Самое драгоценное

Тогда, в первый раз, Винсент долго пытался избавиться от душного запаха тела Ее Величества и прятал ссадины, которые она нанесла ему перстнями (она ни за что не согласилась снять их с толстых пальцев). Любой здравомыслящий англичанин понимал, что для молодого человека восемнадцати лет попасть в альковную милость к королеве было подарком фей, а поскольку здравомыслия Винсенту Фантомхайву и в юности было не занимать, он смиренно отправился на заклание. Все, что он вынес из постели королевы, помимо непрочного положения фаворита, увеличенного годового содержания и нескольких трогательных комплиментов на саксен-кобургском диалекте, было послевкусие адской, непередаваемой скуки. Именно после начала этой нелепой и бесплодной связи в Винсента вцепилась меланхолия. Сначала он сделал вывод, что виной всему новизна неприятных ощущений от вынужденного выражения ласк женщине, которая абсолютно не волновала ни его чувственности, ни воображения. Скорый на вынесение приговора, как и свойственно молодости, Винсент вознамерился подстегнуть свой угасающий дух так называемыми ночными удовольствиями, но ни эскапады по трущобам Уайтчепела с целью испытать свое везение и мастерство владения спрятанной в трости шпагой, ни визиты с черного хода в наиболее респектабельные столичные дома терпимости, где гостям не отказывали ни в чем, ни модные в то время спиритические изыскания за пределами видимого материального мира не увлекали его настолько, чтобы отогнать тоску. Он по-прежнему больше всего на свете хотел жить, но поддерживать это желание ровно горящим уже стоило приложения некоторых усилий. Бдительные родственники, которые из бескорыстной любви не дадут зачахнуть ни одному ростку на семейном древе, приписали приступы уныния затянувшемуся пребыванию Винсента в холостяках и дружными усилиями сосватали ему в жены веселую и миловидную девицу Рэйчел Дарлесс. Как ни странно, королева не только одобрила, но и торжественно благословила брак своего любовника с белокурой мисс, что яснее любого откровенного объяснения дало Винсенту понять, сколь мало он значил для этой женщины и с какой охотой она поспешила с ним развязаться при первом же удобном случае. Накануне повелительница вызвала своего Пса на приватные переговоры, где без приготовлений порвала с ним, по-матерински облобызала в обе щеки и дала отпуск от служебных обязанностей на время медового месяца. До этого Винсент (как оказалось, наивно) полагал, что Викторией владеет страсть увядающей женщины к юному и свежему валету, что она отчасти не в силах владеть собой и что их свидания — с трудом дающаяся несгибаемой государыне уступка собственной слабости. В течение всей долгой венчальной службы Винсент размышлял, как ловко старая распутница сумела внушить ему выгодное о себе мнение, и что, пожалуй, нельзя было выбрать более деликатный способ раскрыть ему глаза, нежели сделав его главным действующим лицом пышной свадебной церемонии. Несколько первых месяцев супружество отлично развлекало Винсента: нужно было объехать с молодой женой всех представителей рода Фантомхайв, отдать визиты вежливости знакомым, заново обустроить городской дом и поместье. Хлопоты, переезды, покупки и встречи не оставляли Винсенту времени на серые мысли, он крепко спал и ел с хорошим аппетитом. Рэйчел, словно золотая пчела, кружилась около него сутки напролет, жужжа, увлекая, заставляя затевать сотни дел и строить сотни планов. На первую годовщину свадьбы супруга подарила ему породистую борзую. Винсент из вежливости изобразил восторг, но в дальнейшем постарался переложить заботы о щенке на жену, которая с упоением с ним возилась. Винсент вообще не любил собак — они, как правило, были шумные, надоедливые, брехливые, а Себастьян (все-таки какую безвкусную кличку выбрала Рэйчел) к тому же рос огромным