100% твоего внимания

      Постучавшись (всё же на ошибках надо учиться) и сказав «Вару, это Зонт», треф, получив разрешение, входит в комнату пятого клона. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, держа в руке очки. Зонтик подходит к ложе кудряша и опускается на пол, садясь на колени и кладя руки на кровать, положив голову на них, чтобы таким образом находиться с пиковым вальтом на одном уровне. Да и не порассматривать лицо объекта обожания, тем более в таком положении, когда ничто не мешает этому — грех.       — Я хоть и закрыл глаза, но уверен в том, что ты сейчас пялишься, — немного сонно сказал Вару, из-за чего голубоглазый неловко краснеет, отводит взгляд, понимая, что очевиден, и успев за этот короткий промежуток времени себя отчитать за то, что его может спалить даже сонный, что уж говорить о четырёх особях, и неуверенно, со стыдом в голосе говорит заикавшись:       — Ой… Кхм-кхм. Извини.       — Мы уже, по-моему, говорили насчёт твоего «извини», — чуть осуждающе выражается зеленоволосый, но через секунд 10, устало выдохнув, продолжает:       — Ладно, проехали… Ты что-то хотел?       — Да, узнать, как ты. Тебя подкосила ситуация с ними?       — Эм… А разве должна была? Они у меня ничего, кроме лёгкой злости и смеха, не вызывают, поэтому всё в порядке.       — «Лёгкой злости и смеха»? Почему? — недоумевает трефовый валет, мысленно придумав сотни вариантов ответа на свой вопрос, тем самым загоняясь.       — Злость из-за того, что они преподносят всё так, будто у тебя вообще нет собственного мнения, а мы — пятилетние, не способные ничего решить дети, которым запрещают общаться. А смех у меня они вызвали своей двуличностью: сначала, когда это нужно было, пытались нас с тобой подружить, а теперь, видя происходящее, резко им что-то не нравится, и они пытаются выставить кого-то из нас крайними. Я — не врач, но кажется, диагноз на лицо…       Услышав такой ответ, Зонтик выдохнул, ведь их мнения насчёт сложившихся ситуаций и, в целом, клонов схожи. Правда… У Зонта есть маленький секрет: он из-за своей ненависти ко всем, кроме Вару, дошёл до того, что теперь хочет устранить мешающие факторы. Да, возможно, в большинстве на это повлиял Сойо, но треф и до его появления ненавидел их. Настолько, что он сейчас начал понимать, что своей злостью к кому-то из-за ситуаций, не взятых с воздуха, и определенных обстоятельств призвал этого демона, надевшего маску ангела-хранителя. Скорее всего, эта личность существовала с создания шестого клона, но выяснить это конкретно не удалось: Сойо постоянно избегал таких разговоров и переводил тему.             Может, для него это что-то такое, что нельзя поднимать, а может, тот переживает, думая, что это как-то негативно сложится на дальнейшем его существовании или судьбе своего подопечного…             Понятны только три вещи — алоглазый ещё до первой встречи с Зонтиком знал судьбу второго, какое-то время находился один и очень хорошо разбирается в чём-то, что связано с предопределением после физической смерти — и на всё это указывали постоянные фразочки, похоже, случайно слетавшие с губ личности, чему он не придавал смысла, так как это происходило повседневно. И кажется, без этих слов он не смог бы жить, ведь они стали частью его, какой-то изюминкой в духовном и моральном осознании всего, происходящего в мире…       Зонт усмехается, осознавая, что только сейчас в обычном, ставшим таким каждодневным и обязательным процессом — в разговоре с объектом обожания — он более-менее понял Сойо. Всё, как пазл, собралось воедино: колкости, шутки, стёб, печальные ухмылки в виде защитной реакции, адекватные разговоры, «бзики» на убийства и садизм — всё это приобрело смысл.       Ирония в том, что такие гениальные мысли и переосмысления появляются в голове во время диалогов с пятым или при упоминании о нём. А кто-то говорил, что кудряш на него плохо влияет… Пиковый валет, естественно, влияет, но не плохо, а, наоборот, хорошо, принося ежедневно с каждым появлением новый смысл жизни, раскрашивая своеобразный мир голубоволосого разными красками, превращая его из тусклого, чёрно-белого, будто из манги, в перистый, жизнерадостный и живой, даруя эмоции и надежду своему скрытому воздыхателю на их совместное в романтическом плане будущее…       Из мечтаний и размышлений выводит оповещение от Вару (но надо сказать, что отдалённо наш главный персонаж слышал, о чём говорит его ненаглядный, а не так, чтобы вообще не обращать никакого внимания на него) о том, что тот устал и собирается спать, намекая на то, чтобы Зонт покидал его спальню. Поднявшись, Зонт тяжело выдыхает: хоть они завтра встретятся, ему не хотелось прощаться с зеленоволосым, и нехотя выходит из комнаты.       Если бы трефовый только мог, он бы всегда, на протяжении всего времени и существования, в любой обстановке общался со своим объектом воздыхания, и ему никогда это не надоело бы… Увы, мечтать не вредно, но, как думает Зонтик, можно и самим достичь этих мечт, даже если кажется, что это невозможно. И теперь, полностью убедившись, он собирается добиться своей цели по завоеванию сердца Вару. Да, методы, которыми голубоглазый будет пользоваться, покажутся странными и ненормальными, но других вариантов он не видит.       Выйдя в коридор и оглянувшись по сторонам, шестой улыбается, мысленно представляя, как весь дом будет полностью в их распоряжении. Он с пиковым вальтом не успел насладиться этим за те три дня отсутствия остальных клонов, но наверняка успеет в оставшиеся годы без нахождения назойливых особей под боком.       Придя в свою комнату и развалившись на кровати, Зонтик осматривает помещение. Да, он приходит сюда каждый день, ночует, проводит время и знает всё очень хорошо, но что-то всё равно не так…       — Сойо, я знаю, что ты здесь, — говорит ухмыляясь Зонт куда-то в пустоту, где буквально через секунд десять начал вырисовываться силуэт, а после полностью появился сама личность.       — Ну блин! Так нечестно! Как ты вообще узнал о моём присутствии, если я научился скрывать это и от самого тебя?! — обиженно бормоча, недоумевает алоглазый.       — Знаешь такое явление, как интуиция? — явно стебясь, но сохраняя спокойствие и какую-то своеобразную хладнокровность, спрашивает шестой клон, на что сам обиженный лишь громко цыкает, показывая, как его раздражает такое.       — Как я понимаю, ты уже вынашиваешь план мести. Когда настанет день-икс, что планируешь с ними сделать? — спустя время интересуется Сойо, но получает ответ не сразу, а только после того, как Зонт подумал. Видимо, тот даже и не начинал раздумия на эту тему.       — Пока не знаю, нужно же хорошо подготовиться: найти место, время, сделать всё невидимым для других, замять после произошедшего следы…       — Ты уже рассуждаешь, как профессиональный маньяк. Это с одной стороны радует, но с другой настораживает…       — В плане? — не понимает треф. Он, похоже, перестал соображать, понимать намёков, хотя… Когда он их вообще понимал?       — Радует то, что, раз ты так настроен и подходишь к этому ответственно, дело останется за малым — конкретно подготовиться и осуществить всё. Пугает то, что ты слишком… Как сказать-то?.. Слишком безэмоционально подходишь к этому…       — «Безэмоцианально»? А я что, должен прыгать от счастья или плакать, опасаясь таких мыслей?       — Ну, это была бы хоть какая-то реакция, а так… Ты и вправду как серийный убийца, не воспринимающий потенциальные убийства как факт: тебе будто от этого негорячо и нехолодно, — кое-как, протараторив, сумел объяснить, что имел в виду, Сойо.       — Возможно, так и есть, но, если, правда, они не вызывают у меня ничего, кроме злости, что я сделаю? Не вижу других выходов, да и так станет всем только лучше: никто никого не будет больше терпеть, — отвечает трефовый валет, на что личность только кивает, давая понять, что он услышал и понял его.       — А если появятся новые преграды в виде мешающих вашему счастью людей, что тогда? Так же, как и этих, будешь устранять? — спустя несколько минут продолжает диалог Сойо.       — Если они не поймут словесно, то, скорее всего, да. А почему тебя это так волнует? Помнится мне, что ты сам настраивал меня на это, разве нет?       — Не спорю, было такое. Я и сейчас не против твоего отношения к ним и, более того, готов помочь. Я переживаю за то, чтобы ты сильно не вошёл во вкус, ведь можешь понять, что всё сходит с рук и где-то допустить ошибку, а там — тюрьма или, того хуже, расстрел на месте… Да и не хочется, чтобы потом каким-то образом ты так относился к своему ненаглядному… Я всё-таки не такое уж бездушное существо!       — Не бойся, я буду аккуратен и Вару пальцем не трону даже под дулом пистолета. Проще будет самому застрелиться, чем его…— резко прерывается треф. Только одна мысль об этом нагоняет грусть и тоску, злость и отчаяние. Он не представляет свою жизнь без пятого, та сразу же потеряет смысл.       Конечно, всему приходит конец, и, скорее всего, клоны — не исключение, хоть пока и неизвестно, могут ли они умереть от старости или другой естественной причины. Но, несмотря на это, Зонт не хочет даже задумываться о таком. Что уж говорить о том, чтобы самому принести какой-либо вред своему любимому…       Зонтик оказался прав: на одну раздумку плана ушло два месяца. И что бы он делал без помощи Сойо, который помог подготовить место, добыть некоторые вещи и проследить за жертвами?       Кстати, о Сойо. За это время они с Зонтом духовно сблизились. Конечно, ссоры, шутки и небольшие стычки никуда не делись, но они не были такими частыми. Треф даже успел зауважать в какой-то мере алоглазого, стал благодарен ему и немного стыдиться за то, что когда-то негативно отзывался, хотя на то были весомые причины: то просто неожиданное возникновение этого неизвестного миру существа, то разные мнения насчёт чего-то (то же устранение конкурентов и ненавистников).       С Вару же они продолжали общаться, как и раньше, не переступая порог дружбы. Безусловно, уровень доверия в их пока дружеских отношениях повысился. Они стали общаться чаще, приходить друг к другу в комнаты (в основном, тусовались в обители кудряша, ведь у Зонтика везде разбросаны чертежи с планами, разработками и другие вещи, легко подставляющие его), гулять, что, естественно, не нравилось клонам, с которыми отношения у них испортились. Хотя куда ещё хуже-то?       За это время Зонт ни с кем не подрался только из-за того, что рядом всегда был пиковый, а он ему пообещал, что не будет ввязываться в потасовки. Да и, скорее всего, шестой в очередной раз бросит какую-то фразу, указывающую на скорую смерть кого-то. Наверное, никто не предаст этому значения, посчитают, что он окончательно с катушек слетел. И это, конечно, хорошо, но после их пока потенциальной смерти возникнут вопросы к нему, и все эти фразы способны повлиять на ход истории, а это не на руку.       Чувства к Вару так и не угасли, а наоборот, с каждым днём, с каждым новым моментом тактильности, с каждой улыбкой и с каждым пусть и иногда злорадствующим смехом любовь к нему разгоралась подобно пламени: быстро и безнадёжно, ярко и страстно. На такое пламя, зная, что способен умереть, хотелось смотреть вечно: уж так оно манило. Жгучее, красно-оранжевое оно легко превращалось в синее и пугающее только из-за каких-то моментов с клонами и зеленоволосым, где те, по мнению Зонтика, ведут себя непозволительно, находясь слишком близко к нему или вновь кидая какие-то фразочки, пытающиеся надавить на совесть и привязать какую-то ложную правду.       Трефового все, кроме пикового вальта и, возможно, Сойо, бесят до чёртиков. Желание поставить на место, отомстить, истребить никуда не пропадает… Ненависть к Куромаку, Пику, Феликсу и Ромео растёт так же, как и любовь к Вару.       Но ничего… Совсем скоро он осуществит задуманное и, наконец, всё будет так, как хочется ему.       Похоже, сама удача на стороне Зонтика. Ну, или кто-то услышал его молитвы и помог хоть с одним из пунктов в плане. И пусть Зонт всё подготовил, но точное время предугадать не мог, а тут на тебе: Вару пришлось уехать, как тремя месяцами ранее это сделали остальные, заполнять какие-то супер важные документы, поэтому его какое-то время не будет, а возможно, он вернётся только ночью. Это означало то, что весь вечер в распоряжении трефового вальта.       Теперь осталось как-то выманить их. Конечно, всё было проработано, но всё равно шестого терзали кое-какие сомнения: стоит ли вообще делать это именно сегодня, каково будет потом зеленоволосому, узнает ли кто-то о том, что он сделал. Да и тот предлог, под которым можно было бы завлечь их в место их смерти, не очень нравился ему. Да, понятно, что это всё не всерьёз, но желание самому себе дать сильную пощёчину никуда не уходило.       И вот, голубоглазый медленно и немного нервно спускается со второго этажа и идёт на кухню, где все ужинали. Те сразу же обратили внимание на только что вошедшего, но, безразлично глянув и в один момент выдохнув, снова стали что-то бурно обсуждать.       —«Они, кажется, не только одного мнения придерживаются, но и элементарные вещи делают одновременно. Может, они и в туалет вместе по расписанию ходят?» — думает Зонтик, негромко усмехаясь, еле сдерживая вырывающийся наружу смех.       Трефовый валет и вправду считает этих клонов серой массой, ничем, кроме своей внешности, невыделяющейся: они подстраиваются под одну позицию, ни в чём не отличаются, хотя в каждом из них был изначально заложен свой характер с одной конкретной чертой (у Данте — спокойствие, у Габриэля — любопытство и т.д.).       Серьёзно кашлянув, чтобы на него обратили внимание, Зонт сквозь не хочу говорит заранее заученный текст, но для пущей правдивости делает паузы, будто подбирая слова:       — Слушайте… Я бы хотел извиниться за своё поведение… Признаться честно, я только сейчас понял, что совершил, и мне безумно стыдно. У меня, кажется, глаза открылись, Вару повлиял на меня с не очень хорошей стороны… До этого на мне словно розовые очки были надеты. Простите, я хочу вернуть наше с вами общение, мне его не хватает…       — Ого, как просто! — эхом раздался голос Сойо, внимательно наблюдавшего за всем происходящим.       —«Просто?! Ты издеваешься?! Меня чуть от этих слов и самого себя не вырвало!» — цокая, недовольно и зло думает шестой, передавая свою злость, но на виду сохраняя спокойствие. Уже привык к такому.       — Серьёзно? А что с Вару? — удивлённо спросил Феликс, будто ожидая чего-то.       — Эм… Я перестану с ним общаться, это пойдет на пользу, не так ли? — говорит, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Хорошо, что никто не заметил, будучи заинтересованными в словах. Им и не надо замечать это…       Услышав такой ответ, червовый валет подорвался с места, бросив трапезу, и накинулся на Зонта с объятиями, отчего тот еле сдержался, чтобы не оттолкнуть. Пришлось, чтобы не вызвать подозрений, сделать довольное лицо и обнять в ответ. Ему не приятны такие действия от кого-то, кроме пятого клона, ведь только тому разрешается так поступать.       Пока Зонтик страдал от тисканий и мысленно желал сам умереть, алоглазый гоготал как незнамо кто и ворочался от смеха на полу, бьясь в конвульсиях. Повезло же этому чудику и не повезло его подопечному в том, что Сойо никто не видет…       Когда Феликс, наконец, выпустил шестого, к тому подошёл Куромаку.       — Я рад, что ты сделал правильный выбор, — с присущей ему серьезностью проговаривает трефовый король, пожимая руку своему вальту, на что тот неловко улыбается, мысленно ампутировав эту конечность.       — Если вы и готовы простить его, то я — нет! — восклицает Ромео, до сих пор тая обиду за то, что тот довёл его до потери сознания. В прямом смысле этой фразы.       —«Нет, ну надо было же ему влезть! Сидел бы себе и сидел!» — недоволен Зонт, но вслух говорит другое:       — Я понимаю твою злость. Сам бы принял такую позицию. Но… Прошу, дайте шанс…       Седьмой смотрел с недоверием. Голубоглазый понял это и скрипя зубами продолжил убеждать, настроясь на радостную волну, желая по скорее покончить с этим:       — Я готов доказать вам свои слова! Хоть с сегодняшнего дня! В честь потепления в наших взаимоотношениях предлагаю сходить прогуляться!       — Дело говоришь. Стоит проветриться, а то сидим в четырёх стенах и пылью дышим, — подал голос Пиковый король.       — Ура-ура-ура! Спустя время мы, как раньше, сможем погулять! — счастью четвертого не было предела. Но, заметив всё то же настороженное выражение физиономии своего короля, он мигом изменился в лице.       — Хэй, ну, Ромео! Соглашайся! Тебя же убивать не будут, — пытался разубедить Феликс, на что седьмой, поняв, что спорить бессмысленно, с тяжёлым вздохом соглашается.       —«Ну, насчёт «убивать» гарантий не даю» — про себя смеётся Зонт.       Сразу же набегает грусть. Он уже скучает по Вару, хоть тот уехал только час назад… Понятно, что впереди его ждёт веселье и сладость мести, но со своими чувствами он ничего не может сделать. Приходится как-то самому себя развлекать, но ясное дело — шутки его возлюбленного ни с чем не сравнятся. Да и в принципе, сам кудряш не может сравниться с чем-то или кем-то…       Влюбленно мечтая о своём объекте обожания, Зонтик и не заметил, как все ушли. Скорее всего, они разбежались по комнатам, собираться к предстоящей прогулке, что голубоволосому делать не нужно, ведь он подготовился заранее, положив всё самое нужное в рюкзак и проверив на наличие всех необходимых вещей несколько раз.       И вот, они идут по дороге рядом с густым смешанным лесом. Идеальное место для похищения, не так ли? Всё-таки, судьба на стороне Зонтика, хоть сейчас иди в казино и играй: даже для такого маленького и обычно малолюдного парка, как тот, в котором они гуляют, странно то, что не было никого от слова совсем: ни людей, ни дворовых — а иногда ещё и бешеных — собак, ни птиц… Будто Зонта отгораживают от свидетелей.       Возможно, этой судьбой является сам Сойо, ведь, скорее всего, он способен на такое, но вычислить это крайне сложно. Да и сейчас нет дела до этого — все мысли заняты, чем же их теперь завлечь, чтобы они разъединились.       Но сейчас каждая минута на счету, поэтому стоит придумывать на ходу.       — Ромео, мы можем отойти поговорить? — спрашивает шестой у червового короля, до сих пор настороженного и ищущего подвох.       Посмотрев с прищуром на голубоволосого и оглядев того с головы до пят, седьмой, на удивление Зонтика, думающего, что будет гораздо сложнее, отвечает:       — Хорошо.       Остальные немного шокированно посмотрели, явно интересуясь сутью их предстоящего диалога, но, не промолвив и слова, пустили всё на самотёк и продолжили что-то бурно обсуждать, пока Ромео и Зонт ушли куда-то в глубь чащобы, скрывшись из виду.       — Ну, и чего тебе? — спрашивает червовый без особого интереса, настороженно наблюдая за впереди идущем трефом. Только… Поможет ли ему эта настороженность?       — Я это… Извиниться хотел…       — «Извиниться»? Ну, и за что?       — Я понимаю, что ты обиделся, но не прикидывайся, пожалуйста, дураком. Извиниться я хотел за тот удар. Прости, я находился будто под аффектом и ничего не осознавал в тот момент…— максимально искренне постарался сказать Зонт, остановившись, посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что никого рядом нет, и развернувшись к собеседнику.       — Хорошо, я принимаю твои извинения… Тогда, почему ты решил извиниться именно здесь, вдали от остальных? — интересуется Ромео. Этого вопроса трефовый ожидал, поэтому заранее подготовил ответ:       — Думал, ты не поверишь моим словам, если я скажу при всех, а так получилось более правдиво передать то, что я хотел…— отвечает Зонт, на что его собеседник лишь кивает.       Посмотрев на, казалось, подавленного трефа и подумав, что это могло быть связано с тем, что тот не поверил в то, что Ромео его простил, седьмой клон неловко кашляет, дабы привлечь внимание, и расставляет руки. Раньше они так намекали на объятия, потому что было неудобно спросить «Могу ли я тебя обнять?», а сказать «Иди сюда» было бы слишком надменно…             Вернувшись к миру людскому и ухмыльнувшись, шестой подходит к червовому, но, вместо ожидаемых, так давно не происходивших объятий, он замахивается кулаком и с силой ударяет куда-то в шею сбоку, туда, где находится сонная артерия.       Ромео даже отреагировать не успел: несмотря на оставшиеся подозрения, он искренне думал, что Зонтик извинился, и сейчас они, как в фильмах, забыв обиды, крепко обнимутся и продолжат дружить. Но нет… Седьмой клон тихо падает. Кажется, звука соприкосновения с землёй не слышал даже голубоглазый.       Оглядев тушу с головы до пят, Зонт с предосторожностью подходит ближе, опускается и берёт лежащего за запястье, проверяя пульс. Не перестарался. Червовый король жив, просто сознание потерял…       — Сойо, пригляди-ка за ним! — просит Зонтик и, не дождавшись ответа, возвращается к остальным.       — М-да, а моё мнение, получается, не учитывается? — появившись, задаёт риторический вопрос самому себе, смотря на то место, где секундами ранее находился его подопечный.       Возвратившись, на трефового вальта сразу же обратили внимание, ожидая истории их диалога с червовым королём.       — А где Ромео? — с прищуром и подозрением спрашивает Пик.       — Он там остался. Я попросил прощения у него. Думаю, ему нужно всё переосмыслить…       — То есть он никого не хочет видеть? — уточняет Феликс.       — Не знаю… Но думаю, разговор со своим вальтом ему не помешает.       — Тогда пошли скорее! Покажешь мне, где он.       И уже шестой и четвертый клоны скрылись из поля зрения пикового и трефового королей.       — Тебе не кажется всё это странным? — спрашивает восьмой.       — С одной стороны, всё может быть, но с другой, подозрения имеются, — отвечает второй, смотря на придумавшего что-то и решительно настроенного Пика, который уже через несколько секунд направился за только что ушедшими.       — Ты куда?       — Пойду проверю кое-что, — отвечает рогатый, слыша шаги за собой и ухмыляясь.       — Ну и каков план?       — Мы просто идём за ними и подслушиваем.       —«И зачем я на это согласился?» — тяжело выдыхая, думает Куромаку. Единственный ответ на этот не озвученный вопрос — Пиковый король без него может натворить глупостей.       И правда, в случае чего тем будет двигать злость и агрессия, а серовласый подходит ко всему хладнокровно и расчётливо. Идеальный дуэт контрастирующихся.       Подойдя к тому месту, Зонтик останавливается и отходит в сторону, молча кивнув головой туда, где должны были находиться без сознания упавший Ромео и Сойо-нянька, внимательно следящий за ним.       Феликс всё без слов понял и прошёл вперёд, через мгновение встав в ступор. Его шок нельзя было передать словами… Глаза нервно бегали с одного элемента на другой, будто он — художник, написавший картину за несколько дней и только сейчас, завершив её, увидевший косяк. Мурашки побежали по спине, горло перехватило. У четвёртого, кажется, отключилась функция думать… Конечно, увидеть своего, на первый взгляд, умершего короля и рядом стоящего недочеловека, как две капли воды похожего на твоего друга, который, кстати, стоит позади тебя, не каждый выдержит.       И Феликс не выдержал. Похлопав глазами и посмотрев ещё раз сначала на того существа, а потом на Зонта, он щипает себя, проверяя, не сон ли это. К сожалению, нет… Червовый валет от перегрузки и внезапного получения такого объема информации бессознательно падает, как когда-то его король…       Зонтик, ничего не поняв, усмехнулся и легко пнул четвёртого в район бедра, немного перевернув того на другой бок.       — Хэй, хватит спектакль разыгрывать! — требует голубоглазый.       — Успокойся, он и вправду потерял сознание, — словно диктуя диагноз, говорит Сойо.       — Я-то думал, будет сложнее… Даже стараться не пришлось, — хмыкнув, озвучивает свои мысли трефовый валет, на что личность смеётся, но быстро прекращает, насторожившись.       —«Что такое?» — мысленно спрашивает Зонт, поняв, что есть за что переживать.       — За нами хвост, — резко отвечает алоглазый, превратившись в видимого только для своего подопечного.       Узнав эту новость, шестой удивился, но, вернув прежнее спокойствие, ухмыльнулся и посмотрел по сторонам, выискивая взглядом тех самых разведчиков.       — Т-ты видел это, или мне показалось? — тихо, чтоб их не услышали, шокированно и заикаясь, что не похоже на него, спрашивает Пик, находясь за стенкой в виде огромных деревьев.       — Видел… Не могу поверить в действия своего вальта…       — У меня была та же реакция, когда обвиняли Вару! Как видишь, он не виноват.       — Это ещё не доказано. Может, он имеет косвенное отношение к этому, — предполагает Куромаку, не переставая сомневаться в видимой картине. Может, у них просто массовая галлюцинация, а на самом деле ничего не происходит, и они, как наркоманы, тупо пялятся в одну точку?       Из мыслей вывели приближающиеся шаги. Галлюцинации могут же сопровождаться звуками? По крайней мере, в это хотелось верить. Лучше оказаться психбольным, чем узнать, что твой валет людей грохает.       — Почему мы вообще его боимся?! Сейчас выйдем — и всё! Он даже нам ничего сделать не успеет! — убеждает то ли Куромаку, то ли самого себя Пиковый король.       — Но их же двое…       — И что?! Нас тоже двое! Или ты даже в такой ситуации силу не будешь применять? — попытавшись надавить на хоть что-то, собирается с духом Пик и выходит из-за дерева, со всей решительностью смотря на подходящего Зонтика и сжимая кулаки, увидев в руках того биту.       — Ого! Где это видано, чтоб жертва сама бросалась на верную смерть? — с сарказмом спрашивает Зонт.       — Кто ещё из нас жертва?! — всё больше злится восьмой клон, но голубоволосый лишь смеётся, похоже, не воспринимая его за соперника, что заставляет удивиться и разгневаться сильнее.       — Тот, кто всё это время сидел за деревом и боялся, как зайчик? —явно намекая, пародирует Зонт. Улыбка превратилась в злобный оскал, глаза-щёлочки — в удивлённо-яростные очи. Только сейчас Пик заметил, что они полыхают ярко-кровавым, а не обычным сапфировым.       — Если ты такой смелый, то почему с битой ходишь?! Слабо в рукопашную?!       — С чего ты взял, что это для меня? — и снова этот заливистый смех, такой же бесячий, как и сам обладатель.       — Где трефовый валет? — раздаётся голос Куромаку, отчего удивляется даже Пиковый король.       — А ты обернись, — загадочно отвечает Сойо.       И правда. Обернувшись, в метрах десяти они видят уже настоящего Зонтика.       — Тебя, может, в заложниках держат и заставляют нападать? — всё так же не веря в происходящее, спрашивает второй клон. Ему легче поверить в то, что у него в глазах двоится, и пора уже очки менять…       Данная теория заставляет обоих псевдоблизнецов синхронно засмеяться, что поразило королей сильнее. Хотя, казалось бы, куда ещё больше?       Заметив, что жертвы потеряли собранность, трефовый валет мысленно передаёт:       —«Начинаем!»       Кинув биту Зонту, алоглазый резко рванул на Пика и, пока тот ничего не подозревал, налетел на него сбоку, повалив на землю и редко, но мощно ударяя. Но, как все знают, рогатый не из робкого десятка, поэтому, быстро опомнившись, попытался вылезти из-под Сойо и повалить того, но, поняв, что ничего не получается, начал с нижней позиции давать сдачу. Личность лишь сильнее умехнулась, казалось, оскал способен вылезти за контуры лица. Подогревшийся азарт так и плескался в искрящихся глазах. Сойо, кажется, получал удовольствие от понимания того, что такая сильная жертва ничего не могла ему сделать. Безумно льстит, ведь, как бы Пик ни старался и ни прикладывал в удар всё большую силу, он не нанесёт никакой урон алоглазому, неуязвимому к боли. Для него восьмой словно подбитая муха, не способная больше летать, но не перестающая раздражать.       В скором времени, предугадав момент, Сойо замахивается для удара и со всей силой бьёт в район середины лица. Хруст. Кажется, сломалась спинка носа. Но для него главное — то, что Пиковый король, наконец, отключился.       — Признаю, ты был хорошим соперником, крепкий орешек, — в привычной для себя манере усмехаясь, хвалит бессознательное тело личность, сплёвывая куда-то в сторону.       В это же время Куромаку, поняв, что не сможет противостоять психу с битой в драке, решает лишь убежать, а после уже разобраться со всем этим дерьмом. В состоянии шока он даже забыл обратную дорогу в парк и теперь просто бежал куда глаза глядят. Лишь бы оторваться. Одни деревья сменялись другими, каждое похоже на предыдущее, все тропинки одинаковы. Кажется, он будто кругами бегает. Но это гораздо лучше добровольной сдачи в плен. Так хотя бы есть шанс, что Зонтика, не отстающего ни на секунду и следовавшего по пятам, это выматает, и он просто отстанет. Но с каждым новым прошедшим метром эта надежда угасает.       И вот, казалось, виднеется свет-выход из чащобы, да и Зонт больше не бежит: поди отстал, как вдруг, приблизившись перед собой второй клон лицезреет очередную развилку. Грёбаная иллюзия!       Участившееся дыхания то ли от быстрого и долгого бега, то ли от очередного тупика только сбивало с толку. Глаза отчаянно бегают в поиске выхода, бешено разглядывая все возможные, но такие бессмысленные и абсурдные пути. Трефовый король находится в какой-то прострации, он больше не способен думать. Хочется резко проснуться где-то в кровати, чтобы всё это оказалось лишь бредовым сном, с которого он потом ещё долго будет тайно смеяться. Но Куромаку трезво понимает, что всё происходит наяву.       — Боже, подай знак, — шепчет парень. Раньше он являлся агностическим атеистом, но теперь готов прибегнуть ко всем методам (даже в монахи постричься), главное — чтобы помогло.       И тот подаёт. Проморгавшись, будто вновь не веря своим глазам, Куромаку внимательно всматривается в приближающегося к нему Зонтика, в развалочку, медленно идущего и покручивавшего в руке ту самую зловещую биту.       — Знаешь, я удивлён, что ты так быстро сдался. Хотя продолжение, думаю, было бы бессмыслено, ведь в любом случае ты бы никуда не вышел: ты изначально повернул не туда, — поясняет Зонт, любующийся безнадежным и уже безжизненным королём. Но даже эта картина не способна затмить его возлюбленного…       Вспомнив о том, что Вару должен вернуться вечером, а уже скоро начнет темнеть, шестой понимает, что по сути ничего не сделал. Решившись и быстро надевши прежнюю маску с тем же хладнокровием, Зонт подбегает к Куромаку и, замахнувшись, резко ударяет битой в левую височную область головы, отчего опешавший, но сразу же принявший исход событий второй клон падает на землю.       — Ну, с ним было как-то неинтересно… Быстро сдался без какой-либо борьбы. Хотя… Никто же не боролся? Скучные. Ставлю ноль из десяти.       Местом для убийств стала какая-то заброшенная больница, находившаяся неподалёку от их дома (не по соседству, но и не в ста верстах от них). Не понятно, откуда она взялась, ведь раньше треф не видел подобных сооружений в округе, и как алоглазая личность узнала о ее существовании…       При выборе местоположения, рассматривая все возможные варианты, Сойо и не надеялся, что его подопечный воспримет всерьёз данное предложение. Выяснилось позже, шестой как раз таки и искал подобное: в некоторых палатах до сих пор присутствовали койки, на которых на время можно было расположить жертв, где-то можно было найти пусть и просроченные уколы для наркоза и анестезии.       