***
Перед визитом к швее Фазиль особенно тщательно намылся, как мог расчесал хвост и оделся, вздыхая, что не успел спустить зеркало с чердака. И без того ясно было, что на порядочного фелида трудно походить, когда даже обувка на тебе чужая, но хотелось бы масштабы бедствия понять... Ведь Фазиль теперь не тот, что раньше, он теперь порядочную жизнь ведёт, а потому надо, чтобы каждому это с первого взгляда понятно было! Но когда вышли, он быстро забыл о том, как выглядит — другие мысли заняли голову. Он сообразил подставить Бранду локоть: даже и ловко вышло, потому что Фазиль был довольно высок для фелида, в самый раз для того, чтоб Бранду было удобно на него опираться. Ведя его под руку и приноравливаясь под его шаг, Фазиль важно глядел по сторонам, как бы говоря окружающим — смотрите все, идёт честный и порядочный фелид, который не проявляет неблагодарности и за добро платит добром! На улице было чудо как хорошо: вчерашний дождь практически смыл остатки снега, грязь успела подсохнуть, а под ярким солнцем даже самые приземистые ветхие домики с соломенными крышами казались живописными. Кое-где в садах возились люди, с некоторыми из них Бранд здоровался и перебрасывался словечком-другим; люди разгибались, прикрывая глаза ладонью от солнца, глядели с любопытством — небось не каждый день видели, как человек с фелидом под ручку прогуливаются. По мощёной камнями улочке вышли к речке, которая уже почти избавилась от ледяного панциря и теперь медленно кружила и уносила прочь его остатки. Веяло свежестью и прохладой; вода была такая чистая и прозрачная, что видны были камни на дне. Слышался далёкий гул, словно от водопада, и Фазиль навострил уши, недоумевая, что бы это могло быть? Скоро любопытство его было удовлетворено: за поворотом реки он увидел водяную мельницу. Фазиль, выросший и всю жизнь проведший в городе, впервые увидел мельницу не на картинке, и теперь ему всё было интересно: река до плотины течёт себе спокойно и тихонько, а после — неистовствует, пенится, крутится и бьёт в колесо, плещет, гудит — словно возмущается, как это людишки посмели ей чинить препятствия! — Нам как раз по плотине на другой берег, всё рассмотришь, — сказал Бранд — разглядел, значит, его любопытство. Ничего-то от него не скроешь! Отведя взгляд от мельницы, Фазиль увидел на другом берегу двух детей в характерной яркой одёжке. Неужто фелиды? Значит, прав он был, когда предположил, что в Садах могут обитать и почтенные фелиды! Он почувствовал гордость за весь свой род и даже слегка приосанился. Правда, тут же взволнованно развёл уши: повод для гордости вёл себя тревожно. Из воды торчал ряд деревянных столбиков, оставшихся, видно, от старых мостков или причала. Вот на такой столбик и прыгнул один из детей, балансируя руками и хвостом. Бранд, тоже заметивший это, резко остановился, с тревогой следя за фелидятами. — Вот дурашки, — пробормотал он. — Эй! Слезь оттуда! — попробовал крикнуть он, но гул мельницы было не перекричать. Двое фелидят устроили, кажется, некое неумное соревнование: второй тоже прыгнул на столбик, не желая уступать товарищу. «Может, они развернутся и обратно отправятся?» — подумал Фазиль, но само знание рода фелидов говорило ему: как бы не так. У одного из детей, того, кто прыгнул первым, были чёрные ушки и хвост. Оправдывая всё, что говорят про черноухих фелидов, он прыгнул на следующий столбик, опасно зашатался, но удержался. Второй прыгнул за ним, а потом ещё раз... Осталась последняя пара столбиков, располагавшихся на большем расстоянии, уже довольно