[akaashi.keiji]: Добрый, Бокуто-сан
[bokuto12.msby]: Блин, никак не могу привыкнуть к этим «-сан» [bokuto12.msby]: Аж уф-ух[akaashi.keiji]: Привыкайте)
[bokuto12.msby]: Уже почти) [bokuto12.msby]: Как дела? [bokuto12.msby]: Как день?[akaashi.keiji]: Непродуктивно
[akaashi.keiji]: Провёл его в кровати
[bokuto12.msby]: Ты не заболел???[akaashi.keiji]: Заболел
[akaashi.keiji]: Тоской
[bokuto12.msby]: Морально себя не очень чувствуешь?[akaashi.keiji]: Ну так, на троечку
[akaashi.keiji]: Но это нормально, у меня нет стабильности в настроении
[bokuto12.msby]: С этим надо что-то делать [bokuto12.msby]: Если ты, конечно, хочешь что-то с этим сделать[akaashi.keiji]: Я бы сделал, если бы мог разобраться с тем, чего хочу
[akaashi.keiji]: Не переживай, всё правда нормально)
[akaashi.keiji]: Как у тебя дела?
[bokuto12.msby]: Ну вот, ты начал обращаться ко мне на «ты» [bokuto12.msby]: ВСЁ ОЧЕНЬ ПЛОХО[akaashi.keiji]: Не драматизируйте)
[bokuto12.msby]: А чего ты хочешь? [bokuto12.msby]: Ну, то есть, какие варианты? [bokuto12.msby]: Они вообще есть?[akaashi.keiji]: Проваляться пару дней. Быть может, почитать что-нибудь или посмотреть
[akaashi.keiji]: Что-то такое, что поднимет дух
[bokuto12.msby]: Тебе это правда поможет вдохновиться на эту жизнь?[akaashi.keiji]: Хах, мне нравится, как вы это так назвали
[akaashi.keiji]: Да, пожалуй
[akaashi.keiji]: Эмоции и впечатления помогают справляться с рутиной
[bokuto12.msby]: А ты живёшь эмоциями, да? [bokuto12.msby]: Ощущаешь этот мир через них?[akaashi.keiji]: Да, в основном
[akaashi.keiji]: Это, наверное, выглядит странно, ведь внешне я кажусь очень сдержанным)
[akaashi.keiji]: Однако в душе у меня действительно какие-то, знаете, горы эмоций, между которыми я совершаю ментальные перебежки
[akaashi.keiji]: Мне сложно это объяснить ровно так же, как и избегать перегорания
[akaashi.keiji]: Обращать внимание на каждую мелочь и отдавать ей часть своих жизненных сил — выматывает. С другой стороны — может и вдохновлять, как бы противоречиво это ни звучало
[akaashi.keiji]: Одно и то же событие влияет на меня по-разному. Как на качелях: легко и здорово, когда ты в полёте, словно птица, если прикрыть глаза; тяжело, когда приходится раскачиваться. Иногда и не хочется вовсе что-то делать для того, чтобы ловить вот это чувство свободы. Ещё и голова закружиться может, если долго качаться
[akaashi.keiji]: Мои качели остановились, в общем) И я застрял где-то между этими двумя состояниями
[bokuto12.msby]: Воу, это так необычно [bokuto12.msby]: Ну, не то чтобы прям [bokuto12.msby]: Я понимаю, о чём ты [bokuto12.msby]: Но знаешь, как понимаю? [bokuto12.msby]: Это твой образ мышления, поскольку ты творческий человек [bokuto12.msby]: Тебе необходимо обращать внимание даже на самые незначительные события в твоей жизни. Ну, банально, карандаш криво лежит, и тебя это бесит. Тебя бесит, что он там вообще лежит. Но при этом в своих рисунках ты отражаешь эту деталь, добавляешь картине живости. Иначе ты не сможешь сделать так, чтобы остальные тебе, как мангаке, поверили [bokuto12.msby]: Я поэтому искренне восхищён тем, насколько скрупулёзно ты прорабатываешь сюжет [bokuto12.msby]: Герои, обстановка, атмосфера, события, реплики — всё настолько детализировано, что я будто бы там, внутри этих разделительных рамок, на чёрно-белых страницах, но в поразительно красочном мире [bokuto12.msby]: И мне бы так хотелось посмотреть на самые обычные вещи твоими глазами [bokuto12.msby]: Увидеть в них что-то особенное, как это делаешь ты [bokuto12.msby]: Я, кажется, совсем разучился смотреть по сторонам [bokuto12.msby]: Даже не помню, что было написано на футболке у тренера [bokuto12.msby]: Мда[akaashi.keiji]: А это уже ваш образ мышления)
[akaashi.keiji]: Спасибо, мне приятно, что вы, Бокуто-сан, не обесцениваете труд художника)
[bokuto12.msby]: Да как я могу???[akaashi.keiji]: Может, лучше расскажите, как ваши дела?
