Я не буду любить себя один

      Дорога до Англии заняла меньше ожидаемого времени. Все его мысли по-прежнему были далеко не здесь. Перепады в настроении пугали самое нутро. Минуту волшебнику чудилась печаль и до невозможного прискорбность, а в следующую Альбус вспоминал себя на подиуме в новокупленной одежде и сразу хотелось лезть в карман за сладостями, улыбаясь и будучи до чёртиков счастливым. Затем все шло на повторе.       Геллерт являлся перед глазами. Для начала виделся дичайший бой. И снова отлегало от сердца, когда всплывала картина, в которой ни один из них не пытался убить другого. Дамблдор ни разу за свою жизнь не засомневался в благородстве любви и второй половинки, хотя многим и изредко ему самому казалось, что тот может убить без колебаний, однако последние происшествия дали ясно понять, что Гриндевальд также разбит и изранен внутри. Несмотря на обиду и боль, пытки, испытанные Алом, он точно знал как верно будет думать о таких ситуациях.       Их встреча в магловском кафе не столько поразила согласием тёмного мага присоединиться за чашечкой чая, чем его заинтересованность в клятве, чью ношу теперь перенял Дамблдор. Альбуса даже переклинило в ту секунду. Он не знал заметил ли Геллерт, но сидеть перед ним стало очень неловко. Поскорее избавившись от этого наваждения, мужчина перешёл к другому видению прошлого.

***

      А вот до Хогсмида путь превратился в бесконечную ледяную дорогу. Альбус любил зиму, но ненавидел замерзшие тропы, по которым его обувь постоянно скользила и норовила подставить своего хозяина самым подлейшим образом. Падать больно. Его мог бы поймать Геллерт… Как забавно это… Применять магию в таком случае нет никакого желания. То ли от вымотанности душевного состояния рука с палочкой даже не поднялась в воздух, то ли от жажды упасть в итоге и пролежать на льду до скончания веков.       Дамблдор стоял перед дверьми трактира «Кабанья голова», недоумевая зачем он здесь. Отдых тут никогда не присниться, а жаловаться брату не то чтобы не в стиле Альбуса, просто они не так близки, не были и уж точно не будут. Как много этих противоречий заметил мужчина в своей голове. Наверное, необходимо развернуться и пойти в Хогвартс, перестать мучаться. И как только желание перешло в действие — дверь перед чародеем открылась.       На пороге дряхленького, пропахшего козьим помëтом, заведения, стоял Аберфорт собственной персоной. Его суровый равнодушно-холодный взгляд вдруг сменился на печальный и, едва ли, не влажный. — Я видел, как ты добирался из окна. Валился на каждом шагу, если быть точнее. Всë плохо? — Могу смело предположить, что и тебе не легче, брат, — Альбус сочувствующе потрепал младшего брата по плечу. И в эту минуту осознал, что пришëл не зря. Если не удалось спасти одного ребëнка, состоящего под опекой Дамблдоров, то хоть с этим стоит попытаться.       Несколькими минутами позже, удобно устроившись у камина, маг отогревал околевшие конечности, поближе подставляя их к огню, развалившись в удобном кресле, блаженно закрывая глаза. Ноги гудели от усталости и только сейчас она дала о себе знать. Весь путь голова была забита другим, поэтому на перерыв полагаться не стоило.       Если б Аберфорт сейчас не хлопотал, шумно постукивая сапогами в прихожей, чтобы отряхнуть всю слякоть и подать брату чай, Альбус смог бы сладко спать. Но видимо, такое дремотное состояние, не связанное с толковым отдыхом, будет преследовать до конца длительной жизни мага, (это если учитывать, что смерть его заберёт только на одре старости). — Спасибо за чай, — вежливо отозвался старший Дамблдор, хотя прекрасно знал, что брат никак не среагирует. Но это не значит, что он не заслуживает добрых слов, Ал и без того виноват, в какой-то степени, перед Аберфортом, а тот перед своим сыном. Вот такая вот цепочка боли и горечи тянется за их семьей.       