Пять колец до точки

— Sean Paul — Temperature

— Почему в такое место мы должны идти именно под этим прикрытием, и именно я — твой великолепный, гм, спаситель? Добрый самаритянин? Кто я там вообще по легенде, которая развалится после первого же встречного вопроса? — Чуя спрашивает уже в пятый раз — Дазай в пятый же раз продолжает молчать и загадочно улыбаться.       Загадочная улыбка — улыбка и гаэльское пожатие плечами, обозначающее все и ничего — его ответ на все вопросы Накахары этим вечером.       Он был как Чеширский кот — одной улыбкой говорил больше, чем прочие словами, но открыв рот — вгонял в оторопь отборной чушью. Хуже было только в те особенно интересные моменты, когда Осаму, то ли сигнализируя о скрытой угрозе, то ли из-за обуревающих его чувств, начинал мерцать глазами, подпуская искорки Исповеди сиять в радужке.       У Чуи мерцать искорками не получалось — у него глаза сразу наливались чистым неоном, зато уровней контроля способности было несколько — от просто манипуляции гравитацией до Порчи, которая была как гиперрежим, как контрольный выстрел: после гравитонов выжить было сложно, да и встретив безумного Чую на узкой дорожке ночью темной, хорошего ждать не следовало.       Сегодня они были одеты на свои двадцать и очень модно — Чуе узкие темные джинсы обрисовали ноги, слишком великая водолазка без ворота на одно плечо открыла молочную кожу с кремовыми пятнышками веснушек. Ее темный, близкий разом к серому и к черному, но не подавляющий оттенок, сделал голубее глаза и ярче рыжие волосы.       Дазай, одетый в совершенно ином стиле, но в любимой черно-белой гамме, после его преображения взялся напевать о ведьмах, хотя сам тянул на злого ученого из вполне себе проспонсированного фильма: белая рубашка с воротничком стоечкой, идеально подогнанный по фигуре черный жилет с матовыми пуговицами, ношенный с виду, брюки с неровными стрелочками, начищенные, будто в противовес общей неряшливости, ботинки.       Стоя рядом, они будто были из разных миров: Накахара был из того, в котором слизывали соль с грудей девушек, пили текилу и ели лимонные дольки напополам, принимая их из чужих губ. Из мира, где вели странички в социальных сетях, записывали видео для YouTube, дружили с богемой нынешнего времени, ездили в гости, держа в сумке бутылку вина и три вида сыра — на закуску.       Дазай же был мятым бездельником; потускневший лоск, квартира, оплаченная еще всего на месяц, жизнь, катящаяся под откос, и гордость, не позволяющая не врать о своем состоянии, пытаясь казаться состоятельнее, но прокалываясь на мелочах.       Здесь могла быть книжная история о том, как богатый папин сынок подобрал нищего бродяжку, но книжкам о счастье нет места в реальности — по плану, Чуя сажал Дазая в такси, оплачивал поездку и уходил в противоположную сторону, сбивая с толку возможных наблюдателей.       Чуя смотрел на очередную улыбку Дазая и понимал, что план пойдет к черту, стоит им только добраться до места и зайти в помещение.       Детализированность всего наряда Осаму осталась почти на нуле, но аскета в оформлении одежды не привлекала взгляд. На Дазае его тряпье смотрелось уместно, а сам он то тянул на сбежавшего с конкурса танцора, то на человека, одевавшегося в то, что у него осталось из чистых вещей, и так — пока не улыбался со своей сумасшедшинкой на лице: с нею он становился карточным шулером, даром, что без карт — в принципе, такая роль неплохо подошла бы мужчине в его деле.       Чуя мог признать, что в любом из амплуа Осаму оставался привлекателен. Особенно стойко эта мысль крутилась в его рыжей головке, когда он смотрел в темные глаза и подмечал блестящие волосы, непослушно рассыпающиеся на отдельные локоны, торчащие как попало, но мягкие даже на вид. Такие хотелось потрогать двумя руками, зарыться пальцами и смотреть, как они вспыхивают рыже-золотой нотой на свету.       Ловя себя на этих фантазиях, Чуя мгновенно из чистого упрямства воображал, как отрывает идиоту голову, а не играется с волосами, но первая мысль все равно была честнее.       