Пять колец до точки

Элли на маковом поле — Под шерстяным одеялом

      Первое, что он увидел, придя в себя — склонившегося над ним Дазая. Виноватого и одновременно злого, с поджатыми губами и болезненным изломом бровей. Голова раскалывалась, свет включили на полную, и он тут же резанул Чую по глазам своей яркостью. Скула мерзко горела и ныла — симптомы драки на лицо, вот только Чуя не помнил, чтобы он дрался. — Какого хуя?.. — Накахара со стоном потянулся ощупать себя рукой, но Дазай поймал его запястье. — Не трогай, у тебя тут просто космос на половину лица, — в голосе напарника слышалось сожаление. Чуя процедил что-то смазанное, но определенно нецензурное. — Вот я и спрашиваю, какого хуя, — едким тоном все-таки донес Накахара свою мысль. Воспоминание о том, как его ударили, его не покинуло, хотя могло бы — головная боль так и намекала на этот скромный факт. — Звонил директор — еще один труп найден совсем рядом с твоим домом, — Дазай не говорит — откусывает слова, а Чуя холодеет, слыша металлические нотки в обычно раздолбайском тоне. Осаму сейчас предельно на грани с собой времен главенства в исполнительном комитете — глаза мертвые и злые. — Боссы не то, чтобы думают, что целью должен был быть ты — но уж больно удачно для случайного места лежит тело. — Кто? — Чуя холодеет еще больше: «удачно для случайного места» это почти синоним «тебе оставили послание», когда вопросы касаются мафии. Дазай молча пожимает плечами, потом говорит: — Какая-то девушка с татуировкой Криптума и солдат из подчиненного тебе отряда, не эспер, просто паренек — у тебя таких три десятка бегает с автоматами, вчерашние голодранцы — сегодняшние солдаты, — Осаму говорит вроде беззаботно, но Чуя поджимает губы, и он осекается.       Чуя не любит терять своих, даже солдат. Хотя теперь непонятно, был ли его подчиненный верным. Что случилось? Случайная стычка, или, как это бывает, их что-то связывало и их обоих убрали?       Взгляд Дазая, обращенный к Чуе, становится странным. — Когда они спросили меня, со мной ли ты, что я им должен был сказать? — Дазай дернул уголком губ.       Накахара закрыл глаза, беззвучно шевеля губами в заковыристой ругани.       Проклятье.       Чуя садится и даже встает, несмотря на все попытки Дазая ему помешать, и оглядывается. Помимо ощущения тревоги, вызванной новостями — особенно новостью о том, что он прокололся на неподчинении приказу босса — на него медленно снисходит осознание картины, которую Дазай увидел, когда включил свет в комнате.       Диван с мятым покрывалом, безобразно заляпанным спермой и смазкой; покрывало Дазай стащил на пол и, в общем-то, правильно сделал. Рядышком пара неподобранных шмоток Чуи, включая нижнее белье, валяющееся комом, а на подлокотнике — членообразная бутыль со смазкой, которую Чуя в магазине выбрал, зацепившись глазом как раз за необычный дизайн: пробка в виде головки члена так и просила себя открутить. Тогда это казалось смешным — сейчас стало стыдно.       Чуя прижал ладонь к подозрительно потеплевшему лицу, зашипел и уже с большей осторожностью потер уголки глаз. Чудо, что глаз не заплыл — плохо, что у него даже приложить к лицу нечего. — С тебя мазь от синяков, — ровным голосом выдал Чуя, заталкивая на глубину очередную волну агрессивной истерики — против стресса, который сопровождал каждое появление Дазая, никакая, даже самая тщательная дрочка, помочь не могла. — Один ответ на один вопрос — и она твоя, — отозвался Дазай. Чуя едва не подпрыгнул — эспер оказался стоящим прямо у него за спиной. Слишком резко обернувшегося Чую Дазай мягко взял за плечи и усадил обратно на непривычно голый диван — подушки Дазай сбросил туда же, куда пошло покрывало. — И что ты хочешь знать? — устроившийся с удобством Чуя уставился на Дазая с мрачным подозрением и тут же попросил, закрывая слезящиеся глаза рукой. — Погаси чертов свет, глаза режет — сил нет.       Дазай быстро оглянулся на выключатель, проверил, что Чуя сидит на месте и не планирует за три секунды успеть улизнуть в окошко, и все-таки направился к стене. Щелчок — и Чуя выдохнул с облегчением, тут же поспешив устроиться лежа. Висок саднило, чудо, что вроде бы ничего серьезного, но Мори-сану нужно будет показаться.       