На кончиках цифровых пальцев.

There is only death!      

Black Tongue — The Cathedral      

      Почему только смерть?       Почему они поют только о смерти?       Почему они постоянно говорят о смерти?       Почему смерть так ужасна?       Почему смерть так привлекательна?       У них всё крутится вокруг смерти, вокруг её благословения.       Выступают уникальнейшими личностями, до коих таких текстов никогда не было.       Всё-таки они очень странные.       Я вспомнил, где я сейчас находился.       Сейчас я был в пустой раздевалке, где я сидел на скамье перед стеной из шкафчиков и слушал музыку. Плеер, из которого тянулись провода наушников, был в руке, сложенной с другой. Я сидел в позе раздумья — согнут в спине, ноги широко расставлены, единственная опора для рук — локти на бёдрах, руки свисают вниз, глаза опущены к полу.       Рядом лежала сумка, на которой лежала моя обычная одежда — серая водолазка, пиджак и брюки с туфлями под скамейкой. Рядом с этой грудой вещей, составляющей неизвестную и прекрасную геометрическую форму, лежала пустая фляга. Вода там закончилась.       Та геометрическая форма была прекрасна. Она отображала хаос, но в то же время — его красоту. Казалось, что никто прежде не открывал красоту простой груды простых вещей, наваленных друг на друга. Я всегда хотел выступить хотя бы в чём-то первым. И даже несмотря на то, что я уже пользуюсь такой возможностью, тут, в математике хаоса, я хотел открыть новую форму. И меня будут благословлять до конца моих секунд…       От этого стало туго. Голова стала будто резиновая, растянутая до бесконечности. Она заболела так, но боль была мне знакома — она болела так раньше, сейчас, и возможно, будет так болеть в будущем. Эти шкафчики превратились в подобие толпы, нависающей своими телами над моим «я».       А я точно нахожусь здесь? Я точно не нахожусь там, в тот самый день когда…       Глаза неожиданно закрылись. Закрылись резко, с двух сторон, будто глаза закрыли повязкой из плотной белой ткани, точно такой, какой закрывают глаза людям, которых отправляют на расстрел. Было странное чувство умиротворения, будто смерти я дожидался как дедушка, который уже давно устал от жизни.       — Угадай кто! — довольным голосом сказала кто-то за спиной.       Голос был знаком. Очень знаком.       Имя только сложное.       Именно имя я и не помнил.       Поэтому молчал.       Сколько бы я не барахтался в океане своей головы, то имя, которое носит эта девушка позади меня, я, среди множества капель, окрасивших это место в незнакомый цвет, не нашёл.       Поэтому молчал.       — Время вышло! — девушка опять довольным голосом сказала это и сняла руки с глаз.       Я поднялся со скамьи и развернулся.       Чуть ли не прямо в лицо, на миллиметре от кончика носа, показался сложенный веер в руке бледноватой девушки с бледно-голубыми волосами и яркими, будто рубины, глазами.       — Попался! — мило произнесла она.       Я молчал. Она молчала. На её лице была улыбка. На моём — лёгкое недопонимание. Я же знаю её, знаю! Лишь имя забыл, чёрт…       — Что слушаешь? — спросила она.       Я взглянул на плеер в своей руке, включил его и показал играющий сейчас трек. Она наклонилась и вгляделась в название песни и группы.       — Black Tongue… Nadir… — задумчиво говорила она. — Понятно, — она поднялась. — Ладно, увидимся потом.       — Пока, — только и мог произнести я.       Она ушла, зашла за угол, и звук её шагов растворился в неизвестности. Она как будто действительно ушла в четвёртую грань трёхмерного пространства.       Я опустил свой взгляд к вещам.       Ту прекрасную геометрическую форму не хотелось трогать. Но надо было переодеваться. Поэтому я, нарушая все тысячи геометрических законов, разрушил эту форму и принялся переодеваться.       Пропитанная потом форма сменилась на выработанную униформу стереотипного программиста. На секунду показалось, что водолазка, чьи рукава я поправлял, сливается с моим телом, и на самом деле кажется, что ничего на мне нет, однако иллюзия появляется из-за воздействия токсинов, поэтому я не верю в эту чушь.       Уложив форму в мешок, где помимо пустой стальной фляги со свастикой и аккуратно сложенной спортивной формы лежал пистолет с длинным стволом калибром .60 Obliteration, созданный по моему заказу, я затянул мешок, взял её за верёвочки и понёс с собой из раздевалки.

