По раскаленному лезвию

      Он тонул. Неминуемо падал, но так медленно, что все воспоминания успели прозвучать в его голове и вспыхнуть перед глазами тусклыми красками, а звуки собственных детских всхлипов, подавляемых в подушке, сменялись выстрелами и звоном гильз. Лишь в конце наступила умиротворенная тишина, нарушаемая счастливым тихим смехом, доставившим Савве долгожданный покой и умиротворение.  Погружаясь во тьму, теперь ему было не страшно. Не чувствуя и не видя ничего кроме пустоты, парень двигался в неизвестном направлении. Эхо десятков голосов настигали его и проходили сквозь сознание. Среди них был тот, которого Савелий давно не слышал и теперь пытался отыскать средь остальных. Пытался подобраться ближе к зовущей маме. Она ласково окрикивала его, как в детстве: так по-доброму, со всей своей любовью. Любовью, которую он искал будучи маленьким мальчиком и продолжал искать, став взрослым мужчиной. Очень хотелось найти маму во тьме и снова ее увидеть. Он тянулся, чувствовал эту ниточку, что пульсировала меж пальцев и вела его. Однако, с каждым проделанным шагом она колебалась все тише и реже, а голос звучал напротив – отчетливей и громче. Уже совсем близко. Савва чувствовал, что еще немного и ведущая его нить оборвется, она становилась все тоньше, подобно натянутой струне, а вскоре стала напоминать тонкий волосок. Гляди порвется, стоит сделать один лишь шаг и некая связь с миром будет утеряна навсегда. Но он должен добраться к родителям, они ведь так давно не виделись, он больше всего хочет обнять их и... «Ты помнишь это, ведь так? В глубине души страдаешь и помнишь, когда все остальные предпочли забыть и даже не представляют, что ты пережил». Савва остановился, так и не сделав последний шаг во тьму, оглянулся потрясенно назад на голос, прозвучавший почти над самым ухом. Там никого не было, такая же чернота, что устилала все кругом, но почему-то оттуда веяло легким бризом, а не холодом. Странный шёпот показался ему таким родным, что парень опешив сделал несколько шагов назад, чувствуя, как нить между пальцами внезапно дрогнула, словно за нее кто-то легонько потянул. "Они ведь мертвы" —  пронеслось в мыслях и окатило его словно ледяной водой, обжигая сознание. Он повторил вслух тяжелые слова несколько раз, слыша, как эхо его собственного голоса возвращалось к нему: "Умерли три года назад. Я не успел, и в тот день видел их в последний раз". Савелий крепче ухватился за нить, делая шаги в противоположную сторону, внимательно прислушиваясь к ласковому шепоту, на который хотелось бежать со всех ног. « Я бы никогда не позволил тебе сделать это... » Почему эти слова, как свежевыжженное клеймо в памяти, доставляют боль даже тогда, когда он без сознания? Даже когда он находится в небытие, этот голос... Нет, вернее сказать, шепот пускает по черепной коробке сигналы очнуться, но зачем? Парень этого не помнил, не понимал - все как в тумане, но все равно подчиняется и идет на этот голос, зная на подсознательном уровне, что доверяет ему больше всех на свете. «Ты сильный, сильнее меня. Ты справишься» "Мариан?"— крикнул он в пустоту, и нить запульсировала слишком быстро. Нагревшись, она больно обожгла пальцы, а перед глазами все внезапно вспыхнуло, грубо вырывая его из непроглядной тьмы.        Он открывает медленно глаза и тут же закрывает от пронзительно белого света ламп. Шум в голове смешивается с голосами, которые доносятся со всех сторон и повторяются глухим эхом. «Будто в пещере» - подумал он и попытался снова. Парень с трудом делает вдох из трубок-катетеров, торчащих повсюду, обвивая его словно змеи. Всё внутри него горит адским пламенем. Он не чувствует рук и ног, но остро ощущает колкие бинты на голове и лице. Поролоновое кольцо на шее не даёт повернуть голову в ту сторону, откуда слышен, до боли знакомый, детский голосок под ухом, а затем голос врача, в котором различалась едва слышимая толика паники. — Кто впустил сюда ребёнка? Освободите палату немедленно, показатели