Всему вопреки

      Ваше Величество, за что Вы со мной так? Наверное, следует смириться с тем, что ответа не будет. По крайней мере, в этой жизни.       Обхватив колени руками, я кое — как устроилась на холодном полу машины, очень уж напоминавшей автозак для перевозки заключённых из СИЗО в места не столь отдалённые. Только вот я не была ни преступницей, ни умалишённой. Я была матерью, которая отчаянно пыталась защитить своих детей. И я проиграла собственной свекрови, сумевшей лучше меня позаботиться о близнецах. Осуждала ли я Викторию за то, что она сделала? И да и нет. С одной стороны, она руководствовалась мыслью о том, что раз не смогла уберечь сына, то должна обеспечить безопасность внуков. А как это лучше всего сделать? Только под неусыпным контролем бабушки, во дворце, где зверь не проскочит, птица не пролетит. И тут я, пожалуй, была согласна с Её Величеством. С другой стороны, Виктория опозорила меня на всю страну, выставив невестку в неприглядном свете и фактически лишив родительских прав. Я ни капельки не сомневалась в том, что будь Леонард жив, он никогда бы не простил матери такого. Но беда в том, что мой муж уже несколько недель покоился на старом кладбище замка Штайнхерц. А у единственного человека, кто действительно мог бы мне сейчас помочь, связаны руки. Николай не может действовать открыто, потому что это сразу станет известно моей царственной свекрови. Нет, пора признать, что как бы ни был изобретателен и смекалист молодой граф, а всё ж ему не под силу тягаться с королевской семьёй.       Увидев сквозь зарешеченное окошко двери квадратик серого неба, такого же беспросветного, как и моё будущее теперь, я тихо всплакнула. Хотя до этого я считала, что все свои слёзы уже выплакала, скорбя по мужу. Но оказалось, что только радость имеет пределы. Горе же всегда безгранично. Безгранично и неизбывно.       Я уткнула залитое слезами лицо в колени и сомкнула пальцы в замок. Где — то я читала, что поза эмбриона с точки зрения психологии трактуется как признание собственного бессилия, попытка защититься от враждебного мира. И сейчас я склонна была верить последователям дядюшки Фрейда. У меня не было плана дальнейших действий, а будущее представлялось мне в самых мрачных красках. Наверняка мозгоправы поставят мне какой — нибудь несуществующий диагноз и поместят в одну палату с пятью Наполеонами и шестью Кутузовыми. Так сказать, для восстановления исторической справедливости на случай, если первые вздумают напасть на вторых. Впрочем, я вовсе не была уверена в том, что пациенты психиатрической клиники все поголовно умалишенные. Истинных безумцев дай бог если наберётся треть. А может и того меньше. Другую же треть составят люди, которые попали в сумасшедший дом благодаря усилиям «заботливых» родственничков. И третья категория, пожалуй, самая интересная и опасная. Симулянты. Люди, пытающиеся избежать наказания за свои преступления, притворившись невменяемыми. Маньяки и педофилы, заслуживающие высшей меры пресечения, с легкостью избегают ответственности за содеянное, приписав себе шизофрению или паранойю. Бр — р, не хотела бы я попасть в компанию таких ублюдков.       Для надёжности я перекрестилась, хотя в последние недели моя вера в Господа и его справедливость несколько пошатнулась. Вообще, если уж говорить начистоту, то мои отношения с религией складывались весьма своеобразно. До поступления в университет я считала себя ревностной католичкой. А вот к окончанию первого курса случился пересмотр ценностей и я стала агностиком. Я рассуждала так: я не могу доказать существование бога, равно как и не могу его опровергнуть. А если же высшая сила, которой подчиняется наша жизнь, всё же существует, то незачем портить с ней отношения. Кто — то скажет: наивная, глупая Джессика! Не забывайте, что мне было восемнадцать и на многие вещи в жизни я смотрела сквозь призму юношеского максимализма.       