Die Schweigereltern

      Ацуши скучно, и он использует своё право на стратегическое убежище, то есть, на комнату Гин.       Если не открывать шкафов, это совершенно обычная комната. Маленькая, с обклеенными постерами стенами, ковром в цветочек и кроватью у двери. Шкафы — отдельный разговор, ведь в шкафах форма и чехлы с оружием.       Когда он входит, Гин лежит, опираясь пятками о стену, и подкидывает над собой нож. Тонкое лезвие почти касается её носа, она обхватывает рукоять ладонью, когда до катастрофы остаётся расстояние в два пальца. Ацуши узнаёт нож, меньше его ладони, с тонким лезвием, в котором отражение видно так же ясно, как в зеркале. У Рюноске таких два, и он носит их в рукавах плаща, откуда они удивительно легко извлекаются коротким движением запястья. Где прячет свои ножи Гин, сказать трудно, потому что она носит их с собой всегда, но ни под платьем, ни под одеждой их никогда не видно. Ацуши сомневается, что хочет знать.       — Почему твой брат только и делает, что работает, а ты от силы две бумажки за месяц написала? — забравшись рядом с ней на кровать, жалуется Ацуши. Гин, привычным движением вогнав нож в деревянное изголовье кровати по самую рукоять, только толкает его локтем в бедро.       — Папа работает ещё больше, чем Рю. А я, как и ты, успеваю справляться со своими бумажками на работе, поэтому, когда заданий нет, могу себе позволить ничего не делать.       Ацуши не помнит, чтобы она хоть раз повышала голос. Всегда говорит негромко, почти как Кёка. Только более жутко. И если Кёка делает так намеренно, особенность речи Гин, кажется, что-то из биологического.       — Ты вообще бываешь где-нибудь кроме работы и дома?       Гин задумывается.       — Ну, иногда мы с Рю гуляем по городу… — вспоминает она. — И о, я хожу с тётей по магазинам! Потому что ходить с Акико она не любит. Но я тебе этого не говорила.       — Никакой личной жизни, — вздыхает Ацуши. Гин обнимает подушку, опускает взгляд в пол. Ацуши кажется, она немного даже сникает.       — Можно подумать, мне до кого-то есть дело, — бормочет она в подушку. — Мне ещё даже шестнадцати нет, не хочу никаких таких отношений! Тем более, как у вас или у родителей… Влюблённые все такие дураки!       — И тебе совсем никто не нравится? — Ацуши укладывает подбородок на колено. — Совсем-совсем?       — Совсем, — твёрдо кивает Гин. — И я вряд ли кому-то нравлюсь. Катай-сан старый… Хигучи вообще девушка. И она такая дура иногда! Хотя миленькая. Мы, наверное, подружились бы, если бы она не была так помешана на Рю.       — Катай-сану всего-то двадцать два, и он думал, что ты взрослая, — вставляет в защиту коллеги Ацуши. — Ты же выглядишь лет на двадцать.       — Сам подумай, почти все, кого я знаю, считают, что я — мальчишка! — продолжает Гин, пропустив его слова мимо ушей и только скривившись.       — Они правда не догадываются? — хмурится Ацуши. — Но ты же девочка!       — Не догадываются, — вздыхает Гин. — Папа, конечно, говорит, что это хорошо… Ну, то, что никто не знает. Так меньше шансов, что меня увидят на улице. Но Хигучи так удивилась, ты бы видел!       Она раздражённо запускает один из ножей в потолок, и тот уходит под углом в деревянный косяк по самую рукоятку. Гин ойкает и подскакивает на кровати. Ацуши машинально придерживает её за ногу, пока она пытается извлечь из-под потолка орудие преступления и кое-как замаскировать пылью тёмную узкую щель, которая остаётся после.       — Эй, там же бетон, как он так глубоко вошёл? — Ацуши вертит в руках оружие со знакомой гравировкой на рукоятке.       — Да он и не такое режет, — отмахивается Гин, отбирая у него нож. — Это один из самых прочных сплавов, — она трепетно стирает мелкие крошки с бороздки у лезвия и, кажется, немного уходит в себя.       — Откуда они? — спрашивает Ацуши, глядя девушке через плечо.       — А? Они… Это подарок. Их создавала моя бабушка, когда ещё была жива. Она была настоящим мастером меча, очень талантливой, создавала оружие, которое может рассечь способность другого эспера. Это напоминает Исповедь отца, правда? Жаль, я её не застала… Дедушка говорит, она была очень красивой до самой смерти, даже когда уже болела.       Гин говорит с грустью, и Ацуши поглаживает её по плечу.       — От чего она умерла? — спрашивает осторожно. Забирает у Гин из пальцев нож, откладывает его на кожаный чехол, лежащий рядом на тумбочке.       — Способность, — пожимает плечами девочка. — На неё напал какой-то эспер из Министерства. После этого она очень сильно заболела и уже не поправилась. Папа говорит, дедушка и отец были просто в ярости. Она была хорошей и доброй. Я бы хотела её знать.