пациента нестабильны. Действительно, монитор с показателями ИВЛ зашкаливает и раздражает своим беспрерывным пиликаньем. Хочется крикнуть, чтобы вырубили его немедленно, но удается только издать нечленораздельный звук. «— Покажи мне свой мир. — Свой мир?» Звуки, похожие на болезненный вой, вырывались из парня. Нет. Он не должен был ему показывать его. Только не этому человеку. Он должен был уберечь его от своего мира, где нет честности, нет ничего правильного, но ему так хотелось довериться ему, показать свою жизнь, чтобы он стал ее частью. Маленькая Рита начинает плакать, когда её подхватывают на руки и оттаскивают на выход. Она отчаянно кричит его имя, не обращая внимания на родителей и остальных взрослых, которые пытаются ее успокоить. Парень с трудом поднимает веки, залитые свинцом, и встречается с девочкой взглядом. Она обливается слезами ещё пуще прежнего, но только уже от облегчения и тянется к парню ручками. А он в ответ и пальцем пошевелить не может, не в силах отвести от неё взгляда. Какие красивые у нее глаза... Красивее них могут быть только у одного человека, которого он знал. Стоило памяти немного проясниться, как парня пронзили сотни иголок во всем теле. « — Я приду тогда, когда ты не будешь ждать. Когда будешь нуждаться в помощи». Он кричал это в Одессе вслед Мариану, он давал обещание защищать его жизнь. Воспоминания хлестнули его подобно ледяной океанической волне, и он вздрогнул всем телом, впиваясь забинтованными пальцами в матрас больничной койки. Его окружили с обеих сторон. Врач раздавал указания медсестрам и, с опаской глядя на зашкаливающий пульс, пытался успокоить парня. — Где он?! Что там случилось? Скажите, что... — он давится заливистым кашлем. Горло до того пересохло, что по ощущениям кажется, будто его стенки трескаются и рассыпаются в щепу. Перед глазами всё кружится, сердце колотится, как бешеное. Нет, не из-за лихорадки... Из-за страха. — Ты только успокойся, хорошо? Дыши ровно, у тебя повреждены ребра и... — Пожалуйста, скажите, — парень обратился к мужчине, которого знал слишком хорошо. Сергей был ужасным человеком, но не настолько, чтобы заслужить смерть. А вот он сам заслужил. Савва был уже готов умереть заслуженно в тот день, но его сердце сейчас бьется наперекор всему. А всё потому, что... Ни один осколок не задел жизненно важные органы, его смогли спасти после взрыва. « — Я бы пожертвовал всем, что у меня есть» Грудная клетка будто разрывается на части. Парень снова повторяет свой вопрос едва различимым от хрипа голосом, и все находящиеся в палате отводят взгляд, не в силах смотреть на него. — Где он? Сергей Раевский сжимает алюминиевый бортик койки и морщится, когда слеза всё-таки пробивается сквозь мутную пелену и стекает по щетине. Парень открывает рот, чтобы закричать на этого остолопа. Какого хрена тот молчит?! Он не имеет права сейчас лить слезы перед ним. «Ты не плохой человек, у тебя просто не было выбора» Парня внезапно охватывает новый приступ кашля, но его он уже не в состоянии побороть самостоятельно. Он задыхается в рыданиях, слыша голос Мариана в голове, пока медсестры окружают его со всех сторон и вводят в вены какие-то растворы. Тело дёргается в конвульсиях, из горла постоянно вылетает одно и то же: «Н-нет-нет-нет, пожалуйста, скажите, где ОН! ПОЖАЛУЙСТА!» Но все молчат. Даже Настя, с красными от слёз глазами, и Марко, стоящий возле стены с отрешенным видом. Они все пронзают его взглядами полными сочувствия, ненависти, горя и отчаянья. «Я встану на твою сторону, обеспечу защиту, но вопрос в другом - поступишь ли ты так хоть когда-нибудь ради меня?» Заткнись! Заткнись - заткнись - заткнись. Не смей ему это говорить! Мысли метались, как сумасшедшие, раздирали череп изнутри, пока в один момент лекарство ни подействовало, и всё вмиг ни исчезло. Вновь погрузилось во тьму настолько пугающую, что все частички оставшегося сознания начинают кричать, что этого не может быть. Не может всё так закончиться...

