Хороший солдат

      — Мисс Эйвери, какая встреча! Не ждал, что вы придете попрощаться со мной. Я отбываю завтра.       Теодора молча рухнула на стул. Хорошо, что его не вынесли вместе с другой мебелью. С последнего визита особняк заметно опустел. Проходя мимо столовой, Теодора не увидела ни длинного стола, который в свое время ломился под тяжестью блюд, ни ваз, ни ковров. Все куда-то перенесли. Возможно, отдали на нужды армии. В кабинете генерал-лейтенанта тоже стало просторно. Оставили сервант, стулья и письменный стол, на котором лежала карта Европы, обросшая по сравнению с прошлым разом бóльшим числом помет.       — Может, выпьете кофе или шнапса? Выглядите плохо. Это должно придать вам сил.       — Я пришла сюда не для того, чтобы играть в ваши игры.       — Нет? — Нойманн все равно достал графин и две рюмки из серванта. — А я думал, это наша традиция — играть в кошки-мышки. Я — в роли кошки, вы — маленькая, но зубастая мышка. Захочешь погладить — и останешься без пальцев.       — Я знаю всех, кто планирует теракт, в лицо и почти поименно, — сказала Теодора с раздражением и усталостью.       — С этим покончено, мятежники усмирены. После того, что было на днях, никто не посмеет рыпаться.       — А тут вы ошибаетесь. Казнь только разозлила их.       — Может, все же выпьете шнапсу? Ваша нервозность, право, беспокоит меня. Вы все еще больны? Попросить мистера Робертса заняться вашим здоровьем? Я бы на вашем месте не разгуливал в таком виде, — Нойманн задержал взгляд на обнаженных ключицах, — поздней осенью. Медикаментов сейчас не хватает. Нужно беречь себя.       — Я хожу так не по своей воле. Вот, полюбуйтесь, — Теодора закатала рукава и вытянула обожженные запястья. — Чтобы вырваться, мне пришлось сжечь веревку. А кофту, которая на мне, я украла по пути к вам. Не представляете, как мне мерзко от того, что я стала воровкой. Но еще хуже мне от мысли, что приходится просить помощи у такого, как вы. Хотя это не помощь, это взаимовыгодное сотрудничество. Вы наломали дров, Нойманн, и пойдете под трибунал. Думаю, вы и сами это понимаете. К чему такая спешка? Хотите выслужить прощение, подставившись под пули?       — Я генерал-лейтенант. Под пули подставляются паршивцы вроде вашего Блумхагена, — Нойманн поставил рюмки вдоль линии западного фронта и резким движением снял крышку с графина.       — Это не отменяет того факта, что вы проиграли. Вот-вот проиграете. Но я могу смягчить ваше падение. Помочь предотвратить новое покушение на генерала. И не только на него. Я узнала много чего интересного. Но у меня будет условие.       — Какое же?       — Они держат Лоуренса. В обмен на информацию вы отпустите его, когда все закончится.       — Так вот истинная причина вашего визита. Хотите использовать меня, чтобы вытащить своего дружка?       — Да, — незамедлительно ответила Теодора. — Но не только. Я не хочу жертв, а они будут огромными. Человек, который стоит за всем, — чудовище, убежденное в собственной вседозволенности. Он в чем-то похож на вас.       — Я ждал этих слов.       — Но в чем-то еще хуже.       — Есть кто-то хуже меня?       — Да. С ним, в отличие от вас, нельзя договориться. Он готов пожертвовать чем угодно, предать кого угодно, потому что зол на весь мир. Цель для него не просто оправдывает средства. Средства и не предполагают наличие какой-то цели. Убить ребенка, чтобы обвинить в этом немцев и поднять массы на новое восстание? Пожалуйста. Какая разница, что это приведет к бóльшим жертвам и не подарит желанной свободы? Ради бессмысленной бойни мы с Лоуренсом должны были стать террористами-смертниками. Мне удалось сбежать, но по чистой случайности, — Теодора закатала рукава. — Не думаю, что Лоуренсу выпадет такой же случай. Нужно поторопиться. Возможно, они готовят теракт или действуют прямо сейчас. Счет идет на минуты.       — Признаюсь, мне абсолютно плевать, как начальство расценит мой поступок, — Нойманн наклонил графин к рюмке и наполнил ее.       В ответ на вопросительный кивок Теодора покачала головой. Нойманн хмыкнул и поставил графин на стол.       — И мне неважно, сколько людей, виновных и нет, погибнет из-за кучки местных освободителей. Но мне очень не нравится, когда какой-то ублюдок портит мои любимые вещи. Например, этот шнапс, — Нойманн приподнял рюмку. — Раньше он был лучше. Сейчас его производят по новой системе. Вкус совсем другой. Пью только из чувства ностальгии.       — При чем тут шнапс?       — Я читал ваши статьи, мисс Эйвери, и знаю, что вы ловко пользуетесь метафорами и аллегориями. Эту вы тоже должны были понять.       Теодора рассмеялась с неприятным лязгом в голосе.       — Не верите мне? — наигранно удивился Нойманн.       — Ждете, что после всего я буду вам верить?       — Не жду, но ведь вы не просто так пришли.       — У меня нет другого выбора. Если бы я могла обратиться к кому-то еще, думаете, я бы пошла к вам?       — Да, пошли бы. Еще как пошли, — Нойманн поставил рюмку на стол и встал с кресла. — Пошли бы, потому что только я обладаю достаточной властью, чтобы вам помочь.       — Вы явно хотите обладать не только властью. Но у вас никогда этого не выйдет. Оставьте все эти штучки. Не приближайтесь ко мне. Вы мне противны.       Нойманн все равно подошел, наклонившись к уху Теодоры.       — Не бойся, — он упредил попытку вырваться, положив руку на правое плечо Теодоры. — Я просто хочу, чтобы ты знала, милая Дора-Дора. Можешь мне не верить — это твое право, но все, что я сделаю, я сделаю не ради очищения собственной репутации и не чтобы выслужиться перед начальство. Я сделаю это ради тебя. Раз уж ты просишь. И так уж и быть: ничего не потребую взамен. Убедишься, что я тоже могу быть бескорыстным. И что я намного надежнее слюнтяя Блумхагена. Кстати, о нем, — Нойманн наконец разогнулся и как ни в чем не бывало направился к своему креслу.       Теодора одеревенела. Она сидела, вжавшись в стул, ни жива ни мертва. Но, когда Нойманн занял место напротив, заставила себя смело уставиться ему в лицо.       — Как вы без него, мисс Эйвери? Держитесь? Надеюсь, счастливы, что не нужно подтирать сопли великовозрастному ребенку?       — Я счастлива, что Фридрих в безопасности. Это для меня главное.       — Осталось обеспечить безопасность мистеру Баркли.       — За этим я к вам и пришла.       — Ну что ж, тогда рассказывайте. Времени, как я понимаю, в обрез, — Нойманн снова взял рюмку, но на этот раз опорожнил ее содержимое и даже не поморщился.       — Лоуренса держат в старой части города, в одном из заброшенных домов. Если дадите мне карту Льежа, я отмечу это место. Главного зовут Отес. У него ожог на правой руке. Такой увидите — ни с кем не спутаете. Подручный Отеса, Марк, коренастый мужчина с красным лицом. Констанс — брюнетка с кудрявыми волосами. С ней поосторожнее, она очень опасна. Но в то же время ею легко манипулировать. Этим Отес и занимается. Пока я была в его руках, он отдал Констанс приказ убить ребенка. Тот, про который я говорила.       — Занятно. Точно не хотите?       Вздохнув, Нойманн налил себе еще шнапса.       — Это все, кого я знаю по именам. В лицо знаю еще человек десять. Но людей у Отеса больше. Намного. К нему примкнули все недовольные оккупацией. А сколько льежцев ею довольно? В свете последних событий численность сопротивления могла увеличиться на несколько десятков, а то и сотен.       — Что они собираются взорвать?       — Склад с провизией, вашу резиденцию и резиденцию генерал-оберста.       — Как, интересно, они собираются взорвать резиденцию генерала? Там полно охраны. И мою сторожат четверо.       — С помощью смертника. Кто-то из нас должен был прийти туда с бомбой и разнести все к чертям собачьим. Поймите: Отесу не важен конечный результат, главное — сам факт сопротивления. Не удастся проникнуть внутрь — ладно, будет шум снаружи.       — Крайне непоследовательно.       — Для того, кто действительно хочет освободить свою страну, — да. Но Отес не такой.       Нойманн степенно отхлебнул из рюмки.       — В конечном счете его не интересует, кто выиграет, а кто — проиграет. Он просто выплескивает свой гнев. Гнев от потери жены и дочери. Прошло больше десяти лет, виновник получил по заслугам, но Отес не забыл. Ненависть — его сила и в то же время слабость. За время нашего разговора он потерял самообладание только один раз: когда заговорил про убийцу своей семьи. Думаю, это можно использовать.       — Даже чудища любят свои семьи? — сыронизировал Нойманн.       — Любовь тут ни при чем. Это ненависть. Чистая, жгучая ненависть.       — Это чувство должно быть вам хорошо знакомо.       — В таком его виде — нет.       Нойманн сделал еще глоток, поставил рюмку и откинулся на спинку кресла.       — А еще я слышала… Ну когда бежала, в коридоре. Двое говорили про эшелон. Что именно — не запомнила. Мне было не до этого. Но подозреваю, что вам хотят помешать уйти. Еще один повод остановить Отеса. Вы же не хотите лишних проблем?       — Эшелон? — Нойманн нахмурился. — Ладно, буду иметь в виду. Что-нибудь еще, мисс Эйвери?       — Еще… Бланж.       — Месье Бланж? Он теперь тоже ваш друг?       — Нет, но я в долгу перед ним. Я втянула его во все это вместе с семьей. Бланж тоже играл нечестно, но я бы хотела сохранить ему жизнь. Обещайте, что не тронете его.       — Я же уже обещал и вроде бы держу свое слово.       — Хорошо. Теперь все. Нужна карта.       — Сейчас будет. Точно не хотите кофе, мисс Эйвери? Не стесняйтесь, мы же теперь союзники, — Нойманн сказал это с нескрываемым наслаждением, бравируя тем, что Теодоре пришлось встать с ним по одну сторону баррикад.       — Оставьте свои любезности при себе. Займемся делом. Мне нужна карта, Нойманн, и побыстрее.       — Ну как скажите. Просто вы так бледны, как будто с секунды на секунду потеряете сознание.       — При вас точно не потеряю.       — Однажды уже потеряли.       — Это был первый и последний раз. Карту, Нойманн.       Теодора так насупилась, что Нойманн не сдержал усмешку.       Карту в итоге принесли: высокий и статный немец с отросшими блондинистыми волосами, чем-то смахивающий на Фридриха. Как только дверь закрылась, Нойманн с улыбкой развернул карту и положил ее так, что она закрыла добрую часть Восточной Европы.       — Карандаш.       Нойманн с удовольствием вложил карандаш в раскрытую ладонь Теодоры. От прикосновения Нойманна все внутри Теодоры съежилось, но она снова вынудила себя взглянуть временному союзнику прямо в глаза.       — Вот тут, отметила крестиком. Можно подойти с трех сторон. Так будет лучше, чтобы уж наверняка. Вернее действовать по темноте. Скоро как раз стемнеет.       — Где они хранят взрывчатку? — осведомился Нойманн.       — Не знаю. У меня не было возможности исследовать все комнаты. Возможно, они изготавливают ее у кого-то на дому. Хочешь спрятать что-то от врага — спрячь это у него под носом. Но не исключено, что склад в одной из комнат. Или в подполе.       — В доме есть подпол?       — Почти в каждом здешнем доме есть подпол. Я просто предполагаю. У меня нет никакой информации. Отес ничего не говорил про то, где прячет взрывчатку.       — Это очень плохо. Про взрывчатку, пожалуй, стоит знать.       — Можно спросить у Бланжа. Но будет ли он говорить после всего, что мы с ним сделали, — большой вопрос.       Нойманн с претензией сощурился, и пришлось пояснить:       — Обстоятельства сложились так, что мы с Лоуренсом кое-где заперли Бланжа. Это была вынужденная мера. Вины Бланжа тут больше, чем нашей, поэтому не смотрите на меня так. Ну что еще?       — Да так, любопытно получается. Вы пленили Бланжа, теперь пленен мистер Баркли. Zahn um Zahn, Auge um Auge.       Теодора вздрогнула. Ей показалось, что она такое уже слышала. И точно: то же самое сказал Отес, когда рассказывал про месть Люсьену. Правда, по-французски, но это не меняет сути.       — Тогда меня должны были давно вздернуть на центральной площади. Как, впрочем, и вас. Я не сторонница принципа талиона.       — Вы предпочитаете подставить левую щеку?       — Предпочитаю увернуться или остановить руку, которая бьет меня.       — А я бы отрубил.       — Другого от вас я и не ожидала. Бланж вот здесь, — Теодора отметила дом в южной части старого города — примерно в трех кварталах от шайки Отеса. — Я пойду с вашими людьми. Сомневаюсь, что вы сможете уговорить Бланжа сотрудничать. Вероятность этого чуть выше, если буду говорить я.       — Хорошо, мисс Эйвери. Вы весьма убедительно орудуете языком.       Теодора почти разозлилась, но в дверь вовремя постучали. Снова тот высокий и статный офицер. Он пришел с плохими новостями. Это было видно по красивому лицу, передернутому тревогой и слегка бледному.       — Генерал-лейтенант, разрешите донести.       — Разрешаю.       — Телеграмма из Химворда. Рядовой Блумхаген должен был прибыть вчера около полудни, но его так и не дождались. Сегодня днем на обратном пути в Льеж был допрошен водитель грузовика, с которым отправился рядовой Блумхаген. Водитель сказал, что Блумхаген сошел раньше — примерно в трех часах езды от Химворда. Заверил, что дойдет сам. Но в Химворде и окрестных деревнях Блумхагена никто не видел. Вероятно, он дезертировал. Дежурные на блокпостах уже предупреждены, будут спрашивать документы с каждого мужчины призывного возраста.       — Этот щенок продолжает досаждать мне, даже когда я иду ему на уступки… — былое добродушие Нойманна растворилось вместе с новостью о Фридрихе. — Как вам такое, мисс Эйвери? Вы обрекли стольких людей на смерть, чтобы убрать этого идиота подальше, и, как видите, безрезультатно.       — Что… что с Фридрихом? — Теодора сглотнула; воздух в легких резко закончился.       — Что, что? Пойдет под трибунал. Там ему самое место.       — Трибунал? Нет, не надо! Вы не посмеете, Нойманн!       — А что я? Я тут вообще при чем? Блумхаген не под моим командованием. Но наказание за дезертирство везде одно: расстрел. Блумхагена уже объявили в розыск и поймают на первой же проверке документов. Будь он умнее и крепче, то мог бы залечь на дно или переправиться в Швейцарию. Хороший солдат должен иметь мозги и силу воли. Но Блумхаген — тщедушный слабак и к тому же дурак. Он сам себе вырыл могилу. Сочувствую фрау Блумхаген! Тяжело ей будет жить с клеймом матери дезертира!       — Вы плохо знаете Фридриха! — воскликнула Теодора.       — Наоборот: я знаю его очень хорошо. Лучше, чем хотелось бы.       — Фридрих бы не дезертировал! Думаю, он не вернулся в Химворд по какой-то причине! По важной!       — Я даже знаю, по какой: соскучился по прелестям американской журналистики.       Теодора вспыхнула. Ей до боли захотелось вмазать Нойманну такую пощечину, чтобы на его гладко выбритой щеке остался след. Но спасение Лоуренса перевесило задетую гордость. Теодора заставила себя успокоиться.       — Вернемся к делу. Фридрих не имеет никакого отношения к банде Отеса.       