Наше самое уязвимое время

— Юный Лань Ванцзи умирает? — спросила Баошань-саньжэнь, потягивая свой чай, и Цзян Чэн кивнул, сердце бешено колотилось в его груди. Юный… Для неё они все чуть старше грудничков. Итак, это была Баошань-саньжэнь, легендарная женщина, которая, по слухам, прожила несколько сотен лет. Ее волосы были белыми, как снег, и собраны в простой конский хвост, который был пронзен заколкой из черного дерева. Ее одежда была такой же белой, как и волосы, очень похожей на одежду Сяо Синчэня, а в ушах колыхались длинные висячие серьги — белые с голубыми прожилками, которые сверкали, как вода в лунном свете. Несмотря на седые волосы, черты ее лица были молодыми и светлыми, ни единой морщинки не было видно, мягкие карие миндалевидные глаза в которых виднелся немалый ум, а на розовых губах играла озорная, немного знакомая улыбка. Цзян Чэн внезапно вспомнил, что эта женщина была наставницей матери Вэй Усяня — конечно, он случайно унаследовал эту глупую ухмылку. Цзян Чэн был так ошарашен, разглядывая бессмертную Баошань-саньжэнь, что женщина фыркнула и повернулась к Сун Цзычэню, повторив ему свой вопрос. Он написал на листе бумаги, который дала ему женщина, и поднял его, когда закончил. "Он очень болен", сообщил Сун Цзычэнь ,"но я не уверен, умирает ли он, Баошань-саньжэнь." Это вырвало Цзян Чэна из его мыслей. — Нет, это именно так,— сказал он. — У него есть сорок восемь часов, прежде чем его сердце остановится. Это сообщение было отправлено — он посмотрел на небо, — два часа назад. Баошань-саньжэнь двинула бровями, отставляя чашку и поднимаясь на ноги. — Что у него? — Кроличья лихорадка.  — Кроличья лихорадка?— Баошань-саньжэнь рассмеялась. — Я полагаю, он подхватил её от всех тех кроликов, которых запер в крольчатнике. Поделом ему, держать диких животных вот так взаперти. Цзян Чэн ощетинился. — Баошань-саньжэнь! —  сказал он горячо. — Это не…! — Не стоит, — сказала Баошань-саньжэнь. Она закатила глаза. — Вы из клана Цзян всегда были такими раздражающими. Вот почему я живу в горах, чтобы избегать вас, людей кланов и Орденов, — она вздохнула и направилась из комнаты, оставив Цзян Чэна сидеть за столом. Цзян Чэн заерзал, пытаясь встать, но обнаружил, что не может пошевелиться — женщина, должно быть, пригвоздила его к земле каким-то заклинанием. Он раздраженно стиснул зубы. — Отпустите меня!— закричал он. — Что вы делаете?! — Удерживаю тебя, — ответила Баошань-саньжэнь. — Сяо-Лань, иди сюда.  К большому удивлению Цзян Чэна, Сун Цзычэнь поднялся на ноги и последовал за Баошань-саньжэнь, захватив с собой чернила и бумагу.  Цзян Чэн еще немного подергался, пытаясь оторвать себя от пола, а потом горячо заговорил, прося бессмертную смилостивиться и даровать лекарство. Ответом ему была тишина. Цзян Чэн каждую минуту времени ощущал как обжигающую душу потерю - что, если он не успеет вернуться с лекарством? Что, если бессмертная отпустит его только тогда, когда он никак не успеет вернуться?.. Цзян Чэн закричал. Он торговался, просил и умолял, ради репутации бессмертной в дольном мире, ради духовной связи совершенствующихся, ради Вэй Усяня, сына её воспитанницы. - Баошань-саньжэнь, если допустите смерть Лань Ванцзи, то и скорая смерть Вэй Усяня будет вашей виной! Он!.. - голос Цзян Чэна сорвался от долгих криков, но тот продолжил говорить. - Я не тот человек, ради кого он станет жить. Быть может Лань Сычжуй или Цзинь Лин заставят его протянуть ещё пару лет, но это будет не жизнь, а тление. Умоляю вас! Баошань-саньжэнь! Цзян Чэн прохрипел сорванным голосом и умолк, отчаянно дергаясь и разглядывая сквозь слезы свою тень на столе. В последний раз когда он так бесплодно умолял, его родителей и прежний состав Ордена убивали захватчики Вэнь.  Из дальней комнаты раздался тихий голос - Цзян Чэн не разобрал слов.  