Да, всё грязно, пыльно и вне санитарных норм, но разве это не лучше? В рану попадет какая-нибудь инфекция, от которой, возможно (всё же Зонтик и Сойо — не врачи), они пострадают сильнее и будут испытывать мучения… Это сыграет большую роль!       Феликс с трудом открывает глаза. Тьма и мрак. Он уже хотел было встать с кровати, как понимает, что не может пошевелиться. Привыкнув к темноте и проморгавшись, дабы проверить, не кажется ли ему, четвёртый клон обнаруживает, что он привязан к койке. Ноги и руки затекли и онемели, грудью тяжело дышать. Червовый валет даже не способен понять, что это: цепь или родственник изоленты. Материал, которым он привязан, наощупь (всё же пальцами работать он мог) лёгкий, но, раз способен удержать человека, прочный. Словно паутина, но не липкая и не тягучая.       Вторая деталь, на которую блондин обратил внимание, — невозможность сказать хотя бы слово. Спасибо скотчу. Вырывается только мычание с тяжким, прерывистым дыханием и изредка вздохами боли. Неизвестно точно, чем они вызваны: то ли неспособностью разговаривать, хотя в любом случае Феликс не смог бы это сделать из-за пересохшего горла, то ли от неприятного металлического вкуса во рту. Стоп… Что?!       Если бы мог, он бы крикнул во всё горло от резко пронзающей, острой боли. А пока… Получается только издать очередное мычание, похожее на всхлип. Сил не хватает даже на слёзы…       Пытаясь найти причину, четвертый аккуратно проводит языком по раскрошенным зубам, обнаруживая пробелы там, где их прежде не было. Похоже, над этим хорошенько постарались. Он, как минимум, не стал бы платить такому стоматологу, вырвавшему его зубы.       Шок сменился на осознание, осознание — на принятие, принятие — на отчаяние, отчаяние — на злость, злость — на рассуждения насчёт того, как выбраться. А потом, когда в голову не пришло ни единой здравой мысли, вернулось отчаяние… Замкнутый круг.       До Феликса не сразу дошёл тот факт, что, помимо него, в этом непонятном помещении присутствуют ещё несколько человек. По крайней мере очертания напоминают это. Ближе всего к нему находится Пик. Единственный из увиденных четвёртым клоном силуэтов, кто по какой-то причине удостоился сидеть на полу, а не на какой-то более-менее мягкой поверхности. Напротив вырисовывается облик Куромаку. И червовый валет смеет предположить, что последний угол занят Ромео: сколько бы Феликс ни приглядывался, сфокусироваться так и не смог.       Придя в себя, блондин понял, что надо действовать. Не может же он просто взять и сдаться? Хотя… Уже несколько раз планировал так поступить, лишь бы не чувствовать эту дикую боль. Собрав всё мужество в кулак (в переносном смысле; на деле же: одно неаккуратное движение — и боль отражается во всём теле, словно играя в пинг-понг) и прогнав к черту страх, червовый валет решает действовать. Вытянувшись, пытается проползти вниз таким образом, чтобы достать ногой хотя бы до рогатого. Каждый миллиметр сопровождается невыносимой болью. Недоцепи сковали настолько сильно, что всякий жест заставляет кожу тереться о них и царапаться, оставляя клейма-отметки. Не может выкрикнуть, поэтому кусает язык, вмиг ощущая новую порцию боли в дёснах и челюстях. Но продолжает ползти потихоньку.       Последний рывок. Четвертый чувствует, что больше не может. Тело покрыто множеством ран, неглубоких, но длинных и широких, из которых сочится изгибающимися струйками алая жидкость.       Вдох-выдох. Ещё чуть-чуть. Потянувшись и кое-как достав, червовый валет чуть от радости не вскрикнул: все его мучения были не напрасны. Он решает, что разумнее и энергически менее затратно будет пнуть пару раз сильно, чем много и слабо. Толкнув раз-второй, Феликс слышит кряхтения и снова радуется: получилось!       У Пикового короля обстоит всё куда лучше: руки и ноги просто обездвижены чем-то на подобии наручников, шея сжата какой-то железной и, видимо, проржавевшей хренью типа ошейника. А это уже как-то по-извращенски…       Первым делом Пик обращает внимание не на блондина, разбудившего его, а на короткие цепи. Настолько короткие, что от стены, кажется, вообще невозможно отклеиться… Он пытается вырваться или хотя бы вытащить руки из оков, но ничего не получается. Жаль, что, когда придет Зонт (даже дураку понятно, что он придет), восьмой не сможет провернуть фокус с наручниками, как это сделал Дж. Дэниэл Атлас, не только из-за неумения, но и из-за обстановки (надо находиться примерно на одном уровне).                    Послав всю сложившуюся обстановку и её виновника, то бишь Зонтика, как можно подальше, Пик соизволил обратить внимание на Феликса и сразу же ужаснуться. В любой иной обстановке рогатый бы ухмыльнулся насчёт того, что ему повезло больше, чем другому, но не в этой… Сейчас Пиковый король понимает, что они все в одной лодке, поэтому пора бы засунуть гордость в одно место и действовать сообща.       — Каков план? — тихо, стараясь не привлекать внимания, спрашивает восьмой клон, на что червовый кое-как матает головой в разные стороны в знак незнания, тем самым напоминая ещё и о том, что при всём его желании он бы не смог что-либо сказать. Такие, вроде бы незначительные действия отразились на блондине очередной болью. Ещё чуть-чуть и он снова вырубится. В кромешной тиши слышен скрежет оставшихся зубов друг об друга, что лишь ужесточает пытку.       — Точно…— опомнившись, ведь, по всей видимости, шок выгнал функцию думать, говорит вслух самому себе. Оглядев помещение, Пиковый король, помимо Куромаку, замечает какой-то на вид нетяжелый спереди открытый стеклянный шкаф-витрину. В теории, он способен до него дотянуться или хотя бы пододвинуть к себе. Можно попробовать будет хотя бы на нижних полках поискать хоть что-то, чем можно попытаться открыть наручники. Пик, конечно, понимает, что Зонт не глуп и не оставил бы ключ, но шанс найти элементарные спички есть. Тем более эти оковы, насколько он понял, цепные и вряд-ли изготовлены на заказ (ведь на это способны только спецслужбы) — значит, их можно открыть и без ключа. Хоть где-то пригодились знания на все случаи жизни, не зря восьмой клон готовился даже к апокалипсису.       Чуть развернувшись спиной к Феликсу и зашипев от усиления сжатия кистей рук, Пиковый король принимается за работу. Он чётко сконцентрирован на деле, абсолютно не обращая внимание на всё, что происходит вокруг него. Вытягивает ноги вперёд (благо, что там цепи оказались длиннее), изо всех сил тянется и кое-как обхватывает одну из стройных, высоких ножек стеллажа, прикладывая огромное количество усилий, чтобы сдвинуть эту вещь хотя бы на сантиметр. Как говорится, не суди книгу по обложке: шкаф оказался намного тяжелее, чем представлял Пик.       Потихоньку витрина сдвинулась. Решив, что этого достаточно, восьмой клон привстает настолько, насколько он был способен, и, стараясь не торопиться, чтобы ничего не пропустить, рассматривает содержимое. Он хватается за возможность выбраться всеми способами, сейчас его ничто не заботит, ему нет дела как до того, что в тот момент, пока он осуществляет план, Феликс мучается от жгучей боли, будучи не в силах что-либо сказать, так и до того, что очнулся Куромаку. Эгоист. Впрочем… Это в духе Пикового короля.       Четвертый клон и не понял, как рядом раздались тёплое дыхание и властный шёпот. Блондин просто наблюдал за действиями Пика, надеясь на то, что это поможет, как вдруг, откуда ни возьмись виновник данного торжества объявился со словами:       — Думаю, настал твой звёздный час. Знай, если ты издашь хотя бы один звук, можешь пенять на себя.       