С небольшим покряхтыванием Абертфорт приземлился на соседний диван гостевой комнаты, относящейся к части жилого помещения. В глаза родственника он смотреть не мог, Ал только догадывался, ища этому причину. Несколько минут молчания отяготили ситуацию, чародей не смел даже притронуться к напитку в одиночку, он ощущал, как тяжело тому сейчас, поэтому решил ненавязчиво начать разговор. — Ты расстроен, не хочешь выпить со мной? Я налью, — и тут же потянулся за палочкой, чтобы по велению волшебства заставить чашки и чайник закружиться в воздухе. Но не сделал ничего больше, потому что голубой взор младшего поднялся, давая понять, что излишняя бодрость тут, опять-таки, не приветствуется. — Ал, ты вроде бы такой умный, окончил школу на превосходно, получил сверху кучу учёных степеней, а в людях так и не стал разбиться. Особенно — в родных, — слова, как и всегда, прозвучали слишком грубо. Альбус перед собой всегда видит образ осуждающего младшего брата, его мохнатые рыжие брови и, едва ли, не ненависть. Сколько бы лет не прошло с того рокового лета — между ними ничего не наладится. — Извини, — он не знал за что просит прощения. Его чёртова британская вежливость постаралась в этом деле. Хотелось как-то сгладить углы, однако нужные слова не находились в сознании, зато укол беспокойства поднял жар из самых недр чувственности.       Дамблдор вспомнил о племяннике. Как же грубо с его стороны было первым делом, оказавшись на пороге, не поинтересоваться о здравии Аурелиуса. Точно! Аберфорт негодует по поводу сына. Он очевидно в расстроеных чувствах или того хуже. Никогда не был брат его готов к отцовству. На него свалилось все разом. Прочистив горло и неуверенно поерзав в кресле, немедленно прогнав усталость, Альбус настроился и заговорил. — А где же Аурелиус?       Аберфорт перестал хмуриться, на счастье Ала, но снова потупил взгляд. Пару раз разомкнул пересохшие губы, желая что-то сказать, но слова повылетали из головы напрочь. Альбус должен что-то с этим сделать, но это точно не в его силах. — Твои слова о его ближайшей смерти, — младший Дамблдор понизил голос, будто бы его сын мог их услышать. — Они точны? Никак нельзя ему помочь?       Альбус тяжело вздохнул, радуясь, что он теперь востребованный профессор, а не более вежливый и молчаливый провинившийся старший брат. За это облегчение он не забыл себя осудить. Но так, слегка. — Я могу его увидеть? — поинтересовался деловито Альбус. — Ты знаешь, Аберфорт, чем заканчивается этот недуг. Рано или поздно обскурий умрëт из-за своих сил, контролирует он их или нет. Тёмная сила непринятия поглотит своего хозяина. Мы можем доставить его в больницу Святого Мунго, но… И там нам, если и помогут, то… Посредством лишения сил Аурелиуса. И это даст может быть от силы десять лет непростой жизни. — Он будет не против, я полагаю, если только… — Аберфорт от волнения поднялся на ноги, Ал за ним повторил. — Если только ты будешь рядом, я знаю. Всë будет хорошо, мы не оставим его просто так, последние попытки в спасении… Мы испробуем всë. — Идëм, я отведу тебя к нему, — после кивка выдал маг, направляясь в сторону самой лучшей комнаты, дарованной страдающему родному.       Старший Дамблдор не обратил внимания на все прекрасы обустройства помещения, которые только мог предоставить любящий отец умирающему чаду. Первое, что бросилось в глаза — феникс, сидящий на постели рядом с его племянником. Ал только и услышал, как за ним закрылась дверь. Брат оставил их наедине. Это верное решение. Поговорить есть о чем. В случае с Крид. Ауре… Как теперь звать этого мальчика? Ведь в случае, когда близкий человек умирает, всегда трудно находиться рядом и… — Я не в порядке, но жаловаться не буду, хотя сказать мне есть что, так что садись сюда, — юноша похлопал ослабленной рукой по постели, с которой мгновенно слетел столп пыли. Альбус обратил внимание не на это. Оголенное запястье племянника украшало посеревшее имя. Оно было едва различимо, что могло значить только одно — соулмейт или