Разумеется, воли рукам он не давал и гнал от себя это все, но было бы глупо отрицать — как и когда-то, к Дазаю его тянуло. Хотелось, как и раньше, словно бы случайно обнаружить его за углом или столкнуться нос к носу — нос в чужую грудь — вырулив из-за поворота. Этой язвы рядом особенно сильно не хватало, когда Чуя прямо-таки нуждался, чтобы кто-то подал какую-нибудь идиотскую реплику и напряжение спало.       Это не было влюбленностью, но в то же время — было какой-то ее формой. Той самой, которая заставляла тосковать по человеку и сожалеть о недоступности былого. Той самой, от которой противно скрипело сердце и взгляд становился откровенно больным.       Сейчас из былого у них был только маскарад — один из многих для Чуи за последнее время, хотя столь интенсивного погружения от него требовал только этот — и общее задание, справиться с которым следовало кому-то постарше и опытнее, чем школьница, два абсолютно невинных недоросля, эгоцентричный коротышка или не умеющий расслабляться очкарик. Ах, ну и — бар, конечно, хотя пить Чуе сегодня придется не много.       Поэтому, как опытный разведчик и специалист по созданию себе альтер эго, от детективов пошел Дазай — в Портовой мафии никто и не сомневался, что это будет он.       Кольца, которые и сегодня были на указательном пальце, Чуя нервно крутил: уже слишком давно он не пытался изображать из себя того, кем не являлся, и уж тем более он волновался, зная, что рядом будет Дазай.       Задания с Дазаем, как правило, заканчивались катастрофой. Тот садился на своего суицидального конька и не тормозил дальше ни на одной из возможных — любезно предложенных — остановок.       Если эта «разведка» все-таки пройдет спокойно и закончится тем, что они без шума уйдут в конце вечера, чтобы завтра не менее тихо пойти в другое место — Чуя поверит в то, что на небесах все-таки есть кто-то, кому он небезразличен. В голове крутилась справедливая мысль, что разница между «тихо» и «лихо» — один взбрык Осаму.       Взбрыки Осаму не смог бы предугадать и Ода Сакуноске, мир его праху.       Они самолично взялись за сбор информации, потому что Мори и Фукудзаве нужны были достоверные данные, так что играть пришлось на совесть. Узнать их двоих в таком виде было не сложно, но все равно хлопотно. Им поручили играть какую-то разноклассовую шушеру — ради этого Чуе пришлось остаться без шляпы и воспользоваться минимумом грима, который подправил ему черты лица. Хитрая укладка заставила его помолодеть еще лет на пять.       Глядя на свои огромные глаза в зеркало и подмечая, насколько изящно-статуэточным он выглядит в обычных вещах даже со своими широкими плечами на фоне высокого напарника — да, снова напарники — Чуя вспоминал, как бесился раньше. Он был откровенно похож на твинка — поэтому ненавидел общие душевые и придурков, не соображавших приглушить голос. И зачастую в барах и клубах, это привлекало к нему категорию людей, которым нравились эдакие конфетные мальчики, которые немного дерзкие и слишком молодые, чтобы соответствовать дате своего рождения. Но все равно притягательные.       Чуя был из этих несчастных, и он уже предвкушал некоторое количество извращенцев, которых придется немножко аккуратно покалечить этим вечером. И еще какое-то количество, общество которых придется потерпеть, чтобы раздобыть информацию.       Ночные клубы не могут быть абсолютно безопасны, если вас всего двое, и вы выглядите раскованными, но не являетесь завсегдатаями. И уж точно они небезопасны, если вы старательно делаете вид, что вы одни, и что вот с тем парнем — совершенно точно незнакомы.       Парочка девиц ухитрилась подраться из-за Чуи уже через тридцать минут, и их царапучий диалог охранникам пришлось переносить на улицу. А еще спустя три часа, над головой Чуи столкнулись рогами два барана, каждый из которых имел виды на его задницу. Чуя, флегматично потягивавший коктейль через неоново-голубую трубочку — бармен поставил под цвет глаз — утомился минут через десять ревностной войны рук на и над его поясницей, и, не глядя поймав у себя за спиной оба запястья, пару раз тряханул их. — Поздравляю, парни, вы так классно смотритесь вместе, мне кажется, вы нашли друг друга, — монотонно поздравил он двух ошалевших бугаев, от которых веяло тестостероном и желанием трахнуть кого угодно, лишь бы