***

Ещё никогда тишина не была настолько пугающей. Даже когда он кричал имена родителей три года назад, в попытках откачать их бездыханные тела. Даже тогда не было так страшно. Сейчас была неизвестность и очень плохое чувство. Очень плохое. Прошло два дня, когда Савва смог очнуться, спокойно выслушать своего лечащего врача и принудительно пройти сеанс с психологом. Он был в состоянии передвигаться без боли, только принимая ежедневно обезболивающие средства и антибиотики. Сорок процентов ожогов на теле вызвали у Саввы настолько сильный шок, что он как псих бился две ночи в кровате, крича на всё отделение одно единственное имя. Никто не говорил ему, что случилось с Марианом по указанию врача, потому что любая новость могла только усугубить его шаткое и нестабильное состояние. Только на третий день они ему крайне осторожно сказали, что Мариан жив. Жив... И только эта новость придавала ему сил терпеть и ждать все последующие дни до их встречи. Тело покрывали бинты и повязки, смазанные лечебными мазями. Голова снова была перемотана, а пластыри на лице очень сильно мешали. Савве по-прежнему не удавалось до конца сгибать правую руку и ходить без помощи костылей. Ночь для него была самым худшим временем суток, и он не мог уснуть, чувствуя, как заживо сгорает в огне. Просыпаясь от боли, он звал медсестру, которая вводила ему лекарства, и он снова падал на пропитанную потом подушку. Савелий согласился мирно лежать в палате, терпеть физиопроцедуры и без вопросов выполнять все указы медсестёр, только с одним условием. И это самое условие Марко был обязан выполнить. На пятые сутки его наконец-то повели в больничное крыло, где сейчас лежал Мариан. — Он не в порядке, — тихо сказал Марко, открывая перед Саввой дверь в реанимационное отделение, где каждый их шаг разносился по пустым коридорам эхом. — Почему мы здесь? — проглотил горечь парень, ощущая, как неприятно резануло пересохшее горло. Мужчина остановился перед ним, сжимая устало переносицу. — Послушай, парень, ты ещё сам не восстановился до конца, поэтому я не думаю, что тебе стоит идти туда. Женя не отошел от сына ни на шаг за все эти дни, поэтому не думай, что Мар один в палате. Подожди ещё неделю, когда у вас обоих будет относительно стабильное состояние. — Я не могу, — прохрипел Савва, чувствуя, как начинают подгибаться ноги. Он едва сейчас стоял, и это бессилие возрастало с каждым проходящим днём. Ему нужен был Мариан. Марко положил на плечо тяжёлую руку, из-за тяжести которой вспыхнула боль под повязкой. Мужчина сочувственно посмотрел ему в глаза. — Был назначен суд, ты должен будешь явиться туда, если конечно... — Смогу. — Ты должен вести себя спокойно, с холодной головой. От тебя будет многое зависеть, а у Раевских очень хороший адвокат. — Почему ты сейчас мне это говоришь? — непонимающе нахмурился Савва. — Веди меня к нему, Марко. Почему ты, черт возьми, медлишь, как какой-то сопляк? Пусти меня к нему! — Тш-ш-ш, тихо, возьми себя в руки, — мужчина немного встряхнул его, чтобы парень успокоился. — Я говорю это сейчас, чтобы ты подготовился к тому что увидишь. Савва делает вдох, чтобы спросить Марко о чём идёт речь, но тот уже отпускает его и отходит в сторону, открывая вид на стену с прозрачным окном. В отличие от всех других, оно было не занавешено шторами. Савелий делает быстрый шаг, помогая себе костылем и, не моргая, смотрит на десятки работающих аппаратов вдоль стены. Мариан укрыт белым одеялом, трубки катетера тянулись вдоль его тела, вместе с капельницами. Рядом на стуле, с халатом на плечах, сидел Евгений Эллинский. Мужчина, убитый горем, что-то говорил сыну, но Мариан даже не смотрел на него, он отстранённо глядел куда-то в дальний угол комнаты. Туда, где стояла инвалидная коляска. Савва пошатнулся, хватаясь за прозрачную стену, что отделяла его от него. — Нет...  