Серебряный Принц, или Одиночество - это поправимо

Глава 72

      — Малыш, дай руку, на кладбище бегать нельзя.       — А зачем мы сюда пришли?       — Навестить моего друга.       — Эти цветы для него?       — Да.       — Где же он? Тут, кроме охранников, никого не видно.       — Скоро мы к нему подойдём. Радзул, — я протянул начальнику охраны листок, на котором были записаны цифры. Директор кладбища оказался очень любезным, сам отыскал нужные координаты и предложил проводить, но я отказался — неудобно как-то человека от работы отрывать. — Найди место захоронения, пожалуйста.       — Слушаюсь, Хозяин.       — Вот сколько раз просил, так меня не называть?       — Простите. Дорожки везде асфальтированы и чисто подметены, можете смело по ним ступать. Господин, пойдёмте.       Я скривился. Всё еще к подобному обращению не привык. Через полчаса блужданий, мы наконец остановились. Сколько лет этим навыком не пользовался, а оказывается внутренние часы работают до сих пор.       — Это здесь.       Скрипнули двери старого склепа.       — Я оставлю их открытыми, чтобы проникал дневной свет, провожу Вас и выйду. Мальчика забрать?       — Нет, пусть остаётся, он не мешает.       — Как прикажете, господин.       Ну вот, опять! Я поправил тёмные очки в потёртой простенькой оправе, которые практически никогда не снимал. Можно было уже тысячу раз купить себе новые, но именно с этими — очень не хотелось расставаться. Я осторожно спустился по крутым, выщербленным ступеням. Чутье подсказывало мне куда и как — правильно ставить ногу.       — Свечи зажги.       — На всех надгробьях?       — Нет, только на центральном. Я не знаю, кто в соседних могилах лежит.       — Будет исполнено. Хотите, я и на остальных Вам имена прочитаю?       — Спасибо, не надо, это мне ни о чём не скажет. Иди, Радзул.       — Слушаюсь.       Тяжело вздохнув, я положил возле памятника букет.       — И это твой друг, папа?       — Да, он здесь похоронен. — Я прижался к могильному мрамору лбом и крепко обнял холодный камень. — Вот и свиделись, Айр. Если бы ты знал, как не хватает твоего тепла и солнечной улыбки. Спасибо тебе за всё, что ты для меня сделал. Ты многому меня научил, и за это я всю жизнь тебе благодарен. Прости, что не смог прийти с тобой попрощаться, я без сознания лежал, а в тот день, когда урну с прахом хоронили — я полностью ослеп.       — Почему ты обращаешься к нему моим именем? — Ребёнок не выдержал длительного ожидания и задал волнующий его вопрос.       — Это как раз его имя, а уже тебя — назвали в его честь.       — Почему?       — Милая почемучка. Это был самый замечательный, заботливый и преданный сын из всех, кого я знаю, и очень хочу, чтобы ты тоже вырос добрым и щедрым, как Айр.       — Почему он умер совсем молодым?       — Откуда ты знаешь?       — Фотография на памятнике.       — Под руками на гладкой поверхности я не почувствовал ни одной металлической выпуклости. Наверное, ты хотел сказать — портрет?       — Да, портрет. Он очень большой и красивый. Так отчего умер твой друг?       Что ответить на непростой вопрос трёхлетнему ребёнку?       — Моего друга убило предательство, и он сгорел в огне неразделенной любви. — Кажется, я сболтнул лишнего.       — Значит, предательство — это плохо?       — Очень плохо, сынок. Очень. — Спасибо, что про любовь ничего не спросил. Это и понятно — что такое «любовь» он хорошо знает, я часто повторяю, что люблю его, а вот слово «предательство», наверное, впервые в жизни слышит. Впрочем, в сказках оно иногда тоже встречается.       — Когда я вырасту — ни за что не стану предателем.       — Конечно не станешь, ты же у меня добрый и умный мальчик.       — А зачем люди рождаются, если потом всё равно умирают?       В первую секунду я онемел. Любознательный малыш, порой, ставил меня в настоящий тупик, но не настолько же! Однако проигнорировать и не ответить на крайне сложный вопрос, было никак нельзя.       — Думаю, мы приходим в этот мир, чтобы сделать его лучше, научиться дарить другим что-то очень хорошее. Понять своё предназначение достаточно просто — нужно заглянуть в себя и отыскать, что для тебя является самым важным, чему ты готов посвятить всю свою жизнь, когда душа поёт даже от усталости. Кому-то нравится учить, кому-то — лечить, кто-то любит шить, готовить, или строить, а кто-то получает удовольствие, вкладывая душу в обычные домашние хлопоты. Это и есть дар, с которым ты пришёл в этот мир, чтобы отдать его людям. Если ты делаешь счастливым кого-то, то становишься счастливым сам. Но главное — после того как наш путь закончится, и мы отправимся на покой, на Земле останутся наши поступки. Даже дети разбираются, что можно делать — что нельзя, что хорошо — что плохо. Существует простейшее правило — не делай другим того, что не хочешь, чтобы делали тебе, потому что уходить следует с чистой совестью, с осознанием того, что ты сделал всё, что мог. И пусть не будет стыдно за тебя ни потомкам, ни предкам, а окружающим — не в чем было бы тебя упрекнуть.       