и ленивым. Он охотно давал себя мучить, ни разу не показав зубы, часами напролет пролеживал в тепле у камина и имел раздражающую привычку выпрашивать подачки у обедающих. Конечно, Винсент понимал, что если бы Себастьяна воспитывали как подобает охотничьей собаке, а не комнатной собачонке, он имел бы более сносный нрав. Как бы то ни было, но то, что хозяина нужно обходить стороной и не мешаться ему под ногами, пес усвоил без труда — и того, и другого вполне устраивало всегда находиться в разных комнатах. Если бы супруга, заводя домашнего питомца, удосужилась спросить его мнение, Винсент выбрал бы кошку. Вот они были не чета собакам, воплощению слюнявой сентиментальности. Кошки могли научить чувству собственного достоинства, аккуратности, скрытности, терпению и умению входить в доверие. При кухне жил полудикий черный с белой кисточкой на хвосте кот Эдгар, которого время от времени удавалось подманить поближе куском печенки, но прикоснуться к себе он не позволял даже за миску густых сливок. Без сомнения, кошке бы Винсент обрадовался. Но не спорить же по такому пустячному поводу с беременной женщиной? Взять на руки собственного ребенка, увидеть продолжение себя самого — для Винсента это было внове. Он вникал во все, задавал вопросы, старался не упустить ни одного из изменений, которые происходят с грудными детьми день ото дня. Мальчик был очень похож на него — те же темно-пепельные волосы, тот же разрез глаз, только их глубокий синий цвет передался Сиэлю от матери. Винсент с нетерпением ждал, когда ребенок научится ходить и говорить, он строил планы по его воспитанию, вступал в переписку с зарекомендовавшими себя добросовестностью и опытом наставниками и преподавателями. С первых же лет он собирался готовить из Сиэля блестящего юношу, который не растерялся бы, даже обрушь на него судьба обязанности Цепного пса королевы. Рэйчел открыто высмеивала его отцовское рвение и просила оставить сына в покое. Для нее Сиэль не был ни надеждой семьи, ни исключительным шансом слепить человека по своему образу и подобию — младенца она воспринимала как еще одного домашнего любимца, с которым было забавно поиграть, а утомительные заботы о нем предоставить кому-нибудь другому. Кроме того, с рождением сына положение Рэйчел как супруги значительно упрочилось, чем она очень скоро научилась пользоваться — погруженный в новые хлопоты и радости Винсент не отказывал жене в покупке драгоценностей и платьев. В семье меж тем лада не было, и с годами становилось только хуже. К Рэйчел он привык быстро, и если бы не внушенные отцом предубеждения против прочных уз, мог бы по-настоящему привязаться к ней. Она была достаточно красива и благовоспитанна, чтобы с честью представлять его в обществе, но недостаточно умна, чтобы беспокоиться из-за вступления в семью Дьявольских дворян; и всё же мягкое податливое тело, неподдельное добродушие и уживчивый характер — это было больше, чем имело большинство мужей. О том, что Рэйчел ему совершенно не подходит, он понял в тот день, когда от мастера Уишоу доставили большой парадный портрет, предназначавшийся для украшения площадки главной лестницы поместья. Художнику безусловно удалось схватить самую суть позировавших ему моделей, но изображенные рядом люди выглядели такими чужими друг другу. В жизни так оно и было: у леди Фантомхайв всегда находились свои собственные дела, у лорда Фантомхайва — свои. Если муж обращался к ней с вопросами или делал замечание, Рэйчел только поджимала губы, испускала притворный вздох или фыркала и отворачивалась. Разумеется, при посторонних и слугах она сдерживала себя и была по отношению к Винсенту сама нежность и забота. Однако стоило супругу стеснить ее в чем-то (отказать в деньгах или запретить визит к нежелательным людям), она начинала отстаивать свои права весьма