое решение. Ты хочешь знать, что я чувствую?       Он шагнул ей навстречу, и Сакура рефлекторно попятилась, отступая ближе к лестнице. Отследив ее жест, Сасори остановился и глубоко вздохнул.       — Когда ты в опасности, я о тебе беспокоюсь. Если ты вдруг погибнешь, я почувствую печаль.       Сакура невесело усмехнулась и устало опустилась на нижнюю ступеньку, обняв колени.       — Люди рассуждают так о комнатных растениях, — пробормотала она, обращаясь к собственным сандалиям.       Несколько шагов в тишине подвала прозвучали как капли дождя, разбивающегося о железный навес. У нее больше не было ни сил ни желания убегать. Сакура молча выжидала, пока носки его ботинок не оказались в поле зрения. Он опустился перед ней на колени, но в этом жесте не было и следа покорности. Казалось, он хотел поймать ее взгляд, только чтобы вернуть себе контроль.       — Объясни мне, каково это. На что это похоже?       — В смысле, любовь? — тихо спросила Сакура. Движение воздуха от его кивка стало подтверждением ее догадки. Заглянуть ему в лицо она так и не решалась. — Не знаю. Это… невозможно объяснить. Ты просто это чувствуешь.       — Представь, что я пытаюсь заставить тебя понять, каково это, летать, имея за спиной крылья. Подняться в воздух и кружиться там, используя возможности своего тела. Я говорю тебе, что это надо просто почувствовать. Разве этого достаточно?       — Это совсем другое, — неуверенно пробормотала она. — У нас нет крыльев. Но есть разум, который иногда велит нам действовать вопреки собственному благу. Велит нам чем-то жертвовать ради другого человека. Любовь похожа на… бесконечное желание отдавать. Даже если тот, к кому ты испытываешь это чувство, не принимает твои дары. Даже если он тебя ранит.       — Похоже на поклонение довольно своенравному богу. Или слепую веру в собственного лидера. Я уже ступал на этот путь, и мы оба знаем, чем это обернулось.       Сакура беспомощно подняла взгляд, ощущая полнейшее, разгромное поражение. Это было больше, чем она могла вместить. Больше, чем ее разум был способен постичь и переработать. Ее злость, ее справедливая обида растворились без следа в разлившейся тишине, нарушаемой только размеренным ритмом его дыхания. Сам того не осознавая, несколькими словами Сасори все расставил по своим местам. Быть может, ее любовь была похожа именно на это. Она всегда умела любить только так, безответно, обреченно, отчаянно, как монах, ступающий на костер. Поэтому она всегда отталкивала тех, кто отвечал взаимностью. Что-то засело в ее разуме, что-то больное и ядовитое, не позволяющее принять собственную ценность. Ей нравилось ступать по битому стеклу. Как же наивны, как заносчивы были ее высокомерные размышления о том, что он был ее творением. Ее истинный бог сидел напротив, искренний, раскрытый как ладонь, обезоруживающий ее одним лишь взглядом. Она осознавала, насколько бесплодной будет любая попытка заставить его подчиняться шаблону, заложенному в ее разум с самого детства. Жалкая попытка подчинить ветер. Уместить песчаную бурю в стеклянной банке. Он никогда не ощутит того же, что и она, потому что ее любовь похожа на акт самосожжения, а подобная жертвенность была ему чужда.       И Сакура знала, что никакое расстояние, никакое отчуждение не окажутся способными ее излечить. Она пришла сюда по своей воле, она искала этой встречи, даже будучи почти уверенной, что он погиб. Вот, чего ей действительно хотелось. Даже если эта ночь снова разобьет ей сердце.       Сакура расплела пальцы, судорожно сжатые в замок, разгладила несуществующие складки на подоле и подалась вперед, заключая его в невинные, целомудренные объятия. Ее ладони прижались к его спине, голова уютно устроилась в выемке между его шеей и плечом. Ткань плаща пахла деревом и чем-то пряным, Сакура растворялась в этом запахе, позволив отяжелевшим векам опуститься, позволив разуму уплыть, покачиваясь на волнах прострации. Это было все равно что обнимать каменную статую. Без надежды на то, что та оживет. Только дыхание напоминало о том, что в комнате их по-прежнему было двое. И она уже почти смирилась, почти приняла тот факт, что ее жест останется без ответа, когда чужие руки — неуверенно и осторожно — кольцом сомкнулись вокруг нее.