[bokuto12.msby]: Ну, я переписываюсь с тобой :D [bokuto12.msby]: День уже удался [bokuto12.msby]: Куроо с Кенмой гулять куда-то поехали[akaashi.keiji]: Да, я знаю, Кенма мне писал
[bokuto12.msby]: Я с ним, кстати, договорился о тусовке вчетвером :D[akaashi.keiji]: Правда?)
[bokuto12.msby]: Да, это было проще простого [bokuto12.msby]: Слушай [bokuto12.msby]: Я вот прям задумался [bokuto12.msby]: Ты говоришь, что застрял где-то между бодростью и апатией [bokuto12.msby]: И что эмоции и впечатления помогают справиться с рутиной [bokuto12.msby]: Что сейчас способно у тебя их вызвать?[akaashi.keiji]: Общение с вами)
[bokuto12.msby]: О.Оооо [bokuto12.msby]: А можно как-то о таких вещах предупреждать? :D [bokuto12.msby]: А то я охуел немножко[akaashi.keiji]: Было бы с чего охуевать ʕ ᵔᴥᵔ ʔ
[bokuto12.msby]: Ну да, прям совсем не с чего :D [bokuto12.msby]: Ладно, ща отдышусь [bokuto12.msby]: Всё, отдышался[akaashi.keiji]: Реактивно
[bokuto12.msby]: Каких эмоций тебе не хватает?[akaashi.keiji]: Безумия какого-то хочется, адреналина
[akaashi.keiji]: Да, думаю, от чего-то такого я бы не отказался
[bokuto12.msby]: Уверен? [bokuto12.msby]: Потому что я спрашиваю не просто так хпхпхпх[akaashi.keiji]: Уверен
[bokuto12.msby]: Пойдёшь со мной на свидание?[akaashi.keiji]: С удовольствием)
[bokuto12.msby]: Только это прям поздно совсем будет [bokuto12.msby]: Часов в двенадцать, сойдёт?[akaashi.keiji]: Оу…
[bokuto12.msby]: Да ладно, не будь занудой :D [bokuto12.msby]: Я знаю, что в двенадцать ты ещё не спишь[akaashi.keiji]: Очень любопытно
[bokuto12.msby]: Так это да?)[akaashi.keiji]: Да)
[bokuto12.msby]: А, и малюсенькая просьба [bokuto12.msby]: Прям вот по хуйне совсем [bokuto12.msby]: Надень что-нибудь тёмное с капюшоном :DD[akaashi.keiji]: Господи, какова вероятность, что нас посадят?
[bokuto12.msby]: Акааши, даже когда ты сейчас просто лежишь на кровати, вероятность, что тебя не посадят, не равна нулю [bokuto12.msby]: Так что всё чётко [bokuto12.msby]: Жду не дождусь, когда мы увидимся уже наконец[akaashi.keiji]: Я тоже
[bokuto12.msby]: Не делай так :D [bokuto12.msby]: А то я не доживу до ночи[akaashi.keiji]: Хорошо, не буду больше
[akaashi.keiji]: Надо, чтобы мы оба дожили
[akaashi.keiji]: В 00:00 у моего дома?)