Феликс даже и не знает, как на это реагировать… Понятно же, что ему сейчас не пир будут устраивать, а совершать какие-то плохие действия, если «повезёт» — пытать. Но что же ему делать? Он и до этого пытался обратить внимание Пика на себя, чтобы что-то сказать или предложить, но тот находился будто под аффектом. А сейчас, по велению червового валета, тот обернется? Глупость какая-то…       Пока четвертый клон раздумывал на этот счёт, Зонт успел достать из гарнитура в другом конце комнаты листовую хирургическую пилу Лангенбека с трапециевидной формой рамочной конструкции, которую они нашли в этой заброшенной больнице при более тщательном осмотре здания.       Феликс сразу и не понял, что это за предмет. Были видны какое-то очертание и поблёскивания из-за дочиста отмытого лезвия. Но, когда трефовый валет подошёл ближе, ему удалось разглядеть данное орудие.       Непонимание с неким интересом сменилось на шок. От предстоящих действиях голубоволосого, кажется, выступил холодный пот. Червовый валет сразу же завертелся и попытался выбраться или отстраниться, пододвинувшись к стене. Он готов сделать всё, лишь бы отсрочить смерть свою… Но Зонтик-то всё рассчитал! Что бы теперь Феликс ни делал, у него ничего не получится. Он, наоборот, причиняет себе всё больше боли. Новые поверхностные раны, появившиеся в результате попыток сбежать, дали о себе знать щипанием и струйками крови. Повреждения, полученные до этого, стали отдаваться удвоенной болью. Невыносимо.       — Я же тебе сказал… От тебя слишком много шума, — с грубостью и злостью сказал Зонт, умудрившись не перейти на крик, и резким движением пилы отрубил левую ступню блондина.       Четвертый клон не понимает, что случилось, и смотрит, насколько это возможно с его положением, вниз. Ужасная картина: стопа недалеко отскочила от голени, разрез настолько точный и ровный, что можно невооружённым глазом увидеть кость, и, конечно же, эта фонтаном хлынувшая алая жидкость… Увидя бы такое в другой обстановке, Феликса стошнило бы.       Осознание пришло с сильной болью. Хотелось кричать, но ничего, кроме мычания и слёз, не получалось. Боль в челюстях уже не кажется такой страшной и нестерпимой: на фоне отрубленной ступни это ещё цветочки. Настолько невыносимо, что четвертый клон сейчас бы отдал всё за то, что бы его тихо и безболезненно убили, а не так жестоко мучили… Слёзы льются, и, кажется, червовый валет способен захлебнуться в них. Но, учитывая предыдущий опыт, блондин старается как можно тише что-либо делать (даже дышать), не хочется, чтобы следующим наказанием последовала ампутация обеих ног…       — Чего только стоило твоё молчание… Как бы ты ни сопротивлялся, итог будет один, — бесшумно выдыхая, говорит Зонт, переводя всё своё внимание на другого персонажа. Пикового короля…       Положив на место пилу и по-быстрому, кое-как вытерев руки полотенцем, Зонтик ухмыляется, глядя на свой арсенал. Выбрав хорошо заточенный нож, способный лёгким движением оставить глубокую царапину, трефовый валет подходит к Пику, но останавливается в пару метрах от него, внимательно следя за ним, словно сверля дырку. Вспоминая все моменты, в которых рогатый был против этой дружбы вальтов чёрных мастей, голубоволосый чувствует, как ярость заполоняет его тело и сознание. От злости глаза налились кровью и стали алыми, горящими то ли от предстоящей расправы, то ли от сменившегося цвета радужки…       Внезапно раздаётся мычание от Куромаку, чем-то отдалённо похожее на «Пик, осторожно!».       Метнув шокированно-злобный взгляд в сторону второго клона и издав звук, похожий на рык-шипение, Зонт делает вдох-выдох и переводит всё своё внимание обратно на рогатого. Сначала Пиковый король, а уж потом трефовый — так подумал Зонтик и сделал шаг вперёд.       Какого было его удивление, когда восьмой резко встаёт, полностью освободив руки и шею от цепей (мешают только на ногах, да и те в длину должны быть около одного метра, поэтому можно сказать, что фиолетововолосый почти свободен), и с размаху осуществляет бэкфист. Благо, что Пик выполнил его с небольшой заторможенностью и скоростью новичка, ведь на вид удар был весьма сильным и мог бы оставить заметный след на физиономии голубоволосого. Ну, или у трефового вальта реакция хорошо прокачена, раз он увернулся, а соперник ударил воздух.       Такое поведение Пикового короля заставило Зонтика ухмыльнуться и только сильнее разозлиться. Каким бы сильным ни был восьмой клон, Зонт, держа в руке нож, чувствует себя непобедимым и чуть ли не бессмертным.       Поняв, что сейчас хорошее время для нападения, Пик выполняет хуки одним за другим, продолжая избивать пустоту, ведь трефовый валет изворотливый, расчётливый и внимательный; видит, предугадывает, куда последует удар, и успевает увернуться, при этом сам ни разу ещё не ударил оппонента. Даже для Пикового короля чужда такая злость, которую он сейчас испытывает к Зонтику.       Таким образом они прошли сантиметр за сантиметром: Пик нападал, не оставляя надежду хорошенько зарядить по этой, как он считает, наглой роже, а Зонт отходил, ехидно улыбаясь. Это продолжалось до того, пока цепь на ногах восьмого клона больше не давала возможности в дальнейшем продвижении. Рогатый бесится, а голубоволосый уже перестает скрывать смех.       Сохраняя бдительность, Пиковый король пытается освободить свои ноги, не нагибаясь и не используя руки (ведь они могут пригодиться в защите или нападении). Не получается. А трефовый валет, словно растаяв на глазах, спрятался в полумраке. Всё же, Зонтик гораздо лучше знает помещение, в котором они находятся, и все козыри потихоньку использует для своего же блага.       Глянув на тщетные попытки Пика выбраться, Зонт снова ухмыляется, зная всё наперёд. Без лишнего шума, да так, что даже остальные клоны не заметили его только что сменившееся местонахождение, он вновь оказывается за спиной фиолетововолосого. Как говорится, лучше сделать шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперёд.             Посмотрев на нож и тихо выдохнув, шестой кладёт руку на плечо рогатого, заставляя того моментально вздохнуть, настолько сильно давит, что, кажется, невозможно пошевелиться, и втыкает нож в спину Пикового короля, куда-то в область левого лёгкого, напоследок сказав:       — Вы не хотели по-хорошему, теперь пожинайте плоды.       Воткнув нож как можно глубже, Зонт проделывает некие махинации, то вытаскивая, то снова вставляя холодное оружие, попутно наслаждаясь тем, как изо рта Пика моментально хлынула кровь, мешающаяся даже крикнуть от боли, из-за чего издаются только рваные, немного шокированные вздохи, а на его футболке постепенно стало появляться узорчатое пятно, будто кофе на белую скатерть пролили.       Спустя около десяти ножевых ранений голубоволосый, наконец, вытаскивает нож и отпускает бездыханное тело, которое сразу же падает на холодный пол с громким звуком, продолжая истекать кровь. Вновь расплывшись в садистской улыбке, трефовый валет начинает испытывать неописуемую радость, понимая, что это было не напрасно. Самая сильная жертва из всех умерла первой — как иронично.       Опомнившись, Зонт резко поворачивает голову в сторону Куромаку, бешено смотря на того. Подойдя к королю, валет накланяется и хватает его за подбородок, заставляя на себя посмотреть.       — Дай-ка подумать, что мне с тобой сделать… Может, язык тебе отрезать, чтобы не издавал больше никаких звуков, м? Как думаешь? — издеваясь, спрашивает Зонтик.       При всём желании, которого у второго клона не наблюдается, он не может ничего ответить, ведь страдает такой же проблемой, как и Феликс, — скотч плотно зафиксирован в области рта и стискивает челюсти, из-за чего невозможно издать даже полноценный вздох. Да и что-то говорить — бессмысленно, ведь, независимо от ответа, голубоволосый в любом случае причинит боль.       