Всему вопреки

      Как бы досадно мне ни было, я вынуждена была признать свое поражение в борьбе с неведомым противником. Да, на сей раз меня перехитрили. И как! Таинственный похититель не оставил ни единой зацепки, по которой его можно было бы идентифицировать. Ни следов на рассыпанной у мольберта соли, ни волос, ни отпечатков пальцев. Даже сам станок не был сдвинут ни на дюйм. Складывалось впечатление, будто вор передвигался по потолку или использовал телекинез. Странным казался и тот факт, что, кроме незавершенного портрета, из мастерской больше ничего не пропало. Значит, злоумышленник спланировал ограбление и тщательно к нему подготовился. Хорошо, допустим, похититель исхитрился каким — то образом вынести холст из находящегося под охраной и запертого на ключ помещения. Как он намеревается поступить с полотном? Оставит себе для коллекции? А толку — то от этого? Попытается сбыть заинтересованному лицу? Но тогда потребуется доказать, что работа принадлежит кисти Леонарда Ланширского. А сделать это можно лишь с помощью экспертизы. Да даже если и найдется покупатель, то как вор объяснит, откуда у него подлинник пртрета герцогини Джессики? Ведь историю любого предмета искусства легко можно проверить, особенному тому, кто в этом разбирается. А репутация и доброе имя среди владельцев галерей и меценатов отнюдь не пустой звук. Однако вышеупомянутые обстоятельства, призванные значительно сузить круг подозреваемых в хищении, не только не облегчили мне задачу, но и напротив, ещё больше усложнили её.       Попытка выстроить более — менее связную логическую цепочку ни к чему не привела. Я по — прежнему не имела ни малейшего представления о том, кто мог бы провернуть подобную аферу. Зато во мне с каждой секундой крепла уверенность в том, что злоумышленник не действовал в одиночку — у него имелся сообщник. Кто — то, кто был вхож в герцогскую семью. Кто — то, кто предупредил похитителя об установленной в мастерской системе сигнализации.       Я хлопнула себя по лбу. Ну конечно. Нико! Только он из всего персонала Штайнхерца знал, что башня охраняется. Словно в подтверждение моей догадки в помещение вошел камердинер Его Светлости, пожелавший мне доброго утра. В ответ я лишь смерила его недовольным взглядом. Молодой человек все понял и теперь молча стоял в ожидании обвинений с моей стороны.       — Ловко ты меня провёл, ничего не скажешь! — я кивнула в сторону пустующего мольберта. — А ведь я доверяла тебе!       — Ваша Светлость, я непричастен к исчезновению холста. Вспомните, ведь я и вторую ночь провел под дверью детской, охраняя ваш сон.       — Но ты мог предупредить злоумышленника о системе сигнализации! — не сдавалась я.       — Даже если бы я и сделал то, в чем Вы пытаетесь меня обвинить, то перед моим сообщником встала бы невыполнимая задача — сделаться бесплотным духом, ведь только так и можно было бы вынести полотно, не перекрыв при этом инфракрасный луч.       — Всё это, конечно, логично и обоснованно, но не отменяет того факта, что портрет бесследно исчез.- я провела ладонью по заплетённым на ночь в расслабленную французскую косу волосам, пытаясь успокоиться. — Не по потолку же вор передвигался, в самом — то деле!       — Безусловно, такой вариант возможен, но тогда бы всё равно не получилось миновать луч. Нет, тут что — то другое. Мой Вам совет: берите детей и уезжайте из Сагара. Отправляйтесь в Нью — Йорк, Канберру, на Аляску — куда угодно, но здесь Вам оставаться опасно. Детям же скажите, что едете к бабушке. Они ещё малы и не поймут, к какой именно, а Вы избежите лишних вопросов. Поймите: тот, кто поставил своей целью уничтожение герцогской семьи, не остановится ни перед чем. И неизвестно, кого он изберет следующей мишенью — Вас или Аньезе с Алессандро. Если Вы после завтрака начнете собирать вещи, я займусь урегулированием ситуации, связанной с Вашим отъездом. Лягте спать пораньше и постарайтесь хорошенько выспаться. В 5:40 утра мы тронемся в путь.       — Мы? Значит, ты тоже поедешь с нами? Впрочем, зачем я спрашиваю? Пора бы уже привыкнуть к тому, что ты всегда тенью следуешь за нашей семьей, преданный как пес, готовый, если понадобится, умереть за герцогскую чету. — я крепко пожала широкую мужскую ладонь. — Спасибо, тысячу раз спасибо тебе за всё, что ты для нас сделал и продолжаешь делать!       