***

      коридор был пуст. очень пуст.       казалось, что во всей академии       остался только я один.       это заставляло нервничать.       уровень токсинов повысился.       всё потекло прочь.

далеко вдаль.

очень далеко.

      всё р а с п л ы в а л о сь.       всё переходило из одного состояния в другое.       ˙ʎʚоvоɹ ɐн ɹон ɔ qɔоvɐʚиҺɐdоʚǝdǝu ǝ̤ɔʚ       .еоньлаер ан мижохоп ен, мыньлакрез ьсоливонатс ёсв       было больно. очень больно.       Я прислонился к стене и раскашлялся. Изо рта, с кашлем, вылетели капли крови, где было месиво из разных токсинов. Эти капли упали на пол, образовав мельчайшие лужицы разных размеров и одинаковых форм. Было очень странно. И очень страшно. Умирать никак не хотелось.       Сзади доносились размытые звуки. Глаза заливались зеркальными отражениями, казалось, что в полу я видел себя, чему никогда бы не поверил.       Так я и стоял. Правая рука до локтя прислонена к стене, левая закрывает рот, глаза раскрыты, зрачки расширенны. Стою, перекошенный от ужаса и смерти.       Сколько это может повторяться?..       — С вами всё в порядке? — спросила кто-то сзади.       Я пытался что-то сказать, но ничего не получилось. Я пытался открыть рот, но он был будто туго завязан, будто губы были пришиты друг к другу. Изо рта начала спускаться на пол по слюнявой паутине капля крови, смешанной со склизкой слюной.       Всё смешивалось воедино. Этот коктейль, эта картина, эта симфония, этот запах — неважно, какую форму примет это смешение, сгущение всего наихудшего со всем пьянящим, оно было едким, густым, склизким. Оно разъедало меня изнутри.       — Вы можете говорить? — перед поднятыми мною глазами появилась неощутимая форма девушки, практически такой же, которую я видел там, в раздевалке, совсем недавно.       Та девушка прикрыла то, что было её ртом, тем, что было её рукой, очень бледной и сливающейся с белым.       — У вас кровь изо рта идёт… — ужаснувшись, произнесла она. — Может, я помогу вам дойти в медпункт?       Я покачал головой. Она не понимает, что то, чем я болею, неизлечимо.       — Может, тогда в вашу комнату? — спросила она.       Я кивнул и попытался вытащить из кармана ключ-карту к своей комнате. Она, понаблюдав за мной на короткие пять секунд, которые длились для меня густой минутой, полезла в мой карман и вытащила ту карточку.       Она прочитала содержимое, убрала карточку куда-то.       — Пойдёмте, я вам помогу.       Она положила мою левую руку, которая была испачкана в крови, на свои плечи и начала медленно, таща меня с собой, идти до моей комнаты.       Всё продолжало терять свою форму.       Всё терялось. Никакой геометрический, физический, биологический, философский или иной закон не смог бы остановить превращение мутных силуэтов действительных объектов в отдалённые видения умирающего сознания. Ничто не могло бы это остановить. Я был уверен в этом.       Мы шли, а коридор остановился там, где я существовал, отхаркивая кровь. Ничего не менялось, всё осталось у той правой стены, и лишь иллюзия перемещения позволяла мне понимать ту, иную реальность, сокрытую от меня в этой мутной пелене переполнения токсинами.       Ничего не менялось.       Ничто не казалось реальным.       Казалось, что я там и умру.