Осаму бесшумно вернулся и уселся на край дивана. Чуя почувствовал его прикосновение с небольшим опозданием — небольшая отечность принесла то ли онемелость, то ли запаздывание чувствительности. В любом случае деликатные ощупывания Чуя почувствовал, только когда боль стала невыносимой, и он не смог сдержать сдавленного вскрика-стона. — В морозилке что-нибудь есть? — деловито поинтересовался Дазай. — Это и есть твой вопрос? — Чуя криво ухмыльнулся половиной лица и тут же скривился от боли, после чего постарался не напрягать мышцы вообще. — Нет, но пока что он актуальнее, — Осаму изобразил на лице любезное выражение, и Чуе захотелось его ударить. — Нет, по крайней мере, я туда не клал ничего, — у Накахары нет сил впутываться в дискуссии, привычные им обоим. Голова болит, и Чуя сомневается, что в этой квартире есть обезболивающее. Когда он все-таки доносит руку до виска — пальцы натыкаются на кровавую корку. Непонятно, как Дазай не заляпал все его кровью — и тут же приходит мысль, что мужчине пришлось тащить его на руках, чтобы уложить на диване.       Как жаль, что он был без сознания в процессе — подобное событие следовало бы запечатлеть в памяти.       Дазай за это время успевает сходить на кухню и проверить морозилку. Обратно он возвращается с полотенцем полным льда — Чуя вспоминает, что какая-то такая конструкция там подразумевалась. Холодный куль аккуратно ложится на висок и прикрывает глаз, Чуя подхватывает и держит его своей рукой, пока Осаму шарит по карманам. — Таблетка — и поедем к боссу, — Дазай вздыхает с таким страданием, словно он добровольно согласился ехать на казнь. Свою собственную. Чуя одним глазом следит за тем, как он выдавливает из блистера сразу две пилюли в яркой и наверняка безвкусной оболочке и, кое-как зажав между пальцами, подносит к губам Чуи. Накахара открывает рот на тот минимум, который не вызывает у него боли, и Осаму проталкивает в щель таблетки, мазнув пальцами по сухим губам.       Ничего, кроме чувства неловкости, это не вызывает, и Чуя сосредотачивается на том, чтобы придержать таблетки, не давая растворяться от слюны, заливая рот своей горечью, пока Дазай, опомнившись, ходит за водой для него. — Двадцать минут, — засекает Осаму по своим часам. — У тебя вопрос был, — напоминает Чуя. После воды к нему приходит чувство легкой дурноты, тошнота сворачивается на дне желудка зверем, и этот зверь намекает, что полезет на волю, стоит только дать ему повод. Чуя просит Дазая открыть окно пошире и закрывает глаза, пытаясь думать о чем угодно, кроме этого чувства внутри. — Ах, да, — непонятный шорох заставляет Чую снова использовать единственный открытый глаз — Дазай обнаруживается нависающим над ним почти что впритык, заставив Чую напряженно вжаться спиной в диван. — С кем ты был здесь? — Что? — Чуя таращит на него единственный глаз. Дазай терпеливо повторяет свой вопрос. Чуя чувствует себя героем какой-то дурацкой комедии — его даже тянет смеяться, но гротескные тени делают лицо Осаму страшным, жестким, и Чуя воздерживается, чувствуя себя непривычно неуютно. — Что за идиотизм, кроме меня тут не было никого до твоего появления!       Дазай склоняет голову к плечу, и тени ложатся чуть иначе, делая лицо мягче. — Смазка, смятое покрывало и разбросанная одежда, — негромко перечисляет мужчина, а Накахара покрывается мурашками от его обманчиво дружелюбного тона. — Побег на квартиру — к кому еще, кроме поджидавшего тебя любовника? — Прекрати нести херню, — Чуя скривился. — Если после того, что было сегодня, в тебе взыграл собственник, то сам вспомни свои слова — никаких обязательств. И нет у меня никакого любовника, дрочил я, — Чуя слегка покраснел от собственных слов, но на вызов во взгляде решимости ему хватило. Дазай несколько бесконечно долгих мгновений смотрел на него, не мигая, словно пытаясь поймать на лжи, а потом отстранился, разрывая контакт. — В любом случае — тебе не стоило сбегать, — уже спокойнее и веселее, почти дружелюбно и миролюбиво сменил тему Дазай. — Если хочешь, некоторое время можем пожить у тебя здесь, если мой дом тебе пришелся не по вкусу, — Чуе кажется, что так должно звучать уязвленное самолюбие, но Дазай слишком хорошо контролирует себя, чтобы можно было определить наверняка мелькнувшую в его словах эмоцию.       