Невероятно, но прежде совершенно бесстрастный, великолепно владеющий собой Нико сейчас выглядел крайне смущенным. Я отступила, уловив замешательство молодого человека.       — В чем дело? Ты переменился в лице. Я сделала что — то не то?       — Когда — то Его Светлость, тогда ещё носивший титул принца Сагара, уберёг меня от роковой ошибки и взял под своё покровительство. За это я поклялся служить ему верой и правдой.       — Вот как? — удивленно присвистнула я. — Мне об этом никто никогда ничего не рассказывал.       — Таков был наш с Его Королевским Высочеством уговор.       — Было бы любопытно услышать эту историю. — призналась я. — Однако настаивать не буду. Некоторым тайнам всё же лучше оставаться погребёнными в прошлом.       — Отчего же? — улыбнулся Нико. — Я охотно расскажу Вашей Светлости свой секрет. Вы женщина неболтливая, а значит можно не бояться того, что данная информация станет известна кому — то ещё.       — Даю слово чести! — заверила я.       — Моё настоящее имя Николай. Я из старинной и знатной семьи. Мой дед, граф Алваро Феррейра, в молодости был очень дружен с отцом ныне правящего монарха Сагара, фактически являясь его правой рукой и с 1951 по сентябрь 1953 года возглавляя Министерство иностранных дел нашей страны. За исключением августейшего семейства, во всём королевстве не было семьи богаче, чем Феррейра. Огромные поместья с простирающимися на несколько сотен гектаров садами, конюшни с чистокровными скакунами, крупнейшее собрание живописи эпохи Ренессанса, в которое входили, между прочим, такие полотна, как «Венера Урбино» Тициана Вечеллио и «Юдифь» Джорджоне. Но предметом особого восхищения и даже зависти некоторых аристократов были драгоценности моей бабушки, графини Орабель Феррейра. В её шкатулке лежали: совершенной формы жемчуг акойя, переливающиеся всеми цветами радуги эфиопские опалы, замбийские изумруды, васильково — лавандовые танзаниты, кашмирские сапфиры, турмалины параиба всех оттенков морской лазури, а уж бриллиантов и вовсе было не счесть.       По воспоминаниям людей, частенько гостивших в доме моего деда, Алваро и Орабель были очень светлыми людьми, готовыми в любой момент протянуть руку помощи страждущим и обездоленным. Никто в Сагаре не удивлялся и их дружбе со многими деятелями искусства, такими, как Марго Фонтейн, Юрием Григоровичем, Ренатой Тебальди и Марио Ланца. А иногда на чашечку чая к леди Феррейра могла заглянуть и сама королева.       Однако всему в этой жизни — и хорошему и плохому — рано или поздно приходит конец. Дружба моих дедушки и бабушки с Их Королевскими Величествами тоже закончилась. Случилось это в 1953 году.       Весь мир тогда пристально следил за политическим кризисом в Иране, отчасти спровоцированным премьер — министром Мохаммедом Мосаддыком¹, выступавшим за национализацию главного богатства Персии — нефти. Недальновидная политика старого пройдохи, получившего от шаха Мохаммеда Резы Пехлеви² карт — бланш, привела к разрыву дипломатических отношений Ирана с США и Великобританией. Добыча «черного золота» остановилась, а вслед за ней по всей стране прекратили работу промышленные предприятия. Люди голодали из — за объявленного эмбарго и недовольные решениями Мосаддыка и бездействием «царя царей», выходили на улицы, устраивая массовые беспорядки и акции протеста. А однажды повстанцы, вооружившись ломами и прочными верёвками, свалили бронзовую статую иранского правителя на площади перед королевским дворцом в Тегеране. Напуганный происходящим, но вместе с тем неспособный хоть как — то повлиять на сложившуюся политическую ситуацию, Мохаммед Реза Пехлеви вместе со второй женой Сорайей Исфандияри — Бахтияри³ бежал из Ирана. Сначала в Багдад, затем в Рим, где низложенного монарха приютил нефтяной магнат Энрико Маттеи⁴. Вы, наверное, думаете про себя: » К чему он уже 10 минут рассказывает мне историю Ирана? Где здесь связь с семьёй Феррейра?» Угадал?       