далеко в воде. Фазиль нервно хлестал себя хвостом по бокам, вцепившись в локоть Бранда и не отводя взгляд от пары глупых фелидят. Ох и вздул бы он их, окажись сейчас рядом! Перебежать, что ли, по плотине... да пока он добежит, эти двое уже и обратно вернуться успеют! Один из детей, светлоухий, развернулся и попрыгал обратно. Благополучно добравшись до берега, он замахал руками, но второй на этот призыв не ответил. Он примеривался, весь сжался... — Нет-нет-нет... — Фазиль едва ли понимал, что бормочет это вслух. Он знал, что маленький фелид прыгнет, потому что сам бы он прыгнул без разговоров, как же не доказать, что ты тут самый храбрый?.. И точно! Прыгнул! И допрыгнул, приземлился на столбик, зашатался, но удержался и встал во весь рост! Фазиль не удержался от радостного вздоха и только тут разжал пальцы, с силой вцепившиеся в руку Бранда. И тут маленький фелид попытался повернуться, поскользнулся и в одно мгновение ухнул в воду! Фазиль вскрикнул от ужаса; в голове мелькнула надежда, что, может, ребёнок сейчас схватится за столбик и вылезет? Может, там не так глубоко? Но черноволосая головка показалась над поверхностью далеко от столбиков! Фазиль не успел даже толком сообразить, что происходит, а Бранд уже бросил трость, скинул шинель, сапоги и бросился в ледяную воду. Маленький фелид то скрывался под водой, то показывался над поверхностью; течение несло его прямо к плотине. Затянет!.. А справится ли Бранд?! Опомнившись, Фазиль подхватил его вещи и бросился на плотину. Торопливо снял с себя ремень и привязал его к трости, а потом растянулся на подрагивающей от силы хлещущей воды поверхности и спустил ремень к воде, держась за оба конца трости. Бранд тем временем доплыл до ребёнка и обхватил его одной рукой, поддерживая голову на поверхности. Другой он пытался грести, но теперь течение тащило и его... — Сюда!! Сюда!! — закричал Фазиль, надрываясь изо всех сил. И то ли Бранд его услышал, то ли увидел свисающий над водой ремень, но сумел догрести до него и ухватиться единственной свободной рукой. — Ох, мышкины кошки, — пробормотал Фазиль сквозь зубы, а потом, собрав все силы, потянул трость на себя. Хорошо ещё, что додумался не просто ремень спустить — так бы не осилил. Бранд чудовищным рывком подтянулся и вытянул ребёнка на плотину, а потом вылез и сам. Фазиль бросился к маленькому фелиду... точнее, фелидке: это была девочка лет десяти! Яркий красивый костюмчик из вышитых шаровар и длинной жилетки промок насквозь, треугольное личико в обрамлении разметавшихся чёрных волос казалось белым, как бумага. Неужели не спасли?! Тут Бранд оттолкнул его и проделал такое, что Фазилю вначале показалось ужасным кощунством: взял девочку за босые ноги, поднял вниз головой и встряхнул несколько раз. Не успел Фазиль возмутиться, как изо рта и носа малышки хлынула вода, а потом девочка открыла глаза и закашлялась. — Живая! Живая! — воскликнул Фазиль, себя не помня от радости. Тут на плотину взбежал второй прыгун — точнее, вторая: эта тоже оказалась девочкой, заплаканной и перепуганной. — Майя!! — закричала она, бросаясь к черноухой, которую Бранд тем временем вернул в более приличествующее фелидам положение головой кверху и теперь похлопывал по спине, помогая откашляться. Вторая девочка обняла неудавшуюся утопленницу и расплакалась; Фазиль и сам утёр слёзы хвостом, но Бранд быстро положил конец этой юдоли слёз. — Так-так, поплачем потом, — сказал он. — Майю надо раздеть и завернуть в мою шинель, не то простудится. Поспеши, не то потом побольше плакать