When the idyll couldn't be more perfect…
Spawn of Possession — Apparition
Что есть «идеальное»? В стандартном понимании, или в понимании моём до того, как я усвоил пару правил жизни, идеальное — что-то непостижимое, что-то такое, о чём можно мечтать. Идеальная жизнь, идеальное прошлое, будущее, идеальный чай или торт, идеальная консистенция или, наконец, идеальный код — всё это непостижимо, очень далеко от наших грешных рук, которые так и тянутся к идеальному, которые норовят взять это своими грязными ладонями, размазать по стене и лишить идеального сплошной границы. Даже несмотря на то, что у идеального и так размытая граница, они норовят разорвать её ещё больше, придать ещё больше мутности, размытости. Но сколько бы они не тянулись, сколько бы не норовились — идеальное будет так близко, но так далеко от вытянутой руки. Для меня же, идеальное — то, что может достичь только человек. Ни какое-либо явление, ни какой-либо призрак, дух, ни какое-либо животное или рукотворная машина. Только человек. Идеальное имеет стоящую и закреплённую в законах мироздания — неписанных, но всеми известных — границу. Оно является к нам словно священный свет — то, чего мы так долго ждали, чего мы так боялись, но так хотели, словно Второе Пришествие. Я порождаю идеальное за идеальным. Любое моё творение идеально, сколько бы раз ни говорили о его проблемах с обществом.Может быть, я и есть бог?
***
Лёжа за деревянной стойкой, я не сразу догадался, где я находился. Поначалу казалось, что всё было таким же, каким было и всегда. Головная боль разъедала мозги, будто эта боль имела форму — форму азотной кислоты. Сколько бы я не пытался закрыть глаза, дабы очутиться в стране сновидений хотя бы на пять минут, хотя бы на секунду, дабы уладить то, что я там начудил — головная боль возвращалась ко мне, и возвращалась она с ещё большей силой. В моей руке было что-то продолговатое, холодное и вертикально стоящее. Подняв глаза на это «что-то», оказалось, что это была простая бутылка из-под виски. Она была квадратная, небольшая и ещё имевшая внутри себя эту коричневую, приятную жидкость, отталкивающую своим запахом. Меня уводит куда-то ещё, и алкоголь только помогает цепи, сдавливающей тело, усилить натиск. Я поднял свою голову со стойки и взглянул наверх. Потолок, серый, освещённый белым светом. Друг от друга на определённом расстоянии находились лампы, которые и излучали этот белый свет. Видимо, я дома. Или не дома? Может быть, это такой потолок у бара? Нет, такого потолка нет и никогда не было у баров, он всегда был чёрным и невидимым, поскольку на него мало кто обратит внимание. Тогда, исходя из всех доступных мне сейчас фактов, я могу точно сказать, что я дома. — Что-то случилось, мистер Ли? — спросил кто-то слева. Голос был девичий, приятный слуху. Я взглянул налево и удивился тому, сколько здесь было людей. В моей голове всё ещё был бардак, поэтому я не смог собрать воедино причину их существования здесь. Однако сейчас, когда я вижу эту кучу девушек и единственного парня среди них, к тому же в месте, ничем не напоминающим нашу академию, я осознаю, что сейчас на дворе лето и сейчас мы находимся на летнем отдыхе. Вопрос о нашем точном местонахождении я тут же закрыл, так как для меня сейчас это неважно. — Вы уснули от большого количества алкоголя, а мы вас разбудили, — сказала та же девушка с чувством вины. — Простите нас. Теперь всё встаёт на свои места. Я опять выпил слишком много. Слава богу меня разбудили, и теперь я могу продолжить своё правое дело. Я поднялся со стула. Ноги мои тряслись очень сильно, и сколько бы я не старался удержаться только на своих двоих, я опять начинал падать и падать к этой мраморной чёрной стойке. Или она белая? Чёрт, опять начинает двоиться в глазах, сколько можно. Я окончательно опёрся рукой на стойку и, рывками, меняя скорость резкой параболой, поковылял до своей комнаты, неважно где она находилась — я её найду. Отходя от одной комнаты и приходя к другой, дабы проверить, является ли она моей, я постоянно задавал себе слишком много вопросов, на которые я всё ещё не могу дать ответ. Сколько бы я ни пытался придать всему значение (чего я и боюсь делать, но делаю), всё стояло в голове до невозможности странным силуэтом, от которого ничего не спасало. Он стоял там, в воображаемой комнате, что является одной из тысяч представлений моего разума, стоял и нагнетал всю обстановку лишь единственным своим молчаливым, полупрозрачным, теневым присутствием. Я попытался абстрагироваться от него, и это помогло — все винтики в голове принялись работать, вставать на свои места, и это было хорошо. Наконец-то, я добрался до своей комнаты. В ней всё так же веяло пространством бесконечной кропотливой работы, от которой пальцы стираются в кровь, глаза краснеют до невозможности, а пот с тела съезжает вниз, на постельное бельё, в