[bokuto12.msby]: Приеду в 23:59[akaashi.keiji]: Хаха, хорошо
[akaashi.keiji]: До встречи, Бокуто-сан
[bokuto12.msby]: Ура ( ˙꒳ ˙) [bokuto12.msby]: До встречи, Акааши!!!!***
К тому моменту, как Кенма с Куроо вернулись домой — стало известно об этом из сообщения, — Бокуто только ехал за Акааши. Волнения в этот раз не было. По крайней мере, не такого явного, как в первую встречу. Да и ночь, как парень в очередной раз убеждается, способна избавлять от барьеров. Авантюра, которую он намеревается совершить вместе с Акааши, поистине опасна. Адреналин будет хлестать изо всех мест, если их поймают. Однако с Куроо их не ловили ни разу, и сколько бы парни оттуда ни возвращались — всегда хотелось ещё. Эти ощущения правда ни с чем не сравнить. Особенно ночью, когда единственным источником света является фонарик. Аж душу будоражит. Потому, доезжая до дома Акааши, Бокуто усидеть на месте не может. Дожидается парня с трудом, но когда он садится в машину, чуть-чуть утешается. — Привет, — произносит бодро, с улыбкой, спеша начать движение. Дороги, к тому же, пустые: быстро доедут. — Здравствуйте, Бокуто-сан. Парень сдержанно здоровается в ответ, чужими глазами видясь, аки Бог. Что днём, что ночью — похерам. Акааши всегда неотразимый. — Есть предположения, куда мы едем? — интересуется Бокуто с загадочной ухмылкой. — Скажите мне, если я не прав. Вернее, я надеюсь, что я не прав, но… моим единственным предположением, в общем-то, является то, что вы просто не хотите быть заметным, гуляя со мной… — смущённо-смущённо протягивает. — Если вдруг кто-то снова увидит вас в компании со мной… — Ха-ха! Акааши, я тебя умоляю, — перебивает, — в большом спорте столько гейства, что пиздец. И мы не подписываем контракт, чтобы не быть геями и не гулять с парнями. Максимум — не афишировать слишком активно отношения в соцсетях и на публике быть посдержаннее. Так — на башке хоть стой, в свободное время можно делать что угодно. — А вы гей? — усмехается Акааши, умиляясь этому замешательству на чужом лице. Бокуто теряется, путается в мыслях, сбивая самого себя с толку. Но быстро приходит в себя, отвечая: — Самый гейский гей. Я думал, ты знаешь, когда соглашался идти со мной на свидание, — делает особый акцент на последнем слове, вгоняя в краску и Акааши. — Решил убедиться, — парирует, не подавая вида, что смущён. А ещё добавляет: — Просто мне тоже нравятся парни. — Я думал, девушки, пока мы не начали общаться. Ну, судя по твоему творчеству. Ты к ним так трепетно относишься. А Номи из «Вируса» вообще чуть меня не превратила в гетеро! Да я за её отношения с Акайо переживал больше, чем за свои! Пиздец! Да я вместе с Акайо тогда умер! Акааши, какого хера вообще? Кенма бы сейчас ответил: «Вот из-за этого хера мне больше нравятся парни», и приложил бы фотку… Куроо?.. но Акааши не понимает, почему именно хочет сострить в манере друга, и расстраивается, когда этого сделать не может. Или ему ничего на самом-то деле не мешает? — Я люблю девушек и очень их уважаю, но из-за таких, как вы, Бокуто-сан, моя гетеросексуальность непоправимо страдает. — Кто мы-то, кто мы? — смеётся парень. — Я один такой Бокуто-сан. Таких, как я, не бывает. — Таких — это каких? — дразнится Акааши. — Которые идеально подходят кому-то с именем Кейджи, — не уступает в неловкости. — Мы с вами идеально подходим друг другу? — удивляется так, словно узнал самую большую тайну Вселенной. — Глупый вопрос. Конечно! Акааши поджимает губы. От неожиданности, чужой самоуверенности и того, насколько Бокуто искренен. Насколько просто он озвучивает подобные вещи и явно верит в них, не переставая смотреть на парня с восхищением. Акааши аж прерывисто вздыхает, чувствуя, как находятся силы оттолкнуться от земли, чтобы снова раскачаться и скользить вперёд-назад по воздуху. — Так куда мы едем? — отвлекаясь от стопроцентной совместимости, спрашивает парень. — В ужасное место. Там, правда, понатыкано камер, но если на них всё заебись, то территорию никто обходить не будет. Нам просто нужно не попасться. Ну и чтобы нас не опознали, ха-ха, я взял с собой балаклавы. Это на всякий случай, если засветимся. — А можно мы развернёмся и поедем обратно? — не уверен, но, кажется, начинает паниковать. — Да всё ровно будет. Я это место, как свои пять, знаю, — уверяет Бокуто. — Пять — чего? — Психических заболеваний, пха! Шучу. Пальцев, Акааши, конечно, пальцев. И где камеры — тоже знаю. Мы с Куроо сколько раз там были. — О, Боже… Нас посадят, да? — Не-а. Нас Куроо с Кенмой, если чё, отмажут. У меня с ними обоими контракт заключён. Это в их интересах. А повеселиться — в наших. На вот, примерь пока. Скоро уже на месте будем.***