Что-то я разогнался. Обычно в общении с Айром я всегда старался говорить короткими, доступными его возрасту фразами, вот только в теме, которую он поднял, двумя словами никак не обойтись, что называется, из песни слов не выкинешь, но нас неожиданно прервали — с улицы донёсся какой-то шум, а затем недовольный голос начальника охраны:       — Господин, тут какой-то мужчина хочет войти, говорит, пришёл на могилу к близким.       — Если без оружия — пропусти. — Я не успел обернуться, как едва не теряя сознание, оказался зажатым в железных тисках. Хорошо хоть с улицы не видно, что происходит внизу.       — Наконец-то я тебя отыскал!       Меня обнимали до боли знакомые, но давно ставшие чужими, руки.       Рин…       Тихо зашуршала обёртка. Рядом с моим букетом на могилу лег еще один, и на две соседние тоже.       — Только не говори, что почувствовал моё присутствие и поэтому здесь появился.       — Нет конечно. Сегодня же день рождения Айра. Вот, пришёл проведать его, а заодно, положить цветы на могилы его родителей.       — А я и не знал. Помню только, он говорил, что весной родился. Если бы это было уместно, я бы сказал: «Как удачно я к нему заглянул». А с родителями его, что случилось?       — Они ушли в одну ночь ровно через год после смерти сына. Вскрытие ничего не показало, не выявили никаких серьёзных заболеваний, ни яда. Старики просто легли спать в одной кровати и, обнявшись, тихо умерли во сне. Утешает одно — случилось это на супружеском ложе под крышей родного дома. Их прислуга утром нашла, когда к завтраку никто не спустился. Помнишь моё обещание? Через полгода, после того как Лерда обнаружили в печи, я вступил в права наследования и всё вернул. Деньги от имени Айра, до последнего продолжал отправлять с той карточки, что ты оставил. А когда вскрыли завещание, оказалось, что всё имущество они переписали на меня, и нотариус отдал письмо, в котором говорилось: они знают, кто их разорил, и кто помогал все эти годы, и уверены — Айра давно уже нет в живых, со смертью сына их род прервался. Благодарят меня за помощь и поддержку. Как они узнали — ума не приложу. Может, сердцем почувствовали. Своим благодетелям и Айру, я из цельного куска мрамора памятники поставил. Нельзя оставаться неблагодарным, и я сделал для них всё, что мог. Благодаря им, почти миллиардером стал. Ты не подумай, я не хвастаюсь, лишь констатирую факт.       — Выходит, тебя за убийство отца не посадили?       — Нет. Слишком много свидетелей подтвердило, что я весь вечер в зале с гостями провёл. Сам понимаешь, не бесплатно. На самом деле — я дважды отлучался. Один раз бегал тебя искать, потом выскакивал к пожарной лестнице, когда всё вокруг уже полыхало, но Лерда-то я не убивал, а доказать этого не мог, твёрдого алиби у меня не было. Вот и пришлось подсуетиться и кое-кому заплатить.       — Папа! Почему тебя всё время обнимает чужой дядя! — искренне возмутился малыш, нетерпеливо дёргая мою штанину. — И ты говоришь на другом языке!       Я быстро отстранился. Действительно — что-то чересчур беседой увлёкся.       — Не нужно претензий, ты прекрасно знаешь этот язык и свободно на нём разговариваешь, а в этой стране принято так здороваться и прощаться. Если хочешь, подойди, ты тоже можешь его обнять.       — Нет! Он мне не нравится!       А меня когда-то сводил с ума. Хорошо, что вслух не высказался. Чистая детская душа, она всё в истинном свете видит. А вот я… То, что сейчас почувствовала моя кроха — вовремя разглядеть не сумел.       — Линк, познакомь нас. Я до сих пор не знаю, как зовут моего сына.       — Это… — Я едва проглотил застрявший ком, слёзы невольно подступили к горлу. — Это не твой сын.       — И впрямь, мой должен выглядеть чуть постарше. Почему ты его где-то оставил и не взял с собой?       — Оставил? Нет, ты сделал всё, для того чтобы он не родился. Слушай, тебе не кажется, что для подобных разговоров здесь не место? Покойников, вообще, советуют лишний раз не тревожить, только в день смерти и день поминовения усопших, некоторые считают, что в дни рождения их нельзя поминать, а ты…       — Предлагаешь пройтись?       — Проводи меня к выходу.       — Согласен. Так ты решился на аборт?       Я моментально вознегодовал.       — Это обязательно обсуждать при ребёнке?       — Разве маленькие дети разбираются в подобных вещах? Сколько ему?       — Какая разница! Ты же слышишь, как хорошо он разговаривает, и в свои три с половиной достаточно развит, чтобы понимать больше некоторых взрослых!       — Ладно-ладно, прости, не кипятись.       — Не вздумай подать мне руку.       — Почему я не могу помочь тебе подняться по ступенькам? Попытка поддержать под локоток относится к тяжким преступлениям? — В его голосе слышалось явное удивление и немного обиды.       — Потому что я — так хочу! — Не хватало еще охранникам давать повод для сплетен, достаточно того, что Рин тискал меня при ребёнке.       — А когда я тебя обнимал, ты не очень-то сопротивлялся.       — Не наглей, ладно? — Не признаваться же, что от неожиданности я просто опешил. Нужно сразу поставить его на место, а то невесть до чего договорится.       Как только мы вышли на улицу, начальник охраны запер за нами двери склепа. Я прямо почувствовал, как сомкнувшиеся створки отгородили моего друга от меня. «Прости, Айр, я толком с тобой и не поговорил, а стольким хотелось поделиться и много-много всего рассказать. Извини, что напрасно потревожил. Ты очень тяжело трудился, а теперь отдыхай. Спи спокойно, друг, я никогда тебя не забуду».       — Маленький, — я присел перед сыном на корточки, — Мне нужно с этим дядей поговорить.       — Ты хочешь уйти с ним?       — Нет, конечно нет. Мы сделаем это по дороге, пройдём немного вперёд. Ты всё время будешь нас видеть, хорошо?       — М-м, — задумчиво протянул малыш, как бы размышляя: отпускать или не отпускать папу. — Ладно. А потом — ты покатаешь меня на лошадке?       — Непременно. Только когда вернёмся домой. Радзул, присмотри за ним.       — Не волнуйтесь, Хозяин.       — Хозяин? Это твоя охрана, что ли? — изумился Рин.       — Что ли. Моя. Вернее, моего мужа.       — Так ты замужем?       — Удивлён? А ты думал, я буду ждать неизвестно чего — вечно?       — Почему я никого не нашёл, когда через день за тобой вернулся? Соседи тоже ничего не могли сказать, только то, что два дня назад вечером все еще были дома. Как ты мог уехать, никого не предупредив, я же тебя обыскался!       — А зачем? Ты же сам меня выгнал.       — Хм, каким жестоким ты стал. Раньше за тобой похожие грешки не водились.       — Зато ты ни капельки не изменился, всегда таким был и до сих пор остался, даже причёска та же.       — Погоди, ты что, видишь меня?!       — Сказал бы насквозь, но боюсь, не поймёшь. Да. Я уже вижу, правда пока совсем немножко. Свет и тень, иногда силуэт. Отец сам прооперировал меня год назад. Прогнозы хорошие. Он обещал, спустя несколько лет, глаза мне вернуть. Конечно не стопроцентное зрение, но на мир можно смотреть и через толстые стёкла очков. И если это когда-нибудь случится, я стану наисчастливейшим омегой на свете, потому что моя самая заветная мечта — увидеть своего любимого сына и мужа.       — Прости, я тогда был не прав. Почему ты не сказал, что тебя мой двоюродный братец похитил и едва не утопил?       — Странный человек. А ты, вообще, меня слушал? Нет? Тогда к чему сейчас эти глупые вопросы? Спроси себя сам: если бы я начал нечто подобное рассказывать, ты бы поверил? Вряд ли. Посчитал бы, что я сочиняю байки, выкручиваюсь и ищу для оправдания предлог. А ты подумал, как я в принципе на улице очутился, если не вижу ничего? Так что про нас можно сказать: я — ослеп от любви, когда согласился колоть опаснейший препарат, чтобы быстрее встать на ноги и не испортить подарок к твоему празднику, а тебя — ослепила ревность. Кроме того, откуда я должен был знать, что это твой брат, я же его не видел, и по голосу не смог распознать. Пошёл открыть на звонок двери, решил — это прислуга пришла, а он ударил меня, запихнул в машину и увёз. Единственное, что удалось запомнить из сыпавшихся в мой адрес оскорблений — он несколько дней за домом следил, пока дождался удобного момента, чтобы рядом со мной никого не осталось. Если бы ты сразу поинтересовался и выслушал мои объяснения, почему я в такую холодину разгуливал по улице голым, даже без пижамы, которую ты на меня собственноручно надел, то быстро бы сообразил — кто это был и откуда вёл свои наблюдения. Как я понял, там вокруг расположены частные постройки, как у тебя, и подглядывать он мог, только из стоявшего по соседству дома. Лишь теперь, когда ты заговорил о своём кузене, я вспомнил, где слышал его. Вы вместе приходили в мастерскую Митра, незадолго до моего выступления, а я подумал, что это твоя очередная пассия, и от отчаяния на макушке срезал клок волос. Это был именно он, я прав? Хоть сейчас — я не ошибся?