Хорошенько подумав в течение минуты, Зонт, оскалившись, отпускает подбородок короля, напоследок толкнув его голову так, что та с громким грохотом вписалась в стену и, кажется, даже оставила отпечаток на ней. Встав и отойдя к тому же гарнитуру, шестой берёт какой-то старый грязный шприц и открывает баночку с сомнительной жидкостью и оторванной этикеткой, сразу набирая её в шприц. Вернувшись, голубоволосый присаживается рядом с серовласым и наглядно покручивает в руке нож, который сразу же выделяется в мрачной комнате своим сверканием, несмотря на то, что на нём теперь красуются кровавые капли, медленно стекающие вниз.       От увиденного глаза невольно округляются, Куромаку сглатывает и пытается вырваться. Где-то он читал, что можно сломать большие пальцы и уже без проблем вытащить руки. Раньше думал, что это глупость, но теперь он прибегает ко всем методам. Правда… Из-за шока и адреналина не очень-то получается что-либо сделать. Руки дрожат, а глаза начинают слезиться. Похоже, это первый раз, когда второй клон прилюдно показал страх… Да и в принципе, ранее как таковых ситуаций не случалось, почему трефовый король так медлит.       Заметив подозрительный медицинский инструмент в другой руке, реакция Куромаку не заставила себя долго ждать. Он будто в бешенство в пал: стал мычать в протест и более активно освобождаться от оков.       Зонтик понял, что сейчас его утихомирить будет сложно, и откладывает на время нож на такое расстояние, чтобы дотянуться до него мог только голубоволосый. Надавив на плечо, чем только сильнее впечатал в стену короля, Зонт свободной рукой поддевает рукав рубашки второго клона и резко, не нащупывая вены, вонзает иглу шприца, вливая фармацевтический продукт в кровь.       Сам Куромаку на это только издал писк. Нет, он не боится ни уколов, ни врачей, ни больниц, но, когда вкалывают какую-то непонятную жидкость в тебя насильно, и не такое вымолвишь.       — Ох, тебе, наверное, интересно, что же это такое, не так ли? — с усмешкой спрашивает шестой, вынимая иглу, — Ну, так уж и быть, расскажу. Это тетродотоксин. Думаю, ты знаешь, как он действует на человека, а если нет — узнаешь через пару мгновений, — радостно договаривает Зонт, на секунду задумавшись, каким образом Сойо удалось найти эту диковинку.       А Куромаку-то знает, что это за яд, и уже, похоже, чувствует, как он разливается, смешиваясь с кровью. Ну, или это уже самовнушение, от которого так и хочется заорать во всё горло, лишь бы всё оказалось сном.       Если до этого серовласый мог только предполагать, подействовал ли препарат, то сейчас он уже чувствует это всеми частями своего тела: уже через полминуты невозможно было даже пошевелить пальцами, которые он ранее так яро пытался сломать. Так же невозможно уже даже промычать: видимо, настолько сильный яд.       Зонтик снова встаёт и убирает шприц, а потом подходит и резко втыкает нож в область живота, проведя под рёбрами длинную полосу с одного бока на другой и повторяя так несколько раз, всё глубже проникая лезвием. Уже моментально рубашка и жилетка от классического серо-коричневого костюма пропитались кровью. А самое бесячее в этой ситуации — то, что Куромаку на это всё смотрит, будучи не в силах отвернуть голову. Единственное, что он может сделать в этот момент, — бесшумно реветь…       Это продолжалось до того момента, пока Зонт не задел ножом толстую кишку, а затем и тонкий кишечник. Голубоволосый только сильнее оскалился и безжалостнее начал оставлять кровавые полосы-отметки, с каждым движением всё больше и больше разрезая органы пищеварения, наблюдая за отчаянием второго клона. Эта реакция удовлетворяла шестого, но при этом заставляла действовать более ожесточённо. Он наконец-то смог расплатиться за всё: и за те слова, выступающие против дружбы вальтов черных мастей, и за обвинения в сторону Вару. А ведь Зонтик предупреждал их об этом и не раз, но они не собирались слушать их и останавливаться, а теперь бесятся. Идиоты.       Всякое действие пуще прежнего только больше способствует обильному выделению крови. А этот ничем не прикрытый вид на внутренние органы вырабатывает тошноту, но другие вещи — постепенное покидание сил и чувство, как закрываются глаза, — заставляют отбросить то на задний план. Куромаку уже не в силах бороться, да и не видит в этом смысл, ведь лучше умереть быстрее, чем продолжать мучаться. И он закрывает глаза… На этот раз уже навсегда…       Заметив это, Зонтик позволяет себе издать негромкий смешок и откладывает нож, посмотрев на пару секунд эту картину и внутренне испытав ликование.       —«Минус второй!» — думает Зонт, словно он — снайпер.       Помотав головой в разные стороны, дабы освежить мысли, треф направляется к Феликсу, с которого всё началось.       — Хм… Может, мне стоит тебе позвоночник сломать? — задаёт риторический вопрос шестой клон, наблюдая за тем, как только что недавно более-менее успокоевшееся лицо червового вальта сменяется на шокированное, окутанное страхом и паникой.       И голубоволосый уверен, если бы не держатели, блондин бы в знак протеста начал махать головой и негодовать по этому поводу. Хотя… В этом есть какой-то смысл. Все его жертвы в конце-то концов не мазахисты, поэтому вырываются и так активно борются за жизнь, но, опять же, раз у них такое желание, то не стоило доводить Зонта до такого состояния. Сами виноваты.       Тем не менее, у Зонтика нет намерений мучать Феликса, не хочется тратить на это драгоценное время, которое он потерял благодаря Пику и его нападению. Четвертый уже отплатился ступнёй, как бы глупо это не звучало. Да и всё-таки лучше оставить идеи для пыток на последнюю жертву — Ромео.       Зонт считает, что это весомые причины, поэтому без промедления вгоняет всё тот же зловещий и наводящий страх и ужас нож как можно глубже (чтоб наверняка) в область сонной артерии, улавливая ушами и хорошим слухом последнее истошное недомычание-недостон. Скорее всего, если бы не скотч, Феликс издал бы душераздирающий крик, но, по велению и хотению трефового, всё должно было произойти так, как произошло — и никак иначе.       Увидя, как без всякой борьбы, на которую, видимо, не осталось сил, четвертый клон закрывает глаза, голубоволосый вытаскивает нож и проверяет пульс. Тот мёртв. Зонт улыбается, убирает нож и смотрит направо, отчего у находящегося по ту сторону тонированного стекла, скрывшегося для остальных клонов в темноте комнаты (хотя их шок мог просто перекрыть способность внимательности), Ромео, всё время невольно наблюдавшего за этим представлением из-за плотного скрепление на голове, побежали мурашки по всему телу.       Он видел все от и до, начиная тем, когда ещё все находились в отключке, заканчивая убийством своего вальта и этого дикого взгляда Зонтика. Ох, чёрт, вот и настал его час расплаты.       Сердце бешено колотится, кажется, намереваясь выпрыгнуть из груди и сломать рёбра, но, похоже, их будет ломать не сердце… Ромео не слышит ничего, кроме своего же пульса, всё выглядит так, будто он — актер какого-нибудь банального боевика, и его только что оглушили. Вот открывается дверь, комната озаряется небольшим лучиком света, но сразу же и он угасает так же, как и надежда на спасение седьмого клона.       Он хочет сбежать и уже начинает брыкаться, как приходит осознание того, что он плотно привязан к стулу. И что же ему прикажете делать в такой ситуации? Плакать, но, опять же, слезами делу не поможешь… Остаётся только наблюдать и надеятся на наилучший исход событий.       Вновь привыкнув к полумраку помещения, червовый король замечает, как Зонт подходит к углу комнаты, где прибиты полки с какими-то непонятными вещами. Уже потом, после того, как голубоволосый достал то ли просто похожую, то ли одинаковую на вид пилу с той, с помощью которой он отсёк ступню его вальту, стало понятно, что этот уголок предназначен для недолгосрочного хранения мединструментов. Надо же! Ему отдельно не только место выделили, но и предметы пыток. Какой заботливый маньяк.       