Теперь же, по прошествии семи с лишним лет, я с уверенностью могу сказать, что это было одно из самых важных открытий, которые я совершила в своей жизни. Разумеется, я никогда и никому не навязывала и уж тем более не стану навязывать своё вероисповедание. Но во все самые ответственные периоды жизни первым делом я обращалась к Господу, надеясь получить совет и утешение. Потому что так уж устроен человек, что ему непременно нужно на что — то надеяться и во что — то верить: верующим — в бога, а атеистам — в принципы.       Мои размышления прервал скрип отворяющихся ворот. Машина, шурша шинами по гравию подъездной дорожки, стала постепенно замедлять ход, пока вовсе не остановилась. Санитары вышли из кабины и отворили мне дверь. Нетвёрдым шагом я ступила на землю и осмотрелась. На первый взгляд место, куда меня привезли, вовсе не походило на клинику для душевнобольных. Скорее, на заброшенное поместье. Двухэтажное здание из красного кирпича в неоклассическом стиле медленно, но верно разрушалось. Тут и там осыпалась выцветшая и позеленевшая с течением времени штукатурка. Стрельчатые окна, некогда украшенные витражами, теперь были либо затянуты садовой плёнкой и защищены приваренными к рамам уродливыми решётками, либо заколочены досками крест — накрест. Мраморный портик, поддерживаемый четырьмя кариатидами, казалось, вот — вот готов был рухнуть на головы входящих в вестибюль клиники людей. Изящные скульптуры девушек, вырезанные из бывшего когда — то белоснежным мрамора, ныне приобрели грязно — серый оттенок и наполовину раскрошились. У одной из кариатид облупился нос, у другой была сбита правая половина лица, у третьей же, подобно статуе Венеры Милосской, отсутствовали руки. А сквозь бетонные плиты портика, служившего, ко всему прочему, ещё и балконом, пробивались молодые деревца. В прежде ухоженном саду, славившемся своими пионовидными розами, ныне царствовали ползучий пырей да горькая полынь. Довершал картину затянутый зелёной тиной пруд.       Что сказать, идеальное место для того, кто давно утратил связь с реальностью. Памятник архитектуры и дикая природа. Интересно, выводят ли небуйных пациентов на ежедневные прогулки? Способны ли те воспринимать окружающий мир или он их больше не трогает?       — А — а — у — у — и — и! — от этого жуткого завывания я вздрогнула и невольно отступила к машине. Один из санитаров, по — моему тот, которого я с таким удовольствием укусила, усмехнулся:       — Что? Не нравится? Ничего, привыкнешь. Клаудиа сделает из тебя настоящего человека!       И он отвратительно загоготал, запрокинув голову и обнажив крупные желтые зубы. Мда, если Клаудиа имеет такие же манеры, как этот неотесанный чурбан, то я лучше в пруду утоплюсь.       В ту же минуту деревянные двери вестибюля распахнулись и к нам навстречу поспешила довольно колоритная дама. При виде неё я инстинктивно отшатнулась. Поверьте, было от чего прийти в ужас. Корпулентная фигура медсестры была затянута в короткий халат, настолько узкий, что он с трудом сходился на пышной груди, то и дело колыхавшейся при ходьбе. Толстые пальцы, напоминавшие сардельки, были сплошь унизаны перстнями, а овальной формы ногти накрашены лаком винного цвета. Пересушенные постоянной завивкой на электробигуди волосы имели морковно — красный цвет и были уложены в хаотичном беспорядке. Глубоко посаженные глаза женщина густо подвела, а мясистые губы выделила при помощи алой помады. Последним штрихом в макияже медсестры стали оранжевые румяна, неумело растушеванные на скулах.       — А вот и Клаудиа, легка на помине. — довольно улыбнулись санитары.       — Привет, мальчики! — пробасила дама, заставив меня изумиться ещё больше. Эффектность этой женщины граничила с вульгарностью и ничего мне сейчас не хотелось так сильно, как провалиться сквозь землю. Сделать что угодно, лишь бы оказаться подальше от этого недоразумения, которое — я была в этом уверена — приставят ко мне в качестве сиделки.       — Клаудиа, познакомься. Это наша новая пациентка Джессика. Но лучше всего обращаться к ней «Ваша Светлость». Как — никак королевская невестка.       Медсестра повернулась ко мне. В глазах её промелькнуло и тут же исчезло тихое злорадство. Не знаю, заметили это санитары или нет, потому что в следующую секунду широкое лицо женщины расплылось в дружелюбной улыбке. Вернее, в попытке изобразить улыбку, потому что взгляд сотрудницы клиники по — прежнему оставался враждебным, в нём явственно читалось какое — то злое торжество. Мне показалось, что я уже где — то видела эту странную медсестру, но тогда она выглядела иначе. Причём что тогда, что сейчас её появление в моей жизни не сулило ничего хорошего. Определённо мне знаком голос Клаудии — басовитый, прокуренный, с характерной хрипотцой. Но где и зачем мы встречались, я, хоть убейте, не могла вспомнить.       — Ваша Светлость, для меня большая честь служить Вам! — женщина присела в неуклюжем реверансе, отчего несколько пуговок на её непомерно узком халате расстегнулись и стало видно ложбинку. Один из санитаров нервно сглотнул, пробормотав:       — Ну, Кло! Ну до чего горяча, чертовка!       С деланым смущением медсестра привела себя в порядок и, взяв меня под локоть, запричитала:       — Ах, какое горе, какое горе! Сначала Его Светлость, земля ему пухом, теперь Вы. Бедные детки! За что им это? Ах, какое горе, какое горе!       Мне захотелось её ударить. Или очень грубо попросить заткнуться. Слушать её завывания было невыносимо, а со стороны Клаудии было в высшей степени непрофессионально напоминать мне о том, что у меня не всё в порядке с головой.       — Может проводите меня в палату? Я хотела бы прилечь, если не возражаете.       — Да — да, конечно. — спохватилась медсестра. — Следуйте за мной!       Мы поднялись по выщербленным ступеням на крыльцо и тут один из санитаров крикнул:       — Клаудиа, приходи вечерком в ординаторскую! Пошалим.       Мы обернулись и меня чуть не стошнило от того, как похабно улыбался этот кретин, какие плотоядные взгляды бросал на Клаудию. В ответ на непристойное предложение женщина кокетливо сказала:       — Ты очень плохой мальчик!       И поспешила скрыться в вестибюле клиники, покачивая при этом пышными бёдрами.       Меня передёрнуло от отвращения. Неужели эту…кхм…милфу действительно кто — то хочет? Если да, то конец света настал, потому что один из церковных догматов гласит, что Армагеддон наступит тогда, когда женщина потеряет всякий стыд.

***

      Палата, которую мне отвели, оказалась одноместной и довольно уютной. Оформленная в кофейно — бежевых тонах, с мебелью из палисандрового дерева и собственным санузлом, она больше напоминала гостиничный номер класса «комфорт» с той лишь разницей, что здесь отсутствовал телевизор. Впрочем, я не особо — то и любила смотреть «зомбоящик», как презрительно называл его Леонард, предпочитая проводить это время с семьёй или с хорошей книгой, а все интересовавшие меня фильмы или передачи находила в записи на видеохостингах.       Что ж, моё новое жилище очень даже ничего. При условии, что Клаудиа не собирается торчать тут день — деньской, занимая меня пустыми разговорами и делясь эффективными, по её мнению, способами соблазнения мужчин. Вообще у меня успело сложиться такое впечатление, что медсестра манкирует своими обязанностями и на работу ходит исключительно для того, чтобы найти себе партнёра на ночь, потешить непомерное эго и доказать всем, а в первую очередь себе, что она ещё ого — го.       В эту минуту женщина тронула меня за плечо:       — Ваша Светлость, знаю, что Вы хотели бы отдохнуть, но сперва необходимо встретиться с доктором Сторно¹. Он всегда беседует с новоприбывшими пациентами и рассказывает, как будет проходить лечение и каковы шансы на выздоровление. Этот порядок был заведён много лет назад и лучше всего нам с Вами ему последовать.       