Picket Fence

Каждое их утро в целом мало отличается от предыдущего. Стид предпочитает просыпаться пораньше по двум причинам. Первая — исключительная медлительность, с которой он справляется со всей своей утренней рутиной. Вторая — Эда все равно невозможно поднять раньше половины восьмого. Соблюдая порядок, выработанный за двадцать с лишним лет взрослой жизни, который не претерпевал практически никаких изменений вне зависимости от обстоятельств, Стид проводит первые десять минут бодрствования в кровати, пустым взглядом наблюдая за кружащимися в воздухе пылинками, освещенными красными лучами восходящего солнца, и размышляя над делами, которые ему предстоит закончить сегодня. После окончательного подъема он на целых сорок минут исчезает в ванной (слабость, которой он поддался только к сорока годам) и подбирает себе гардероб на день. Без десяти семь — короткая уборка в ванной и на кухне, а также кормежка Кракена и Апельсинки, которые проснулись от шума воды и вертятся у его ног. В четверть восьмого на кухне свистит кипящий чайник. Стид полощет чашки (замечательный фарфор весьма искусной работы, подаренный мамой Эда на их пятую годовщину), тщательно протирает их мягким вафельным полотенцем и заваривает чай (немного молока, семь ложек сахара) — это похоже на ритуал. Ожидая, пока чай настоится, Стид просматривает утренние новости и отвечает на несколько сообщений Альмы, пришедших поздно ночью. Ровно к семи тридцати он поднимается в спальню с подносом с двумя чашками на нем, и устраивает его на прикроватной тумбе. Легкий звон фарфора заставляет Эда вздрогнуть и проснуться. — Доброе утро, дорогой, — Стид ласково гладит Эда по щеке. — Что, уже опять? Эд (привычно) скулит и пытается натянуть одеяло на голову. Этому пытается помешать спрыгнувший с комода и в мгновение ока оказывающийся у хозяина на груди Кракен. Стид в свою очередь берет с подноса чашку и, скидывая мягкие домашние тапки, усаживается у Эда в ногах, опираясь на рамку кровати и сразу же отправляя ступни в тепло одеяла. Появившаяся в дверях Апельсинка семенит к кровати, но останавливается на полпути и укладывается на пол. Спустя несколько минут, что Стид проводит, смакуя чай, Эд сдается; из-под одеяла появляется копна длинных волос, уложенных в неаккуратную косу, растрепавшуюся за ночь, и рука, безошибочно нашедшая чашку на столике. Второй рукой, не занятой чашкой, Эд хлопает по одеялу на свободной половине кровати, оглядывая эту пустоту, словно кровного врага. — Иди сюда, — зовет он и поправляет подушку Стида. Стид с готовностью (и осторожностью; не хотелось бы испортить постельное белье) перебирается ближе к Эду, который, по-утреннему хныча, прижимается щекой к плечу Стида и закрывает глаза. Как уже было сказано: каждое их утро похоже на предыдущее. Так что, хоть Стид и привык к этому зрелищу, это не значит, что оно не заставляет его сердце сжиматься. Их обоих нельзя назвать жаворонками, но Эд всегда намного хуже справлялся с ранними подъемами. — Почему бы тебе не созвониться с клиентом и не перенести запись на другое время, дорогой? Позднее утро, по моему скромному мнению, более подходящее время для тебя, — предлагает Стид. Раньше такое происходило сравнительно часто — если Эд чувствовал, что не в состоянии функционировать по назначенному на день расписанию, он договаривался о переносе или передавал клиента одному из своих помощников, если кто-то из них был свободен в нужное время. Эд не один десяток лет упорно работал, чтобы выкупить бизнес своего старого наставника, и абсолютно точно мог позволить себе маленькие слабости. Однако в последнее время Эд, вместо быстрого звонка в тату-салон и исчезновения под одеялом еще на пару часов, стеная, допивал свой чай и уходил в ванную, потрясающе сиплым голосом бормоча что-то про возможность определять свой график самостоятельно. Обыкновенная утренняя рутина Эда начинается с двадцати минут в кровати с идеальным чаем Стида (которые легко превращаются во все тридцать в том случае, если на ком-то из них уснул кот). Заставив себя наконец-то встать, Эд занимает ванну; в это время внизу Стид на скорую руку готовит завтрак из всего, что увидит первым (тосты с джемом и еще больше чая). Все это, включая сам период употребления пищи, оставляет им достаточно времени, чтобы неторопливым шагом пройти несколько кварталов и быть возле цветочного магазина Стида и тату-салона Эда как раз к тому моменту, когда им положено там быть. Есть в этой монотонности, в этих обыденных действиях что-то удивительно привлекательное. Эд никогда не признается в этом, если не спросить его напрямую, но он считает утреннюю прогулку под руку со Стидом самой лучшей частью дня. Даже если ради нее ему нужно пожертвовать лишним часом сна.