Die Schweigereltern

      Ацуши, проводив Рюноске до душа, какое-то время с удивлением смотрит в закрывшуюся за спиной альфы дверь, а потому подпрыгивает от неожиданности, услышав совсем близко у себя за спиной чужое ровное дыхание.       — Вы! — охает и с облегчением прикрывает глаза. Чуя-сан, тенью отделившись от стены в метре от кухонной двери, подходит налить в пустой стакан воды из графина, но это кажется грубоватым предлогом. — Вы меня напугали, — бормочет Ацуши, следуя за ним и присаживаясь на стул, потому как задрожавшие ноги внезапно отказываются держать тело.       — Я думал, ты давно меня заметил, — пожимает плечами мужчина. Прислоняется спиной к холодильнику и с равнодушием наблюдает за мельканием солнца в окнах машин. Ацуши мысленно с ним соглашается: если бы его сознание было занято чем-то помимо Рю, он бы, конечно, заметил. Тем более они оба прошли буквально только что прямо мимо него.       — Как долго…       Чуя прерывает:       — Почти сразу, — и замолкает снова. Делает ещё несколько глотков, и движения его кажутся Ацуши немного механическими. — Знаешь, — говорит он, когда молчание затягивается уже почти до уютного надолго, — Рю видит эту историю в немного искажённом свете. Чего-то мы ему тогда не рассказали, что-то он забыл, как и Гин. Это не очень важно. Для меня главное, что он не злится на Осаму. Он очень тяжело переживал его отсутствие, действительно гораздо тяжелее нас всех. Он слишком сильно привязан к отцу.       Снова повисает молчание, и теперь оно громче любых слов говорит о том, что всё сказанное — только начало чего-то большого и неприятного.       — Вам не нужно, Чуя-сан, — пытается остановить старшего Ацуши, но Накахара, отмахнувшись, садится напротив него. Стекло стакана негромко стучит о поверхность стола.       — У нас не так много секретов. Ты имеешь право знать. В то время все ещё помнили войну, никто не хотел повторения. Мафии ничего не угрожало, кроме Министерства. Почти самая безмятежная пара лет за всю мою жизнь, — мужчина чуть улыбается своим мыслям. — Когда появился «Мимик», мы и значения не придали. А потом, когда они стали надоедать, Специальный отдел предложил Ринтаро-сану сделку. Мафия избавлялась от «Мимика» в рекордные сроки и получала в награду полную неприкосновенность. Мы о таком и мечтать не могли. Конечно, тогда ещё никто об этом не знал, Ринтаро-сан никому не сказал, пока дело не было сделано. Даже Осаму до последнего не догадывался. Ода был хорошим парнем, всегда мне нравился. С ним было комфортно, он не навязывался, а главное, нормально воспринимал Осаму. Он не был шестёркой, конечно, хотя все думали именно так. Он был один из самых талантливых наёмников своего времени. В Мафию он попал после того, как Юкичи-сан и Эдогава пересеклись с ним на своём первом совместном деле. Ринтаро-сан воспользовался наводкой и быстро его нашёл, но оказалось, что Ода к тому моменту уже отказался от идеи убийства. Мафии он всё равно был полезен, но поскольку на дела не ходил и от насилия отмахивался, у всех быстро сложилось впечатление, что от него в сущности никакого толку нет. Его таланты его и погубили, на самом деле. Ринтаро-сан знал, что за такой короткий срок, который отделило ему Министерство, мало кто сможет справиться с целой организацией. Сестра тогда была занята делами своего дома утех, я приводил в порядок Исполком, а Осаму обучал Рюноске. Если бы кто-то из нас исчез, это сразу было бы замечено, и пришлось бы вскрыть карты. Тогда-то Ринтаро-сан и вспомнил об Оде. На него почти не было рычагов давления, в меру упрямый, с тёмным прошлым, о котором и так все всё знали. Была у него одна страсть — он подбирал больных сироток, которым в Мафии места не нашлось, и присматривал за ними, — Ацуши пробрало ледяным ужасом. Предчувствия его не обманули. — Мафии не впервой устранять даже самые невинные цели, у всех нас руки в крови. Ринтаро-сан выдал «Мимику» местонахождение детей Оды. Глава этой шайки почему-то был помешан именно на идее дуэли с Одой, поэтому он воспринял это как приглашение. Повёлся на очевидную наживку, как ребёнок. Детей убили у Оды на глазах. Разумеется, он бросился мстить. Когда мы с Осаму поняли, что к чему, разрешение уже было на руках в Мафии, а Ода как раз был в шаге от убийства главы «Мимика». Разумеется, Ринтаро-сан не мог предугадать, что он так расстарается, устраняя эта банду, что погибнет в поединке сам. Способность Оды делала его почти неуязвимым в ближнем бою, он мог предугадать действия противника на несколько шагов вперёд. Но всё же