Самое драгоценное

Конечно, все было подстроено, Винсент даже мог сказать кем, но что это изменило бы? Никто не знал, что он прибудет на тот костюмированный вечер. Еще утром злополучного дня он и не помышлял, что окажется там, но дворецкий королевы, Чарльз Грей, в шесть часов пополудни доставил коробку с костюмом и приказ Ее Величества посетить праздник, устраиваемый леди Ричмонд только для близкого круга. Письмо Виктории содержало намеки, что леди причастна к комплотам против короны. Амелия Ричмонд, эта корова, участвует в заговорах? Ее занимали лишь ее коллекция бриллиантов и поиски очередного мужа (леди была четырежды вдова и была не прочь попытать счастья еще несколько раз). Кроме того, политическими делами Цепной пес не занимался. Но как откажешься? Он ожидал, что приготовленная для него маска будет изображать собачью морду, но королева оказалась не настолько предсказуемой, и Винсент скрыл лицо за черно-белой шахматной личиной. Он прохаживался среди галдящих гостей (близкий круг леди Ричмонд показался ему на редкость широким), начиная злиться оттого, что терял время на затеи, в которых не должен был принимать участия. Спертый воздух, запах духов и пота множества людей, трущихся друг о друга в тесноватых комнатах, заставляли кровь в висках гулко стучать. Неудивительно, что кто-то из гостей почувствовал себя дурно — рядом с Винсентом закачалась высокая худая мужская фигура в маске фламинго с огромным позолоченным носом. В поисках опоры мужчина вытянул руки и неожиданно тяжело навалился на Фантомхайва, чем-то острым, должно быть, запонкой, царапнув Винсента по тыльной стороне ладони. Быстрее, чем окружающие смогли что-то сообразить, фламинго отшатнулся и пропал в толпе. Винсент только пожал плечами... и упал. Первый час он оставался в ясном сознании и, не считая сильного озноба и полной неспособности владеть телом, не ощущал ничего особенно неприятного. С него сорвали маску — когда Цепного пса королевы узнали, раздались возгласы. Леди Ричмонд, на правах хозяйки дома обреченная мгновенно принимать ответственные решения, распорядилась отнести графа в карету и отправить домой. В особняке Фантомхайвов уже спали, пришлось будить дворецкого. Заспанная Рэйчел без всякого выражения смотрела, как ее мужа, трясущегося и белого как бумага, на руках вносят в спальню. Винсент молча водил вокруг глазами и даже не чувствовал страха. Он так и не понял, что случилась беда, пока Рэйчел не закричала так пронзительно, что едва не сорвала голос, увидев, что из уголка рта Винсента начала сочиться густая вязкая слюна зеленоватого цвета. Графу повезло, что домашние, не зная как поступить, послали за Мадам Рэд. Она ворвалась в спальню, когда Винсента уже бурно рвало желчью. Рэйчел убежала при первом же спазме, когда пенящаяся жидкость с отвратительным бульканьем изверглась из горла Фантомхайва, а растерявшиеся слуги только и могли что наблюдать, как их хозяина тошнит в спешно подставленный таз для умывания. Анжелина не стала причитать и медлить, ее отрывистые распоряжения были точны. Яд, шепнула она Винсенту на ухо, улучая возможность ласково коснуться его волос. Сам он об отравлении почему-то не подумал, да и не было времени гадать о причинах приступа — приходилось напрягать все силы для того, чтобы не терять сознания, иначе он неминуемо захлебнулся бы. Без Анжелины он бы пропал. Пусть эти напыщенные господа из Королевского медицинского общества надрываются, доказывая, будто женщинам не дано освоить профессию врача, именно госпожа Барнетт отстояла его у смерти. Ее искусство, ее упорство и ее вера в Винсента Фантомхайва. Правду сказать, было еще кое-что, с помощью чего его возвратили в грешную земную юдоль — таинственное лекарство. Поздно вечером к нему привели мужчину. Сиделку отослали, чтобы он смог пройти незамеченным. Винсент притворился спящим, по предосторожностям, предпринимаемым Мадам, он догадался, что посещение должно храниться и от него в секрете тоже. Мужчина шепотом задал Анжелине несколько вопросов о самочувствии графа, симптомах его болезни, после чего приблизился к постели Винсента и с минуту вглядывался в его лицо. Улучив момент, Винсент сумел разглядеть его сквозь неплотно сомкнутые ресницы и с немалым изумлением узнал китайца Лау Тао, заправляющего в Лондоне преступными делами своих соотечественников, весьма влиятельную особу, поскольку под личиной главы английского отделения Министерства торговли Китая был вхож и в высшее общество. Лау повернулся к Анжелине и вынул из широкого кармана крохотный флакончик. Винсент так никогда и не узнал, что она посулила бандиту в обмен на снадобье, но не сомневался, что запросили