придётся, — сурово сказал он второй девочке, и та, всхлипывая, начала помогать несчастной Майе снимать насквозь мокрую одежду. — А ты хотя бы рубашку сними, — сказал Фазиль, отворачиваясь от девочек. — Я тебе свитер отдам. Он заметил, что Бранда бьёт дрожь — солнце хоть и пригревало, но всё же весна только-только начиналась, ветер у реки гулял холодный. А каково тому, кто только что прыгнул в ледяную воду?! Фазиль и представить себе не мог! Бранд, вздрагивая на ветру, попытался снять рубашку, с которой ручьями стекала вода, но замёрзшие руки его плохо слушались, поэтому Фазиль принялся помогать расстёгивать пуговицы. Бранд вдруг как-то странно на него глянул, но Фазилю некогда было задумываться о взглядах и их значении. До локтя руки у Бранда были загорелые, тёмные; загар въелся в них, как застарелая грязь, а вот выше локтей кожа казалась ещё светлее на контрасте. На торсе Фазиль заметил несколько шрамов, резко выделявшихся на белой коже, но подробности не разглядел — Бранд быстро натянул свитер и, не поворачиваясь к девочкам, крикнул: — Готовы? — Г-готовы... Бранд подхватил на руки завёрнутую в шинель Майю, укутал её поплотнее и сказал: — Ну, теперь быстро домой! И они поспешили прочь от реки. Едва отошли от мельницы, как Майя, которая до того притихла, прижавшись к груди Бранда, вдруг горько расплакалась. — Эй, ну ты чего? Не плачь, всё хорошо, — забормотал Бранд. — Ту... туфельки! — проговорила маленькая фелидка. — Туфельки... потеряла! Новые! Папа из города привёз! — и разразилась рыданиями. Шли так быстро, что Фазиль даже не замёрз, хоть и остался в одной рубашке. Скоро они оказались у аккуратного двухэтажного домика с черепичной крышей. На перилах веранды спала, пригревшись на солнце, чёрная кошка, у которой солнце позолотило отдельные шерстинки; Фазиль не удержался и погладил тёплый, нагретый бок, на что кошка сказала «Мр-р?» и сразу вслед за тем потянулась и зевнула, показав розовую пасть и острые клыки. На стук вышла служаночка с пышно начёсанным рыжим хвостом и только руками всплеснула при виде открывшегося ей зрелища. — Госпожа Самия! Госпожа Самия! — закричала она. Прибежала миниатюрная кругленькая фелидка, у которой даже лицо было круглое, а не треугольное, как у большинства фелидов, и только охнула, увидев свою дочь в руках чужого человека. Поднялась суматоха: закутанную в шинель Майю унесли отогревать, Бранда и Фазиля наперебой приглашали в дом, госпожа Самия то кидалась в комнаты, то возвращалась и расспрашивала, как же так вышло; под ногами путалось ещё несколько маленьких фелидят. Наконец гостей усадили в гостиной у камина, причём рыжая служаночка уговорила Бранда отдать ей мокрые брюки, обещая их высушить и отгладить. — Ну вот, без штанов оставили, — тихонько сказал Бранд Фазилю на ухо, кутаясь в плед. Фазиль тем временем оглядывался по сторонам: он впервые очутился в доме почтенных фелидов, и ему всё было интересно. Гостиная была прехорошенькая, светлая, с уютными мягкими креслами и пуфиками в полосатой обивке, с кисейными драпировками на окнах. Всюду подушечки, горшки с цветами, картины с пасторальными пейзажами и птицами; на пушистом коврике у окна — забытые детские игрушки: кукольный домик и две куклы. Сразу было понятно, что это дом семейный, где всем заправляет заботливая женская рука. Тут в гостиную вернулась госпожа Самия, за ней шла служаночка с серебряным подносом, на котором расположился расписной фарфоровый чайник, изящные чашки, блюдечки с печеньями, вареньями и сладостями. Служаночка принялась разливать чай, а госпожа