Чуя представляет себе эту жуть: просыпаться в новом доме с Дазаем. Как полку перед зеркалом завалят чужие вещи, на ванне встанут пузырьки, в корзине для белья перемешаются вещи, а запах чужой кожи и лосьона пропитает соседнюю подушку.       И представил, как будет жить, когда все закончится: со стойким ощущением, что чего-то не хватает. Того же хаоса на полке перед зеркалом, второй подушки в кровати, второй пары башмаков и пальто на вешалке у входа. Поежился. — Тебе отсюда до работы на час дольше ехать, — назвал он первую причину своего отказа. — Тебя это не смущает, ты же катаешься, — Дазай пожал плечами. — Тем более, что я и от своего дома опаздываю, — Осаму улыбнулся с самым невинным видом. — Эй, я не позволю тебе использовать это как повод опаздывать еще больше! — возмутился Чуя. — Еще это почти в самом сердце Портовой мафии — только тебя тут не хватало! — Накахара почти что начал подниматься, но в висок выстрелило, и он зашипел, сильнее прижимая мокрый куль со льдом. На шею с промокшего полотенца неприятно закапало холодной водой, и он отставил локоть, чтобы по нему вода текла на пол. — Ах, мафия, — Осаму сделал глубокий вдох и мечтательно улыбнулся. — Та девочка, Хигучи, жива еще?       Чуя понятия не имел, что не так с собачонкой Акутагавы, но то, что Дазай знал ее имя, подразумевало, что она успела попасть в какой-то из его личных списков. На месте Хигучи Чуя бы ходил на задания, связанные с Агентством, с постоянными оглядками. — Понятия не имею, — Чуя отстранился бы от улыбающегося Дазая. Вернее, отсел бы на другой конец дивана. Отошел бы метра на три — до того тот был жуткий в этот момент со своей улыбкой и затуманившимся взглядом. — Жаль. Я предложил ей совершить двойное самоубийство, и она не отказала, — Дазай вздохнул почти счастливо. — Правда, потом она чуть не пристрелила Атсуши… И обоих Танидзаки, — Чуя после этого едва не добавил с сожалением «жаль, что не получилось»: брат с сестрой вызывали у него постоянное чувство изжоги своими отношениями и выяснением оных.       Вместо этого он сказал: — Кто прошлое помянет — тому глаз вон, — и припомнил, как часто Дазаю ранило лицо или глаза. Он не вылезал из повязок — теперь такая грозит Чуе. Чудо, что не пострадал мозг — Чуя смутно припоминал, что удар в висок может повредить зрению и слуху. И памяти: любое сотрясение обязано было сказаться на памяти, а Чуе было что сотрясать. — И правда, — согласился Дазай, кивнув. В полумраке, освещаемом только светом, зажженным в кухне, его лицо то и дело расплывалось, и Чуе приходилось почаще моргать. — Кстати, как ты вошел? Опять вскрыл замок? — Чуя и сам услышал, каким ворчливым под конец стал его голос.       Дазай удивленно моргнул и повернул к нему голову. — Дверь была открыта — поэтому я подумал, что ты был с любовником, который только что ушел. Ну, к примеру, с тем пареньком — тогда его смерть могла быть почти героической.       У Чуи в горле застревает воздух. Он поднимает к Дазаю распахнутый от изумления глаз, и Осаму напрягается всем телом еще до того, как Чуя начинает говорить. — Дазай. Я закрывал дверь. На два замка. Помню, как долго не мог найти ключом нижний в темноте — и поэтому это врезалось в память. Они же у меня без поворотного механизма внутри…       Они оба застывают на бесконечно долгие минуты, а потом Осаму вздыхает. — Твою квартиру давно на жучки проверяли? — буднично поинтересовался мужчина, а Чуя вспыхнул до корней волос. — Если нет — то вот уже пора. И вызвать кого-нибудь дверь охранять. И мне надо свой дом проверить — не к добру это все. Мы с тобой тут наговорили на два расстрела.       