Я робко кивнула. Нико улыбнулся, но как — то невесело:       — А связь такова, Ваша Светлость, что если бы не проамерикански настроенный шах, слишком сильно любивший павлиний трон, на нашу семью не свалилось бы столько несчастий. Но не буду забегать вперёд и постараюсь быть последовательным в рассказе. В объявленном Великобританией эмбарго и бегстве господина Пехлеви Сагар увидел для себя выгоду. Вы спросите, какую? Отправку сильной и великолепно оснащенной сагарской армии для подавления восстания в обмен на возможность диктовать Тегерану цены на экспортируемую им нефть, ведь в нашей стране топливная энергетика уже много десятилетий существует за счет импорта из других государств. Подобное решение казалось Его Величеству вполне закономерным, однако не все разделяли его точку зрения. На очередном заседании по вопросам внешней политики мой дед выразил несогласие с планом короля, аргументировав это тем, что если Сагар вмешается, военные репрессии могут подтолкнуть СССР к поддержке Ирана. Тем самым установившееся в послевоенном мире хрупкое равновесие между ведущими державами будет нарушено. С большой неохотой, но Его Величество внял словам Алваро. Однако с тех пор между мужчинами словно кошка пробежала. А спустя полторы недели после вышеупомянутого заседания в дом Феррейра пришла беда.       Купив павлиний трон на американские доллары и даже не сочтя нужным скрыть этот факт от общественности, Мохаммед Реза Пехлеви возвратился в Тегеран. Мосаддык был отправлен под домашний арест до конца своих дней. Новым премьер — министром и верховным главнокомандующим Ирана был назначен Фазлолла Захеди⁵. По всей стране прокатилась волна кровавых репрессий. Всякое инакомыслие жестоко подавлялось, а мятежников ловили и бросали в тюрьмы, где над ними издевались «мясники» Захеди. Те из повстанцев, кто выходил из стен казематов, оставались навсегда изувеченными, а некоторые не выходили вовсе. Не стал исключением и родной брат моего деда, виконт Чезаре Феррейра, получавший высшее образование в одном из тегеранских университетов. В тот злополучный день молодой человек, как обычно, возвращался после занятий в студенческий кампус. Путь его, к несчастью, пролегал через площадь перед королевским дворцом, на которой бунтующие люди открыли огонь по солдатам Захеди. Одна из пуль угодила в правую ногу юноши. Он упал, корчась от боли и прижимая ладонь к ране. Много лет спустя, будучи уже в преклонном возрасте, Чезаре Феррейра с горечью скажет, что лучше бы его тогда добили мятежники, чем он бы попал в руки верховного главнокомандующего Ирана и его приспешников — настоящих мастеров «заплечных дел». Подонки Захеди притащили находящегося в полубессознательном состоянии молодого человека в подвал каземата и «потрудились» над ним в течение 10 часов. Красивое, исполненное мужества и внутреннего благородства лицо юноши превратилось в кровавое месиво, фарш.       — Скоты! Какие же скоты! — в ужасе прошептала я.       — Не то слово, Ваша Светлость. — мрачно усмехнулся Нико. — Но это было ещё далеко не самое страшное. В результате многочасовых истязаний позвоночник Чезаре Феррейры оказался раздроблен. Эти сволочи били, надеясь, что юноша сдастся и выдаст ценную информацию о повстанцах. Напрасно молодой человек с запёкшейся на губах кровью хрипел, что он не имеет отношения к мятежникам, что он всего — навсего учащийся одного из университетов Тегерана. Никто его не услышал. Поняв, что пленник не заговорит, его выволокли на улицу и оставили подыхать, как паршивую собаку. Но перед этим кто — то из мучителей виконта догадался обшарить его карманы и найти документы. А через несколько часов все крупнейшие печатные СМИ мира вышли с заголовками: «Родной брат министра иностранных дел Сагара — мятежник», «Виконт — анархист», «Приложил ли Сагар руку к политическому кризису в Иране?»       Алваро Феррейру немедленно вызвали во дворец на аудиенцию к королю. Его Величество расценил случившееся как предательство со стороны близкого друга и никакие доводы моего деда не смогли его переубедить. Монарх потребовал от графа, чтобы тот сложил с себя полномочия главы МИД и вместе с семьёй покинул Сагар в течение 48 часов. Всё имущество семьи Феррейра было экспроприировано в пользу государства, какие — то из полотен передали в галерею Уффици, а деньги на счетах, в том числе в иностранных банках, оказались арестованы по приказу Его Величества. Единственным, на что король не успел «наложить лапы», остались драгоценности моей бабушки. Их Орабель Феррейра спрятала за корсаж платья.       