Теодора не верила, что говорит это. Вот бы сорваться прямо сейчас и броситься на поиски Фридриха! Но есть дела важнее: жизнь Лоуренса. По крайней мере, ее еще можно спасти. А где искать Фридриха — загадка. Может, его труп давно клюют птицы в поле на пути к Химворду…       — Тут вы правы. Я даже рад, что судьба этого сопляка сложилась именно таким образом. Ему очень подходит. Можете идти, Франц, — Нойманн холодно улыбнулся красивому белобрысому офицеру. — Тогда к Бланжу, мисс Эйвери? Или у вас в рукаве припрятан еще козырь?       — К Бланжу.       — Неужели козыри кончились? Не разочаровывайте меня. Я обожаю нашу игру в кошки-мышки. Постойте, Франц, — Нойманн встал из-за стола. — Уберите здесь все. И подайте мою фуражку. Если меня будут спрашивать, то я на смотре войск. Про мисс Эйвери ничего не говорите. Пусть ее визит останется только между нами. Вы же не хотите, чтобы по городу поползли слухи о том, что вы заключили сделку с Дьяволом? — Нойманн весело подмигнул Теодоре и похлопал себя по карманам. — Странно, где же мой пистолет… Надеюсь, это не вы, мисс Эйвери? Был прецедент! За вами нужен глаз да глаз!       Теодора не стала ничего отвечать. От шуточек Нойманна она уже чувствовала страшную усталость. А ведь это только начало! Голова снова закружилась. К счастью, на этот случай Теодора стащила не только кофту, но и кусочек сахара. Нащупав сахар в кармане, Теодора отломила часть и, пока Нойманн смотрелся в зеркало, а офицер убирал шнапс и рюмки, закинула в рот, угнав языком за щеку.       — Порядок, можем идти. Кстати, как долго Бланж уже заперт?       — Не помню, еще до казни. Я потеряла счет времени.       Нойманн присвистнул, сделав какой-то свой вывод.       — Поедем на автомобиле, — добавил он в коридоре.       — Не думаю, что это хорошая идея. Нам следует разделиться и встретиться уже на месте. Отес в бешенстве и вовсю ищет меня. Наверняка установил слежку за вами.       — Ох, даже так? В таком случае я точно не могу оставить вас без защиты.       — Если Отес увидит нас выходящими из одной двери, то сразу все поймет.       — Ладно, тогда… Эй, ты, — Нойманн обратился к солдату, который нес службу у лестницы.       У солдата было глупое, крестьянское лицо и замыленные глаза. Нойманну это не понравилось.       — Покинь на минуту пост и позови сюда Франца. Пусть вас сопровождает по меньшей мере офицер, — сказал Нойманн Теодоре. — Вам нужно переодеться. Ты, — он притормозил бельгийку с ведром, полным грязной воды. — Trouvez des vêtements chauds pour cette femme. Rapidement.       — Не надо, Нойманн.       — Надо, мисс Эйвери. Они же знают, как вы одеты.       — Другая одежда ничего не изменит.       — Rapidement, — повторил Нойманн. — Еще как изменит. Так вы хотя бы не заболеете.       Теодора потратила слишком много сил на разговор в кабинете и не стала спорить.       — Вот так-то. Люблю, когда вы покорны, не меньше вашей строптивости.       — Пожалуйста, замолчите.       Как хорошо, что белобрысый офицер не заставил себя ждать.       — Сопроводите мисс Эйвери туда, куда она укажет. Вы отвечаете за нее головой, Франц. Я поеду первым. С главного входа. Вы — с черного. Мисс Эйвери, — Нойманн внимательно посмотрел на Теодору. — Встретимся на месте. Если вы правы и за мной слежка, я постараюсь их запутать. С вас Бланж и информация о взрывчатке.       — Pardonnez-moi, — пришла бельгийка с вещами.       — Вовремя. Мисс Эйвери, переоденьтесь. Если я увижу, что вы в старом, то будете вытаскивать Лоуренса своими силами. Будьте послушной девочкой.       — Еще раз такое скажите — и я действительно украду у вас пистолет, а потом всажу пулю вам прямо в горло, чтобы вы помучались. Надеюсь, я ясно выразилась?       — В гневе вы нравитесь мне все же чуточку больше.       — Господи, вы неисправимы!       Теодора цокнула языком от негодования, рывком забрала вещи и пошла прочь. Франц растерялся, но двинулся за ней.       — Ждите здесь. Понимаю, что вам отдали приказ следить за мной в оба глаза, но переодеваться при вас я не буду.       — Что вы, я… — но Теодора не дала договорить, захлопнув дверь прямо перед носом Франца.       Она оказалась в комнате с двуспальной кроватью. У окна стоял комод, напротив кровати — шкаф. Все поверхности были пустыми и чистыми. Матрас и подушки вынесли. Спальня Нойманна? Теодоре стало противно от своей догадки, и она поспешила расстегнуть платье.       Франц, судя по звуку шагов, нервничал: бродил туда-сюда. Ничего, подождет. А вот Лоуренс ждать не станет… Теодора пулей влезла в новое платье. Оно было большим для нее. Может, пару месяцев назад сидело бы как влитое, но теперь болталось. Теодора поморщилась от того, что увидела в округлом зеркале рядом с комодом, разгладила складки на животе и застегнула пуговицы. Свои вещи бросила в комнате. Резона раскладывать их не было.       — Идемте, у нас мало времени, — выйдя из спальни, Теодора казалась здоровéе и гораздо энергичнее.       Франц, высокий, метр девяносто, еле поспевал следом. Теодора пару раз оглянулась на него, пока спускалась по лестнице. До чего же похож на Фридриха. Только старше, осанистее и мужественнее.       — Вы же умеете водить, Франц?       — Да, умею, — в голосе чувствовался сильный акцент, но свои мысли по-английски Франц выражал ясно.       — Покажите мне, как надо. Чувствую, это мне понадобится.       Франц удивился, но позволил Теодоре занять место за рулем.       — Только быстро. Самое основное. Как ее завести? Править я умею. Отец давал постоять у штурвала яхты.       — Машина — это другое.       — Думаете, я не справлюсь?       — Нет, просто принцип управления другой. С вашего позволения я бы начал не с двигателя, а с педалей. Они у вас под ногами. Разрешите…       Теодора не сразу сообразила, что нужно сделать. Только когда Франц, тушуясь, все же присел на корточки, она додумалась отодвинуть ноги.       — Это сцепление, — пояснил Франц, осторожно коснувшись золотистой педали указательным пальцем. — По центру — задний ход. Самая дальняя — педаль торможения. Главное — не спутать.       — Слева — сцепление, по центру — задний ход, справа — тормоз. Кажется, запомнила. Что дальше?       — А дальше, — Франц привстал. — Сначала нужно повернуть ключ зажигания.       Теодора положила ладонь на продолговатую ручку, которая напоминала ей ключ, приводящий в действие музыкальную шкатулку.       — Нет, это не ключ, это пусковая рукоятка. Вот тут ключ, — Франц показал на коробку рядом с рулем. — Поверните его влево, а потом возьмите рукоятку и крутите, пока двигатель не заведется.       Теодора, не медля, повернула ключ. Двигатель зарычал, но почти тут же стих. Тогда Теодора взялась за рукоятку и повернула. Потом еще и еще. Тяжело. Генри Форд явно не рассчитывал, что за руль сядет женщина, не евшая двое суток.       — Давайте я помогу, — предложил Франц.       — Не надо, я сама! — прикрикнула Теодора. Прозвучало резко, и она поняла это, поэтому, смягчившись, добавила: — Должна же я научиться.       И вот двигатель загудел. Теодора еле выстояла против детского желания захлопать в ладоши.       — А это рычаги управления. Рычаг ручного тормоза. Рычаг газа и рычаг для опережения зажигания. Рычаг ручного тормоза имеет три положения… — Франц выглядел до смешного неловко. Еще бы: ему пришлось согнуться почти вдвое и нависнуть над Теодорой. — Заднее, среднее и переднее. Чтобы автомобиль сдвинулся, нужно перевести рычаг в среднее положение и полностью выжать педаль сцепления.       — Слева, да?       — Да, слева. Или можно нажать на педаль со средней силой, перевести рычаг в крайне переднее положение и только потом выжать со всей силы. Так даже удобнее.       — Кому, интересно? — усмехнулась Теодора. — Ладно, а как остановиться?       — Если нужно замедлиться, сбавьте газ. Вот так, — Франц показал, куда жать. — И полностью выжмите педаль сцепления, параллельно переключившись на первую передачу.       — Как-то это сложно.       — Дело привычки. Прошу, не делайте ничего без меня… — Франц вылез из машины.       И тут же колесо чуть не отдавило ему ногу. Машина, проехав метр, вписалась в голый розовый куст.       — Мисс Эйвери, как вы? Мисс Эйвери?..       — Все прекрасно, — Теодора была слегка бледна, но улыбалась, как будто ничего не произошло.       — Я же просил вас ничего не делать без меня… Я отвечаю за вас перед генерал-лейтенантом…       — Но я же должна была попробовать. Иначе зачем вы так подробно объясняли мне устройство автомобиля?       По лицу Франца было заметно, как сильно он пожалел об этом.       — Ну все, довольно, я уступаю вам место водителя. Вы правы: это дело привычки, а привычки водить автомобиль у меня нет.       Теодора вылезла из машины и направилась к пассажирскому сидению.       — Постойте, мисс, — Франц опередил ее и отворил дверцу. — Присаживайтесь, пожалуйста.       — Благодарю, — Теодора села в машину. — С вами приятнее иметь дело, чем с вашим генерал-лейтенантом.       Франц растерялся от похвалы, но все-таки поблагодарил в ответ, захлопнул дверь и обошел машину сзади, чтобы занять место водителя.       — Вы хорошо ориентируетесь в городе, Франц? — спросила Теодора, прежде чем они сдвинулись.       — Прилично, мисс. Я возил генерал-лейтенанта везде с тех пор, как он приехал в Льеж.       — Тогда вы должны знать, где это.       И Теодора объяснила, в каком месте они держат Бланжа.       — Кажется, понял, но я лучше ориентируюсь в новой части города.       — Ничего, я вам помогу. Я там частенько бывала…       Франц посмотрел на Теодору, как будто ждал продолжения, но она не сочла нужным продолжать, — и он надавил на педаль заднего хода, отъехав от кустов.       — Я не оцарапала машину? Знаю, что это последнее, о чем сейчас нужно думать.       — Все в порядке. Я посмотрел. На машине ни царапинки. Вообще, вы довольно удачно затормозили.       — А столько крику было!       — Не было крику, мисс… — Франц помрачнел; видно, его задели слова Теодоры. — Просто я отвечаю за вас. Если с вами что-то случится…       — То с вами сделают что-то в сто раз хуже? Не волнуйтесь, я буду цела. У меня есть важная причина не соваться под пули.       — Какая? — не подумав, спросил Франц.       — Не могу сказать. Просто есть. Скажите, мы проедем через те же ворота, что и Нойманн? — выдержав паузу, спросила Теодора.       — Нет, через задние.       — Наверняка там тоже слежка.       — Пока вы переодевались, я видел, как генерал-лейтенант шел к машине. С ним была бельгийка. Уборщица. Смею предположить, что она нужна для отведения внимания. Если кто-то следит за домом, он увидит в окнах автомобиля не только генерал-лейтенанта.       — А если в машину будут стрелять? Нойманн подставляет ни в чем не повинную женщину!       — Если в машину будут стрелять, — подхватил Франц. — Пригнитесь.       — Все равно к дому нам нельзя подъезжать. Оставим машину в паре улиц, — сказала Теодора спустя время.       — Как скажите, мисс.       Ворота отворили. Но сперва длинный солдат с серым лицом подошел к машине и постучал в окошко, чтобы проверить, кто внутри.       — Удачной дороги, Франц, фройляйн.       Солдат козырнул на прощание фуражкой. Автомобиль выехал и, набрав скорость, повернул к склону.