обильных количествах, делая её невозможной для сна от всей её влажности. Я старался снять с себя стресс написания кода, однако ничего не помогало — я даже пробовал запивать водой успокоительные, дабы хоть как-то уменьшить поток нервов, выходящих из моей головы в огромных количествах. Я уединился в комнате и прошёлся до самого окна, дабы взглянуть на улицу. Здесь, в этой комнате, ноги перестали подкашиваться и ныть нестерпимой болью — наоборот, они стояли устойчиво, и нога сменяла другую без особых проблем. Подойдя к окну, я открыл занавесу, закрывавшую всё огромное окно своей непрозрачной тканью. Там было красиво. Всё было непохоже на то, что я видел прежде. Машины были такими же, какими я видел несколько дней назад, но в них что-то было очень иным, что делало их уникальными от серой массы и создавало красивый образ. Здания, очень далёкие от этого дома, возвышались над неизвестным местом, создавая огромную, но казавшуюся здесь очень тонкой и хрупкой, опору для всего неба, простирающегося над головой и горящего тем самым вечерним оранжевым. Здесь было так красиво, я даже не представлял, что здесь, на этой земле, что-то может быть таким же красивым. Я отошёл от занавески и оставил за своей спину эту улицу, сиявшую всеми красками вечера. Слева и справа от меня было всё то, что примерно создавало ощущение такого же уюта, какой я мог испытывать там, на территории академии. Странно, но здесь этот уют чувствуется более холодным нежели тёплым. Наверное, это связанно либо с детьми, либо с привычками, либо с чем-нибудь ещё. Я отстранил себя от других, потаённых от меня мыслей и подошёл к кровати. Вся накрахмаленная, убранная, она сверкала чистотой и блеском, на неё так и хотелось прыгнуть, укутаться в ней, дабы забыть все невзгоды, которые посещали меня всю мою жизнь. Делать больше ничего не оставалось, так как всё то, что я планировал сделать, я либо сделал, либо забыл сделать, о чём несильно жалею. Я улёгся на кровать. Она была мягкой, чистой, на ней было приятно сидеть. Так как я ложился спать, я снял с себя водолазку, раскрывая затёкшие розовым шрамы на груди от неудачных тестов, и оставил её лежать прямо на тумбочке рядом с моей кроватью, поскольку мне лень было её убирать. Немного посидев, я встал с кровати и подошёл к выключателю света, щёлкнул его. Комната залилась черноватым, с оттенком красного, идущего с улицы сюда и тщетно пытающегося пробиться через ткань этих занавесок. Я прошёл по тому же пути обратно до кровати, сел и улёгся на его приятную, холодноватую поверхность. Всё закутывает меня внутрь себя, заворачивает в лаваш уюта и бесконечного тепла. Я даже не пытался отстранить себя от этого ритуала — наоборот, я вдавался в него всем своим телом, всем материальным и нематериальным нутром, дабы меня поглотили, дабы меня оставили там, где я хочу быть. В кристально чистой бесконечности.***
я проснулся раньше положенного. пять часов — примерное время моего пробуждения. я научил своё тело пробуждаться на десять минут до звона будильника. сейчас я лежу, укутанный в кровати и тишине. я смотрю на реальность, в которой я живу. как же я беспомощен, истощён бредом этой параллели. мне надо было собрать больше способностей в моём прошлом. могло ли бы это помочь? вот и будильник. я сразу же отправляюсь в душ. если я не пойду, то любой стул станет моей могилой. я моюсь в холоде. не потому, что мне так сказали. потому что так дешевле. но сейчас, это не более, чем привычка. пять часов, двадцать две минуты. я готовлю себе завтрак, поддаваясь звукам тишины. я хотел бы быть здоровым, питаться правильно. но на это у меня нет времени. теперь моё ребяческое обещание того, что ничего подобного в моей жизни не произойдёт, кажется сейчас смешным. кофе. дешёвое. горькое. оно лучше в грязной кружке. чистый кухонный умывальник. надо было сказать ребятам о том, что я помыл посуду. лучше не стоит. после выпитого кофе, я направляюсь на улицу и сижу на ступеньках. я пытаюсь надышаться свежим воздухом, дабы начать день продуктивно. но это не происходит. наверное, от того, что мой организм отторгает этот воздух. однажды меня спросил молодой парень, буду ли я стреляться. я посчитал его слова дешёвой и несмешной попыткой в чёрный юмор. но сейчас я осознаю, что он хочет мне помочь. слышны крики где-то невдалеке. явно пара поссорилась в одном из домов по линии прямо там, невдалеке. им уже стало плевать, что их слышат все, кто могут.
***
сейчас, я и дети, едем обратно на территорию академии. я вижу их лица. уставшие. изнемогшие. они были вытащены из снов, в которых они бы хотели остаться. вернулись в реальность, в которой они не хотят быть. вернулись к людям, с которыми они не хотят встречаться. они живут, дабы не хотеть жить.
***
Рутина. Рутина убивает человека. Убьёт ли она меня? Или что-то доберётся до меня раньше неё? Посмотрим. Поживём — увидим.