Но вывезти камни из страны графине было не суждено. При прохождении таможенного контроля в аэропорту, куда графскую чету проводили под конвоем, драгоценности «зазвенели». Обливаясь горючими слезами, женщина выложила свои сокровища в пластиковый лоток, откуда их тут же забрали сотрудники аэровокзала. Последняя надежда супругов хоть как — то выжить в эммиграции рухнула. Титулы графа и графини стали номинальными, а сами Алваро и Орабель теперь были нищими.       Но нет худа без добра. В восточном Берлине, куда перебрались опальные супруги, им помогла… Угадайте, кто?       — Не знаю. — растерянно пожала плечами я.       — Сорайя Исфандияри — Бахтияри, которую народ прозвал «принцессой с грустными глазами». Оказывается, королева Ирана и моя бабушка дружили ещё со школы. Её Величество, гостившая в то время в ГДР у своих родителей и младшего брата, помогла Алваро и Орабель устроиться на новом месте. А ещё госпожа Исфандияри — Бахтияри добилась того, чтобы несчастного Чезаре Феррейру вертолётом доставили из Тегерана в одну из лучших клиник восточного Берлина. Сорайя не боялась, что её действия вызовут гнев супруга. К тому времени брак девушки с шахом Мохаммедом Резой Пехлеви дал трещину из — за неспособности молоденькой королевы зачать наследника. Иранский правитель умолял супругу разрешить ему взять вторую жену, но гордая Сорайя отказала и подала на развод. «Царь царей» женился в третий раз на юной Фарах⁶, подарившей ему долгожданного сына и трёх дочерей.       Но я снова отклонился от цели своего повествования. Виконта Феррейру перевезли в одну из лучших клиник восточного Берлина, в которой доктора высшей категории более 8 часов собирали по кусочкам позвоночник молодого человека. Но несмотря на всё искусство врачей, помочь юноше не удалось. Из — за полученных травм сильно пострадал спинной мозг, что, в свою очередь, привело к нижней параплегии⁷. Чезаре Феррейра остался навсегда прикованным к инвалидной коляске.       Деньги, регулярно посылаемые Сорайей бабушке с дедушкой, почти все уходили на оплату лекарств для виконта. Для того, чтобы прокормить семью, Алваро Феррейра устроился читать лекции по изобразительному искусству в Берлинском университете искусств. И надо сказать, весьма преуспел в этом деле, став в 1975 году президентом Прусской академии художеств. Орабель тоже не стала сидеть сложа руки и нанялась секретарём. Половину своего жалованья супруги откладывали на «чёрный день», только теперь, наученные горьким опытом, предпочитали хранить сбережения в форме наличных. Помогла и рачительность бабушки, старавшейся сэкономить каждый пфенниг⁸, в том числе и с тех сумм, что присылала или привозила госпожа Исфандияри — Бахтияри, бывшая частой гостьей в доме опальных графов. Через полтора года после вынужденной эммиграции семья моего деда купила скромную квартирку на восточной окраине Берлина. С тесной кухонькой и двумя крошечными спаленками, одну из которых занимала чета Феррейра, а другую — Чезаре. А ещё через 7 месяцев Орабель сообщила мужу, что ждёт ребёнка. Счастью будущего отца не было предела. Он буквально носил бабушку на руках.       Роды были тяжёлыми. Малыша спасли, а роженицу не смогли. Мой дед за неделю постарел лет на десять. Но всё же взял себя в руки, нарёк новорождённого сына Маттео и стал растить его вдвоем с Чезаре.       — Твой дедушка так больше и не женился? — осторожно спросила я.       — Подростком я то и дело подводил его к этой мысли, предлагал сойтись с кем — нибудь по — стариковски. Но дед всегда отвечал, что в его сердце навеки поселилась лишь одна женщина — его любимая жена и моя бабушка Орабель Феррейра. Её фотография до сих пор стоит на его столе. И я знаю, что дедушка всегда разговаривает с ней, когда думает, что его никто не слышит.       