трахнуть. — Решите пожениться — меня на свадьбу не зовите, — объявил он патетичным тоном, прикрыв глаза. — А теперь уйдите с глаз долой, всю кофту измочалили сзади, невозможно уже. — Правильно, красавчик, гони их от себя и снимай кофту, тем более, они испачкали ее собой, — мурлыкнул знакомый голос, и по тягучим интонациям Чуя мог сказать наверняка, что Дазай или прикидывается более пьяным, чем есть, или действительно почти что дошел до кондиции, когда тормоза уже отказали. Чуя едва сдержал горестный стон, но скосил глаза, заглядывая за плечо соседа — хлопающего глазами протеинового маньяка. — А в лоб? — набычился этот самый протеиновый маньяк, и напряг внушительные банки на руках, давая обозреть наверняка, с кем связывается пьяный задохлик. Дазай в ответ присвистнул и залопотал какую-то ахинею, руками всеми силами показывая — не, не нарывается, ни разу, я мимо шел, честное слово, хотя красотуля, конечно, ничего так с тылов — и хитрый взгляд на Чую. В тупой башке качка даже толика мысли не проскочила, что над ним издеваются, хотя, конечно, посматривать с подозрением на нежданного конкурента оба спортсмена не перестали. Чуя подавил душераздирающий вздох — один из многих за сегодня.       Дазай сидел с физиономией, напоминающей морду довольного кота. Жмурился и улыбался он точь-в-точь, а когда Чуя бросил своим ухажерам «да что вы на него уставились, не видите, он в какаху уже», со вздохом поднялся и пересел к нему поближе — моментально пристроил голову на плечо и разве что не замурчал, выпрашивая ласку. От незнакомца таких чудес не ждешь, но этот был вроде как пьян, а потому полететь со стула рыбкой, отшатываясь, Чуе не пришлось. Он только проигнорировал посмурневших качков, обменялся озабоченным взглядом с барменом, который любезно переставил его стакан на новое место, и снова посмотрел на макушку, пристроенную у него на плече. — Вот и куда тебя такого умом скорбного и пьяного деть? — спросил рыжий у стоящей на стойке пепельницы, а потом все-таки поднял руку и запустил пальцы в темные волосы. Прядки у виска были чуть влажные, но остальное скользило между пальцев шелком, щекотало кожу тыльной стороны руки и вообще имело радующую густоту и нерадующую длину — Чуя запутался в завитках и был вынужден, слегка подергивая пряди, выпутываться. Дазай довольно вздохнул, активно изображая из себя не балованного лаской и вообще глубоко не скованного отношениями с кем-либо человеком.       Отшитые Чуей смотрели на него разочарованно — в Дазае не было ничего особенного, кроме видимого в визуальном спектре раздолбайства. Накахару эти взгляды взъярили мгновенно, так что в ответ он уставился такими глазами, что воздух между ними должен был загореться — культуристы аж напружинились. Чуя на секундочку почувствовал себя домохозяйкой, защищающей от всеобщего осуждения мужа-пропойцу, но он быстро выкинул из головы подобную глупость.       Он просто, как и всегда, лучше Дазая, так часто бросавшего его на поле после боя.       Не то чтобы он считал, что быть нормальным человеком, заботливым, или вежливым, или воспитанным — это достижение. Нет. Это самоцель.       У Дазая такой самоцели не было и никогда не будет.       Чуя вздохнул и сгреб дазаевы лохмы на затылке, отрывая от своего плеча. — Пойдем, хоть в такси тебя посажу, несчастье, — Чуя заплатил за себя, поджал губы и без особых затруднений спрыгнул с высокого стула. Дазай за ним следом почти стек, и, если бы Накахара не отметил плавность и текучесть этого движения, все последующие вихляния этого мешка с дерьмом он бы воспринял на полном серьезе.       В понимании Чуи, Осаму как мог просигналил, что делать им в баре больше нечего.       В понимании посетителей, рыжий коротышка поволок до такси упившегося вусмерть забулдыгу, пожалев приглянувшегося тупицу — в то, что за десять минут мятый пьяница очаровал фифу в дизайнерских шмотках никто не поверил. Просто Чую разжалобили на бабки до дома. Дурак, но дурак богатый и жалостливый. Неплохая репутация для первого раза.       Более идеального завершения образа обоих при необходимости закруглиться в баре даже вообразить было сложно.       Черт возьми, Дазай как никто умел работать под легендой.