Марко, нет...  — Травма позвоночника. Доктора едва спасли его, у Мара не было и шанса выжить в той аварии, но благодаря тебе обошлось с меньшими потерями. Он только сегодня очнулся,— мужчина прикрыл глаза, тяжело вбирая в себя воздух. — Его сердце не билось, когда вас вытащили из-под обломков. Это просто чудо, что вы оба остались живы. — Он не сможет, — повторил Савва, будто не слыша мужчину. В этой тишине голос прозвучал, словно крик. Глаза моментально застелили слезы. — Марко, для него это было всем. Для него это хуже чем смерть, понимаешь? Закрыв руками лицо, парень отвернулся и ударил бетонную стену, подавляя крик в себе, а затем снова повернулся к мужчине. — Посмотри на него, Марко! Просто посмотри и скажи мне, что ты видишь? — Главное, что он остался жив,— твёрдо ответил он, сжимая челюсти. —ОНА УБИЛА ЕГО! — взревел парень вонзая ногти в бинты. — Она убила в нём всё, во что он верил. И вы хотите, чтобы я явился на суд и спокойно выслушивал тварь, что будет невинно утверждать, что она любящая мать?! Он с болью посмотрел на Мариана, который был тенью самого себя – лежал совершенно разбитый с потускневшим взглядом, за которым была сплошная пустота. Чувствуя, как начинают бежать слёзы, Савва поднял взгляд к свету ламп, хватая ртом воздух.       Сердце будто замедляло свой ход с каждой проходящей минутой. Оно каменело и переставало качать кровь, доставляя телу судорожную болезненность и онемение. То, что произошло – самое худшее, что могло случиться по мнению Мариана. Это было для него концом пути. Конец его мечте, которая придавала смысл жизни, а сейчас единственное, что у него осталось – это пустота, где когда-то было то, чем он по-настоящему дорожил. — Мы выиграем суд, её посадят, а что дальше? Что дальше, Марко? Это вернёт Мариану прежнюю жизнь и заставит полюбить новую?       Мужчина измождённо смотрел в палатное окно, сжав руки в карманах, не произнося ни слова, потому что знал правду. Переубеждая и себя и остальных, что всё в порядке, он делал только хуже. Вытерев осторожно лицо, не задевая пластырей, Савва подошёл к белоснежной двери и, собираясь с силами, сжал ручку. Однако, слова Марко заставили его остановиться и неуверенно обернуться через плечо. Наверняка мужчина затеял этот разговор, чтобы успокоить его. — На твой номер телефона звонил администратор отеля об отмене заказанного номера, я забирал твои вещи. Савелий молча смотрел на мужчину, пытаясь понять о чем тот говорит. Сквозь мечущиеся в черепной коробке мысли, парень сосредоточился на серо-голубых глазах, не находя в них осуждения или неприязни, но вместо этого его встретил спокойный взгляд, в котором сочилась лишь печаль. — Ты всё видел,— догадался Савва, кивая самому себе, скривив губы.