Жутковато становится, когда Бокуто останавливается рядом с заброшенной железнодорожной станцией возле моста, который закрыли для передвижения поездов ещё в начале девяностых. За реконструкцию никто не решается браться: слухи об этом месте ходят до сих пор, мол, оно проклято, а души сорока девяти погибших тем жутким днём, двадцать четвёртого марта, никак не упокоятся. Японцы крайне суеверны. Двадцать четыре — в значении «двойная смерть», сорок девять — «смертные муки». Неисправность поезда не оправдала такого совпадения, а потому станцию пришлось закрыть. На самом деле реконструкция попросту невыгодна. Сообщение с другими городами тогда восстановили быстро, и эту станцию рано или поздно всё равно бы пришлось закрыть. Акааши сейчас себя этим успокаивает, потому что раньше никогда не был в местах, подобных этому. Только в фильмах видел с очевидным, но пугающим развитием сюжета и не всегда хорошим концом. К тому же, они с Бокуто за городом, а машин здесь, кроме их, вовсе нет. Даже света от фар вдали не видно. И темно в целом: только что-то тусклое еле различимо на станции. — Ну что, пошли? — энергично спрашивает Бокуто, поправляя на плече рюкзак. — Я не уверен, что это хорошая идея, — честно признаётся Акааши, поистине пугаясь. — Да брось, там никого нет, — типа, уверяет. — Да и что может пойти не так? — Обычно после таких слов что-то обязательно идёт не так, — накручивает себя ещё больше. — Да и вы сами сказали, что мы можем пойматься. — Быстрые ноги пизды не боятся. Идём. Акааши неуверенно следует за парнем вдоль заросшей травой дороги и каменной стены, метра в два высотой. Над ней — забор, ограждающий огромную территорию, благо, не защищённый колючей проволокой. — Если хочешь, могу взять тебя за руку, чтобы тебе было не так страшно, — умудряется заигрывать в такой момент. — Да, пожалуйста, — соглашается Акааши, тут же прижимаясь к Бокуто. Становится терпимо. Однако лай собак, доносящийся отдалённо, заставляет вздрогнуть. Бокуто на это лишь смеётся, умиляясь с реакции Акааши. «На станции собак нет, не бойся», — проговаривает он, включая фонарик. Освещает стену, прикидывая, сколько ещё идти до дыры в ней, через которую можно подняться, и просто направляет его перед собой, чтобы ни обо что не споткнуться. — А почему мы не поехали сюда днём? — интересуется Акааши. — Или хотя бы вечером… — А днём тут неинтересно, — включает героя, гордо шагая вперёд. — Ну знаете… Я не такой продвинутый ходок по заброшкам, как вы. Кенма с Куроо-саном там, наверное, фильм какой-нибудь смотрят… — Пока они смотрят фильм, мы в нём снимаемся. Ну, типа. — Я бы предпочёл смотреть… — Ну так, сейчас как посмотришь! Не убеждает это от слова совсем. Акааши, однако, мирится с этой участью. Тем более, что сам хотел эмоций и впечатлений. Правда, когда находят в стене дыру, их уже хватает сполна, но Бокуто пролезает первым, лишая возможности возразить, и тянет за собой, помогая взобраться наверх. На станцию, непосредственно. Такую картину действительно Акааши наблюдал только в фильмах. Даже в мыслях такого не появлялось ранее, а на бумаге уж подавно не удавалось изобразить. Длинный состав мёртвым грузом застыл на рельсах, изрисованный, с выбитыми стёклами и обцарапанной краской — при свете фонаря кажется, будто это следы от когтей. Гул тишины создаёт здесь какое-то особое пространство. Одинокий перрон давно не встречал пассажиров. Главное здание очаровывает: архитектору за такую красоту стоит отдать должное. Жаль, Акааши не такой авантюрист, как Бокуто: каждый шорох травы из-за порывов ветра настораживает. Заставляет вспоминать легенды, ходящие об этом месте. — Я, конечно, не пугливый, — смело заявляет парень шёпотом, — но у