Die Schweigereltern

      В доме удовольствий Коё-сан удивительно тихо. Кёка сидит, подобрав под себя ноги, на диване, и Ацуши кажется, она видит его насквозь. Будто отлично знает, что он планирует сделать. Но никак не может знать! Ацуши не говорил никому, даже Юкичи-сану.       Всё утро Джуничиро клялся им, что он едет в центральный парк «просто прогуляться». То, что нигде нет Гин, навевает на Ацуши сомнения в словах друга. Но он не хочет в это лезть. Для вмешательств в личную жизнь у Гин уже есть Осаму-сан. Кёка с ним в этом солидарна, в отличие от Рюноске. Поэтому они решают ему ничего не говорить, как сделали с поинтересовавшейся пропажей брата Наоми. Ацуши удивлён, что девушка вообще куда-то отпустила Джуничиро, если обычно не сводит с него глаз.       Но сейчас его куда больше напрягают многозначительные взгляды Кёки.       Рюноске, уложив руку на спинку дивана у Ацуши за плечами, читает отчёты. Лицо его ничего не выражает, только брови иногда слегка хмурятся, из-за чего по коже змеится тоненькая морщинка. Ацуши испытывает стойкое иррациональное желание прикоснуться к ней губами, но знает, что в этом случае слишком велик риск получить по голове. Не отвлекать, не отвлекать… Скоро за Кёкой придёт Коё-сан, и они с Рю останутся наедине.       Подруга косится на часы, потом на дверь.       Пустая чашечка от чая угрожающе трещит под невольно сжатыми пальцами, и Ацуши поспешно отставляет её на стол. Он знает, что раньше, когда бордели уже были запрещены законом, их называли чайными домами, а девушки, подававшие чай и угощения, были куртизанками. Коё-сан, возможно, просто отдаёт дань старой традиции, но чай здесь действительно вкусный.       — Я пойду, — качает головой Кёка. — Уже очень поздно. Если она ещё не пришла, значит, ей нужно помочь с бумагами. Вы останетесь на ночь?       — Да, — не отрывая глаз от текста, глухо отвечает Рюноске.       — Спасибо за чай, — улыбается подруге Ацуши.       Кёка смеряет его странным взглядом, прежде чем скрыться за дверью. Улыбается самыми уголками губ.       После её ухода тишина в комнате становится почти колючей, щиплющей кожу.       — Рю, — осторожно зовёт Ацуши, потянув за рукав чужой рубашки.       — Да, — повторяет Рюноске полувопросительно.       Ацуши, вздохнув, тянется к нему и утыкается носом в бледную щёку, грозя оставить у чужой челюсти синяк.       — Я тебя слушаю, — уведя в сторону голову, давит Рюноске.       Ацуши закатывает глаза. Отбирает у него обиженно зашуршавшую листиками папку, откладывает её куда-то на стол. Набравшись наглости, подтягивается и усаживает зад альфе на колени. Тот смотрит со смесью раздражения и удивления.       — Рю, — снова начинает Ацуши, взявшись за его плечи. Сдавливает пальцами, едва сдерживаясь, чтобы не выпустить в чужую плоть когти. — Ты за меня выйдешь?       Несколько секунд Рюноске смотрит на него. Молча. Не меняя выражения лица. Ацуши допускает мысль, что его недопоняли, и уже собирается было повторить вопрос, но его почти душат в объятиях. Под чужими руками трещат рёбра. Писк выходит таким нелепым, что Ацуши самому мигом становится безумно стыдно. Альфа выдыхает тихо, принимается вдруг целовать ему руки и лицо.       — Ты дурак, Тигр, — заявляет, обхватывая ладонями его лицо. — Ты просто идиот.       — Не обзывайся, а то передумаю, — обиженно шепчет Ацуши, жмурясь от поцелуя в нос.       — Не смей меня этим шантажировать, — шепчет в ответ Рюноске.       Ацуши целует его, на мгновение случайно выпустив клыки, пропарывает до крови губу и торопливо слизывает проступившие солёные капли. Тигр довольно помахивает хвостом где-то глубоко внутри, довольный маленькой победой — он слишком любит царапать и кусать хозяина Расёмона при любых удобных случаях, чтобы не воспользоваться лишний раз нервным напряжением Ацуши.       — Мы только-только разобрались с «Небожителями», — признаёт тот, снова тычась в чужую щёку. — Я понимаю, что сейчас не время и…       — Время, — обрывает Рюноске тут же. Челюсть его напрягается. — Ты теперь от меня никуда не денешься.       — И не собирался, — бубнит Ацуши себе под нос, уютнее устраиваясь в крепких руках. Терпкий запах заполняет лёгкие.       Ацуши пробирается пальцами под воротник белой рубашки, принимается торопливо расстёгивать пуговицы.       — Ацуши, — плечи альфы напрягаются.       — Здесь всё равно бордель, — бормочет Ацуши, отпихивая потянувшиеся остановить руки. Целует почти белую кожу, собирая кончиком языка мятную горечь.       В конце концов, здесь ведь действительно бордель… И всё равно что Коё-сан. Бордель есть бордель!       Рюноске расслабляется. Позволяет повалить себя спиной на широкий диван. Ацуши, усевшись сверху, торопливо тянет через голову кофту. Штаны отлетают куда-то в сторону. Клыки уже царапают его собственную губу, и Ацуши тихо рычит, когда длинные пальцы стискивают кожу под рёбрами.       — Ведёшь себя как маньяк, — фыркает Рюноске насмешливо. Ацуши, подмявший его под себя, довольно прищуривается, когда его слегка прикусывают за плечо. — Что с тобой сегодня, молния ударила?       — М-может быть, — вырывается неразборчивым мурчанием.       Длинный хвост обвивается вокруг лодыжки Рюноске, и Ацуши, чертыхнувшись, какое-то время тратит на рассматривание пушистой белой шерсти. Оставив чужую ногу, хвост хлёстко мечется из стороны в сторону, пару раз задевая Ацуши бок.       Рюноске, которому видеть это при свете не впервые, пользуется моментом, чтобы перехватить инициативу. Ацуши успевает только коротко мявкнуть, прежде чем его опрокидывают в подушки. Длинная петля Расёмона обвивается вокруг шеи, стягивает почти до тёмных пятен перед глазами.       — Дёрнешься — придушу, — обещает альфа в горячее ухо. Ацуши подставляет спину под поцелуи, прогибается, тяжело дыша. От чужих пальцах на ягодицах наверняка цветут пятна.       Прохладный влажный язык скользит вокруг плотно сжатого кольца мышц. Ацуши чувствует, как по бедру медленно стекают вязкие капли выделяющейся смазки. Терпения Рюноске хватает ненадолго.       Убедившись, что извивающийся под ним омега не умрёт в ближайшие пару часов от кровотечения из разорванного заднего прохода, юноша подрагивающей рукой упирается в изгиб напряжённой поясницы и быстро толкается в почти пылающее от жара тело. Тугие мышцы неохотно расходятся, пропуская головку.       Белый яркий хвост навязчиво лезет в лицо, так и норовит хлестнуть по щеке и в конечном итоге обивается вокруг предплечья, щекоча пушистой шерстью. Ацуши глухо рычит в подлокотник дивана, и длинные когти без труда вспарывают плотную подушку. Рюноске коротко шлёпает его по заду, но добивается только того, что Ацуши одним плавным движением сам насаживается на его член до основания.       Узкие крепкие бёдра разъезжаются в стороны, позвоночник гнётся под неестественным углом. Звериный рык переходит в тяжёлый низкий стон, и от того, как сжимаются вокруг его члена чужие мышцы, у Рюноске темнеет в глазах.       — Двигайся, — просит Ацуши сбито. Рюноске мстительно огревает его по ягодице ещё раз, сжимает поверх чёрной полосы способности на чужой белой шее. Под пальцами вздуваются синие вены, Ацуши закатывает тёмно-жёлтые от возбуждения глаза.       Одно медленно движение переходит в череду резких быстрых толчков, и Рюноске понимает, что вряд ли уже остановится — от сладкого запаха мутится в голове, чужие нежные мышцы крепко сжимают налитый кровью член. Ацуши что-то одобрительно шепчет, уткнувшись лицом в подтянутый у себе локоть, заходится хрипом, когда Рюноске смыкает зубы на влажной коже у него в надплечье.       Диван, привычный к такого рода обращению, пружинит с еле различимым скрипом.