Я хотела было возразить, что абсолютно здорова и в услугах психиатра не нуждаюсь, но взглянув на Клаудию, сочла за благо промолчать. Просто вспомнилось одно из правил жизни Леонарда: никогда не спорьте с дураками. Сначала они попытаются опустить вас до своего уровня, а там задавят опытом.       Поэтому я подавила глухое раздражение и последовала за медсестрой в кабинет главврача. Оснащённый по последнему слову техники, с современной мебелью и коллекцией уранового стекла на подоконнике, он свидетельствовал о том, что дела у мозгоправа идут в гору. Неудивительно, зло подумала я, ведь основной источник дохода эскулапа составляют взятки за постановку несуществующих диагнозов и избавление от неугодных членов семьи.       Сам же доктор оказался мужчиной чуть за сорок, среднего роста и с густыми тёмными волосами, в которых кое — где уже поблёскивали серебряные нити, и с омерзительной улыбочкой, как бы говорившей: «Не пытайтесь меня провести! Я знаю все ваши уловки и могу просчитать ваши действия на десять ходов вперёд». Я сразу почувствовала неприязнь к этому человеку и села в светло — серое кресло — копию знаменитого «яйца» аккурат напротив мистера Сторно, чинно сложив руки на коленях.       — Герцогиня Ланширская, я полагаю? — вкрадчиво начал тот.       — Вы правильно полагаете. — я сразу дала понять, что не намерена миндальничать.       — Для начала я хотел бы принести свои самые искренние соболезнования в связи с Вашей горькой утратой.       Я лишь молча кивнула и доктор продолжил:       — Что касается Вашего пребывания здесь, то могу Вас обнадёжить: Вы не задержитесь здесь надолго.       Я похолодела от услышанного. Стараясь казаться как можно более равнодушной и отстранённой, я осведомилась:       — Что это значит?       — Ну… — тут мистер Сторно немного замялся, прежде чем сообщить мне неприятный факт.       — Да говорите уже как есть! Ни к чему юлить! — я начала терять терпение.       — В общем, все симптомы указывают на то, что у Вас невроз навязчивых состояний. Само по себе это заболевание не является опасным, но если запустить, то последствия могут быть фатальными.       — И каким же будет лечение?       — Лечение, как правило, сочетает в себе психотерапию и применение препаратов на основе флувоксамина. Например, «Феварин». 150 мг не разжёвывая один раз в день. И так на протяжении 6 месяцев. Если что, дозу можно будет увеличить до 300 мг.       — Постойте — постойте! — перебила я. — Я что — то не совсем понимаю. Вы сказали, что я не пробуду здесь долго, а сейчас выясняется, что меня будут пичкать таблетками аж 6 месяцев. И ещё Вы обмолвились, что моя болезнь неопасная, а значит я могу покинуть клинику и проходить лечение в условиях стационара. Я правильно Вас поняла?       — Не совсем. — глаза доктора забегали, словно его уличили во лжи и теперь он отчаянно искал способ выпутаться из паутины, которую сам же и сплёл. — Видите ли, в Вашем случае будет лучше, если Вы будете находиться под моим постоянным наблюдением.       — Будет лучше для кого — для меня или для Её Величества? — я не мигая смотрела на мистера Сторно. — Признайтесь, что Вам не хочется расставаться с деньгами, которые моя свекровь заплатила за моё заточение здесь.       Мужчина молчал, явно обескураженный моей прямолинейностью. Поняв, что нашла его слабое место, я с нажимом произнесла:       — Предлагаю Вам сумму в три раза больше той, что Вы получили, в обмен на мою свободу.       Боже мой, я прямо — таки видела, как цифры замелькали в алчно сверкнувших глазах эскулапа. Слышала, как мозг лихорадочно подсчитывает прибыль от предложенной мной сделки. Воистину можно стать властелином мира, если знать, как играть на человеческих слабостях.       — Это противоречит врачебной этике и деонтологии². Более того, Вам следует быть благодарной Её Величеству, ведь именно она всерьёз обеспокоилась состоянием Вашего здоровья и полностью оплатила лечение.       