меня от страха начинает потеть жопа. — Ха-ха! — тихонько смеётся Бокуто, поддразнивая: — Мне нравится, как на тебя влияет адреналин. Ты не стесняешься. — Если вы решили со мной позаигрывать, то я против, пока мы не вернёмся к машине. — Нет, пупсик, это только начало. Пошли рисовать на вагонах. — Бокуто-сан, это вандализм! — Эм… — парень демонстративно обводит фонариком каждое граффити, — вандализм, говоришь? — Ладно… — О, кстати, смотри, это мы с Куроо рисовали! Бокуто подбегает к вагону, в центре которого изображены кот с совой. Он любовно обводит их пальцами, явно гордясь их художествами. И Акааши сдаётся: подмечает, что это выглядит вполне неплохо. — Мы оставили память о себе здесь… — с ностальгией проговаривает парень. — Да, как и остальные люди, — соглашается, пытаясь рассмотреть остальные граффити. — Разве не здорово? — Ну… спорный вопрос. — Ой-ой. Давай, — доставая из рюкзака баллончик, протягивает его Акааши, — покажи класс. Пусть часть нас тоже останется здесь. Кейджи смотрит на Бокуто с сомнением, но поддаётся ему снова. Осматривается в поисках живого на вагоне места и решает, что люди, оставившие на нём незамысловатые надписи, простят его, если он перекроет их своим рисунком. Встряхивая баллончик, парень неуверенно снимает с него колпачок, но в следующий момент начинает изображать что-то, от чего у Бокуто начинают дрожать колени. Не из-за страха. Просто потому, что приятно. Всего за пару минут простые линии превращаются в лебедя с поднятыми, как для полёта, крыльями. Чёрного, осталось только клюв красным закрасить. Но красного у Бокуто нет, есть только жёлтый, и он охотно протягивает Акааши второй баллончик, следя за его движениями, как заворожённый. — Ваша очередь, Бокуто-сан, — раскрасив в жёлтый цвет и лапки, проговаривает парень, гордясь своей работой. Безусловно, необычный опыт, увлекательный, если можно так сказать. Акааши, в общем-то, в восторге. Только пока не готов об этом сказать. — Моя? А что я буду рисовать? Кроме «Я не фрик», ничего не могу придумать… — Можете написать, что вы фрик, и это прям здесь увековечить, — подтрунивает, явно перенимая плохие привычки от Кенмы. — А можно я… ну… — смущается дико, — напишу «К+К» и обведу это в сердечко?.. Акааши чуть ли не выпускает баллончики из рук — настолько это звучит неожиданно. Однако быстро приходит в себя, бескомпромиссно отвечая: — Нет. — Ок, ладно, — тут же соглашается, залезая в телефон и что-то в гугле набирая. — О, тогда пусть будет это. Забирая баллончик с жёлтой краской у Акааши из рук, рисует на вагоне, рядом с лебедем, химическую формулу чего-то. Закончив, говорит: — Адреналин. Очень хочется нарисовать серотонин какой-нибудь, но я не могу определиться, что чувствую рядом с тобой в эту секунду. Пиздец. Просто слов, нахер, нет. Акааши не может сдержать улыбку — настолько милым Бокуто выглядит в этом своём замешательстве. Наверняка заставляет сердце стучать пуще прежнего такими вещами неосознанно, просто что думает, то и говорит, однако и на это ответ находится. — Так дорисуйте. — Что?.. — Ну, формулу серотонина. Бокуто удивлённо вскидывает брови. Поджимает губы, будто бы пытаясь осознать, что только что услышал, и взрывается, как только доходит: — Да сука! — ругается громким шёпотом. — Акааши, блять, прекрати меня смущать. Я серьёзно. — Я тоже, — усмехается, неловко переминаясь с ноги на ногу. — У меня не работает гугл, — врёт, — ну, перестал… только что… поэтому вот тебе! Новая формула. Всё-таки выводит «К+К», заключая буквы в сердечко, и замирает в ожидании получить словесных — а может, не только — пиздов, однако, кроме приглушённого ладонью смеха, в отзыве на свои действия не слышит ничего: ни осуждения, ни злости. Улыбается и сам. Теперь и не страшно совсем. До тех пор, пока Бокуто не предлагает пойти дальше, погулять по станции и зайти внутрь здания. Так сказать, посмотреть на пустые этажи и неуютные помещения, некогда переполненные пассажирами. — А камеры?.. — вспоминает, где находится, Акааши. — А там их нет. Сейчас под поездом перелезем, доберёмся до… — озвучивание плана оказывается прервано. — Что? Под поездом?.. — на эмоциях перебивает. — Дак изи, перелезть-то. Акааши, доверься