Серебряный Принц, или Одиночество - это поправимо

Глава 64

      — Я не могу! Уберите! — Вместо «спасибо» — отбросил успевшую согреться теплом моих рук, мягкую игрушку. При этом чувствовал себя так, будто лишился своего ребёнка. Что ж, вскоре мне это предстоит. Я вынужден свою кровиночку тоже выкинуть, отнять жизнь у своей единственной крохи! Я зарылся в ладони лицом и заплакал. Горько и безутешно, словно это уже произошло.       — Дир, садись. Не стой, как грех над душой, без тебя тошно. — Рин подобрал отлетевшего мишку (я слышал, как игрушка обиженно рыкнула, когда ударилась об пол), кровать рядом со мной снова прогнулась, и меня утешительно обняли за плечи.       — Малыш, успокойся, — заговорил док, — И выкладывай всё по порядку. Рин, помолчи. Сейчас мне важно его послушать, а с тобой я позже разберусь, почему ты сразу меня не позвал, а сидел и ждал, пока беда случится. Давай, маленький, вспоминай и всё по порядку рассказывай. Когда, какие недомогания ты почувствовал? Температура, тошнота, рвота, или болели глаза. Ну-ка, придвинься. Рин, верхний свет включи. Угу…       Док приподнял мне веки. Что-то тихо щёлкнуло, похоже, кнопка. Наверное, фонарик, я похожий видел у врачей.       — Белки не повреждены, но вот зрачки на свет не реагируют. Нет, так ничего не понять. По-хорошему, его бы сразу на специальном оборудовании проверить, только в нашем городе подобной аппаратуры нет.       — А где есть?       — В столице. Рин, прошу тебя, не мешай. Итак, Малыш, я слушаю.       — Колбасить меня начало пару дней назад.       — Вчера? Позавчера? Может, до выступления, или после?       — Да. Прямо в тот день, только не помню, по-моему — до.       — Что ты чувствовал?       — Кажется, болела голова и тошнило.       — Кажется или точно?       — Точно. А сейчас, незадолго до вашего прихода, я желчью рвал.       — Это же от голода.       — Рин, еще одно слово — и выставлю за дверь. Посидишь в гостиной или на кухне, если не можешь держать себя в руках.       — Понял, понял, молчу.       — И что было потом? — Док проверил пульс и приготовил электронный термометр, этот писк я не спутаю ни с чем.       — Рин принёс мне воды. Я попил, и подумал, что он из баловства свет выключил. Вот и всё.       — А что насчёт ребенка? Или мне показалось, что ты о нём говорил, пока я по лестнице поднимался? — По интонации я уловил, что док слегка прищурился.       — Нет, не показалось, я действительно беременный. Рин со мной переспал, когда я без сознания был. Теперь уговариваю его избавиться от меня и ребёнка. Вы мне поможете, док? Не хочу ломать жизнь Рину. Скоро я и память потеряю. Мало того, что не вижу, до кучи не буду помнить ничего. Зачем я ему такой нужен, в придачу с грудничком на руках?       — Не беги впереди паровоза.       — Прикажете его перед собой толкать? — Он что, не понимает, как больно принимать подобные решения?!       — Не умничай, я серьёзно. Я и сам ни в чём не разобрался, а ты уже собираешься убить ребёнка. Рин, скажи, он на тебя бросался? Ну, в смысле, неуёмно требовал любви? Короче, ползал на коленях, валялся в ногах, и просил его трахнуть?       — Да какое трахнуть! Какое бросался! Едва я мелкого из пропасти вытащил, у него течка началась. Он сознание потерял. Я подумал — с перепуга, вот и пристроился. — Рин говорил сбивчиво, путался в словах, наверняка сильно волновался. — А он и не пошевелился, даже когда узел разбух, представляешь?! Вместо того чтобы биться подо мной, стонать и кричать от удовольствия, пролежал бревном целых два дня, пока я над ним трудился, а когда понял, что он залетел, попытался член вытащить, так думал, вообще, вместе с яйцами оторву, настолько он залип в заднем проходе. Тебе-то не нужно объяснять, что омега должен сам его вытолкнуть.       — Угу. Раз Малыш на тебя не бросался и память пока, слава богу, не терял, значит, кроме слепоты, остальные симптомы не совпадают.       — А что — это он не должен был выпускать меня из кровати?       — Скажи спасибо, что этого не произошло.       Прислушиваясь к разговору, я чувствовал, как щёки заливает краска стыда. И видеть не надо, чтобы понять — я до ушей покраснел. Ну как можно запросто, о вгоняющих в краску вещах говорить? Меня постеснялись бы, что ли?       — Могу я узнать, что ты в пропасти делал? — С затаённой угрозой в голосе, внезапно спросил док. — Хотя, не трудись отвечать. Совесть заела, что из-за тебя пострадало столько людей, пока ты мстил Рину, и решил незамысловатым способом свести счёты с бытием? Как бы он жил, если бы тебя не стало! Он же любит тебя, идиота! И сразу предупреждаю — без медицинских показаний я никакого аборта делать тебе не буду, не хватало еще такой грех на душу брать! А о родителях и братьях своих — ты подумал?       — Если ребёнок родится больным, что тогда? Очередного калеку повесить на шею Рину? — Стоп. А что это он про моих родителей сказал? Откуда он, собственно, о них, и о братьях знает? Только спросил совсем о другом. — Скажите, а… погибших много?       — Нет, слава богу, все спаслись. Безусловно, есть пострадавшие, в основном, среди затоптанных — ожоги, пара переломов, но все живы. За исключением Айра, я сам освидетельствовал его смерть.       — А как же Лит и Тин, я решил, что они тоже сгорели, — с сильным напряжением в голосе, задал самый важный вопрос Рин. Я знал, о ком он в этот момент думает, и больно прикусил губу. Пускай и остался без зрения, глаза на всякий случай закрыл. По ним многое можно понять, если присмотреться.       — Да видел я их, за деревьями в парке прятались, когда приехали пожарные.       — А…       — Пропал кто-то еще? — заподозрив неладное, настороженно поинтересовался доктор, — Вроде больше никого не нашли.       — Нет. — Рин тряхнул головой и сразу о другом заговорил. Выходит, даже док не знал, кем на самом деле является, вернее, уже являлся Лерд? Рин и от него скрывал правду? Впрочем, это можно понять, кому расскажешь о неизгладимом позоре? Я бы тоже ничего не знал, если бы Рин, увидев рядом со мной Людоеда, с перепуга не окликнул его как отца.       — Вот, кстати, я хотел родителей Малыша разыскать. Обязательно нужно сообщить, что с их сыном беда приключилась, а он наотрез отказался адрес называть. Хоть ты ему объясни, что серьёзные вещи не скрывают.       — Малыш прав. — На этот раз, док Рина не остановил, чтобы не мешал работать. — Я знаю, кто он и где живёт, и хорошо знаком с его родителями. Это сын Рурта и Джеда. Правильно, маленький? Линк же на своего папу-омегу, как две капли воды похож, не узнать в нём Джеда — невозможно. Тем более я пару раз к ним домой заходил, а когда мы в отеле встретились, он просто меня не вспомнил.       Как же мир тесен!       — Нет, наверное, я в садике был или в школе. Вас я только рядом с Рином впервые увидел, Вы тогда снимали капельницу.       — Сколько я их ставил и снимал, не сосчитать, а тебя — вот такой крохой, через месяц после рождения на руках качал. — Я представил, как док показал чуть разведенные ладоши, и невольно улыбнулся. — Ясное дело, этого ты никак помнить не можешь. Впрочем, ты прав, в вашем доме полно малышни, и через десяток лет я вполне мог тебя с кем-то спутать.       — Зачем Вы притворялись, что мы не знакомы?       — Решил — раз ты меня не признал, тоже не горишь желанием быть узнанным.       — И поэтому всегда защищали и выгораживали меня перед Рином и Грейдом?       — Кхм, Малыш, ты слишком смущающие вопросы задаешь в присутствии моего начальства.       В принципе, понятно, об этом можно больше не говорить, а вот…       — Откуда Вы знаете моего папу?       — Разве Джед о себе ничего не рассказывал? Хотя, если б рассказывал, ты бы и сам догадался. Мы вместе в медицинском учились.       — Мой папа-омега — врач?! — Эти хрупкие, с набрякшими венами натруженные руки, эти вечно уставшие, так похожие на мои, зелёные глаза, в которых с незапамятных времён поселилась вселенская печаль. Будто истаявшая фигурка, и непреходящий запах перегара. Всё это… Нет, не может быть, док наверняка его за кого-то другого принял.       — Не просто врач, хирург от Бога, вернее, мог бы им стать. Это всё Рурт, с пути истинного его сбивал. Сбивал, сбивал, и своего добился. Сам вечно пьяный приходил, и Джеда спаивал. Не знаю, где и как они познакомились, делами Рурта я тогда мало интересовался. От этого альфы всегда таким перегаром несло, что студенты и преподаватели с ног валились. Сколько раз уговаривал Джеда бросить его, а он влюбился, как мальчишка, прямо дышать без Рурта не мог. По сей день с ним не расстался. Сам понимаешь, долго это продолжаться не могло, и после четвёртого курса, из института Джеда выперли. Мне его одногруппники рассказывали, что всё по чистой случайности произошло. Однажды, на первую лекцию он пьяным явился, видать с ночи не протрезвел. Лучше бы отоспался и позже приехал, так нет, с пьяных глаз потянуло на подвиги. У них тогда зам. декана заболевшего преподавателя подменял, и угораздило твоего отца с ним в спор втянуться. Не помню точно, о чём шла речь, но оба не на шутку распалились. Джед рванул на кафедру, наверное, хотел схему начертить на доске, зацепился за ступеньку и прямо на лектора свалился. Зам. декана и без того сильно на него взъелся, а тут еще учуял перегар, и сходу подал рапорт. Я вместе со всей группой к ректору ходил за Джеда просить, но ничего не помогло, твоего папу отчислили, мотивируя тем, что это не первый раз, и его не единожды видели в институте выпившим. Джед был, как в воду опущенный, и извинялся, и просился — всё напрасно. Раз за разом в восстановлении ему отказывали. В конце концов он сдался, и сорвался в длительный запой. Только Рурт радовался, как идиот, что его собутыльник от рутины освободился и волен сколько угодно времени выпивке уделять. А потом уже ты родился. Грустная история, правда?       