Я сардонически усмехнулась. Кто бы сомневался!       — А где гарантия, что «Феварин» не психотропное средство? Вы можете поручиться за то, что после приёма этих таблеток я не сойду с ума окончательно?       — Вы правы, этого я Вам гарантировать не могу. — спокойно ответил мозгоправ. — Организм у всех разный и реакция, стало быть, тоже разная. Касаемо Вашего пребывания здесь замечу, что Ваше выздоровление будет зависеть от Вас самих.       Тут он искоса взглянул на меня и спросил:       — Вижу, Вы не слишком мне доверяете. Могу я узнать, почему?       — Потому что в психиатры, равно как и в психологи, чаще всего идут те, кто не может разобраться в своей голове.       С этими словами я встала, всем своим видом показывая, что не хочу продолжать разговор. Доктор тоже поднялся со своего места:       — Ваша Светлость, чуть не забыл. Вы любите кофе?       — Только банановый латте и то по настроению. А что?       — На время приёма лекарств Вам придётся ограничить потребление продуктов, содержащих кофеин, во избежание побочных реакций.       — Я поняла, спасибо. — холодно ответила я и направилась к двери.       Как раз в эту минуту в дверь постучали и в кабинет просунулась растрёпанная рыжая голова:       — Мистер Сторно, к Её Светлости посетитель.       Моё сердце радостно ёкнуло. Николай! Он не бросил меня в беде! Он не забыл! Уверенная в том, что найду графа Феррейру в вестибюле, служившем ещё и комнатой для свиданий, я заторопилась вниз. И какое же горькое разочарование меня ждало, когда вместо молодого человека я увидела Её Королевское Высочество кронпринцессу Эмму, урождённую леди де Гиз. Девушка выглядела не на шутку встревоженной и нервно теребила ручки бумажного пакета. При виде меня Её Высочество с облегчением вздохнула и, взяв меня за обе руки, усадила рядом с собой на кушетку.       — Как ты? Что говорят врачи?       — Говорят, что у меня невроз навязчивых состояний и что я проведу в психиатрической клинике по меньшей мере полгода. — грустно вздохнула я. — Как Аньезе с Алессандро?       — Они долго плакали и были до того безутешны, что Её Величеству пришлось пообещать подарить им щенка шелти.       Я усмехнулась. Этого и следовало ожидать. Будучи не в силах отвлечь внуков от мыслей о матери, Виктория решила купить их благосклонность. Мои ангелочки, когда же я снова вас увижу и увижу ли?       Эмма робко протянула мне пакет:       — Я тут собрала то, что, по моему мнению, тебе может понадобиться: мыло, зубную пасту и так по мелочи.       Она старалась скрыть свои истинные чувства под маской вежливости и живого участия, но я видела, как она волнуется. Ну же, Ваше Высочество, смелее! Скажите всё, что думаете по поводу сложившейся ситуации! Я пойму.       Мне пришлось терпеливо ждать несколько минут, пока Эмма боролась с собой, очевидно, решая про себя, стоит ли произносить такое вслух или нет. Наконец она опустила глаза и промолвила:       — Информация о твоём пребывании в клинике для душевнобольных чуть было не просочилась в таблоиды. Хорошо, что мы вовремя вычислили инсайдера и приняли все необходимые меры по его устранению.       Я внимательно посмотрела на подругу. Она действительно печётся о моём благополучии или же спасает репутацию семьи, членом которой недавно стала? Наверное, всё же второй вариант. К тому же я отлично понимала, что нынешнее положение Эммы вынуждает её поступать определённым образом. Но всё же не могла удержаться и не спросить:       — Ты тоже считаешь меня сумасшедшей?       Ответ последовал не сразу. Казалось, кронпринцесса тщательно обдумывала каждое слово, которое собиралась сказать. Затем тихо проговорила:       — Нет, Джессика, я не считаю тебя сумасшедшей. Но ты пережила горе. Это не могло не сказаться на твоей психике.       Вот значит как! Нет, но да. Что ж, спасибо за честность! Я оценила.       