Всему вопреки

      Тихо, стараясь не разбудить детей, я выскользнула за дверь и, подобрав подол платья, взбежала по узким ступеням, ведущим в мастерскую. Оттуда по — прежнему не доносилось ни звука и только пробивавшаяся из — под дверного полотна полоска света свидетельствовала о том, что герцог с камердинером все еще были там. Я что есть силы забарабанила в дверь:       — Леонард! Нико! Пожар! Горят наши конюшни!       Дверь распахнулась практически сразу. У меня создалось впечатление, что мужчины были предупреждены о возможном возгорании и мое появление послужило для них неким сигналом. Не укрылось от меня и то, как молодые люди испуганно переглянулись, после чего Его Светлость сказал:       — Нико, вызови пожарную охрану и следи за тем, чтобы никто не приближался к конюшням до приезда спецслужбы. А я тем временем помогу вывести лошадей и эвакуировать персонал.       Камердинер бросился исполнять приказ. Леонард на мгновение привлек меня к себе и крепко поцеловал в губы, прошептав чуть слышно:       — Помни о моей клятве и ничего не бойся!       После чего заторопился вниз. Глядя вслед удаляющемуся мужу, я вдруг ощутила смутную тревогу. Во многом это было связано с одним обстоятельством, природа которого и по сей день остается невыясненной. И я все же возьму на себя смелость и опишу вам этот момент, дабы убедить вас в том, что тогда я находилась в здравом уме и твердой памяти и не выказывала никаких признаков душевного расстройства. Итак, представьте себе, что находитесь высоко в горах. В ушах у вас стоит шум, характерный для людей, страдающих гипертонией. И вдруг сквозь этот шум вы явственно слышите крик, но разреженный горный воздух мешает вам установить, кто кричит. Однако вы твердо убеждены, что таинственный зов обращен именно к вам и ни к кому больше. Простите меня, если мой рассказ покажется вам слишком сумбурным, но я старалась изложить события той страшной ночи максимально подробно, не упустив ни одной детали. Помню, как услышав свое имя сквозь шум, испытала суеверный страх. Опустившись на колени прямо там, на лестничной площадке, я стала истово молиться, прося Господа защитить всех тех, кто так дорог моему сердцу. Я и помыслить не могла о том, что безнадежно опоздала со своей просьбой.       Вернувшись в детскую, я осторожно поправила сползшее одеяло Аньезе и чуть прикрутила ночник, оставив его слабо мерцать. А сама снова встала у окна. В дверь тихонечко постучали. Я обернулась и увидела мисс Хорра с подносом:       — Ваша Светлость, я приготовила Вам чай с мелиссой. Прошу Вас, всего одну чашечку! Это поможет Вам успокоиться.       — Благодарю Вас, Ульда! Боюсь, сейчас я не смогу сделать ни глоточка.       — Ничего страшного. — тихо ответила домработница. — Я оставлю поднос здесь, а утром заберу.       Видя мое смятение, она добавила:       — Его Светлость умный и благородный человек. Уверена, Господь убережет его от беды.       Я кивнула и снова отвернулась к окну. Пламя охватило уже всю постройку, поминутно рушились, сверкая снопами искр в иссиня — черной мгле, потолочные балки. Огненные языки облизывали стены. Перед конюшней выстроились в ряд пять машин пожарной охраны. Дюжие молодцы в противогазах разворачивали и тянули шланги. Видимо, Леонард успел — таки всех вывести.       Но вот во двор въехали, завывая сиренами, карета «Скорой помощи» и полицейский автомобиль. Толпившиеся грумы¹ расступились и кто — то из полицейских приблизился к лежащему на земле телу, делая пометки в блокноте. Значит, без жертв все же не обошлось.       Полицейский кивнул и санитары погрузили тело на носилки, предварительно завернув его в простыню. Кто же погиб?       Машина «Скорой помощи» тронулась, а полицейский все еще опрашивал очевидцев, записывая их сбивчивые показания. Я практически вжалась носом в стекло, пытаясь разглядеть среди людей мужа. Полицейский убрал блокнот и зашагал к замку. Толпа двинулась за ним. Примерно через 10 минут мисс Хорра, робко просунувшись в дверь детской, сообщила, что капитан полиции хочет побеседовать со мной и просит его принять.       — Хорошо, я сейчас спущусь. — ответила я. Сердце у меня тревожно ёкнуло. Наверняка это по поводу того несчастного, чье тело недавно увезли в морг. Но почему тогда полиция не расспросила Леонарда? Или Нико? Почему капитан желает говорить именно со мной? Что я могу знать такого, чего не знают другие?       Сходя по широкой каменной лестнице, я увидела Даниэля, Нико и старшего грума. Все трое стояли, понурив головы. Герцога с ними не было. Я остановилась на самой нижней ступеньке лестничного марша и оперлась правой рукой на кованые перила. Мужчины почтительно поклонились и ниже всех старший грум, нервно теребивший в руках шляпу канотье и обнаживший лысую голову с видневшимися кое — где клочками седых волос.       Даниэль заговорил первым:       — Ваша Светлость, примите наши самые искренние соболезнования!       Я вцепилась в перила так крепко, что тонкие пальцы побелели. Какие соболезнования? О чем он говорит? И где, черт побери, Леонард?       Даниэль между тем продолжал:       — Его Королевское Высочество принц Леонард… — он судорожно сглотнул. — Герцог Ланширский погиб.       Я не поверила своим ушам:       — Это что, шутка такая? Очень неумно!       Все трое покачали головами. Нет, этого не может быть. Это какая — то ошибка. Нелепый розыгрыш. Леонард, полный жизни, в самом расцвете сил, мертв! Это немыслимо. Мой разум упорно отказывался принять услышанное.       Я напряженно всматривалась в присутствующих мужчин, переводя взгляд с одного на другого. Увы, их хмурые лица и поникшие плечи лишь подтверждали реальность случившейся трагедии. Ровным, недрогнувшим голосом я спросила:       — Как это произошло?       Спросила, а сама поразилась собственной реакции. Ни слезинки не выкатилось из моих глаз, будто печальная новость меня совсем не тронула. А может всему виной шок? Бывает же так, что поначалу ты держишься, принимаешь слова соболезнования, а потом внутри тебя словно что — то прорывается, открывается какой — то шлюз и вся боль выплескивается наружу. Видимо, меня ждет то же самое.       Старший грум тяжко вздохнул. Из его некогда голубых, а ныне выцветших глаз с желтоватыми белками выкатились две крупные слезы.       Нико нарушил тягостную тишину:       — Ваша Светлость! Его Светлость выводил из денников лошадей, как вдруг одна из потолочных балок обрушилась, отрезав ему путь к спасению. Некоторые стойла уже вовсю полыхали. Герцог оказался в огненной ловушке. Тогда Его Светлость, уворачиваясь от искр и языков пламени, открыл остальные стойла, а сам прижался к стене, чтобы лошади его не задели. В этот момент часть крыши провалилась и погребла под собой мужчину. Обезумевшие от страха животные пробежали по обломкам кровли и стропил, затоптав Его Светлость насмерть.       Согбенная годами фигура старшего грума затряслась в беззвучном плаче. Даниэль осторожно тронул меня за руку:       — Ваша Светлость, мы можем поговорить с глазу на глаз?       Я кивнула и повела капитана в смежную с холлом голубую гостиную, где не далее как сегодня утром Леонард пил чай, сидя в кресле времен Луи Филиппа. Даниэль проверил, плотно ли закрыты двери, после чего тихо заговорил:       — Официальная версия случившегося та, которую нам поведал камердинер Его Светлости. Однако я не верю этому.       Я удивленно воззрилась на капитана:       — Что Вы пытаетесь этим сказать?       Даниэль придвинулся ко мне и горячо зашептал:       — Герцога не лошади затоптали. Его убили. Возможно предварительно оглушив. Точную информацию сообщит судмедэксперт. — тут он оглянулся на дверь и быстро спросил: — У Вас или у Вашего мужа были враги?       Я на мгновение задумалась, а затем так же шепотом ответила:       — Насчет врагов супруга не уверена, а у меня да, был один человек, мечтавший сжить меня со свету.       — Кто? — капитан насторожился, точно учуявшая мышь лисица.       — Луиза Ардент.       — Исключено. — отрезал Даниэль. — Несколько часов назад леди Ардент была найдена мертвой в своей камере.       