изобретательно и ядовито. Рэйчел не унималась даже тогда, когда на нее прикрикивали, и как-то Винсент, выведенный из себя ее колкими репликами, дал жене пощечину. Она тут же замолчала, но графа было уже не остановить — он обрушил на нее град оплеух. Достаточно долгое время женщина помнила урок, но постепенно все вернулось на свои места с той лишь разницей, что она начала действовать исподтишка. Ко всему прочему наследник семьи Фантомхайв не оправдывал ожиданий — хилый, болезненный, пугливый, со впалой грудью и слабыми ногами, он не выказывал прилежания к учебе и не желал укреплять тело физическими упражнениями. Сиэль отказывался понимать, что он не просто ребенок: когда Винсент пытался внушить ему чувство ответственности, он смотрел на отца так, будто с ним говорили на языке дикарей, и просился к матери. Ему было уже почти десять лет, а Винсент не замечал в нем своих черт — характером он, очевидно, пошел в Рэйчел, и граф всерьез опасался, что его природу не удастся исправить. Сиэль боялся всего: грома, темноты, лошадей, сквозняков, ос, громких голосов, теней и незнакомцев. Однако даже более чем здоровье первенца Винсента беспокоило то, что Сиэлю, как видно, суждено было остаться его единственным ребенком — Рэйчел, вероятно, после первых родов стала бесплодной, как это часто случается с изнеженными аристократками. К мысли, что не стоит рассчитывать на сына, он начал склоняться еще, когда Сиэлю исполнилось шесть лет. К тому времени как возраст мальчика приблизился к десяти годам, Фантомхайв положил непременно найти ему замену. Подтолкнули его к энергичным шагам пневмония, едва не убившая Сиэля, и случайная встреча. На улице Винсент увидел попрошайку. Мальчишка был тощ, оборван и грязен, шатался от голода, но голубые глаза смотрели так ясно, что граф не удержался и бросил нищему шиллинг и задал несколько вопросов. Его звали Джим, он сирота, родом он из маленькой деревушки, которая сгорела дотла несколько лет назад, а он пришел в Лондон вместе с толпой таких же бродяг. Фантомхайва поразило, что человечек, не имевший крыши над головой, постоянно недоедавший и одетый в плохо греющие в холода обноски, не только не погиб, но и, насколько мог судить по его виду Винсент, не был болен. А вот его собственный сын, которому к столу подавали лучшие яства, укутывали при малейшем дуновении сквозняка и всячески оберегали, никогда не выглядел и вполовину столь бодрым, как этот оборванец. Винсенту Фантомхайву нужен сильный, жизнеспособный наследник. Если этого мальчишку умыть, подобающе одеть и научить держаться как юного лорда, кто бы отличил его от настоящего дворянина? А если младенца, родившегося от простолюдинов, с первых месяцев воспитывать, внушая ему, что он аристократ... Достаточно только отыскать дитя, цвет глаз и волос которого будет подобен его собственным, навести справки о родителях. И главное — он сможет выбрать сам, не полагаясь на лотерею природы. Они разыграют спектакль с беременностью жены: она уедет в какую-нибудь глушь, а в Лондон спустя положенное время леди Фантомхайв вернется с новорожденным сыном. В его фантастическом на первый взгляд проекте не было ничего невыполнимого — алчную до подарков Рэйчел легко было уговорить сохранять молчание, посулив награду в виде драгоценностей или мехов. Разумеется, его жена будет брезговать чужим ребенком, но никто и не понуждал ее заниматься младенцем — на то у знатных леди всегда были услужливые няни и гувернантки. Нужно было лишь заручиться помощью надежного человека, который по его поручению отыщет ребенка, удостоверится в том, что он здоров, договорится о выкупе, словом, проследит за всем и сохранит тайну — и за такой помощью он обратился к сестре своей жены Анжелине. Винсент не был слеп и понимал, что свояченица по уши влюблена в него еще со дня первой встречи, когда