мне. Я здесь сто раз лазил. И, как видишь, ни разу не поймался. Да я, если честно, вообще сомневаюсь, что тут кто-то есть. Всё будет нормально. — А если нет? — Нет никакого «нет». Идём. Пряча баллончики в рюкзак, Бокуто протягивает руку Акааши. Наклоняется и чуть ли не гуськом пролезает под поездом, ведя за собой парня. Ощущения у последнего такие, будто состав сейчас тронется, а если не состав — то он сам, умом. Блёклый свет фонарей слабо отражается от рельс. Подъёмные краны для разгрузки вагонов напоминают орудия пыток. Акааши кажется, что если здесь всё-таки кто-то есть, то их с Бокуто определённо повесят на каком-то из них. Жопа потеет — это мягко говоря. Даже глотать из-за нервов страшно — покажется оглушительным. Шаг за шагом по гравию отдаёт болью в сердце. Акааши предлагает подняться на перрон, но Бокуто поясняет, что идти по рельсам — безопаснее. Не утешает никак. Особенно когда собственное дыхание отдаёт в сознании ужасом. Парни добираются до главного входа. Издали здание казалось не таким пугающим. Сейчас — походит на дом с привидениями. Замок, такой, графа Дракулы, со своими тайнами и застоявшимся запахом крови. На деле же — из выбитых стёкол доносится сырость, обдающая тело холодом. Это всё ещё плохая идея — пробираться внутрь, но Бокуто, не отпуская руки Акааши, тащится вперёд. И парня забирает в этот пыльный заплесневелый Ад вслед за собой. — Видишь? — проговаривает он, — я же говорил, что всё будет хорошо. — Ну, судить пока рано… — всё ещё сомневается, пугаясь эха. — А, это… нам разве не надо было надеть балаклавы? — Хочешь поиграть в грабителей? — игриво ухмыляется, прикусывая губу. — Я хочу, чтобы моего лица не было на камерах, если они здесь есть. — Да в пизду эти бакала… балака… блять! Карл у Клары украл кораллы. Балаклавы. Просто капюшон надень. — Там что-то горит красным. Видишь, в том углу? Пошли отсюда… — Да не парься. Горит красным — значит, не работает. — Пиздец. Горит красным — значит, работает. — Если бы работало, горело бы зелёным. У тебя чё, телека дома нет? Идём. Акааши со страха верит Бокуто. Его слова в этот момент кажутся убедительными: влетают в разум быстрее здравого смысла. Они осматриваются. Обшарпанный прогнивший потолок будто бы вот-вот обвалится. В просторном фойе, кроме пыли, ничего больше нет. Лишь ветер из пустых окон туда-сюда её перегоняет. Парни следуют дальше, замечая проход, ведущий в зал ожидания, и лестницу справа от него. Решают на первом этаже задержаться, подходя к стойке, за которой стоит пара шкафов. — Когда-то здесь были сувениры, — поясняет Бокуто. — Мы с Куроо как-то на полках нашли газету девяносто второго года. Страницы пожухлые такие были. Текст особо не разобрать. Но было прикольно. А там, — указывает на следующую дверь, — туалет. Можешь сходить, если надо. — Нет, спасибо, уже не надо. — Ха-ха! Ебать ты юморист, конечно. — Тихо! — приказывает Акааши. — Ты это слышишь? Где-то сзади, в фойе, слышны звуки открывающейся двери. Затем шаги. А в следующий момент свет фонарика проникает и в зал ожидания, и парни понимают — им пришёл пиздец. — А ну стоять! — орёт какой-то мужчина, беря на понт. Даже не определил, где именно находятся нарушители. — Бежим! — вцепляясь в Акааши, произносит Бокуто и бросается в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Так сказать, пользуется принципом «Быстрые ноги пизды не боятся», резко взбираясь наверх за считанные секунды. Акааши не понимает, какого хуя они вообще начали убегать, но спорить — момент неподходящий. Сердце, кажется, не выдержит вовсе — если узнать причину, почему они не попытались решить вопрос мирно. Бокуто, тем не менее, действительно доказывает, что знает это место, как свои пять ёбаных психических заболеваний — вот они слева направо: долбаёб, еблан, ебач, еблище, фрик — быстро ориентируясь в том, где можно спрятаться. Выбирает некогда бывшую столовую, маша Акааши рукой, мол: «Давай, блять, быстрее пролезай под заваленную барную стойку», следом придавливая парня собой, нависая сверху и поджимая ноги. Места для двоих оказывается крайне мало. Кое-как дотягивается, чтобы выключить фонарик, и прислушивается к шагам, тоже