за него дорого. Выхаживая Винсента, Анжелина часто подолгу оставалась с ним наедине. Она ложилась рядом, прижималась к холодеющему телу и беззвучно плакала — но были ли это слезы жалости к нему или к себе, Винсент не знал. Он сделал для себя неприятное открытие: чем дольше затягивалось его недомогание, тем слабее он становился, чем меньше, по мнению окружающих, в нем оставалось жизни, тем бесцеремоннее с ним обходились домочадцы. Рэйчел даже тяжелое состояние мужа не могло удержать дома. Напротив, теперь она с особенным удовольствием ездила к подругам, одевшись с ног до головы в черное (что служило тонким намеком обществу), чтобы чинно вздыхать. Перспектива в расцвете молодости скоропостижно стать вдовой привлекала к ней внимание света, а для леди Фантомхайв не было ничего желаннее, чем быть у всех на устах. Сначала его навещали по нескольку раз в день, с ним заговаривали, пытались ободрить. Затем домашние словно стали забывать дорогу в его комнату — торопливый визит раз в несколько дней, взгляды, которым даже не старались придавать сочувствие. Для Винсента этих признаков было достаточно, чтобы понять — его похоронили. Возможно, уже заказаны добротный дубовый гроб с медными накладками и дорогой парчовой обивкой, и гравировщик выбил надпись на мраморной плите, которой запечатают его могилу, только дата смерти еще не занесена. Винсент сознавал, что умирает. Тело, вынужденное неделями лежать неподвижно, высохло, под кожей явственно проступили кости, волосы и ногти стали ломкими, губы потрескались. Зрение отказывало ему, он уже не мог различать цвета, и окружающее виделось ему в разнообразных оттенках мутно-серого. Больше всего страданий причиняли ноги — их то сводило жестокой судорогой, то начиналось колотье от голеней до колен, так что в те часы, когда тело ниже пояса словно отнималось, Винсент даже чувствовал облегчение. Рэйчел оставалась верна себе. Как-то она вошла к нему, прижимая к глазам носовой платок. Винсент растрогался — до этого жена не показывала свое горе открыто, что наводило на подозрения об ее полном безразличии к больному, и ему из благодарности захотелось приласкаться к ней. Он сделала над собой усилие, и, хотя ему трудно было разговаривать, обратился к Рэйчел со словами утешения. В ответ она стала всхлипывать, отчего к горлу Винсента начал подступать ком, но, прежде чем у него успели навернуться слезы, супруга прерывающимся от муки голосом сообщила, что вчера вечером на прогулке в парке потерялся Себастьян. Неизвестно, почему послушная собака, которую даже никогда не брали на поводок, убежала от хозяев и до сих пор не вернулась. Она послала слуг на поиски, но Себастьян до сих пор не нашелся. Сиэль рыдает навзрыд, его никак не удается успокоить. Она ума не приложит, как ей теперь быть. Может быть, Винсент знает, что нужно делать? Из-за всего этого она сама не своя. Но к черту жеманницу Рэйчел, Сиэль, единственный сын, огорчал его гораздо сильнее. Возможно, он неумело скрывал растущее презрение к слабому и болезненному ребенку, возможно, не проявлял должной терпимости, сам того не замечая, но Сиэль Фантомхайв, по его мнению, был невыносим. И все же долг велел Винсенту взять себя в руки на некоторое время и выполнить все необходимое. Он тщательно обдумывал слова, с которыми обратится к сыну, они должны будут запечатлеться в его памяти и сердце навсегда. Он попросил привести к нему сына. Винсента усадили спиной на подушки, приглушили свет в лампах, чтобы Сиэль, которому велели встать рядом с постелью, не испугался осунувшегося, испещренного темными пятнами лица отца. Граф приказал оставить его с мальчиком наедине — правда о Фантомхайвах не предназначалась для посторонних ушей. Прикрыв глаза (так его меньше донимало головокружение), Винсент с большим трудом, делая паузы, начал говорить. Он старался воспроизвести речи леди Клаудии, воспламенившие его когда-то, подбирал простые и понятные ребенку слова. Ему было горестно оттого, что это, вероятнее всего, была последняя возможность передать Сиэлю как правопреемнику некие правила, смысл которых он поймет гораздо позже, если только не пренебрежет ими. Винсент внезапно понял, что, по сути, диктует собственное завещание. На него волной накатил ужас, и он в безотчетном порыве потянулся к сыну, чтобы обнять его. Тут он заметил, что его давно не слушают — Сиэль забавлялся, перебирая тесьму на покрывале. Винсент вообще не отличался вспыльчивостью, но тут отравленная душа в нем словно вскипела. Он выбросил вперед обе руки и, как бы ни были истощены его силы, их хватило, чтобы отшвырнуть мальчика. Падая, Сиэль ударился головой о спинку кровати. Из носа у него