Маттео вырос, окончил Берлинский университет искусств и остался при нём преподавать. Защитил кандидатскую, затем докторскую. Словом, карьера у молодого Феррейра пошла в гору. Ещё во время учёбы мой отец познакомился с уроженкой Бергамо, приехавшей по программе обмена. Несколько месяцев спустя Маттео привёл Клариче знакомиться с моим дедом. Старому графу будущая невестка, обладавшая кротким нравом и утончённостью, пришлась по душе и он дал свое благословение на брак. Молодые люди поженились и после свадьбы переехали в просторную четырёхкомнатную квартиру, которую папе дали от университета. А вскоре Маттео забрал Алваро и Чезаре жить к себе.       Мой дед и старый виконт души не чаяли в Клариче и она отвечала им тем же. Благодаря стараниям девушки дома всегда было убрано и наготовлено. Часто за столом Алваро задумчиво смотрел на сына с невесткой и с грустным вздохом говорил:       — Мне бы внуков дождаться! Уж больно охота маленьких понянчить!       Но годы шли, а детей у супругов Феррейра по — прежнему не было. К каким только врачам Клариче с Маттео не обращались, что только не пробовали — всё без толку. И вот однажды, незадолго до своего тридцативосьмилетия женщина увидела сон, в котором ей явился благообразный старец и сказал: «Возрадуйся, Клариче! У тебя будет сын». Пять недель спустя доктор подтвердил радостную новость — у супругов Феррейра ожидалось пополнение.       Как — то, пролистывая посвящённую русской иконописи энциклопедию, Клариче удивлённо вскрикнула. В одном из святых она узнала привидевшегося ей старца — Николая Чудотворца, покровителя детей и путешественников. В честь него меня и назвали.       Дед носился со мной, как дурень с писаной торбой. Помогал купать, кормил из бутылочки, укладывал спать. Мама ласково называла меня шкодой, а старый граф добавлял, что внук — его главная отрада на старости лет.       Но, как известно, счастье и несчастье всегда ходят рядом. Когда мне было 4 года, Чезаре Феррейра умер. Он ушёл во сне, без боли и мучений. На этом наши беды не закончились. В конце января 1999 года мои родители попали в автокатастрофу. Папа, находившийся за рулём, погиб на месте, а мама…маму пришлось вырезать из груды покорёженного металла, в которую превратилась их машина в результате столкновения с фурой. Клариче не довезли до больницы — она скончалась в карете «Скорой помощи».       Нико отвернулся, чтобы я не видела, как он плачет.       — Мне…мне искренне жаль твоих родителей. — тихо произнесла я.       Молодой человек вытер слёзы тыльной стороной ладони и продолжил:       — Потерявший единственного сына Алваро Феррейра едва не помешался от горя. Часто, усадив меня к себе на колени, он начинал беззвучно плакать, поглаживая меня по голове. И я плакал вместе с ним. Мой детский умишко отказывался принять тот факт, что мамы с папой больше нет.       А 26 октября 2001 года не стало и доброго ангела, столько сделавшего для нашей семьи, — принцессы Сорайи Исфандияри — Бахтияри. Её похоронили на Западном кладбище в Мюнхене и мы с дедушкой ездили проститься с этой удивительной женщиной и проводить в последний путь.       К тому времени Алваро Феррейра оставил работу в университете и мы с ним жили на его небольшую пенсию. Подростком я то и дело рвался подрабатывать, например, мыть полы или разносить газеты, но дедушка всегда пресекал мои попытки трудоустроиться со словами: «Учись, Николенька, а наработаться ещё успеешь». И я учился. Сдал выпускные экзамены экстерном и поступил в Королевскую датскую военно — воздушную академию. По окончанию обучения мне предложили остаться в Дании служить Её Величеству Маргрете II⁹ и я уже хотел было согласиться, но злой рок, тяготевший над нашей семьёй, помешал мне это сделать — у дедушки обнаружили глаукому¹⁰. Требовалось хирургическое вмешательство, которое невозможно было провести по причине высокого внутриглазного давления. Врачи боялись, что если не снизить показатель с 25 до 18, то во время операции зрительный нерв может умереть и дедушка ослепнет. Поэтому для нормализации внутриглазного давления больному назначили капать утром и вечером препараты простагландина. Львиная доля дедушкиной пенсии была истрачена на лекарства. Хорошо ещё, что у меня оставалась небольшая сумма, которую академия выплатила мне в качестве подъёмных по завершении обучения и которую я привёз в Берлин. Однако скоро