Не могу сказать, что это известие принесло мне хоть какое — нибудь облегчение. Напротив, последняя ниточка, могущая пролить свет на случившееся час назад в конюшне, оборвалась, и я заметно нервничала, теряясь в догадках и предположениях. Стоит ли рассказывать полиции о странном поведении Леонарда и его камердинера накануне пожара? Что, если да? Что, если нет? Какое решение будет правильным? Ах, если бы кто — нибудь сделал этот сложный выбор вместо меня, а я бы просто согласилась с его волей! Как бы это облегчило мне жизнь!             Пока я размышляла над этой диллемой, дверь приоткрылась и на пороге возник Нико:       — Ваша Светлость, звонит представитель Daily News.       Я досадливо поморщилась:       — Передайте, пусть катятся к черту. Не до репортеров сейчас.       Молодой человек кивнул, но без подобострастия, присущего желающему выслужиться перед хозяином персоналу. Однако уходить не спешил, видимо твердо вознамерившись помешать мне передать полиции ценную информацию.       — В чем дело? — с плохо скрываемым раздражением осведомилась я. Обычно камердинер Его Светлости не перечил мне или Леонарду, относясь с должным почтением и демонстрируя готовность исполнять приказы, но сейчас на мужчину будто что — то нашло и оттого он выжидающе стоял в дверях, то и дело бросая на Даниэля неприязненные взгляды.       — В чем дело, я спрашиваю? — мне пришлось повторить вопрос. Нико нехотя отозвался, продолжая сверлить взглядом полицейского:       — Ваша Светлость, звонил представитель королевской семьи. Их Величествам уже сообщили о трагедии и попросили приехать на опознание. Вы тоже поедете?       Я замешкалась с ответом. Кровь бросилась в лицо. Опознание! Пока я своими глазами не увижу тело, у меня остается надежда, что это все — таки не Леонард. Что это кто — то очень похожий на него. Или же это Его Светлость, но впавший в летаргический сон. Бывали же такие случаи, когда «покойник» неожиданно оживал и после этого проживал долгую и счастливую жизнь.       Нико деликатно кашлянул, напоминая о своем присутствии. Я встрепенулась:       — Да, я еду.       Мужчина вышел в холл. Даниэль проводил его внимательным взглядом:       — Занятный молодой человек. Как давно он состоит на службе у Его Светлости?       — Около трех лет. А что? Вы его подозреваете?       — Возможно. — уклончиво ответил капитан, вслед за мной и Нико выходя в холл. Старший грум по — прежнему стоял, ссутулившись, и то и дело вытирал бегущие по морщинистым щекам слезы. Капитан отпустил его домой, взяв слово, что если тот вспомнит что — то, касающееся пожара и гибели Его Светлости, то непременно позвонит в полицейский участок.       Мы же вдвоем сели в автомобиль Даниэля и отправились в морг. Нико тоже хотел ехать с нами, но я запретила, сказав, что он будет нужнее здесь, в замке. Камердинеру пришлось подчиниться. Знала бы я в ту минуту, что все мы отныне лишь марионетки в руках опытного кукловода, умело дергающего за ниточки и желающего до поры до времени оставаться в тени.       Всю дорогу мы молчали. Даниэль сосредоточенно вел машину, а я… Я лелеяла надежду, что погибший при пожаре не мой муж. Что Леонард жив и что произошло недоразумение.       Едва автомобиль затормозил, я выскочила из него, не дожидаясь, пока капитан откроет дверь и подаст мне руку, и пошла ко входу. Но стоило мне переступить порог этого жуткого учреждения, как меня замутило от сладковатого запаха, который обычно источают трупы далеко не первой свежести. Я вынуждена была опереться на руку Даниэля, совершенно спокойно переносившего здешнее амбре. Оно и понятно — привык за годы службы.       Нас встретил молодой судмедэксперт в очках и с небольшой бородкой. Проведя нас по тускло освещенному мутноватыми лампами коридору, мужчина толкнул одну из тяжелых дверей и мы оказались в залитой ярким электрическим светом комнате с выложенными кафельной плиткой стенами и полом. Посреди помещения, сверкая хромированными ножками, стоял прозекторский стол, а на нем покоилось укрытое простыней тело.       — Готовы? — бесстрастно спросил судмедэксперт, глядя на меня поверх очков. Я кивнула и ткань откинули.       — Это он! Он! — горестно выкрикнула я и так долго сдерживаемые слезы ручьем хлынули из глаз. Я подошла ближе и бережно коснулась кончиками пальцев мертвенно — бледной щеки, прошептав:       — Вставай! Прошу тебя, пожалуйста, вставай! Ты нужен мне, нужен!       