Серебряный Принц, или Одиночество - это поправимо

Глава 16

      К моргу я добрался, едва начала заниматься заря. Прислушался, и осторожно толкнул незапертые двери. Мне повезло, что никто не поставил на защёлку замок, а в коридоре по-прежнему было пусто. Я освободил чёрный мешок от оставшихся вещей Ильнара, быстро сложил туда свою наволочку с одеждой и больничные тапочки, уже собрался переодеться в пижаму, и — передумал. «Прости, Ильнар, я снова воспользуюсь твоими вещами. Мой папа позаботился о том, чтобы тебя достойно похоронили, тебе привезут новый костюм, а в этой одежде меня вряд ли кто-то узнает, она мне очень нужна. Я за всё искренне тебе благодарен, и помню своё обещание — обязательно поставить за упокой твоей души в Храме свечу. Прощай». Пижамные штаны я натянул поверх джинсов, курточку надел на рубашку с жилеткой, потом подошёл к дверям и негромко постучал.       — Доброе утро, — поздоровался я с прозектором Зарифом. Интересно, он домой не уходит совсем, или я регулярно на его смены попадаю?       — Ты кто такой? — протёр врач, воспаленные после бессонной ночи, глаза. Сам я, без сомнения, выглядел не лучше. — А, Линк. Откуда волосы?       — Это парик, — успел я вовремя сориентироваться.       — Как глазки, не жмут? Хорошо видят? Не мешают?       — Нормально всё, спасибо.       — Ну, заходи. Прям не узнал тебя, говорят, это к большой прибыли, значит — будешь богатым. Ты чего в несусветную рань поднялся?       — Можно мне с отцом попрощаться, он ведь у вас лежит?       — Разумеется. Но он пока не готов, автобус приедет в одиннадцать. Я вчера только дыру на горле зашил и обмыл покойника, одевать его будут позже.       — Ничего, хочу немного рядом постоять, — я сцепил зубы. Доктор, прошу, избавьте меня от подробностей, мне и без того плохо.       — А что это на тебе под пижамой надето, и кулёк в руках вроде знакомый, — начал присматриваться доктор. Я поспешно спрятал за спину выдавший меня мешок, и торопливо прервал его мысли.       — Скажите, Ильнар еще здесь? Хочу с ним тоже попрощаться.       — Его вчера похоронили, разве Джед тебе не сказал? Он долго стоял у гроба.       — Простите, — перебил я Зарифа, — А старичок, случайно, к Ильнару не приходил? Как он выглядит — описать не могу, но знаю, что зовут Ильгизом.       — Был такой, только сюда его не пустили.       — Ох, что же Вы… — расстроился я, что столь несправедливо обошлись с дедушкой Ильнара. — Конечно нужно было его пропустить, они же родственники!       — Да, он говорил, однако документов, подтверждающих это, у него никаких не было. Но я видел, как он в похоронный автобус сел, значит, проводил мальчишку на кладбище. Ты к отцу пойдёшь, или всё же подождёшь, когда мы в порядок его приведём и оденем?       — Пойду. Спасибо.       — Здесь он лежит, — в большом зале, уставленном множеством пустующих столов, Зариф открыл дверцу холодильника и выдвинул носилки, на которых лежало тело, укрытое белой простынёй. Наверное, я побледнел, потому что Зариф тут же оказался рядом. — Хочешь, стульчик принесу, посидишь?       Я покачал головой. Тогда он предусмотрительно отогнул с лица Рурта простыню, чтобы не было видно смертельную рану, и оставил нас с отцом наедине — врач из вежливости куда-то вышел.       Мыслей не было, как и слов. Горло до того перехватило, что невозможно было вздохнуть. Я не плакал, просто стоял и смотрел на безмерно знакомые, но чересчур заострившиеся черты лица. Его вообще было трудно узнать, настолько, мне казалось, он изменился. Надо же, мне всё-таки удалось увидеть отца, а сам он — больше никогда меня не увидит.       — Прости, что не смогу прийти на похороны, у меня сын пропал. Да ты наверняка об этом знаешь. Спасибо тебе за всё, — я наклонился и коснулся губами холодного лба, — Несмотря ни на что, я очень люблю тебя. Прощай.       — Хватит, Линк, слышишь, приди в себя! — Зариф обмахивал меня какой-то папкой. Я всё там же стоял, только носилок больше не было. — Тебя проводить или сам вернёшься в палату?       — Да, спасибо, уже всё. — Я украдкой сморгнул подступившие слёзы, развернулся и, на негнущихся ногах, покинул морг. Я не был сильно привязан к отцу, но не думал, что остаться без него будет настолько больно. Лишь сейчас я осознал всю глубину настоящей потери, когда уже ничего нельзя изменить. Хуже всегда тем, кто остаётся. Кажется, легче умереть самому, чем хоронить родных и близких.       Я вышел из лифта, по-прежнему сжимая в руке чёрный кулёк, и почти наткнулся на дежурного медбрата.       — Вы… Вы… — бедняга растерял все слова, пришлось прийти к нему на помощь.       — Извините, я в нише присел и в окошко смотрел, а как задремал — не заметил. Лифт заработал и меня разбудил, я уже иду в палату. А на голове — парик, он мне больше, чем лысина, нравится. Ой, а я возьму у Вас пару листочков бумаги и карандаш, потом верну, — решил я заранее его нагрузить, чтобы избежать ненужных вопросов. Шустро прошмыгнул мимо ошарашенного моей тирадой парня, заодно прихватил на ресепшене простой карандаш и два стикера. Ничего, медики — народ стойкий, скоро отойдёт.       Папа лежал, отвернувшись лицом к стене, он за всю ночь даже не сменил позы. У меня сжалось сердце. Как же он похороны переживёт, если еще и меня не будет рядом. Я на цыпочках тихонько проскользнул в ванную. Дверь сделана из непрозрачного матового стекла, но свет включать я всё же не рискнул. Освободил кулёк, на ощупь свернул его, чтобы никто не заметил надпись, и отправил в мусорку. Сначала появилась мысль в него вещи сложить, а затем уже поставить в сумку — вдруг дождь пойдёт? Однако существовала вероятность, что он, где не надо зашуршит и меня выдаст, гораздо безопаснее одежду позже высушить.       В комнате я подошёл к подоконнику. Теперь предстояло придумать две записки — одну для папы, другую как-то Радзулу передать. Я загнул клейкую полоску на листочках и принялся писать. Карандаш вёл себя предельно странно, будто непослушный, неужели я разучился его держать? Почерк получался корявым и мелким. Не беда, лишь бы они сумели прочитать мои послания.       «Папочка, не обижайся, я должен уехать. На похороны не приду, с отцом только что попрощался. Если будут спрашивать — всем говори, что на мне парик, так получилось, что волосы отросли заново. Утром выпиши меня и палату освободи, чтобы не капали деньги за лишние сутки. Ты и без того слишком много потратил. Оставляю тебе взамен часть своих драгоценностей, продай их или братьям в приданое возьми, в общем, используй на своё усмотрение. Вещи мои из камеры хранения забери, пусть до моего возвращения повисят в шкафу в моей комнате. Прости, что в такой тяжелый момент меня не будет рядом, я отправляюсь на поиски Айра.       Люблю тебя. Твой сын, Линк».       Я нашарил на самом дне наволочки нужный свёрток и зачерпнул, сколько поместилось в руку, самых дорогостоящих украшений. Ничего, там примерно половина осталась. Завязал их в носовой платок и тихонько положил рядом с папой. На всякий случай пару простеньких колец из другого запасника спрятал в карман. Когда понадобится за что-то платить, не будешь же светить остальным богатством, мало ли кому оно попадётся на глаза. Хватит, больше не отвлекаемся! Следующее на очереди — послание к Радзулу. Я крепко задумался. Хотелось бы конечно написать правду, но это небезопасно, убийцы знают, где папа живёт, и если мою писанину перехватят, он поплатится своей головой. Я так и не придумал, как быть. Ладно, риск — благородное дело, не оставлять же фаворита безнаказанным, тем более, что содержание записки могло натолкнуть начальника охраны на мысль, где искать Зуфата. А если Радзул предал его? Ведь оставил же у нас в доме убийцу-охранника. Что же делать? Безусловно, логичнее поверить в то, о чём он мне в самолёте говорил, и не придумывать всякие ужасы. Решено. Будем писать. Всё равно нет другого выхода. Если со мной в дороге что-нибудь случится, никто не узнает настоящего виновника свалившихся на нас бед.       «Радзул, слушай…»       Я вкратце пересказал содержание ночного монолога Лязиза, не забыв указать, кто его говорил. Теперь, если Зуфат найдётся, возмездия отравителю и убийце не избежать. Вдруг Радзул с ним сам разберётся? Хотя — это вряд ли.       В комнате стало совсем светло, пора бы вернуть карандаш на ресепшн.       — Спасибо, — поблагодарил я медбрата, — А конвертика у Вас, случайно, не найдётся? Вы скажите, сколько стоит, я заплачу. — Нахальство иногда очень выручает, как говорится — не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей пятьдесят рублей и наглую морду.       — Да-да. Вот, возьмите, и никаких денег не надо! — Мне в руку испуганно сунули новенький белый конверт, правда без марок. По-моему, этот медбрат уже начал меня бояться, раз соглашается со всем, что я говорю. Обращается, прямо как с сумасшедшим. Я бы тоже опасался рядом с подобным индивидом стоять. Что ж, прости, братец — так получилось.       Я принялся очень тщательно заклеивать конверт с посланием к Радзулу. Готово. Подписывать не стал, но как тогда он найдёт своего адресата? О, придумал!       Р.S. — аккуратно вывел я на полях записки для папы.       «Обязательно спрячь этот конверт в карман моего пиджака, когда заберёшь его из камеры хранения, и никому, кроме Радзула, не отдавай».