Серебряный Принц, или Одиночество - это поправимо

Глава 9

      Странное ощущение полёта во тьме, и тишина. Давящая, выматывающая, оглушающая. Попробовал пошевелиться — и не смог, тела не было, оно куда-то исчезло, или растворилось. Осталось чистое сознание и больше ничего. Где-то очень далеко появился звон, я осторожно повернул голову. Голову? Разве у меня есть голова? Наверное, всё же есть, раз я что-то слышу. Звон постепенно нарастал, и превращался в противнейший писк. Казалось, голова, в наличии которой я вначале сомневался, непременно взорвётся. И вдруг я услышал голоса, они — то приближались, то отдалялись.       — Линк, нет! Линк, ты меня слышишь?! Линк!       Хм, по-моему, это папа. А чего он кричит? Я поморщился. Папа, видимо, это заметил.       — Ну, слава богу, ты снова с нами! — и уже кому-то другому, — Он очнулся! Отключайте аппарат, — и снова ко мне обратился, — Малыш, нужно вынуть из трахеи трубку, это неприятно, потерпи.       Я почувствовал, что из горла что-то вытаскивают и подавился, не сдержав рвотный рефлекс.       — Вот и умница, уже всё.       Если операция закончилась, почему я ничего не вижу? Попытался разлепить губы, чтобы об этом спросить — у меня не получилось, хотел пошевелить рукой — и не смог.       — Тихо, тихо, мой маленький, уже всё хорошо, всё уже позади. Скоро тебе станет легче. А пока сделаем укол, тебе нужно поспать. Сладких снов, мой хороший, не волнуйся, папа будет рядом.       Я снова куда-то провалился и летел. Говорят, когда дети летают во сне — они растут, но я же не ребёнок? Хватит, надоело, сейчас заставлю себя проснуться. Нужно открыть глаза. Безрезультатно. Кажется, кто-то взял меня за руку, я осторожно пошевелил пальцами, и моё движение не осталось незамеченным.       — Линк?       Это папа. Я облизнул пересохшие губы, и возле рта появилась тоненькая трубочка.       — Попей водички, после операции прошло достаточно времени, теперь уже можно.       Я принялся жадно глотать прохладную жидкость. Как хорошо!       — Довольно, иначе, стошнит. — Джед забрал у меня живительную влагу. Ну и ладно, зато теперь я могу говорить.       — Мы потерпели фиаско? — Мой рот легонько промокнули мягкой салфеткой.       — Почему ты так решил?       — Как — почему, я не вижу даже свет и тень, как раньше.       — Глупенький, у тебя на глазах повязка, — с усталой хрипотцой произнёс Джед, и было в его голосе что-то еще, что мне до крайности не понравилось — будто тщательно скрываемое горе.       — Пап, что произошло?       — После наркоза ты сам не дышал, такое иногда случается. Пришлось ненадолго подключать аппарат «сердце-лёгкие», — он тяжело вздохнул. — А потом была кратковременная остановка сердца. Дефибриллятор не применяли, само завелось. На всякий случай пару часов тебя подержали в реанимации, теперь в палату перевезли, и видимо разбудили, пока надевали пижаму.       Тогда понятно, что за писк меня терзал — это сработала аппаратура, и папа так отчаянно меня звал… Значит, я видел смерть. Она чёрная и тёплая, и ничего страшного.       — Сейчас регенерация идёт полным ходом, повязку можно снять.       Я сразу потянулся к перебинтованной голове.       — Не здесь. — Удержал меня Джед. — Для этого нужно пройти в специальную комнату.       — Пап, ты же мне не всё рассказал, да? — Джед промолчал, а я прямо чувствовал — он что-то не договаривает.       — Ой, если хочешь, я помогу тебе встать. — Джед слишком быстро засуетился, отодвинул стул и приподнял меня за затылок с кровати. — Ну, как голова, не кружится? Тебя не тошнит?       — Даже слабости нет, — прислушался я, к собственным ощущениям.       — Конечно, ты же омега, а не человек. Это люди, бог знает сколько, после оперативного вмешательства восстанавливаются. Если ничего непредвиденного не случится, через пару дней заберу тебя домой.       — Есть хочу.       — Попей тёпленький бульончик, он придаст тебе сил, а перед сном уже сможешь нормально поужинать.       «Папа ведёт себя так, будто зубы мне заговаривает», — подумал я, с удовольствием отхлебнув ароматный куриный суп, с маленькими кусочками овощей и мелко нарезанной свежей зеленью.       — Спасибо, очень вкусно, — вернул я Джеду, опустевшую чашку, — Я ужасно по малОму соскучился. Как он, не сильно без меня баловал, не плакал?       Повисла напряженная тишина. Да, что за беда приключилась? Папа всегда с неописуемым восторгом рассказывал о проделках внука, когда я с Айром оставался у них, а теперь молчит. Будто сговорился с начальником охраны ни во что меня не посвящать. Кстати…       — Ты Радзулу передал мою просьбу?       — Нет, — немного помедлил с ответом папа, — В приёмном покое его не было, там сказали, что он давно ушёл.       — Как, ушёл? — Ситуация нравилась мне всё меньше и меньше, и Джед, как назло, толком ничего не говорил. — И охранников не оставил? Может, кто-то из них на улице был?       — Я выходил, смотрел.       — Ничего не понимаю... — Я нашарил ногами больничные тапочки и встал. — Что теперь будет с Ильнаром?       — Не волнуйся, я сам позвонил в похоронное бюро и обо всём догово… — у папы внезапно оборвался голос.       Нет, это невозможно, проклятую недосказанность я больше не вынесу.       — Сынок, — тихо, и каким-то надломленным голосом позвал Джед. — Завтра с утра меня не будет, вернусь только вечером.       — Ладно, идём снимать повязку.       Потому, как папа глубоко вдохнул и медленно выдохнул, я понял, что он взял себя в руки, и осторожно вывел меня в коридор. Задавать новые вопросы — сил уже не осталось.       — Идём-идём, вот сюда, сейчас будет поворот направо, теперь прямо. Стоп. Заходи.       Джед толкнул дверь и завёл меня в какую-то комнату.       — Это кресло, садись. Садись, не бойся. Теперь не шевелись. Больно не будет, я положил заживляющую мазь, бинты не прилипнут к ранкам. Повязку после такой операции нужно снимать в полной темноте.       Джед подкатил столик, возле уха щёлкнули ножницы и, соприкоснувшись с металлом, звякнули какие-то склянки.       — Не моргай пока, — он обработал контур глаз, резко пахнущим не пекучим раствором. — Ну, всё зажило. Следов практически не осталось, через пару дней и не заметишь ничего.       Я сидел и боялся открыть глаза. Никак не мог заставить себя приподнять веки. Вдруг всё напрасно, и я ничего не буду видеть?       — Солнышко, ты что? Уже можно, открывай. — Папа сжал меня в объятиях. — Давай, ты же у меня самый храбрый ребёнок.       И я решился. Ничего особенного не произошло, меня окружала привычная темнота.       — Вот, умница. Как ощущения?       — Моргать немного больно, точно песка насыпали.       — Ничего, это скоро пройдёт.       Папа вложил мне в руку небольшую коробочку.       — Это регулятор освещения, плавно поворачивай его по часовой стрелке. Не торопись, глаза должны постепенно привыкнуть к свету. Ну, смелее.       И я, дрожащими руками, колёсико немного повернул. Голова — прямо-таки взорвалась болью. Это называется: дай дурню Богу молиться, он лоб разобьёт.       — Ты что делаешь?! — Испуганно вскрикнул папа, и выхватил у меня коробочку. — Лучше я сам!       Я откинулся на подголовник мягкого кожаного кресла, преодолевая тяжёлую пульсацию в висках. На мой лоб легла чуть прохладная ладонь.       — Уже легче? — с сочувствием спросил Джед, поглаживая меня по стриженой макушке, кстати, без волос очень непривычно, голова — будто невесомая. Я положил руку поверх папиной, и случайно коснулся короткого ежика волос. Надо же, прошло всего пару часов, а они начали отрастать.       — Давай продолжим, — поторопил я папу, убрал его руку и украдкой вздохнул. Время уходит сквозь пальцы, а я тут сижу и непонятно на что отвлекаюсь.       — Как скажешь.