Самия присела в кресло, с волнением переводя взгляд с Фазиля на Бранда. — Я так и не поблагодарила вас! Но я не знаю, какие слова подобрать... — Да что там говорить, — прервал её Бранд, отводя взгляд, — любой на нашем месте сделал бы то же самое! Тут Фазиль с Самией, хоть и не были толком знакомы, но всё-таки обменялись понимающими взглядами, и каждый понял, что хотел сказать другой. А именно: даже за человеческим ребёнком не каждый бросится, чего уж говорить о маленьком фелиде! — Говорить «нашем месте» значит распределять ответственность за спасение Майи между нами двумя, — сказал Фазиль, распушив хвост (отчасти — потому что чувствовал важность момента, отчасти — в пику пышнохвостой служаночке, чтобы не слишком заносилась и знала, что тут и другие есть с пушистыми хвостами). — Меж тем я при всём желании не смог бы помочь, потому что не умею плавать. Моя роль тут маленькая, и все благодарности должны уйти Бранду. На лице Бранда отразилось нешуточное страдание, а маленькая Самия, прижав руки к груди, обратила на него взгляд янтарных глаз и воскликнула: — Тысячу раз спасибо! Жизнь моих детей для меня превыше всего, я никогда не смогу вам отплатить за то, что вы сделали! Я... — А мы, между прочим, к вам и шли, — прервал её Бранд, который, судя по его виду, сгорал от неловкости, будто его на сковородке жарили. — Мне сказали, что вы лучшая швея во всей округе, а моему другу как раз нужна жилетка. — Может быть, сейчас не время, — начал было Фазиль, но Самия решительно поднялась с места: — Нет-нет, что вы, самое время! Только вот ещё раз к Майе загляну... Это всё от того, что у неё уши чёрные! — в сердцах добавила она и ушла из гостиной, взмахнув гладкошёрстным серым хвостиком. — Гм! — оскорблённо произнёс Фазиль, а Бранд безуспешно попытался скрыть улыбку за фарфоровой чашечкой.***
Мастерская Самии располагалась в мансардном этаже. Тут стояла швейная машинка и пара манекенов, на вешалках висело как человеческое, так и фелидское платье, а ещё было множество коробочек и баночек с лоскутками, кружевами, пуговицами, застёжками, бусами и бисером. Швейная машинка Фазиля особенно заинтересовала. С разрешения Самии он нажал педаль, и сбоку машинки закрутилось металлическое колесо; раздался такой лязг и стук, что Фазиль в испуге прижал уши и оставил машинку в покое. Самия осмотрела бархатную звёздную ткань, похвалила её и начала снимать с Фазиля мерки, поставив его на табуреточку посреди комнаты. Они болтали, и он, глядя на её пепельную макушку и аккуратные серые ушки, решился задать вопрос: — А скажите, не знаете ли вы, может ли наше племя мурлыкать? Самия вдруг выпрямилась и вся вспыхнула, прижала уши, захлестала хвостом. — Ну, знаете!.. Не поучаствуй вы в спасении моей дочери, я бы сейчас вам по лицу хлопнула! — Что?! Почему это вы бы мне хлопнули?! — возмутился Фазиль, и его хвост тоже заметался из стороны в сторону. — А какие вы надо мной шутки шутите? Я замужняя женщина, а не какая-нибудь вертихвостка! — Я не шутил! Я спросил, потому что не знаю... — Как же вы можете не знать? — уже спокойнее спросила Самия; красные пятна с её щёк начали постепенно сходить, а хвост уже медленнее хлестал по бокам. — Из детства разве не помните, когда вас маменька на руки брала? Тут Фазиль усмотрел возможность для того, чтобы перейти в атаку: — Маменька моя на руки меня взяла единственно для того, чтобы отнести под двери приюта, — заявил он. — А вы меня подозреваете и тем самым наносите обиду! — О... — Самия смешалась. — Простите, я ведь не знала... Но такие разговоры не ведутся между едва знакомыми мужчиной и женщиной... — заколебалась она. — Такие интимности вы спрашиваете! Ну ладно, я, пожалуй, скажу: детки мурлыкают, когда им тепло и хорошо, когда мама рядом и за ушком чешет. Матери мурлыкают, когда кормят детей, а в общем говоря, взрослые мурлыкают... — она кашлянула и снова порозовела. — ...