Словно пытаясь загладить свою вину передо мной, Эмма поинтересовалась:       — Могу ли я ещё что — то сделать для тебя?       — Да, можешь. — я заглянула в её наполненные болью глаза, прежде чем озвучить свою просьбу. — Ты видела всё своими глазами и знаешь, что никакого невроза у меня нет. Так скажи им всем, что я здесь по ошибке! Скажи!       — Джессика…       — Пожалуйста, Эмма! Не для себя же прошу — для Аньезе и Алессандро. Ты же сама мать, должна понять меня! Прошу тебя!       На лице Её Высочества отразились удивление и страх:       — Джессика, дорогая, тебе нужно успокоиться.       — Мне встать перед тобой на колени? — продолжала я, падая ниц перед той, кого совсем недавно считала своей подругой. — Вот, смотри, я на коленях!       Кронпринцесса испуганно завертела головой в поисках санитаров. Заметив это, я предприняла последнюю попытку и обхватила колени девушки:       — Эмма, ты же не такая, как они! Я знаю. Ты всегда была добра ко мне. Почему же теперь не хочешь помочь? Эмма! Эмма!       Позади меня раздался топот бегущих ног и Клаудиа на пару с доктором Сторно оттащили меня от плачущей кронпринцессы.       — У Её Светлости внезапно случился припадок… — начала было медсестра.       — Сам вижу. — оборвал её мозгоправ. — Проводите герцогиню Ланширскую в палату, дайте 300 мг «Феварина» и сделайте укол «Феназепама».       Клаудиа легко, словно тряпичную куклу, подхватила меня под мышки и поволокла по коридору. Я отчаянно царапалась, лягалась и пару раз норовила укусить сотрудницу клиники, но та терпеливо сносила все мои выходки. Уложив меня в кровать, она закатала мой рукав до самого локтя и ввела успокоительное. Страшная слабость разлилась по всему моему телу, так что женщине пришлось придерживать пластиковый стаканчик, пока я запивала таблетки. Затем я откинулась на подушки и сквозь полудрёму выдохнула:       — Ненавижу.       То ли всему виной был мой помутившийся разум, то ли это действительно прозвучало в тишине больничной палаты, однако я вполне явственно различила мужской голос:       — А уж как я тебя ненавижу, ты даже не представляешь!

***

      Не знаю, сколько я проспала — может часа два, может больше, но когда открыла глаза, то увидела, что в палате сгущаются сумерки, а в затянутое плёнкой окно льётся неверный свет уличного фонаря. Вдобавок в помещении стоял лютый холод.       Сдёрнув с кровати одеяло и завернувшись в него как в пончо, я в потёмках добралась до ванной, стуча зубами и дрожа всем телом. Нащупала выключатель и тусклая люминесцентная лампочка вспыхнула в плафоне из матового стекла.       Кто — то расставил на фаянсовой раковине косметику от Nouage D'ore, не далее как сегодня днём переданную мне Эммой. Женщиной, которую я считала своей лучшей подругой. Как я могла так ошибиться? А может между мной и кронпринцессой вовсе не было никакой дружбы? Может леди де Гиз попросту использовала меня, чтобы досадить семье Ардент? Может мои воспоминания о прежней жизни ложные и я действительно сошла с ума?       В голове сами собой всплыли слова преподавателя, читавшего нам курс по психологии: «Все люди делятся на два типа: невротики и психотики. Первые в силу своей склонности к истерии и неврастении, излишней драматизации происходящего и переживаний по пустякам не предрасположены к заболеванию шизофренией и превращению в психопатов». Это вроде как правило такое. Согласно постоянно проводимым на семинарах тестам я стопроцентный невротик. Но ведь из любого правила есть исключения, не так ли?       Я заткнула сливное отверстие ванны пробкой и уже было протянула руку к вентилю горячей воды, как вдруг боковым зрением увидела в зеркальном отражении занесённую руку со стеклянной бутылкой. Увернуться не получилось. Удар пришёлся в основание затылка и я упала лицом вниз. Последним, что уловило моё угасающее сознание, был звук пущенной в ванну воды.