Чуя судорожно перебирает все, что было сказано, и неумолимо краснеет. Потом с удивлением понимает кое-что. — Голова почти прошла, — растерянно поделился он и занемевшей рукой снял остатки льда. Взгляд Дазая, обращенный на него, стал оценивающим. — Красавец, хорошо приложило, — констатировал он.       Чуя предсказуемо завелся: — Если бы ты не распускал руки хрен знает с чего — я бы сейчас таким красавцем не был!       Дазай примирительно поднял руки. — Прости-прости. Но тебе не стоило бросать трубки — я черт знает что надумать успел за то время, пока добирался. Еще и убийство это… — А кто вообще тебе рассказал, где моя новая квартира? — Чуя с подозрением прищурился. — Мори-сан, — лаконично сдал босса с потрохами Дазай. — И сказал, чтобы мы сами между собой разбирались, никого посылать с проверкой он не будет.       Чуя едва не умер от стыда и с тихим стоном приложил уменьшившийся кулек обратно на висок, прикрыв полотенцем половину запылавшего лица. — Это такое фиаско, — простонал Чуя.       Дазай угукнул и утешающе потрепал его по плечу. — Но не такое грандиозное, как то, что случится, когда мы ему расскажем, как ты вообще получил увечье, — с отвратительной жизнерадостностью подметил Дазай. Чуя не удержался и кинул в него мокрым полотенцем. Лед рассыпался по полу со звоном, а Дазай ойкнул, получив полотенцем по лбу.       На этом разговор можно было считать оконченным, а Чуя стиснул зубы и заставил себя подняться. Ему еще нужно было переодеться, сделать несколько звонков — начнет он с Хиротсу, пожалуй — и отправиться на ковер к боссу. Хорошо бы, чтобы после этого он выбрался из его кабинета в здравом уме — Мори-сан по мозгам ездить умел и дело это любил, хотя уважения к нему это не уменьшало. Почти.       Чуя просто не любил, когда его учат жить. Даже если неравнодушным к его жизни оказался сам босс. Даже если босс говорит тоном с металлическими нотками: разберитесь между собой, наконец-то.       Помирить его с Дазаем не смог бы и приказ босса — особенно теперь, особенно после того, что случилось.       Натягивая портупею и стараясь поменьше крутить головой, Чуя бросил на напарника короткий взгляд и невольно засмотрелся. Дазай разлегся на диване, подсунув под голову руку, и, черт побери, если он не смотрелся на нем чертовски уместным элементом.       Переодеваться Чуя заканчивал невозможно суетливо. В голове он как заведенный повторял «больше никогда», понимая — врет, почти наверняка врет. Ведь даже то, как они сейчас разговаривали, было так привычно. Так… лично.       Чуя обещает себе бороться, он почти готов бесконечное число раз писать себе на ладони приказ отвыкать, но…       Чуя вдруг задумывается — а что, если бороться и отвыкать тут собрался только он?       Взгляд Дазая, который возвращался на него снова и снова, стоило Чуе застыть посреди движения, был полон внимания, причину которого Накахара едва ли желал знать. Так смотрят на людей, принадлежность которых уже давно определена — осталось только немного подождать, пока до человека дойдет.       И от понимания этого Чую снова бросило в дрожь. Дрожь эта едва ли была от неприязни. — Пойдем, — позвал Чуя, обувшись и сняв с крючка свои ключи.       Дазай поднялся с дивана, словно перетек в положение стоя. Чуя невольно вспомнил, сколько мышц у него перекатывалось под этими непритязательными тряпками. — Советую поменять замки, — посоветовал он Накахаре, приблизившись, как обычно, с ладонями в карманах пальто. — Взаимно, — вернул укол Чуя, покачав перед носом мужчины ключом от его квартиры. Если слепок сделали, то и с него тоже. — Я поменяю дверь, — подумав, обольстительно улыбнулся Дазай и вышел первым. — И по лицу, кстати, тебе дал не я! — крикнул он из коридора. — Конечно, ври больше! — по-змеиному прошипел в ответ рыжий.       Чуя закрыл дверь с предельно возможным по громкости хлопком и мстительно пожелал тем, кто мог прослушивать его квартиру, оглохнуть от этого грохота.       Хотелось, чтобы минувший день никогда с ним не случался — и только маленькая предательская частичка внутри него была не согласна с этим желанием.       Они слишком многое пережили, чтобы от этого отказываться.       Что нас не убивает — делает сильнее.