в уединённые моменты с супругами. Теперь пришла очередь Фазиля смущаться. Он вдруг понял, насколько неприличен был его вопрос, и почувствовал, как к щекам прилила кровь; в глаза Самие теперь было стыдно смотреть. Вот, значит, в чём он признался, сам того не зная! В шестнадцать лет, оказавшись на улице, он прибился к уличной банде фелидов, и главарь её, черноухий лихой красавец, стал его первой любовью, однако же не имевшей шансов реализоваться: объект воздыханий посмеивался над «мягкотелым белоручкой», а Фазиль был слишком самолюбив, чтобы признаться насмешнику в чувствах. С тех пор он считал, что его сердце закрыто на замок. Всю любовную сферу жизни он от себя отстранил; ту часть, которая была связана со вздохами, записочками и подарочками, он называл «глупостями», а ту, которая касалась плотской близости — «неприличностями». Разумные фелиды, такие как он, глупостями и неприличностями не интересуются; им есть дело только до насущных вопросов вроде того, где добыть следующий обед. Правда, все почтенные фелиды, которых он знал, жили крепкими семьями, причём, едва сойдясь, принимались плодить — или брать из приюта — фелидят в каких-то невообразимых количествах... Вот ещё один вопрос, который стоило поставить перед собой: это что же он, вправду мурлыкал вчера, когда заснул рядом с Брандом? И как это прикажете понимать?.. Отложив все эти вопросы на потом, он принялся было извиняться перед Самией, но та снова покраснела и махнула на него рукой: — Давайте не будем об этом. Вы спросили — я ответила. Фазиль поклонился прямо с табуреточки: — Благодарю вас, что развеяли мои сомнения, и ещё раз заверяю, что ничего дурного в виду не имел и не мог иметь, потому как преисполнен уважения перед вами, вашим домом и вашим супругом, — завернул он и приосанился, довольный своими прекрасными манерами. Самия сняла с него все нужные мерки, они всласть обсудили подклад — Фазиль непременно желал зелёный с золотым, а та уверяла его, что это будет слишком пёстро, и они даже немного поспорили на этот счёт, но всё же в конце концов сошлись на том, что подклад будет алого шёлка без рисунка, — и рассчитались. Самия принесла Фазилю сдачу, хоть он и уверял её, что сдача не нужна, но она, нахмурив брови, буквально всунула ему мелкие монетки в руки: — Вовсе ваша жилетка со всеми пуговицами не будет столько стоить! А благотворительностью не извольте заниматься, мы своими трудами живём, — объявила она грозно, и Фазиль, покорившись, взял монетки. Спустившись в гостиную, они застали идиллическую картину: Бранда (высушенные брюки ему вернули) окружили и слушали пять юных фелидов — точнее, фелидок: приглядевшись, Фазиль понял, что все пятеро — девочки. Старшенькая, та самая, которая прыгала по столбикам вместе с Майей, чинно сидела в кресле рядом, а самая маленькая, на вид лет трёх, поставила локти ему на колено и заглядывала ему в лицо. Даже служанка стояла в дверях, сунув руки под передник и хихикая. — ...