его не стало. Осаму успел как раз к тому моменту, как он испускал дух. Его последним напутствием было что-то вроде «защищай слабых», я не очень расслышал. Сомневаюсь, что в итоге Осаму выполнял его последнюю волю, когда уходил из Мафии, скорее просто хотел избежать контактов с Ринтаро-саном. Сразу после похорон Оды он уехал. Не сказал, ни куда, ни насколько. Периодически только звонил мне и сообщал, как он. Я не посчитал нужным его удерживать: в том состоянии, в каком он был, он вполне мог просто убить отца. Ему потребовалось время, чтобы справиться. Те два месяца, что его не было, мы все сидели как на пороховой бочке. Дети ничего не понимали, да и я сам злился на Ринтаро-сана, поэтому он предпочёл не появляться близко к нам. Не знаю, чем он руководствовался. Возможно, не был уверен, действительно ли Ода погибнет. Возможно, понял, что Осаму слишком привязался, а это в нашей работе вредно. Возможно, на карте стояла безопасность организации, а это автоматически и безопасность всей семьи. Возможно, всё это вместе. Когда все ссоры остались в прошлом, мы просто перестали обсуждать это и порадовались, что не посвятили детей в подробности. Сейчас, конечно, они оба всё уже знают. Но это было не самое радостное для них время: сначала исчез отец, а потом почему-то в их жизни перестал появляться дедушка, — Ацуши понятливо кивает. — Осаму ушёл в Агентство, малыш, в надежде, что там ему не придётся жертвовать теми, кто ему дорог. Мафия берёт более высокую плату за своё благополучие. Но и таких близких друзей он больше не заводит. Ода был первым и последним. Именно поэтому мы все предпочитаем довольствоваться семьёй.       Ацуши снова кивает. И не может не признать, что более всего в этой ситуации пострадали Гин и Рю. Они ведь так или иначе не были ни в чём замешаны, а пережили такое потрясение…       — Я рад, что вы все сейчас не в ссоре, — тем не менее, признаётся он. Потому что он действительно рад. Та ситуация могла полностью расколоть семью. Осаму-сан мог так и не простить родителя, и Чуя-сан, несомненно, ушёл бы за ним вместе с детьми. Это бы рассорило его с сестрой и братом. А Юкичи-сан вряд ли простил бы мужу потерю единственного сына. Но они… Они справились.       — Знаешь, в чем заключается основная сложность нашей жизни, малыш? — интересуется Чуя-сан спокойно. И отвечает, заметив растерянность Ацуши: — Когда приходится пустить пулю в близкого человека, рука не должна дрожать. Но всё к лучшему, — с некоторым фатализмом пожимает плечами Чуя-сан, и Ацуши думает, что его вся та ситуация уже очень мало волнует. Всё ведь и правда закончилось хорошо, и продолжается тоже хорошо. Ведь если бы Осаму-сан не оказался в Агентстве и привёл туда самого Ацуши, всё, как он уже выяснил, было бы плачевно — и это только лично для него.

~

      Он нашёл её на кухонном подоконнике. По правде говоря, это место было первым в списке поисков, когда он не нашёл её под одеялом, где ей полагалось быть.       — Кто это у нас здесь? — но привычная улыбка не помогла, и Гин осталась смотреть грустными глазами в темноту ночного города. — Хэй, — настойчивее позвал Осаму. Она, вздрогнув, обернулась только тогда, когда он присел рядом с ней, потеснив немного худые ножки. — Что случилось?       — Папа, а почему дедушка к нам больше не приходит? — тёмные глаза затягивали в себя, давили пугающей глубиной. Когда она была совсем малышкой, это умиляло, но, чем старше она становилась, тем в больший ужас её прямой взгляд мог привести даже случайных прохожих. Чуя всегда говорил, что «этим она в отца», как и её брат. Собственно, с этим соглашались и родители. Только если у самого Осаму глаза были светло-карие, слегка отливающие алым, у детей они казались совершенно чёрными, как сплошной зрачок. Этим для знающих людей они могли выдать в себе кровь эсперов. Благо, «знающих людей» было не так уж много на свете. — Мы его чем-то обидели?       — Нет, милая. Просто мы с дедушкой сильно поругались.       — А когда вы помиритесь? — со всей свойственной двенадцатилетней девочке непосредственностью поинтересовалась дочка. Добавила: — Когда мы с папочкой ругаемся, мы всегда миримся, значит, и вы помиритесь.       Это имело для неё вес и в целом имело смысл, но наблюдение было слишком поверхностным. Вряд ли она обдумывала его долго. И вряд ли она долго подбирала слова для этого разговора. Наверняка не думала, что Осаму вообще поддержит эту беседу. Рюноске вот так и не решился спросить у него обо всём напрямую из этих же соображений — допрашивал только Чую.       — Боюсь, я не смогу тебе ответить, — покачал головой мужчина.       — Не страшно, папа, — пожала плечами Гин. Сурово глянула на него опять. — Но ты обязательно поскорее помирись с дедушкой. Он уже пропустил столько праздников!       — И правда, — чуть улыбнулся Осаму. Ни в один из периодов своей жизни он не измерял прошедшее время праздниками, но стоило попробовать. У детей вот это выходило прекрасно. А Эдогава, кажется, и сейчас так живёт…       — Папа, — позвала, потянув его за рукав кофты, девочка, едва заметила, что он тоже стал вглядываться в деревья внизу.       — Да?       — А ты ведь любишь дедушку? Он тебя точно любит, папочка говорил, родители не могут перестать любить своих детей, — Гин снова вглядывалась в него. У отца раньше была такая привычка. У него самого, наверное, тоже, но он за собой такого в последнее время не замечал. — А ты? Я вот тебя никогда не разлюблю.       — И я тебя, Гинни, — пообещал он. Правду обещать всегда было легко, как и водить детей за нос, уходя от ответов, но это не будет продолжаться долго, и Осаму всегда понимал, что рано или поздно они вырастут и начнут использовать против него его же приёмы. А пока можно было наслаждаться сомнительной радостью от тихой победы, ведь Гин выглядела как ребёнок, удовлетворивший своё любопытство в полной мере. Поэтому, без усилия подхватив дочь на руки и дождавшись, пока она с наслаждением обхватит его руками и ногами, он только заметил: — Пора спать, а ты болтаешь без умолку. Чуя будет страшно ругаться, если мы сейчас не ляжем.       — Он не заметит, — пообещала ему Гин и тут же притихла: напоминание о том, что она давно должна была быть в постели, а упомянутый родитель мог выбраться из душа с минуты на минуту, подействовало как надо. Рюноске в своей постели не слишком умело притворился спящим, стоило им появиться на пороге.       Оставив дочь, Осаму на минуту замер за дверью, вслушался в тихие голоса детей.       — Дедушке плохо и папе плохо, но они не хотят мириться, — пожаловалась Гин шёпотом. — И зачем они так мучают друг друга?       — Просто они взрослые, — коротко отозвался Рюноске. Гин вздохнула.       — Не хочу быть такой взрослой, — буркнула неразборчиво. Прошуршали одеяла, скрипнул матрас, и всё затихло.       Осаму отстранился от косяка, обернулся. Чуя, неслышной тенью остановившийся у стены рядом с ним, только пожал плечами. С мокрых рыжих волос стекали на футболку и шею капельки воды.       — Малышня права, — начал омега, стоило им самим скрыться в комнате и поплотнее закрыть двери. Осаму, расстёгивая рубашку, только поджал губы. — И не делай такое лицо, я знаю, что ты сам всё знаешь. Можно подумать, кто-то ещё кроме меня полезет к тебе в душу, ты больше никому этого не позволял никогда. Дай мне пользоваться своей исключительностью в полном объёме, контуженная твоя башка…       — Я даю, — заверил Осаму, скрываясь под одеялом. Муж плавно скользнул ему под бок, укладывая в надплечье влажную рыжую голову, бесцеремонно перекинул бедро поперёк чужих ног.       — Одасаку уже нет.       — Я знаю, — Чуя задумчиво провёл пальцами по шрамам на его рёбрах, и показалось, что эти пальцы запросто могли проникнуть сквозь кости и вытащить сердце без единой капли крови. Вероятно, они действительно могли. — Это было разумной жертвой.       — В смысле? — пальцы замерли.       Осаму машинально огладил крепкие мышцы на расслабленной спине. Чуя на нём поёрзал, устраиваясь удобнее и почти подминая под себя.       — Если бы кто-то другой, например, ты или сестра, занялись этим вопросом, Жид сбежал и спрятался бы после смерти первого же своего подчинённого. Конечно, ты бы его нашёл, но время потратил бы больше. А к Одасаку он вышел сам. Он буквально мечтал умереть от его рук. Папа рассчитал всё идеально.       — Иногда ты своими бреднями меня пугаешь, — со вздохом поделился Чуя. — Осаму, он был твоим другом. А Ринтаро-сан — твой отец. И он ещё жив, если ты не забыл. Чтобы его жертва Одой была действительно разумной, вам придётся помириться. Потому что если вы не помиритесь, выходит не одна жертва, а как минимум три. Это если малышню нашу не брать в расчёт. Я люблю тебя и уважаю твоих родителей, но решайте вопросы так, чтобы это не касалось моих детей. Заткнись и спи уже. Всё равно никто кроме меня не скажет тебе такое в лицо, тебя же все до усрачки боятся.       Осаму и правда замолчал, только рассеянно перебирал его волосы, и Чуя недоверчиво покосился на него: альфа чему-то улыбался.       — Вообще-то, — сказал, наконец, он, — у меня ещё есть Гин.