Так будет вечно

      Думала ли ты обо мне, как о лучшем друге? О том, кто сопровождал бы тебя на трудном пути, кто незримо поддерживал бы тебя в момент горестей или тот, кто готов был бы выслушать тебя и защитить от всего на свете. Ты видела во мне такого друга?       Я никогда не спрашивал об этом. Твоим ответом могло бы быть недоумённое молчание, а если бы я настаивал, то удостоился бы презрительного взгляда или хлопка двери перед носом. «Знай своё место» сквозило в этих действиях, я знал и старался не перегибать палку. Я понимал, что перехожу грань, когда ты, подобно кошке, начинала взъерошиваться, а повисшее молчание грозило перерасти во что-то пугающее. Я мог бы тонуть в догадках, но вряд ли бы получил ответ на мучивший меня вопрос: а был ли я вообще для тебя?       На том и держался наш странный тандем. Я был твоим негласным даймоном или хранителем, у нас много названий, чаще всего страшные и не без причины. Как правило, не все они были точны. Я появился задолго до того, как ты открыла глаза и сделала первый вдох, но сам я, вдруг, пробудился, когда ты жила уже здесь – вдали от людей, где, как известно, безумие иногда может овладеть человеком, и он становится лёгкой приманкой для таких, как я. В те недавние времена нас ещё привлекали люди, особенно те, что жили далеко от городов, но сейчас это уже большая редкость. Вот и я, влекомый любопытством присущим всем нам от природы, вышел на странную скрипучую музыку, то был играющий патефон, тонкий запах чая и жёлтый свет твоего окна. Ближайшие соседи расположились друг от друга на пару миль, этого было вполне достаточно, чтобы ничего не мешало мне возникнуть здесь и сейчас.       Я хотел произвести фурор, ютился по дому, переставлял чашки и скрипел дверями, тогда-то и обнаружил эту способность влиять на предметы, а утром, увидев недоумение на твоём лице, едва сдерживал смех. Но когда ты сказала выйти и показаться, то сама ничуть не удивилась чужому присутствию. Даже когда я взял одну из твоих опасных игрушек, развешанных по стенам, чтобы напугать, подобно барабашке.       – Повесь на место. – тихо приказала ты.       И я уже сразу понял, что сталь и холод не только у тебя в голосе. Что ты вся пропитана им.       – Кто ты?       – Призрак.       – Понятно. Ты из тех, что живут в этом лесу и пугают своими выходками людей? Можешь не притворяться.       Признаться, такая прозорливость и уверенность меня восхитили. А потом я понял в чём дело.       Ты обожала книги, странным образом сочетая сказки или что-то необычное с наукой. Коллекционировала ножи, знала о них практически всё и носила парочку в сумке, когда отправлялась в город. Остальные как трофеи были разложены по дому. Однако кровожадности в тебе было ровно столько, сколько и тепла. Нисколько. Ты хотела безопасности, и я пытался тебе её дать. Пускай я был некой выдумкой, я всё же прекрасно совладал с материальным миром, просто видела меня только ты. Я любил наши прогулки по старому лесу, под луной или в снежный день, я мог чувствовать колючие снежинки на лице и морозный ветер, мог слышать скрип деревьев и недоумевать почему снег под моими ногами тоже начинает приминаться, как и у тебя. Неужели я становлюсь настоящим? Такое возможно только в тех сказках, что лежат у тебя на полках, но то ощущение живости, которое возникало рядом с тобой, было более чем реальным.       Но если я не мог быть для тебя другом, думала ли ты обо мне, как о своём враге? Которого бы ты боялась больше всего, но держала на коротком поводке. Мог бы я добраться до столь ледяного сердца? Какие тайны оно прятало? Когда-то мы подпитывались этим – ломали невинные души, забирая их секреты. Но я любил твой холод, он казался мне таким романтичным и утончённым, восхищал своей неприступностью, и я не хотел его разрушать. Ты могла о чём-то долго и интересно рассуждать, о чём-то увлечённо рассказывать, а потом, вдруг, леденела буквально на глазах. Что-то задевало тебя даже в любимых книгах. Мне было любопытно, оно подначивало меня, а именно – чего ты так боишься? Что может быть страшнее даже духа в твоём доме?       Я заметил, что ты никогда не говорила о личном, никогда звонила родителям, хотя я понял, что они у тебя есть и живы. Когда я спросил об этом, я помню, как ты, что-то рассказывая, резко замолкла и глаза подёрнулись холодной коркой.       – Прости, я не хотел. – бросил я и в этой фразе внезапно уловил нотки человечности, мне не характерные.       Я пообещал держать язык за зубами.       Но я долго сопротивлялся самому себе, слишком долго, всё же оно было сильнее меня. И выждав, когда ты потеряешь бдительность, я приступил.       Tы не любишь алкоголь, потому что он дурманит голову и у тебя его никогда не было, а снотворное стоит в шкафчике на самый крайний случай. Ты даже ничего не заметишь, для тебя это будет всего лишь просто кошмарный сон. Мне только взглянуть одним глазком. Твои ножи всегда были в доступности, только руку протяни.       Проклятье! Но как же я был не аккуратен! Красные капли попали на обложки твоих любимых книг, однако, я посчитал, что дело того стоило. Я уже хотел насладиться победой, предвкушая вызнать всё, что ты прячешь, но понял, что допустил оплошность.       Утром я ушёл, никто ни о чём не догадается, а следы заметёт надвигающаяся буря. И всё же, раз так получилось, это значило, что я был для тебя. Ответа мне не требовалось. Только меж деревьев показалось, что мелькнуло твоё пальто, и я поторопился туда.       Ты вышла, словно была ещё жива. Протянула мне кусок льда, напоминающее сердце.       – Ты не это ли искал?       Я был прав. Оно оказалось местами треснутое и пошарпанное, но всё же цельное и ледяное. А потом оно выскользнуло из твоих рук и разбилось о мощённую дорогу со стеклянным перезвоном. То был не лёд, то был хрусталь, и ты оберегала его ото всех.