И тут она взяла и разрезала мешок, а из него бесы как посыпались! — донеслось до Фазиля окончание рассказа, и сестрицы захихикали. — Зачем вы надоедаете господину? — накинулась на них Самия, впрочем больше для порядку, чем и вправду сердясь. — Что он о вас подумает? — Он думает, что давно не видел таких благодарных слушателей, — улыбался Бранд. Фазиль смотрел, как он осторожно придерживает большой своей рукой малышку, чтобы та не кувыркнулась на пол, и по совершенно непонятным причинам чувствовал, как на душе у него становится настолько тепло, будто туда залили тёплого сливочного масла. Самия упросила их остаться и выпить ещё чаю; на столе явились самые разные закуски, вяленое мясо, рыбки, грибы, ещё тёплые лепёшки с сыром. Засиделись до сумерек, но на ужин не остались и с главой семейства на этот раз не познакомились, распрощались и отправились домой. На потемневшем небе зажигались первые звёзды, повис тоненький молодой месяц, похожий на дольку дыни. От домов тянуло дымом, где-то лаяли собаки, но Фазиль сейчас даже к собакам был благодушен, так приятно ему было идти рядом с Брандом и неспешно обсуждать с ним сегодняшнее происшествие и визит. — А всегда ли ваши дамы носили штаны? — поинтересовался Бранд — видно, для него вид служаночки и Самии в шароварах оказался чересчур уж непривычным. — Не всегда, — ответствовал Фазиль. — Потому как люди — раса чувствительная, и фелидам раньше предписывалось скрывать уши и хвосты, чтобы не оскорблять ваш взор. Женщины носили платья и чепцы, а мужчины — плащи и преглупые высокие шляпы. А нам, знаешь ли, хвост не просто так дан, а чтобы выражать чувства! Поэтому он должен быть на виду. Ну так вот, а потом выяснилось, что фелиды тоже на что-то нужны и налоги платят, поэтому запреты стали смягчать, и сейчас мы носим наш национальный костюм. — Ничего этого я не знал. — Конечно, не знал, — сказал Фазиль с чувством собственного превосходства. — Кому вообще интересна наша история и культура... Он величественно помолчал какое-то время, чтобы показать страдания по забвению фелидовской культуры, но долго характер не выдержал, и они снова повели разговор. — Ты такой молодец, — говорил Бранд. — Если б ты не сообразил с ремнём, то я не знаю, как бы и выбрался. Там такое течение, нас несло прямо к плотине... — Ну да, тут я основной герой, — хмыкал в ответ Фазиль. Вспомнив кое-что, он заглянул в лицо Бранду и сказал тихонечко: — А ты ведь не назвал меня своим работником. Сказал, что жилетка нужна твоему «другу»... — А работник не может быть другом? — Может, конечно, — отозвался Фазиль, и тёплое масло снова разлилось по его сердцу. Они подходили к дому. Давно у него не было такого всеобъемлющего, радостного чувства: у Самии, конечно, хорошо, но как же приятно вернуться к себе! Даже сердце забилось быстрее, и Фазиль поймал себя на странном желании прильнуть щекой к грубой ткани Брандовой шерстяной шинели, да так и пройти остаток дороги. Делать этого, он, конечно, не стал, и поспешил заговорить на другую тему, чтобы мысли свернули со смутительной колеи.***
Среди ночи Фазиль вдруг проснулся, сам не зная отчего, и навострил уши. Возится мышь где-то на чердаке — это пусть. Далеко-далеко лает собака — тоже ничего необычного, этим балаболкам только дай волю, круглые сутки будут носиться и брехать. Мерно тикают старые часы. Всё привычные звуки... но вот ноздрей его коснулся непривычный запах. Табак? Откуда? Любопытство оказалось сильнее желания спать; Фазиль завернулся в одеяло и пошёл по следу табачного дыма. Источник его обнаружился на улице: тёмная, массивная фигура сидела на крыльце, только вспыхивали угольки в трубке, освещая словно бы разом осунувшееся лицо. Фазиль остановился в нерешительности, не зная, как лучше поступить: хотелось подсесть к Бранду и спросить, почему