стало понятно, что даже этих денег нам с дедушкой вряд ли хватит, чтобы дотянуть до следующего месяца. К тому же во время очередного осмотра у офтальмолога выяснилось, что замена хрусталика и создание искусственного дренажного канала для оттока лишней жидкости из внутриглазной камеры платные. Анализы, проведение дополнительных обследований, сама операция и последующее наблюдение при клинике стоили около 50 тысяч евро. У меня таких денег не было. А дедушка признался, что все его сбережения ушли на оплату моей учебы в Дании. Нужно было где — то найти злосчастные 50 тысяч евро и чем скорее, тем лучше, потому что время играло против Алваро Феррейры.       Вечера и ночи я проводил, просматривая десятки, а то и сотни вакансий с более — менее приличным уровнем заработной платы. Затем я забывался на пару — тройку часов тревожным сном, а в девять утра уже обрывал телефоны сотрудников кадровых служб. После пятиминутного интервью с дежурными вопросами в трубке раздавалось сдержанное «спасибо, мы Вам перезвоним» и абонент отключался. По всей видимости, компаниям требовались сотрудники с опытом работы не менее 3 — х лет, никогда не берущие больничный и не имеющие семьи. Да только соискатели с такими навыками знали свою стоимость на рынке труда и оплату просили соответствующую.       От отчаяния я даже попробовал было устроиться кассиром в KFC, где менеджер посмеялся надо мной и сказал, что мне не место за кассой и что я должен попытать счастья в гражданской авиации. Легко ему было говорить! Будто бы до этого я не прилагал никаких усилий для того, чтобы просто попасть на собеседование в офис авиаперевозчика.       Наконец, как мне показалось, удача улыбнулась мне — я был приглашен на интервью в офис авиакомпании Lufthansa. От волнения в день собеседования я не мог есть и пить, нервно расхаживая по своей комнате взад — вперёд. Господи, это мой единственный шанс и я не могу его упустить. В строгом деловом костюме, с дедушкиным дипломатом, придававшим мне солидности, я прибыл к пяти часам вечера в офис авиакомпании. Вошёл в зеркальную кабину лифта, преисполненный радостных надежд. Конечно, часов у меня было маловато для должности командира экипажа, а вот для второго пилота в самый раз. Да и какие мои годы, налетаю ещё.       Мои мечты разбились вдребезги, когда, выйдя из лифта, я лицом к лицу столкнулся с приветливой девушкой, сообщившей мне, что вот буквально сегодня утром Lufthansa приняла на должность второго пилота отличного кандидата.       На негнущихся ногах я поплёлся обратно к лифту и, едва за мной закрылась дверь, изо всех сил грохнул кулаком по блестящей стене. Проклятье! Где взять эти несчастные 50 тысяч евро? Заработать их я не мог, а украсть совесть не позволяла.       Выйдя на улицу, я побрёл к набережной Шпрèе. Стоял конец октября, погода была довольно промозглой и ветер задувал в спину. К тому же я оставил дома перчатки и теперь руки покраснели от холода, а прятать их в карманы у педантичных немцев считалось дурным тоном.       Накануне вечером Алваро рассказал мне историю нашей семьи. Это многое объяснило, но не решило проблему. Что толку быть графом, если ты не можешь заработать себе на кусок хлеба с маслом? И тогда, на пронизывающем осеннем ветру, бредя в вечерних сумерках, я принял страшное решение. Страшное, но казавшееся мне единственно правильным.       Миновав фигурки бронзовых купальщиц, я спустился по ступеням к темным водам реки. Прости меня, дедушка! Я осознаю, какую боль тебе причиню, но лучше уж так, чем быть никчемным членом общества, сидящим на шее восьмидесятивосьмилетнего пенсионера. Я вынул из кармана нож — подарок бывших одногруппников и, подтянув к локтю рукав пальто, приготовился полоснуть себя по голубым венам.       — Резать нужно не поперёк запястья, а вдоль!       