хлынула темная кровь — он непослушной рукой пытался стереть ее, но лишь размазывал по лицу. Услышав истошные крики, вбежала Рэйчел и обхватила сына. Она ничего не сказала, только посмотрела на мужа с ненавистью и увела Сиэля. Винсент сглотнул ком и прикрыл веки — от предпринятого усилия у него зазвенело в ушах и комната начала качаться перед глазами. Если он только выживет, пообещал он себе, стискивая зубы, он покажет этим фальшивым Фантомхайвам, чем наказывается неуважение к настоящему. Планы мести хотя бы отчасти утешали его среди беззвучного одиночества комнаты. С того случая он остался совсем один. Анжелина больше не приходила, а когда он спросил у сиделки, где госпожа Барнетт, ему ответили, что она и ее муж разбились в экипаже, что барон погиб на месте, и ребенка спасти не удалось, хотя баронесса, как уверяют, поправится. Известие напугало Винсента. Гибель младенца, с которым было связано столько надежд, служила плохим предзнаменованием, хотя все и так представлялось безысходным. И если Анжелина серьезно пострадала, кто вместо нее будет отстаивать Винсента у медленно подползающей пустоты? Его разум, оступаясь и прихрамывая, пытался найти дорогу к спасению. Безуспешно. Это было столь же безнадежным, как подняться из пропасти по лунному лучу. Винсент не смог сдержать усмешки — к чему были их договоры, планы, если в одну минуту все рухнуло. Его разбирал дурацкий смех, а сиделка, видя, как мелко трясутся и вздрагивают его плечи, позвала хозяйку, думая, что граф отходит в приступе предсмертной икоты. Рэйчел несколько минут смотрела на всхлипывающего от смеха мужа, и под ее взглядом Винсенту стало не по себе. На следующий же день ему нанесли два прощальных визита. Первыми посетительницами оказались Фрэнсис и ее дочь Элизабет, приехавшие, чтобы вместе с Фантомхайвами отметить день рождения Сиэля. Рэйчел как будто не без тайной гордости показывала маркизе Миддлфорд истощенного, с потускневшим взглядом супруга, словно в том, что он доведен до столь плачевного состояния, была и ее заслуга. Фрэнсис одобрительно кивала и холодно улыбалась. Сестра так и не простила ему благосклонности матери, несмотря на то, что именно Винсент, не уступив в этом вопросе жене, настоял на том, чтобы обручить Элизабет с Сиэлем. Предполагалось, что соединение Миддлфордов и Фантомхайвов через брак детей вернет маркизу в лоно семьи. Как Фрэнсис теперь показывала ему, этого для примирения было недостаточно. Винсенту было тягостно находиться рядом с двумя ненавидящими его женщинами, а они как будто нарочно длили удовольствие от нескрываемого глумления, обсуждая, у какого портного заказать траурные платья, кого из родственников и знакомых уведомить о кончине графа Фантомхайва первыми, в каком порядке рассадить в церкви пришедших на отпевание. Возможно, они не скоро бы натешились своей местью, если бы маленькая Лиззи не начала морщить нос и жаловаться на дурной запах болезни, который пропитал все в комнате. Только тогда дамы, сжалившись если не над Винсентом, то над девочкой, оставили его наконец одного. Вторым явился Гробовщик — можно было не сомневаться, что разыскали и вызвали его стараниями Рэйчел, которой он как-то обмолвился про свой уговор со странным владельцем похоронной лавки. Он держался так, будто Винсент уже перестал дышать — измерял ширину плеч, переворачивал ставшее легким от болезни тело, складывал Винсенту руки на груди. Хихикая и радостно потирая ладони, он бормотал про цвет обивки, про галуны и позументы, про именную табличку на крышке гроба, про плюмажи на головах лошадей, которые повезут катафалк. Винсент не удивился тому, что с ним обращались как с мертвецом — он удивился тому, что позволял это. Жена прислала погребальных дел мастера, чтобы деликатно намекнуть, что Фантомхайв слишком зажился и пора освободить всех от его докучливого присутствия? Она полагала этим оскорбить его — как все-таки она плохо знала собственного мужа. В его душе не шевельнулось и искры возмущения, когда Гробовщик вздохнул, проронив, что приукрашивание смерти бывает таким утомительным, а ему требуется хотя бы кратковременный отдых, и бесцеремонно улегся рядом с ним на кровати. Покачивая перед носом Винсента длинным пальцем, могильщик зашептал непонятное, упоминая долг в два фунта, который он хотел бы вернуть графу еще на этом свете, и твердя, что еще можно все поправить, пока крышка гроба не заколочена, все можно поправить, достаточно позвать, и он с удовольствием, в память дружбы прежних дней, позовет кого-нибудь из них к графу, это не будет ни к чему обязывать, они всегда оставляют выбор. Винсент кивал, не слушая. Ему уже все на свете было безразлично.