Шестой медленно, позабыв о том, что через какое-то время приедет его ненаглядный, и к этому моменту надобно уже закончить, подходит к Ромео и с громким лязгом отрывает изоленту с его рта, отчего тот моментально охает.       — Ну и как тебе представление? — в очередной раз злорадствует Зонт.       — Никак… Если ты планировал таким образом заполучить любовь Вару, то сомневаюсь, что у тебя это получится, — сказал как отрезал розоволосый, за что получает сильный удар в левую скулу. Прямо по больному, в прямом смысле этого слова, месту. Его тело никогда не было физически сильным, но сейчас с множеством ран на теле он чувствует себя гораздо слабее. Спасибо стараниям Зонтика и его двойника…       — Это, конечно, не тебе решать, но теперь нам никто не помешает, поэтому мои шансы весьма высоки, — оптимистично, но при этом агрессивно по отношению к червовому отвечает треф.       — Всё-таки мои догадки оказались верны… Ты просто больной, раз не можешь заполучить взаимность! — продолжает бесить, но в этот раз вместо удара ему резким движением, без промедления, отрубают сразу два пальца на левой руке: безымянный и средний. Мгновенная боль раздается по всему телу, слёзы непроизвольно льются, а неожиданный крик боли отражается по всей комнате эхом, оставаясь и запечатлевая себя в разрушенных и прогнивших стенах. Чёрт бы побрал эти дерзости.       — Я бы в любом случае заполучил взаимность, если бы вы мне не мешали! — рычит Зонт, отсекая на этот раз указательный палец правой руки. Реакция Ромео не заставила себя долго ждать: истерика усилилась, и он, кажется, начал уже захлёбываться в своих слезах.       — Это было для того, чтобы ты понял, что совершил глубочайшую для себя ошибку, когда прикасался к моему Вару! — срывается на ор трефовый валет.       — Аргх, Господи! Он не твой, если ты ещё не понял! — отвечает с паузами, в которые он делал вдохи и издавал болезненные стоны, Ромео, но в этот раз вместо отрубания каких-то частей тел он получает в ответ злобный взгляд, на глубине которого мирно покоится отчаяние, и, несмотря на крепежи, которые позже расстегнулись, в районе нижней челюсти и лба для того, чтобы седьмой клон внимательно рассматривал, как назвал это ранее Зонт, представление, неожиданный хват за волосы, дабы заставить его посмотреть на убийцу.       — Да если бы не вы, он уже давно бы был моим, — недовольно шипит Зонтик, ведь все идёт не по его плану: он и не рассчитывал на то, что самым смелым окажется клон, который борется за любовь во всем мире. Чушь же полнейшая. Даже Пик не выбесил его так, как это сделал червовый король.       Специально цокнув, шестой отпускает голову Ромео и, что стало неожиданностью для жертвы, снимает крепления, давая свободу атрофированному телу. Червовый король был в приятном шоке, он уже понадеялся, что его спокойно отпустят, ну, или хотя бы дадут шанс и фору на побег, как вдруг его хватают за горло, перекрывая кислород, и полумахом-полуброском отправляют впечатывается в стену с сильным грохотом. Такое ощущение, что Ромео с ней стал одним целым, и, кажется, на бетоне останется силуэт. Седьмой клон медленно скатывается по стенке, полностью садясь на холодный и пыльный пол. Голова безумно раскалывается и, похоже, готова взорваться в любую секунду. Что это? Сотрясение или черепномозговая? Казалось, мозг успел станцевать какой-нибудь ритмичный, энергичный и резкий танец типа одиночного танго, или как ещё это назвать. И розоволосый чувствует, как по его лбу стекает тонкой струйкой какая-то теплая жидкость. Не трудно догадаться, что это кровь.       Зонт подходит к Ромео и пинает его со всей силы куда-то в живот, отчего червовый буквально сгибается пополам и корчится от боли.       — Думал, что всё закончится по твоей прихоти? — ведёт монолог Зонтик, присев на один уровень с жертвой и ударив кулаком в правую сторону лица.       — Ну уж нет…— произносит треф и начинает ножом наносить удары в виде длинных, неглубоких царапин. Таких, от которых останутся воспоминания и шрамы. На месте отметин почти сразу выступила кровь, а через какое-то время одежда начала впитывать в себя алую жидкость. Крики Ромео заполнили комнату. Сам он пытался извиваться как только мог, но лезвие таким образом оставляло полосы длиннее, из-за чего причиняло всё больше и больше боли. Живот, грудная клетка, руки — всё покрылось уродскими линиями, пронзающие, словно иголки, всё тело.       Вспомнив про время, Зонт в очередной раз проводит ножом около ребер, но на этот раз делает глубокую рану с такой жестокостью (хотя, казалось бы, куда больше-то), будто он хотел просверлить дыру с протяжённостью во всё тело, заодно проткнув и позвоночник.       Надо сказать, что Зонтик и вправду так хотел поступить, но на деле получается сделать много, следующих друг за другом ножевых ранений в одном и том же месте, приблизительно там, где находятся почки.       Сил не хватает на крики, и Ромео издает только тяжёлые вздохи. Но и это не длится долго. В конечном итоге, смирившись с тем, что, как бы он ни хотел, всё закончится так, как задумал голубоволосый, седьмой клон поддаётся соблазну менее болезненной смерти, ведь чем дольше он будет бороться за свою никчёмную жизнь — тем дольше продлятся его мучения, и закрывает глаза.       Зонт не сразу замечает, что жертва сдалась, и продолжает втыкать нож, как будто пытаясь наколоть печень и вытащить её. Наконец-то опомнившись, шестой вытаскивает до конца холодное оружие и отбрасывает его куда-то в сторону, заливаясь звонким, психическим смехом.       — Аж не верится, что всё закончилось! Наконец-то Вару полностью будет моим! — от счастья вопит Зонтик, хватаясь за волосы и пуская редкие слезы радости.       — Надеюсь, ты не забыл, что нужно ещё следы убрать, — с ухмылкой напоминает только что появившийся Сойо, ранее стоявший на шухере.       — Всю малину обламал! — театрально дуется треф, поднимаясь на ноги.       — Как у вас принято говорить, чтобы жизнь мёдом не казалась, — хохочет личность, помогая своему подопечному взять Ромео и перетащить его в соседнюю комнату, к остальным убитым клонам.       Подойдя к шкафу, находящемуся в том самом тёмном углу комнаты, рассмотреть который так никому из жертв не удалось, Зонтик берет канистру, наполненную до краев бензином, и захватывает заодно спички. Треф возвращается к Сойо, с всё той же присущей ему безумной улыбкой смотрящему на четыре трупа, рядом с друг другом положенные, и поливает их горючей жидкостью.       — Ты точно уверен, что хочешь сделать это? — с неприкрытым беспокойством спрашивает личность, когда Зонт готов уже было по стенке коробочки провести спичкой, чтобы та загорелась.       — Ты серьёзно спросил об этом, когда мы уже проделали такой путь? Тут уже не хочешь или нет, — не успевает договорить Зонтик, как слышит в коридоре какой-то грохот. Парни резко оборачиваются и замечают в дверном проёме того, кого увидеть не ожидали. Вару… Вару, чёрт возьми!       Дрожь по всему телу. Глаза трефа округляются из-за шока и мгновенно перекрашиваются в сапфировый. Сердце бьётся с перерывами и, кажется, намеревается уйти куда-то в пятки. Шестой клон нервно сглатывает, не в силах проронить и слова. Ну, а что он скажет? Вару, это не то, о чём ты подумал? Они все здравомыслящие и понимают, что к чему, так в чём смысл таких оправданий?       А ещё больше пугает то, что пиковый ничего не говорит. Тот просто смотрит на эту картину, метая взгляд то на трупы, то на двух чертовски похожих персон, офигевая с каждой секундой всё больше и больше.       — Что ты наделал…— тихо, дрожащим голосом произносит пятый. Кажется, треф никогда не видел своего возлюбленного в таком состоянии. Впервые за весь день ему стало стыдно…