враг, кто-то из них мёртв. Взгляд спрятать не вышло ни у кого и смелость на себя взял парень. — Это имя, — он приподнялся на локте. — Персиваль. И как ты знаешь он был убит Гриндевальдом. А после он принял его облик и водил меня за нос. Я любил его. Он был моей душой. — Ты не обязан говорить все это, но спасибо. Мне важно, что ты делишься своими переживаниями и доверяешь мне такой груз, — Ал не осмелился тревожить покой больного и примастил свою попу на пуфик, пододвинутый ближе к кровати. — Можете его погладить, — с мягкой улыбкой на бледном лице едва прошептал Криденс, кивая на своего верного питомца.       Альбус протянул руку, касаясь мягких красных перьев. Судя по обновлëнному оперению — после перерождения из пепла прошло не больше полугода. Но большее внимания Дамблдор обращал на вид юноши. Острые скулы того сильнее запали, темные волосы, свисающие на плечи, поредели и выглядели очень ломкими. Что уж говорить о синих пятнах под глазами. — Мне жаль, что моя любовь погубила твою, — с глубокой печалью приговорил профессор, мысль о словах брошенного мальчика никак не выходила из головы. Особенно учитывая тот факт, что в чертах болезненного лица Криденса Альбус видел Ариану. — Чуть позже Аберфорт… — Называйте его моим отцом, — прервал Криденс. — Да, как тебе угодно. Твой отец должен поговорить с тобой о возможном перемещении в больницу для магов, — как Альбус и ожидал, в карих глазах напротив заиграл страх, так что он тут же поспешил закончить: — Я и твой отец будем рядом. После лечения вы оба вернëтесь сюда, домой.       Юноша не долго предавался размышлениям. Он склонен верить словам своих опекунов и несмотря на ошибочное мнение в прошлом, семья Дамблдоров внушала полное доверие. Пойдя по извилистому пути с Гриндевальдом, теперь чётко прорисовывалась разница между ним и ими. — Я выскажу свои опасения и беспокойство по поводу моего лечения, но все равно соглашусь, так что сэкономим время и перейдём к сути, дядя. Я знаю что ты хочешь знать и я могу дать тебе эту информацию, — левый глаз лежачего больного начал быстро дёргаться и он прикрыл его ладонью, растирая веко пальцами, чтобы успокоить нервный зуд. — Ты очень умный мальчик, ты важен нам и я не стану просить тебя рассказать о НЕМ. Я был бы плохим человеком, если бы пришёл сюда ради информации, а не ради спасения твоей жизни.       Криденс улыбнулся. Он знал, что никто и ничто не в силах ему помочь. Но от такой искренней заботы тепло разливается внутри, от чего даже дышать трудно. Альбус запережевал из-за возникшей одышки племянника, но тот слишком оживлённо улыбался, поглаживая ткань простыни под собой. — Я любил своего соулмейта больше своей жизни и мне предоставился шанс побыть рядом с ним. Я очень рад, что моя дорога пересеклась с его. Я понимаю тебя, Альбус. И я хочу сказать, что пусть Гриндевальд холодный, не такой, каким был мой Персиваль, но… Ты дорог ему. Он охотился за тобой не потому, что ты единственный, кто может его остановить, нет. Он хочет вернуть те времена, когда вы мыслили одинаково, мечтали об одном и проводили каждую свободную секунду вместе.       Произнося всё это, Криденс не повышал голоса и не поднимал глаз, наполнившихся влагой, при этом оставаясь улыбчивым. Ал закусил губу, поднимая глаза к потолку, пропитываясь насквозь словами человека, кто провёл больше времени с его возлюбленным, чем сам Дамблдор. Слёзы удалось подавить, но не шумный всхлип и сглатывание. — Он хранит твои вещи в своей спальне, куда не позволяет зайти никому. Но я нарушил его указ, когда… Стал сомневаться в его словах, я жаждал правды любой ценой. Я обнаружил письма от твоей руки, твой почерк я бы не распознал, но подпись: вместо буквы «А» ты ставил знак даров смерти… Там же были твои старые очки в красной тонкой оправе, перо качественной работы, такое явно не купить в обычном ларьке, а так же, — тут он смутился и наконец замедлился, не зная, стоит ли о таком говорить.