***

      Я проснулся.       Голова была пустой, но раскалывалась, как последний колокол. Распластанный по кровати и частично накрытый одеялом, у меня не было сил встать. Сколько бы я ни старался, единственное, что мне удавалось сделать, так это поднять свою руку и всё.       Этого и хватило, чтобы привлечь внимание девушки, стоявшей ко мне спиной у стойки. У неё очень острый слух, раз так легко она меня может слышать.       Она развернулась ко мне и мило улыбнулась.       — Вы очнулись, Аарон, — сказала она.       Она отошла от стойки и уселась рядом. Я попытался подняться, в этот раз получалось как-то лучше.       — Вот так… — она обхватила меня ладонями за края спины и помогла подняться с кровати. — Вот. Теперь, куда лучше.       Только сейчас я заметил, что на мне нет одежды, и единственное, что было на мне — трусы.       — Не волнуйтесь, — с мелким смешком сказала девушка, — я убрала всё в ванную. Сейчас, ваша одежда находится в стирке, дабы она была чистой и свежей ко следующему дню. — Её взгляд сменился с довольного на более страдающий ко мне. Что случилось, Аарон?

Переполнение токсинами. Генетическая болезнь, которая появилась совсем недавно и проявляется всего лишь у пары десятков людей из десяти тысяч.

Ужас… Как вы вообще живёте?

Как ты видишь, живу. И буду жить.

Но вы же, как я понимаю, не терпите кашлять кровью на постоянной основе, так?

Для этого есть стимуляторы.

Я указал на машину. Она повернула голову вбок и посмотрела на машину.

Это — станция пополнения. Четыре секции на четыре шприца. Они очищаются машиной и затем пополняются смесью, которая подавляет токсины. Время действия составляет от двенадцати до сорока восьми часов, в зависимости от дозы токсинов в теле в момент использования.

Понятно… Я опять прокашлялся. Она заёрзала, забеспокоилась. Неужели опять?

Да, опять. Подай стимулятор.

Она резко встала с кровати, подошла к машине и вытащила оттуда шприц, полностью заряженный и готовый к использованию. Она уселась на своё место и протянула его мне. Я взял шприц, снял колпачок и сделал укол прямо в сердце.

***

      Всё перестало колоть. Всё перестало болеть и ныть в боли.       Всё перестало превращаться в невозможные формы, изменяться в глазах.       Всё перестало появляться и исчезать.       Всё перестало       Меня вернули в реальность. При использовании шприца есть малая доля вероятности того, что я упаду в иной мир. Это можно понять, когда я сделал укол, опустил руку со шприцем, будто обессилел, и начинаю немного качаться, то взад, то вперёд.       Я могу провести так часы. Однако она тут же смогла вернуть меня в реальность.

***

Она взяла шприц. Кстати, когда вы спали, вы постоянно говорили слово «Сатен». Что оно значит?

Сатен — это проект, который я возглавлял будучи двадцатилетним гением. Нам поручили создать ультимативное оружие, которое может победить что угодно за невозможное время. Они считали, что я провалю эту задачу и меня смогут спокойно выпереть из собраний. Однако я, будучи гением, решил не отпускать до конца.

И что в итоге?

Я создал оружие, способное убить другой IS за долю секунды. Примерно, ноль целых, пять десятитысячных секунды. Представь, ты борешься на IS с другим солдатом. И в миг тебя не стало. Это и есть Сатен.

Боже… И что произошло потом?..

Моё творение посчитали «слишком жестоким», меня сняли и выперли. Я этого ожидал. Жестоким…

Я поднял глаза на чистый потолок, и вмиг убрал его с моего взора силой мысли, дабы видеть вечернее небо.

Я довёл до совершенства искусство жестокости. Меня привели сюда, чтобы я смог показать его. Я был призван, чтобы показать всему миру гнев непризнанного гения.

***

      Она встала. Она казалась очень озабоченной и очень напуганной. Вероятно, она была испугана словами «Я довёл до совершенства искусство жестокости». Или она была озабочена о моём психическом состоянии. И я её понимаю, мало кто такое скажет.       — Ладно, встретимся завтра.       — Увидимся.       Она ушла, покинула зону моего психического расстройства, оставив меня на уединение с кошмарами, которые я порождал и уничтожал в своей голове.       Делать было абсолютно нечего. Я был слаб, стимулятор только начал подавление токсинов. Эффект оного уже проявился — моя голова стала ясной, как восход в четыре часа утра, мышцы возвращали свою силу, будто потерянные ангелы, судорог сбавлял своё влияние на мою челюсть, уходя в своё измерение.       Я поднялся с кровати, выключил свет и вернулся на своё место.

Далее, я уснул. Далее, была тишина. Далее, меня не было. Всё ушло в дебри.