Вот скажите, как можно почти двадцать лет прожить рядом с родным, самым близким человеком, и ничего о нём не знать? Правда в этом моей вины нет — ни отец, ни папа, никогда о себе ничего не рассказывали. Я, честно говоря, их прошлым не сильно интересовался, в основном старался забрать подальше малышей, чтобы пьяным родителям реже на глаза попадаться.       — На чём же он специализировался? — Решил я отвлечься от грустных мыслей. Док отчего-то надолго замолчал. А потом мы услышали:       — Это сравнительно новое направление в медицине, он должен был стать хирургом-офтальмологом. Как же я об этом забыл! Малыш, ты умница! Давай всё же ему позвоним?       — Не думаю, что это хорошая идея.       — Почему? — удивился Рин, и в знак поддержки сжал мою руку. — Раз он учился на врача, наверняка что-то дельное посоветует.       — Помнишь, для чего я взял, а фактически украл из дома деньги?       — Конечно, — он усмехнулся, — Разве можно нашу встречу забыть? Ты на вокзале билет покупал.       — Вот именно.       — Ну хочешь, переведём на их счёт аналогичную сумму?       — Нет-нет! — Я сразу запротестовал. Не хватало только, чтобы Рин тратился и мои долги возвращал. Пусть для него — это вовсе не деньги, всё равно неудобно, да и нет у нас в банке никаких счетов. Значит, Рину придётся номер почтового отделения и адрес называть, а я не хочу, чтобы он в любой момент мог с моими родителями связаться. — Это совсем ни к чему. Деньги мигом пропьют, там и без того разговаривать не с кем. Представляешь, что будет, если я дома появлюсь, да еще в таком виде?       — Речь же вроде шла о том, чтобы просто созвониться?       Я опустил голову. Стыдно признаться, но…       — Много лет назад за неуплату нам отключили телефон.       — А мобильный? Ты помнишь его номер? Давай, вспоминай, а Дир уже сам с ним поговорит.       — Да нет у нас никакого мобильного! Даже одного на всех нет, и никогда не было! — Я тут же постарался сгладить неприятное впечатление от внезапной вспышки раздражения. — Простите меня, не сдержался.       — Ошибаешься. У Джеда мобильный был, но вполне возможно, что он давно его пропил. У меня дома в старой записной книжке даже сохранился номер.       — А ты, случайно, не помнишь телефон кого-то из соседей? Можно же попросить его к трубке позвать.       — Соседи у нас такие же бедняки, как и мы, не припомню, чтобы кто-то из них куда-то звонил.       — Да на каких задворках вы живёте!       Я стиснул зубы и молчал. И конечно же не видел, как док качнул головой, мол, не надо, и Рин — пристыженно притих.       — Знаешь, я кое-что придумал. Всё-таки попробуем с Джедом поговорить. — Док слегка похлопал меня по плечу. — Я правильно понимаю, дома ни сном ни духом не подозревают, где ты?       Не успел я возразить, как услышал, что на мобильном набирается номер.       — Привет, солнышко. Да. Я. Сразу не узнал? Значит, буду богатым. Слушай, сделай одолжение, сбегай-ка к Джеду домой. Ну — са-ам. Если б мог сам, тебя бы не беспокоил. Тебе там всего два квартальчика проскочить, а мне из другого города добираться, разницу ощущаешь? Да он без телефона, а мне срочно нужно с ним поговорить. Знаю, что рано и сегодня выходной. Ну и что, что раздет? Давай, не ленись, надевай спортивки и курточку. Как придёшь, набери меня, даже если его не застанешь, я сброшу и перезвоню, чтобы ты деньги не тратил, договорились? Тогда не прощаюсь.       — Кому Вы звонили?       — Да так... В вашем городе старый приятель остался. Одно время вместе с Руртом и Джедом зажигал, потом взялся за ум и угомонился.       — Как-то неудобно его гонять.       — Ты, вообще, помалкивай в тряпочку.       Док сбросил, неожиданно быстро прозвучавший вызов, и набрал телефон сам.       — Не понял — ты что, всё это время за углом его дома стоял, или вырастил крылья? Ах велосипе-ед. Ясно. Спроси домочадцев, он у себя или нет? Отлично. Передай ему трубочку. И спасибо тебе большое, ты меня очень выручил. Пока. — Прежде чем с папой заговорить, успел нам тихонько шепнуть:       — Порядок… — и уже громче произнёс, — Привет, это Дир.