это он курит и почему вообще сидит ночью один, вместо того чтобы спокойно почивать, но в то же время он думал, что это будет дурной тон и неделикатно. Из сомнений его вывел сам Бранд, подвинувшись и похлопав рукой по ступеньке рядом. Фазиль подошёл и сел, заглядывая ему в лицо, но не решаясь задавать вопросы. Посидели молча. Ночь была ясная, звёзды усыпали небо, как сахар — сладкую плюшку; в их свете таинственно мерцали оставшиеся кое-где островки снега. Фазиль от души зевнул, еле успев прикрыть рот рукой, и почувствовал, что Бранд на него смотрит. Тут уж был законный повод заговорить: — Что? — Клыки у тебя... — Бранд усмехнулся и покачал головой. — Ну уж! Клыки! Не такие и большие, — возмутился Фазиль и тут же перевёл разговор на интересующую его тему: — А я не знал, что ты куришь. — Да я так, изредка. Пристрастился ещё тогда. Считай, единственное удовольствие было, единственный островок спокойствия. Фазиль наставил уши торчком, надеясь, что сейчас Бранд наконец-то расскажет хоть что-то о своём прошлом, но тот снова замолчал и затянулся — вспыхнул и погас огонёк в трубке. — А чего не спишь? — поинтересовался Фазиль, поняв, что продолжения не последует. — Сон дурной приснился. Теперь, наверное, уж не засну. Снова долгое молчание; Фазиль, пригревшись в своём одеяле, уже начал клевать носом, когда Бранд снова заговорил: — Так вот лежишь и думаешь, думаешь, воспоминания перебираешь. Столько ошибок находишь. Столько неверных решений. Фазиль, который встрепенулся при первых его словах и теперь с большим интересом слушал, убедился, что далее ничего не последует, и с удивившей его самого горячностью заявил: — Это потому, что ты человек хороший! Вот ты говоришь — ошибок, а возьми какого ни на есть негодяя, какую-нибудь дрянь... станет он задумываться, что сделал не так? Даже если прямую пакость сделает, то не задумается, скажет — мне хорошо, на том и закончит! Пожалуй, и себя тоже Фазиль обличал, поэтому и говорил с таким пылом. Бранд с удивлением на него посмотрел, и Фазиль, застыдившись своего жара, пробормотал: — Я только то говорю, что уже один такой образ мыслей делает тебе честь. И как я уже тебя немного знаю, то готов свидетельствовать, что ты всегда делал всё возможное! — он снова загорячился. — Я в этом совершенно уверен и хоть сейчас присягу приму. И дай я ещё скажу, пусть такие мои мысли и характеризуют меня дурно, но я всё равно считаю себя должным... Вот я думал, что ты меня корыстно приютил! Но теперь точно знаю, что нет в тебе никакой корысти! — Ещё как корыстно. Ты ведь работаешь у меня, то обои клеишь, то блины жаришь, то посуду моешь, — откликнулся Бранд, и Фазиль вспомнил, что тот не любит драматических сцен. Потому, наверное, теперь и пытался беседу перевести в привычное насмешливое русло. Ну, всё равно: Фазиль сказал то, что хотел сказать, и не жалел об этом. — Тебе, кажется, мои уши настроение поднимают, — сказал он в качестве завершающей, жертвенной ноты. — Ну вот можешь их потрогать, если хочешь, — и даже голову наклонил. Но Бранд не стал трогать его уши; он ласково потрепал его по волосам и сказал: — Ох, Фазиль. Думаешь, в ушах тут дело? Он выбил трубку о крыльцо и тяжело поднялся, протянул руку: — Пойдём-ка спать, друг мой. И Фазиль, коснувшись этой тёплой руки, всем телом вздрогнул; мурашки пробежали аж до кончика хвоста, но не такие мурашки, какие бывают, когда испугаешься, а приятные, тёплые, на мягких лапках. И подумать было нельзя, что сия установившаяся между ними идиллия очень скоро нарушится... но обо всём по порядку.