~

      Путанные коридоры в подвалах Мафии, пропахшие кровью и порохом, наполняла тишина. И в этой тишине Юкичи, до боли в глазах вглядывающийся в каждую лишнюю тень, слышал только мерный стук собственного пульса.       Он не любил выполнять заказы от Министерства, но учителя всегда говорили ему, что самурай — это человек, который служит. А хозяин в их время не имел большого значения. Юкичи отлично понимал, в чём разница между «самурай» и «наёмник», но его совершенно устраивали оба понятия. Ещё год назад за специфическую для его ремесла принципиальность его прозвали Серебряным Волком Йокогамы.       Мафия затихла в предрассветный час, и это было превосходным временем, чтобы вонзить клинок в самое её сердце. За этот заказ ему было даже несколько лестно — редко когда Министерство снисходило до поручения убийцам серьёзных дел. Похоже, они были в отчаянии. Но Юкичи и сам это понимал. В конце концов, последний год в Йокогаме, да и во всей Японии, царил кромешный хаос.       План здания лежал за пазухой, но нужную дверь он нашёл интуитивно — от помещения исходила настолько неприятная аура, что, казалось, её можно увидеть. Оставалось проникнуть внутрь, затаиться и ждать…       Кабинет оказался оранжереей. Тёмные кольца лина и полотнища листьев отбрасывали мрачные тени, на пасмурном ночном небе за огромными окнами от пола до потолка занимались первые разводы зари. Это было Юкичи даже на руку — в такой обстановке даже сориентироваться разу нельзя, не то что считать чужое присутствие.       Воздух пах водой и чем-то приторным, терпким, не похожим на обычный цветочный запах. Юкичи всё никак не мог уловить отдельные ноты, замерев в густых зарослях какого-то тропического кустарника. Совсем рядом — как он понял после, и по всей оранжерее, жёлтые, синие, сиреневые, белые — стояли кадки с высокими суховатыми стеблями, на которых мерно покачивались от сквозняка крупные цветки ярко-синего цвета, напоминающие глаза. По стеблям змеились мелкие шипы. Присмотревшись лучше, Юкичи узнал ведьмин цветок. Он не видел растение в природе, но ему часто приходилось встречать такое в оранжереях… И в учебниках по ядам. Акониты, слегка склоняясь к нему, казалось, подмигивали своими синими глазами.       Потянулись минуты. За окном уже вставало солнце, когда ручка будто приглашающе незапертой двери еле слышно скрипнула, хотя этому не предшествовало ни звука шагов, ни шороха. Юкичи подобрался, точно хищник перед прыжком.       Статная женщина, затянутая поверх белоснежной блузы в строгое чёрное кимоно, перехваченное алым оби, медленно вступила в кабинет. И первым делом принялась придирчиво осматривать расставленные на столе у стены склянки. В них стояли полузасушенные синие цветки, тоже подмигивающие медленно выросшему у хозяйки кабинета за спиной Юкичи. Казалось, даже чужие волосы и кожа пропитались терпким запахом аконита.       Сверкнула в нежном солнечном свете сталь. Юкичи, покрепче сжав рукоять катаны, произвёл короткий замах, целясь в чужую тонкую шею, и мир померк.       Когда он очнулся, темноту рассеивали лампы на глухих стенах. Юкичи тут же узнал примыкающую к кабинету-оранжерее подвальную комнату, которую успел обследовать до прихода своей будущей жертвы.       Сама же она обнаружилась совсем рядом. Обернулась, когда он с приглушённым шипением поднял тяжёлую голову. Лоб ныл, по заплывшему глазу щекотно текла кровь. Собственная катана, аккуратно уложенная в двух локтях от его ног на полу и бережно завёрнутая в шёлковый отрез, резала глаза. На рукоятке виднелись подтёки крови.       — Не дёргайся, — предупредили холодно.       Юкичи ощутил резкий запах, и к рассечённой брови прижали колючую вату. Кожу опалило болью, на глазах проступила влага. Юкичи впился пальцами в верёвку, стягивающую запястье. А чужие тонкие пальцы уже перематывали его голову свежим бинтом.       Закончив, госпожа Мори, сестра нынешнего главы Портовой Мафии и его ближайшая приближённая, отступила на шаг назад, чтобы полюбоваться результатом. А после плавным, хищным движением опустилась в кресло. Юкичи ощутил, как под черепом покалывает чем-то, похожим на страх.       — Мы поступим вот как, — заговорила она. Голос у женщины был нежным и приторным, как цветы аконита. Холодные бордовые глаза слабо мерцали. — Я сохраню тебе жизнь при одном условии. Выбор прост, не так ли? Соглашайся, и выйдешь отсюда целым и невредимым. Или… Просто не выйдешь. Так или иначе все пути ведут к смерти.       Проглотив кровь, наполнившую рот, Юкичи прохрипел:       — Какое условие?       Госпожа Мори звонко рассмеялась.       — Какой быстрый, — покачала головой она. — Разве я сказала, что собираюсь озвучивать условие? Я сказала только «делай выбор», мальчик. Уже это с моей стороны огромное снисхождение. Но ты пробрался сюда и даже сумел подобраться ко мне со спины… Я удивлена. А моё удивление дорого стоит, — Юкичи проследил здоровым глазом, как она сплетает пальцы в замок под подбородком. — За то, что ты меня удивил, я готова сделать тебе подарок весом в жизнь. Но выбирать, конечно, тебе. Хочешь жить?       Юкичи мысленно перефразировал её вопрос. Пути всех людей действительно вели к смерти, путь самурая же был значительно прямее других. И, пусть он был самураем, он был и наёмником.       Внезапно он понял кое-что важное. Пусть он не был готов жить на неизвестных условиях… Он, ко всему прочему, ещё совершенно не был готов умирать. Поэтому, с трудом раскрыв второй, заплывший и слезящийся глаз, он взглянул на сидящую перед ним с лёгкой непринуждённой улыбкой женщину. И сказал только:       — Да.       Госпожа Мори не пошевелилась. Юкичи показалось даже, что она не услышала его ответа, но после он вгляделся в чужие глаза и заметил там удовлетворение.       — Самураи ведь, кажется, всегда держат слово? — задумчиво, будто у себя самой, спросила женщина, глядя куда-то в стену ему за плечо. — Насколько помню, так и есть. Ну что же, живи, раз так хочется. А моё условие… Моё условие просто, — улыбка исчезла с безмятежного молодого лица. — Служи мне.       Юкичи, только прикрывший было болящие глаза, вскинул голову.       — О чём вы говорите?       — Хочу быть твоей хозяйкой, — пожала хрупкими плечами госпожа Мори. — Отдавать тебе приказы, говорить «фас»… Служи мне. Стань моим цепным псом. Тебя, конечно, зовут волком, но всё это одна порода, Юкичи.       — Вы знаете, кто я? — Юкичи закашлялся, носом у него пошла кровь.       — Я знаю всё, что происходит в городе, — тонко улыбнулась женщина.       — А если я не согласен? — упрямые серые глаза уставились в чёрную точку меж её бровей.       — Ты уже согласился, — равнодушно отмахнулась госпожа Мори. Поднялась, оправила складки кимоно. Подняла с пола катану Юкичи, и шёлк, разрезанный лезвием на две ровные части, осел на пол ей под ноги. Вскоре туда же опали и сдерживающие Юкичи путы.       — Что вам от меня нужно? — спросил Юкичи, потирая запястья. — Чтобы я служил Мафии?       — Мафии? — в голосе женщины звучало напускное удивление. — Причём здесь Мафия? Мафия — это мой брат, милый мальчик. А я хочу, чтобы ты всегда стоял за моей спиной. Будешь делать всё в точности, как я скажу — будешь спокойно просыпаться по утрам. Тебе это не в новинку, разве ты не живёшь так же? Чужие приказы буквально твой хлеб. Только раньше ты делал это из-за денег и справедливости, а теперь… Что ж, считай, что делаешь это из глубокого уважения ко мне. За то, что не убила тебя сразу же, как заметила, — она вытащила из рукава белоснежный платок, расшитый синими цветами, и протянула его Юкичи. — Ты нужен мне для защиты. Я хрупкая женщина, а мой единственный сын — юноша чуть младше тебя, не обладающий должной физической силой. Ты будешь следовать за ним везде, куда он направится. Ты должен стать его тенью. Вот зачем ты мне нужен. Сумел проникнуть в Мафию? Отлично. Значит, и его защитить сумеешь…       …Коё собирала в корзину сухие цветы.       — Она варила из них настой и продавала надоедливым клиентам, — Осаму пустыми глазами смотрел в стену за плечом отца. — Ей шёл их запах.       Чуя тронул было его за плечо, но сын даже не взглянул на него. Юкичи тихо выдохнул и, поднявшись, прошёл к окну. Со дня их первой встречи до дня её смерти прошло больше двадцати лет. Он так и не изжил своего ужаса перед ней, он носил его в себе все эти годы, но со временем ужас стал приятным, восхищённым опасением.       Прах женщины, сумевшей заменить ему мать, сейчас лежал под тяжёлой плитой без имени и подписей. Акониты в оранжерее отцвели и завяли, изломавшись сухой ветошью в кадках.