Спокойный голос позади меня раздался столь неожиданно, что я чуть не свалился в ледяную воду. Дьявол что ли искушает меня подобно Мефистофелю, обещавшему Фаусту тайные знания в обмен на его бессмертную душу? Я обернулся и в желтоватом свете уличных фонарей увидел прекрасного молодого человека с вьющимися тёмными волосами, падавшими на лоб, волевым подбородком с небольшой ямочкой и кожей столь светлой, что изначально она показалась мне прозрачной. Одет мой таинственный спаситель был в пальто цвета кэмел, тёмно — синие «Левайсы», а его ладони согревали перчатки из телячьей кожи. Заметив, что я поколебался в своём решении покончить с собой, незнакомец удовлетворённо кивнул и, развернувшись, зашагал прочь. Убрав нож в карман, я двинулся следом. Молодой человек ни разу не оглянулся, будучи уверенным, что я последую за ним. Метров через 300 он вдруг остановился и, подождав, пока я его догоню, проговорил:       — Умереть всегда легче, правда?       Я не ответил, устыдившись собственного малодушия и потирая ладони, чтобы согреться. Незнакомец снял перчатки и протянул их мне:       — Возьми.       — А как же Вы?       — Бери, кому говорят! У тебя вон уже руки обветрились.       Я не заставил себя долго упрашивать. В животе у меня предательски заурчало и мой спаситель приподнял бровь:       — Когда ты последний раз ел?       — Вчера вечером. — признался я. — Купил гамбургер в дешёвой забегаловке и запил это безобразие несладким чаем из бумажного стаканчика.       — Я так и думал. — усмехнулся молодой человек. — Что ж, каковы бы не были причины, толкнувшие тебя на самоубийство, я постараюсь помочь тебе справиться с трудной жизненной ситуацией. Идём!       Мы свернули на Шарлоттенштрассе, миновали памятник жертвам холокоста, Берлинский собор и Пергамский музей и вышли к отелю «Регент Берлин». Услужливый портье со словами «добрый вечер, Ваше Высочество» распахнул перед нами тяжелую деревянную дверь и мы очутились в отделанной розовым мрамором зоне ресепшн. Пока я разглядывал хрустальную люстру и любовался росписью на китайской вазе времён династии Цинь, мой спаситель попросил ключ от своего номера и распорядился, чтобы через десять минут подали ужин.       Затем мы поднялись в трёхкомнатный люкс и как только автоматический замок просканировал карту — ключ и с тихим жужжанием открылся, я не преминул задать вопрос, вертевшийся на языке с того момента, как мы вошли в это царство роскоши и комфорта:       — Так Вы принц?       — Возможно. — улыбнулся Его Высочество, снимая пальто и тщательно расправляя его на плечиках перед тем, как повесить в гардеробной. — Прости меня, я был столь нелюбезен, что забыл представиться: Леонард, герцог Ланширский, принц Сагара.       — Николай Феррейра.       Юный принц включил сплит — систему и при помощи пульта выставил температуру 26 градусов:       — Сейчас станет потеплее. Снимай пальто и располагайся.       Я повесил верхнюю одежду на крючок, вернул молодому человеку перчатки и, вымыв руки в малахитовой раковине, встал перед своим спасителем, не осмелившись сесть в его присутствии. Губы Его Высочества тронула едва заметная улыбка. Внимательно посмотрев на меня, юный принц промолвил:       — Что же ты, Николай, вздумал совершить с собой такую страшную вещь? Неужели тебе и впрямь жить надоело?       — Ах, Ваше Высочество, если б Вы только знали об обстоятельствах, побудивших меня к этому! — воскликнул я.       — Так расскажи о них, пока несут ужин. — предложил молодой человек. — И давай наконец сядем, а то я себя неловко чувствую от того, что заставляю тебя стоять в моём присутствии.       Мы сели за стол и я постарался подробно изложить историю своей семьи, начиная с 1953 года и заканчивая сегодняшним днём. Принц слушал не перебивая, а когда я умолк, ещё несколько мгновений сидел, опершись подбородком на сцепленные в замок пальцы обеих рук и что — то прикидывал в уме.       В это время в дверь постучали и официант вкатил сервировочный столик. Ноздри мне защекотали восхитительный аромат сырного крем — супа с шампиньонами и нежные нотки молочного улуна в белоснежном заварочном чайнике. Его Высочество поблагодарил юношу и, вложив ему в руку хрустящую купюру в качестве чаевых, выпроводил за дверь. Затем вернулся ко мне:       — Сколько твоему дедушке лет?       — Восемьдесят восемь, Ваше Высочество.       — Вот что, Николай. Я сейчас отойду сделать важный звонок, а ты пока поешь как следует. Сытый голодного не разумеет, знаешь ли.       