быстро оказывающимся на втором этаже. — Ты же сказал, здесь никого нет, — почти беззвучно произносит Акааши Бокуто на ухо. В следующий момент понимает, насколько они, чёрт возьми, друг к другу близко, и пытается не думать о том, что если бы не обстоятельства, это было бы очень, кхм, эротично. — Сори, я лох, — пожимает плечами, сохраняя спокойствие. — Нас, блять, убьют… — со всей силы паникует. — Это всего лишь охранник. Забей хуй. Сейчас он уйдёт. Но ситуация начинает набирать обороты, когда голос в рации спрашивает: — Ну что там? Тут же следует ответ: — Спрятались, падлы. Куда они побежали? — Они знают слепые зоны. На камерах я их не увидел. — Дерьмо! Иди на подмогу. И побыстрее. — Понял, выдвигаюсь. Акааши пропускает нервный смешок. Сжимает плечо Бокуто до боли в пальцах, но это от страха не избавляет. Когда шаги слышатся в столовой, а свет фонаря появляется над головой, хочется сдаться. Просто выйти с поднятыми руками и добровольно согласиться на публикацию своего лица в интернете со словами: «Прощай, репутация». Однако мужчина делает ставку на то, что двое в эту микрощель не поместились бы, а потому быстро уходит, решая проверить следующее помещение. Бокуто близко настолько, что Акааши ловит его дыхание своими губами. Возможно, это последнее, что он видит перед смертью — его озорную улыбку и горящий взгляд. Не исключено, что они только кажутся в темноте. Однако почему-то единственным сожалением в эту секунду становится отсутствие карандаша и бумаги. Акааши с радостью срисовал бы это выражение лица, но затуманенный страхом рассудок быстро отпускает эти мысли. И появляется смелость спросить: — Что дальше? — Мы в жопе, — честный ответ с нотками азарта. — Если мы отсюда не выберемся, я буду в твоей и… — вдруг осознаёт, что угрожать получается очень двусмысленно и неуместно. — Так и скажи: «Я тебя выебу», — помогает, предлагая правильную формулировку. — Хватит со мной заигрывать, Бокуто-сан. — О, я даже не начинал. — Придумай, блять, что-нибудь. — А можешь ещё на ушко поматериться? — Ёбаный рот, вытащи нас отсюда! Всего трясёт, как при грёбаном ознобе. Бокуто подбирает что-то с пола и пытается вылезти из-под барной стойки. К счастью, удаётся ничего не зацепить. Он на цыпочках пробирается к некоему подобию двери, прячась за ней, и оценивает по чужим шагам, как далеко их обладатель. Акааши по чуть-чуть поднимается, тоже как можно тише вылезая, и вопросительно смотрит на парня. Нихера не видно. Темно. Но этот жест «Иди ко мне» хорошо различим. Акааши надеется, что ему не показалось. Подходя к Бокуто, он снова впивается ему в руку. Кроме сердца в собственных ушах ничего не слышно. Контролировать себя всё сложнее. Хочется проснуться, если это сон. Однако всё указывает на обратное, и Акааши сам не понимает, как получается подавить крик, когда Бокуто бросает, что поднял, куда-то в пустоту коридора. Свет фонаря тут же следует за резким звуком. Мужчина быстрой походкой направляется к нему, проходя мимо столовой. Подгадав момент, Бокуто срывается с места, ни на секунду не отпуская Акааши, и бежит к лестнице, выигрывая им немного времени. Ноги сами пропускают, кажется, за раз по три порожка. Парни несутся к выходу, не оборачиваясь. Ощущение такое, будто их вот-вот схватят за шкирку и отпустят только с приездом полиции, но Акааши про себя молится за хороший исход, не различая в этом шуме, где чья обувь отталкивается от пола. Ещё и эхо такое громкое, что заглушает бедное сердце, грозящееся остановиться вот-вот. Они выбегают за двери. Бокуто на секунду тормозит, подбирая с земли палку, и пытается создать препятствие для мужчины, гонящегося за ними. Старается выглядеть крутым, как это происходит в фильмах или играх, однако Акааши в панике орёт: — Ну ты совсем ебанулся?! Тут же выбиты окна! И теперь сам хватает его, устремляясь вперёд по тому пути, которым они здесь оказались. Только решает следовать теперь по перрону, а не по гравию, как вдруг из-за угла на них выбегает второй охранник, и вот он — приблизившийся конец. — Стоять! — пытаясь поймать мерзавцев, приказывает мужчина. — Хуй вам! — не медлит с ответом Бокуто, моментально разворачиваясь. Тут же через окно пролезает