он появился в доме Дарлесс для знакомства со своей нареченной Рэйчел. Он не предвидел, что будничные знаки внимания с его стороны вскружат рыжую головку и тем более что девичье увлечение перерастет в прочную привязанность. Однажды, будучи в игривом настроении, он шепнул Анжелине, что если когда-нибудь овдовеет, женится на ней и ни на ком другом. Чуть позже он спохватился, что посулы такого рода могут стоить Рэйчел жизни: падение с лестницы, когда никого, кроме любящей сестрицы, не случилось поблизости, внезапная скоротечная болезнь от загадочной инфекции, весьма схожая с действием мышьяка, — женское коварство не менее изощренно, чем мужское, и леди Макбет и Екатерина Медичи тому назидательный пример. Симпатия к женщине не мешала Винсенту время от времени использовать ее для своих целей: подбросить на многолюдном рауте подметное письмо, передать под видом милостыни нищему жалованье, добыть опасные лекарства — мало ли на что она могла сгодиться. Спустя годы он начал понимать, что огненная Мадам Рэд, как ее стали повсеместно называть из-за пристрастия к красному цвету, подходит ему больше, чем воздушная и чересчур ребячливая Рэйчел. Что ж, сделанного не воротишь, и все, чем Винсент мог помочь обожающей его женщине, — не позволять себе сближаться с ней. Адюльтер с сестрой жены, которая в самый неподходящий момент, возможно, даже прилюдно, чего доброго, начнет каяться — не слишком ли опасное удовольствие? Семейная драма с угрызениями совести, женскими слезами и заламыванием рук хороша, только если смотреть ее из удобного кресла театра «Друри-Лейн», и исполнение роли Тидея в трагедии «Прокна и Филомела» Винсента отнюдь не привлекало. Не будь этих соображений, Винсент удовлетворил бы порывы страсти Анжелины, что, несомненно, пошло бы ей на пользу и помогло оставить его в покое, ибо лишь то, что запретно, влечет нас до тех пор, пока мы этого не получаем. Даже ее замужество, заключенное в отчаянном порыве небрежения к себе, ничего не изменило. Анжелина показывала, как счастлива принять предложение барона Барнетта, но Винсент был извещен непосредственно из нежных уст о том, что дама к нему ничуть не остыла. Вскоре она забеременела, но продолжала больше времени проводить в доме Фантомхайвов, чем в своем собственном. Винсент не без сочувственного любопытства ждал, когда же барон начнет требовать от него объяснений, но, кажется, Барнетту действительно были безразличны причины, побуждавшие Ангелину стараться быть как можно ближе к семье сестры. Вот почему Винсента так задело, когда Анжелина заупрямилась: обделить Сиэля она не позволит, и брать ребенка со стороны, от неизвестных родителей, чтобы через него продолжался род, — немыслимо. Винсент с трудом унял ее гнев, предложив негласно принять в качестве наследника дитя, которое она носит, в том случае, если родится крепкий мальчик. Ангелина была настолько ошеломлена, что расплакалась. Скажи она «Да», это неразрывно связало бы ее с человеком, о котором она тосковала в течение почти десяти лет. Разумеется, оставалась вероятность, что на свет появится девочка, но само намерение Винсента значило для нее слишком много. Винсент настаивал, что сперва должен убедиться, что ребенок станет расти здоровым и умным, на это требуется три-четыре года, а потом они наконец смогут… Рэйчел и Барнетт смертны. Анжелине больше и не требовалось — за годы бесплодной влюбленности в мужа сестры она настолько свыклась питать свою страсть ничем не подкрепленными надеждами, что половинчатого обещания ей было вполне достаточно. Она ничего не теряла даже в том случае, если бы Винсент взял слово обратно. Она ушла взволнованная, но ее сообщник был взволнован гораздо сильнее — потому что он, против ожиданий, не собирался брать слово назад. В тот же вечер на Винсента Фантомхайва было совершено покушение.