И юный принц удалился в кабинет, прикрыв за собой дверь. Оставшись один, я с жадностью набросился на еду, в два счёта управившись с крем — супом, салатом «Цезарь» и кусочком торта «Захер». Я уже допивал вторую чашку молочного улуна, как дверь кабинета отворилась и на пороге возник Его Высочество:       — Я только что позвонил в офтальмологическую клинику Берлин — Марцан. Там готовы принять твоего дедушку в любое время.       — Благодарю Вас, Ваше Высочество. — тут же погрустнел я. — Только денег всё равно нет и взять их негде.       — Деньги будут. — вдруг сказал принц, протягивая мне туго набитый конверт. — Вот. Можешь не пересчитывать. Там ровно 100 тысяч евро.       Я вскочил из — за стола и, упав на колени, со слезами на глазах обнял ноги своего благодетеля:       — Благослови Вас Господь, Ваше Высочество. Я Вам всё верну, как только смогу. Всё до последнего цента!       Он улыбался, ласково глядя на меня. Затем похлопал по плечу:       — Ну будет, будет. Давай лучше о делах потолкуем. Ты говорил, что ищешь работу. Что ты умеешь?       — Всё, Ваше Высочество! — с жаром воскликнул я. — Я могу мыть полы, натирать обувь, стричь газон…       Юный принц звонко захохотал:       — Граф, моющий полы! Ха — ха. Превосходно, превосходно. С таким рвением Вы, молодой человек, далеко пойдёте.       Я смутился. Снова став серьёзным, Его Высочество сказал:       — Мне нужен камердинер. Человек исполнительный и, главное, умеющий держать язык за зубами. В месяц ты будешь получать 40 тысяч евро. Кроме того, каждый год твоя зарплата будет индексироваться на 20%. Идёт?       — Идёт. — чуть слышно пролепетал я, не веря своему счастью.       — Значит, договорились. Завтра жду тебя в 10 утра здесь же. Персонал отеля я предупрежу. А теперь ступай к дедушке, обрадуй его. И не волнуйся, я никому не открою твою тайну.       Так я и попал на службу к принцу Сагара и очень скоро стал кем — то вроде Тома Хейгена при доне Корлеоне: сопровождал своего покровителя в поездках и выполнял для него различные поручения.       — В том числе и криминальные? — уточнила я.       — Что Вы, Ваша Светлость! — отшатнулся от меня Николай. — Ваш муж никогда бы не стал заниматься подобными вещами.       — А переписка с Халилем? А похищение кронпринца?       Камердинер Его Светлости воззрился на меня в изумлении:       — Так Вы что же, ничего не знаете?       Тут уж пришёл мой черёд удивляться:       — Чего это я не знаю?       — Письма были написаны другим лицом, страстно желавшим подставить младшего принца. Что же касается похищения кронпринца Ричарда, то да, тут произошла ошибка, ведь изначально в жертву выбрали Леонарда. Исполнители преступного замысла просто перепутали королевские покои и украли не того, кого нужно. Если бы в руках бандитов оказался младший принц Сагара, он был бы немедленно убит.       Пока я переваривала услышанное, внизу прозвенел колокол, возвестивший о том, что завтрак подан.       — Ваша Светлость, не стоит злоупотреблять терпением мисс Хорра. — мягко напомнил Николай. — К тому же нам с Вами сегодня предстоит много дел.       — Да, я иду, иду. — рассеянно ответила я и вдруг покачнулась.       Мужчина бросился ко мне:       — Что с Вами? Вам нехорошо?       Я покачала головой:       — Нет, всё в порядке, правда. Просто голова закружилась.       — Обопритесь на меня, а то ещё чего доброго упадёте.       Мы стали спускаться по винтовой лестнице. Я слабо улыбнулась:       — Стало быть, мне теперь следует обращаться к тебе «Ваше Сиятельство»?       — Нет, что Вы, Ваша Светлость! — рассмеялся камердинер. — Для всех в Сагаре я уже 6 лет Нико. Пусть так и остаётся.       — А твой дедушка? Ему всё — таки сделали операцию?       — Да и довольно успешно.       — А почему ты не привезёшь его в Сагар?       — Так ведь возраст, Ваша Светлость! 94 года, как — никак. Сердце слабое, может не выдержать перелёта.       Я сжала руку молодого графа:       — Обещаю тебе, что как только всё закончится, я добьюсь того, чтобы тебе вернули графский титул и все земли, когда — то принадлежавшие семье Феррейра.       — Не стоит, Ваша Светлость. Я вполне доволен тем, что у меня есть сейчас. А как говорил один великий император, построивший чудесный город на Неве, надо радоваться малому. Тогда и большое придёт.