Но напрасно я будила Его Светлость. Не билось отважное сердце. Навеки закрылись прекрасные глаза. Однако лицо еще не было отмечено печатью смерти и милые сердцу черты не успели заостриться, придав облику новопреставившегося сходство с восковой фигурой. Со стороны могло показаться, что герцог просто спит. Что вот — вот дрогнут сомкнутые веки и нетронутое трупной синевой лицо озарится радостью узнавания родных и близких.       Неожиданно сзади раздался крик. Я обернулась. Королева Виктория сотрясалась от рыданий всем телом, без конца повторяя:       — Лео! Мой мальчик! Мой бедный мальчик!       Король Генри, Ричард и Эмма де Гиз стояли чуть поодаль, опустив головы в скорбном молчании. Повинуясь внутреннему порыву, я обняла Её Величество, а она уткнулась в мое плечо мокрым от слез лицом. Так мы и стояли — две такие разные, но такие единые в своем горе женщины. Одна потеряла единственного сына, другая — мужа, друга и любовника, отца своих детей.       — Какова причина смерти? — спросил Даниэль.       — Предположительно отравление. При поступлении тела Его Светлости мы, как и полагается, взяли образцы крови и тканей. Анализ выявил наличие «Павулона"² — мышечного релаксанта, вводимого внутривенно. Но вот место укола обнаружить не удалось. Точную причину смерти можно будет установить после вскрытия.       При слове «вскрытие» королева точно обезумела. Оттолкнув меня, она бросилась к прозекторскому столу и заслонила собой бездыханное тело. Сверкая потемневшими от гнева глазами, Её Величество крикнула:       — Нет! Никакого вскрытия! Я не позволю резать моего мальчика!       Очевидно, все силы Виктория истратила на эту эскападу, потому что в следующее мгновение женщина тяжело осела на кафельный пол и Ричард с отцом, подхватив Её Величество под руки, поспешили вывести её на свежий воздух.       Однако требованию убитой горем матери вняли и от вскрытия отказались. Представителю королевской семьи было поручено с утра заняться организацией похорон. После этого все отправились по домам.       Очутившись в родных пенатах, я первым делом заглянула к детям проверить, все ли в порядке. А затем поднялась к себе в спальню, но раздеваться не стала. Вместо этого я забралась с ногами в кресло и набрала номер мамы. Один гудок, другой, третий. Наконец мама ответила:       — Алло! Миссис Уиттейкер слушает.       — Мам, это я… — мой голос сорвался и минуты две в трубке были слышны лишь всхлипывания. Спасибо маме за то, что она не вопрошала нетерпеливо, что случилось и все ли у меня в порядке, а спокойно дала мне время выплакаться, прежде чем я снова обрела способность говорить. — Леонард… его больше нет.       Я снова всхлипнула, когда мама тихо сказала:       — Я постараюсь успеть на ближайший авиарейс. Держись, дорогая! Ты должна быть сильной!       — А можно в этот раз сильным побудет кто — нибудь другой? А я просто побуду собой — женщиной, у которой отняли мужа.       Мама пропустила мой выпад мимо ушей:       — Я люблю тебя. Помни об этом. И поцелуй за меня Аньезе и Алессандро. Скоро увидимся.       Мама давно нажала «отбой», а я все продолжала сжимать в руке смартфон. Затем положила его на прикроватный столик и взяла серебряную фоторамку со свадебным снимком. По щекам вновь побежали горячие слезы. Рамка выпала из рук и, ударившись об пол, усыпала его мелкими стеклянными осколками. Я обхватила себя за плечи ладонями и сидела, раскачиваясь взад — вперед, пока слезы безостановочно текли из глаз. Все — таки есть что — то эгоистичное в человеческой скорби: мы думаем не о том, как умершие теперь будут без нас, но о том, как мы будем без них.       Незадолго до того, как ночная мгла сменилась голубоватыми предрассветными сумерками, я задремала. Однако сон мой был недолгим — всего полтора часа. Проснулась я оттого, что синичка стучала крохотным клювиком в балконную дверь³. Я помедлила, но потом все же впустила птицу. Синичка уцепилась лапками за подставленный палец и даже позволила себя погладить по спинке. А затем вспорхнула и на миг прижалась клювом к моим губам.       — Я тоже тебя люблю. — прошептала я. — Спасибо, что пришел проститься со мной.