Вскоре Баошань-саньжэнь и Сун Цзычэнь вернулись, тот нес в руках мешочек-цянькунь. — Зачем ты так орал, юный Глава Цзян? Я давала Сяо-Ланю инструкции о том, как приготовить лекарство,— Баошань-саньжэнь подняла бровь, оглядела зареванного и тяжело дышавшего Цзян Чэна, и уселась напротив него, взмахнув  запястьем. — Ты возьмешь его с собой в Облачные Глубины, так как он единственный, кроме меня, кто сможет его приготовить.   Цзян Чэн почувствовал, что освободился от связывающего заклинания, и пристально посмотрел на Баошань-саньжэнь, подумав, что его репутация Главы великого Ордена растоптана в прах. Посреди омута унижения и неловкости, он почувствовал благодарность. — Благодарю вас, — просипел он, низко кланяясь женщине. Она цокнула языком. — Не благодари меня, — сказала она. — Этот маленький Лань — своеобразный мальчик-собственник, но он не должен так сильно страдать. И Вэй Усянь — сын моей ученицы. Пусть Вэй Усяню не повезло с мужем, но он его любит.  Цзян Чэн не мог не задать вопрос, который не давал ему покоя. — Вы говорите так, как будто знаете Лань Ванцзи,— сказал он с любопытством. — Это так? — Я встретила его много лет назад, когда он искал душу Вэй Усяня,— сказала Баошань-саньжэнь, пожав плечами. — Он рыскал под каждым кустом, не забрела ли сюда душа мальчика, прорвался и ко мне. Конечно, Вэй Усяня здесь не было, но он был в отчаянии и безрассудно влюблен. Смертные совершают отчаянные поступки ради любви, не так ли, Сяо-Лань? Сун Цзычэнь поклонился, и Цзян Чэн был уверен, что он покраснел бы, если бы у него хватило на это крови. Женщина вздохнула. — Отправляйся,— вздохнула она, глядя на горизонт. — У тебя осталось чуть больше сорока часов. И выпей чай, он восстановит твое горло. Цзян Чэн поднялся на ноги, залпом осушил свою чашку, и низко поклонился знаменитой бессмертной. — Благодарю вас, Баошань-саньжэнь, — сказал он, — я не знаю, как отплатить вам за доброту… — Доброта не нуждается в вознаграждении, глупец, — сказала женщина, но ответила на почтительный поклон Цзян Чэна. — Передай Вэй Усяню, что я желаю ему всего наилучшего. Пусть он живет счастливо, хоть его муж такой дикарь.  — Конечно, Баошань-саньжэнь.  После еще нескольких слов и прощального подарка в виде небольшого набора продуктов Цзян Чэн и Сун Цзычэнь покинули дом Баошань-саньжэнь и направились к подножью горы. Цзян Чэн не мог не оглянуться на дом на горе, глядя на белоснежную женщину, стоявшую перед ним в зеленой траве, ее волосы и ханьфу развевались, как паруса на ветру. Она подняла руку, а затем быстро повернулась спиной и в одно мгновение исчезла вместе со своим жилищем. Цзян Чэн разинул рот и в шоке потер глаза. Только что женщина и дом были на горе, а в следующее мгновение они исчезли, как будто их никогда и не было. Он уставился на пустое место на горе, где теперь не было ничего, кроме дикой травы. Часть его хотела вернуться, но кто-то дернул его за рукав и остановил. Цзян Чэн повернулся и увидел, что Сун Цзычэнь многозначительно смотрит на него. Он моргнул раз, другой, и Цзян Чэн понял. Пора было уходить. Некоторое время он молча следовал за Сун Цзычэнем вниз с горы, не сводя глаз со скрещенных мечей на спине мужчины, прежде чем рассмеяться. Ему хотелось поговорить о чем-то радикально ином, чем болезнь Лань Ванцзи и он придумал повод. Сун Цзычэнь  повернулся к нему, выглядя смущенным. — “Сяо-Лань”? — подразнил Цзян Чэн, и замешательство Сун Цзычэня превратилось в явное раздражение. "Не называй меня так", — резко написал он на земле, и Цзян Чэн пожал плечами, проходя мимо него с очередным смешком. — Я не понимаю, почему бы и нет,— сказал он, пытаясь разрядить напряженную атмосферу. — Это мило, Сун Цзычэнь. Забавно. А кто?.. Цзян Чэн почувствовал взмах меча за мгновение