второй, но, ускорившись, парни пробегают мимо, сломя голову летя в обратном направлении. Ноги начинают подкашиваться. Лёгкие горят, будто вдохнул пары керосина, но остановиться мешает Бокуто. Тянет и тянет за собой, спрыгивая с перрона, когда он заканчивается. Гравий больно впивается в ступни, ноги разъезжаются, а риск распластаться на этих рельсах настолько велик, что хочется разрыдаться. — Я… больше… не могу… — еле дыша, произносит Акааши. — Давай, родной! Чуть-чуть осталось! — поддерживает Бокуто, сжимая его руку крепче. Они добегают до конца состава. Это конец. Тупик. Дальше только забор и мост. Забор, который не защищён колючей проволокой; который в состоянии аффекта можно попытаться перелезть. Бокуто, останавливаясь возле него, подставляет Акааши руки. Командует: «Лезь», подкидывая парня вверх. После — перемахивает через него сам. А остаётся самое сложное — два метра до прямой дороги, ведущей к машине. Бокуто без задней мысли и каких-либо трудностей спрыгивает вниз. Ещё одна причина сказать волейболу спасибо, ведь при особом усердии с разбега смог бы сюда и «залететь». — Давай, прыгай! — говорит он Акааши. — Я боюсь! — мнётся парень, оборачиваясь: охранники всего в нескольких метрах от забора. — Я тебя поймаю! — А если нет? — Тогда поймают они! Давай! — Блять… Акааши, закрыв глаза, спрыгивает вниз. Бокуто действительно его ловит, но не отпускает. Бежит так, на руках с ним, под угрозы охранников. Однако теперь, находясь за забором, они никакой опасности не представляют, и, стерев ещё метров сто пятьдесят до машины, парень переходит на шаг. — Фух, ебать… — пытается отдышаться, опуская Акааши. — Ветер в харю, я хуярю. — Господи… Я в таком ахуе! Пиздец! Блять! Акааши даёт волю эмоциям вплоть до конца дороги. Они его всего распирают, никак не умещаясь в этой клетке, в которую он обычно их запирает. Просачиваются, заражая парня каким-то безумием. Надпочечники, кажется, после такого атрофируются совсем: выработали весь адреналин, который на складе гормонов до конца жизни пролежать должен был. Бокуто не перестаёт смеяться. Выглядит так, будто для него это сущий пустяк. И Акааши отчего-то не решается спрашивать, откуда в парне сейчас столько сдержанности. Он не напуган совсем. Наоборот, от этих ощущений, как от наркотика, под кайфовом. И Акааши тоже пускает по венам эту иглу. Больше смех не сдерживает. По мере того, как адреналин отпускает, приходит осознание случившегося. И эти гормоны ударяют в голову хлопушкой, рассыпаясь перед глазами искрами, как конфетти. — Чёрт возьми, я так счастлив! — умещает руки у Бокуто на груди: самому устоять на ногах не выходит. — Счастлив, слышишь? И целует его, в момент обхватывая ладонями горячие щёки. Прижимается к его губам на несколько секунд, а затем отстраняется, продолжая смеяться и тяжело-тяжело дышать: воздух в лёгких совсем заканчивается. — Что мы наделали, Бокуто? Дурак… Я же говорил тебе, что это камера… А Бокуто внимательно слушает Акааши, но не разбирает ни слова: осмысляет, что только что было. Не отрывает от парня взгляд, облизывая губы в надежде, что на них остался вкус чужих губ. И тогда Акааши понимает, что случайно, так, поцеловал Бокуто. Смущается дико, убирая от него свои руки, и суетится: — Ой… чёрт… прости… те… я… Но Бокуто подаётся вперёд, прижимая к себе Акааши, и сам теперь припадает к нему. Целует глубоко, нежно, не спеша перебирать губами. И не решается ведь на это, пока парень в его руках не переступает через эту неловкость. Обнимает Бокуто в ответ, шумно выдыхая носом. Делается торопливым, целуя по очереди то нижнюю, то верхнюю губу. И только когда совсем тяжело стоять становится — отстраняется. — Куда дальше? — как ни в чём не бывало, спрашивает Бокуто, не желая переставать касаться Акааши. — А какие у вас будут предложения? — тоже, в общем-то, со стремлением держать ладони на нём солидарен. — Ну… можем кофе на «Маке» попить… Посидеть на парковке… — Можем… — А можно ещё хотя бы разок тебя поцеловать?.. — Если мы сейчас сядем в машину, то разрешу два… Я не могу стоять больше… — Оу… тогда пошли скорее в машину. А Акааши, как оказалось, соврал. Разрешил три. Минуты. Ну а что: хорошо же.