до того, как услышал пение клинка. Он одним быстрым движением вытащил Санду из ножен и заблокировал меч, который летел к нему в последнюю секунду — это был грязный блок, но он не позволил ему потерять часть плеча. Он отбросил другой меч назад, обнаружив, что это был меч Сун Цзычэня Фусюэ, им владел сам человек, его глаза были совершенно черными. Глаза Цзян Чэна расширились, и он отскочил назад, Санду перед ним в защитной стойке. — Сун Цзычэнь, — сказал он. — Я не хотел никого обидеть. Я… Дрожа, Сун Цзычэнь опустил кончик своего клинка на землю и резкими движениями очень крупно написал на грязи. “Не называй меня этим именем.”   — Я прошу прощения. Я не... — Цзян Чэн замер, внезапно поняв, какую ошибку он совершил. На него нахлынули воспоминания. Лань Сичэнь, поддразнивая, называл его Сяо-Чэн, Вэй Усянь со сладким голосом, вызывающим отвращение, бросался на колени к своему “Сяо-Чжаню” на конференциях по самосовершенствованию, а много лет назад Цзинь Цзысюань спокойно называл его сестру Сяо-Ли. Цзян Чэну захотелось дать себе пощечину. Как ему удавалось найти самый хреновый способ начать беседу из всех? “Сяо-Лань”, очевидно, было прозвищем, которое Сяо Синчэнь дал Сун Цзычэню, что-то личное и обнадеживающее, и Баошань-саньжэнь успользовала его после смерти Сяо Синчэня, возможно, увидев своего ученика в глазах Сун Цзычэня или почувствовав его душу в мешочке для ловли духов и надеясь утешить его. Сун Цзычэнь терпел это от нее, потому что она воспитала Сяо Синчэня, и он был с ней знаком. Но Цзян Чэн был чужаком. Очевидно, он переступил черту, к которой даже нельзя было приближаться. Цзян Чэн немедленно склонился в глубоком поклоне, сжимая в руках меч. — Простите меня, мастер Сун,— сказал он, официально обращаясь к другому мужчине. Сун Цзычэнь моргнул и опустил руку с мечом, застигнутый врасплох. Казалось, к нему так не обращались с тех пор, как он превратился в лютого мертвеца. Цзян Чэн продолжил говорить. — Я не подумал, прежде чем называть тебя таким личным прозвищем. С моей стороны это была глупость.  Сун Цзычэнь выдохнул и вложил свой меч в ножны. Затем он взял палку и снова написал на земле. "Спасибо за ваши извинения. Это дорогое имя. Синчэнь часто называл меня так.”  Цзян Чэн улыбнулся и вложил свой собственный меч в ножны. — Я так и думал,— сказал он. Они немного прошлись, потом Цзян Чэну пришел в голову вопрос. — Что означает "Лань" в твоем имени? Конечно, не то же самое, что у клана Лань? Сун Лань покачал головой. "Лань, как “туман”"   — А Синчэнь? “Син — “звезда”, а чэнь — “пыль”” — “Звездная пыль?—  спросил Цзян Чэн, и Сун Лань кивнул. Цзян Чэн улыбнулся. — Это прекрасно.  “Я тоже так думаю” — “Звездная пыль” и “туман” очень хорошо звучат вместе,— сказал Цзян Чэн через несколько мгновений. Он взял палку из рук Сун Цзычэня и написал их имена рядом друг с другом на земле. Он улыбнулся. — Вэй Усянь постоянно делает это с их с Лань Ванцзи именами, — говоря это, он нарисовал сердечко между иероглифами "туман" и "звездная пыль". — Очень мило, — повторил он хриплым голосом и проигнорировал то, как губы Сун Цзычэня задрожали при виде его имени и имени Сяо Синчэня рядом друг с другом, желая, чтобы бедняга мог плакать; ему часто было жаль, что Вэнь Нин не мог оплакивать потерю своего Ордена со слезами, и чувствовал, что то же самое теперь и с Сун Цзычэнем. Затем Цзян Чэн заговорил, не глядя на мужчину рядом с ним. — Я сожалею о твоей потере, — пробормотал он. — Я чувствую, что ты его очень любил.  Сун Цзычэнь упал на колени, и это было все подтверждение, в котором нуждался Цзян Чэн. Он отступил назад, позволил груди Сун Цзычэня вздыматься, когда тот трясущимися пальцами обводил сердце в грязи, и наблюдал, как наступала ночь: на ночном небе появлялись слабые, пыльные звезды.