— И все знаешь. — Ему бы понравилось, — перебил мужчина, опуская рыжие брови к переносице. Ему явно не хотелось это обсуждать или упоминать вслух, но эта понимающая, бесконфликтная реакция немного удивила парня, из-за чего он сконфуженно переступил с ноги на ногу. — И что ты думаешь по этому поводу? — Предпочту не обсуждать это и диктовать свои убеждения не собираюсь. — А как же:  «Эта любовь отвратительна, это нужно лечить»? — Не знал, что любовь причислили к болезням. Нихрена против неё не сделаешь, как въестся тебе в сердце, так и останется там. Либо вырезай, как опухоль, и умри в муках, либо терпи всю жизнь и всё равно умри в муках, — невесело усмехнулся Марко, потирая бороду, и снова возвращаясь в состояние грустного старика. — Слушай, ты прав, Мариан не станет прежним, психологи работают над его состоянием, пытаясь вывести из депрессии, но не гарантируют, что он будет тем человеком, кого ты успел полюбить. Доктора сказали, что он может никогда не встать на ноги, а инвалид не каждому нужен. Не следует только из-за чувства обязательства или жалости быть с ним. Поживи для себя, парень. — Ты что несёшь? — потрясённо прошипел Савва, готовый ударить мужика чем нибудь тяжёлым. — Я хочу сделать счастливым его, ясно? Я хочу снова увидеть, как он улыбнётся и скажет мне, какая его новая мечта. Потому что ради одной только мечты мы и живём. Именно так когда-то и сказал ему Мариан. Эти слова так хорошо запомнились ему и поселились в голове, что теперь казались единственной истиной, в которую он верил. Марко приподнял уголок губ, меняясь в лице, одобрительно кивая Савелию.  — В таком случае ступай, подмени Женю, ему нужно хотя бы на пару часов выйти из этой палаты. Тебе он теперь тоже доверяет, это так, к слову. Савва с облегчением выдыхает и, досчитав до пяти, нажимает на ручку, входя в палату без стука.       Приглушенный свет и экраны пиликающих аппаратов освещают стерильную комнату, в которой пахнет медицинским спиртом. Евгений Эллинский поднимает голову и зелёные глаза, наполненные тоской. — А, Савелий, это ты...проходи. Савва с трудом смог сделать первый шаг. На одеревеневших ногах он едва смог дойти до кровати, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу и резко уходит вниз к пяткам. Евгений освободил ему стул, но парень прошёл мимо и крайне осторожно присел на край кровати, откладывая костыли в сторону. Брюнет даже не обратил на него внимания, и все так же неподвижно смотрел в одну точку. — Как он? — Состояние стало относительно стабильным, но дышать может пока что только через катетер. Он не сказал ни слова за весь день и почти не реагирует. — Но он ведь слышит нас?       Мужчина кивает и неосознанно приглаживает одеяло на ногах сына, пытаясь такими незамысловатыми движениями успокоить себя. Было видно невооружённым глазом, что это для него в новинку – переживать так за кого-то. На лице появилась щетина, а под глазами залегли синяки, но он не собирался покидать палату. Савва смотрел на лицо Мариана, разглядывая мелкие царапины на лбу и порез в уголке бледных губ. Он незаметно положил мизинчик на руку парня, поглаживая кожу рядом с пластырем, что удерживал иглу в вене. Савелий боролся сейчас с собой, чтобы не притянуть парня к себе, сжимая в самых крепких объятьях. Он жив и сейчас был рядом – только эта мысль придавала сил, чтобы не разрыдаться и держать себя в руках. — Привет, Мар, — улыбнулся Савва, пытаясь обратить на себя внимание, но тщетно. Ни проблеска узнавания или эмоций в ответ. Ничего. — Мариан, посмотри на меня, пожалуйста. Я хочу поговорить. — Не выйдет. Я пытался всё это время, но так и не смог. Завтра придут его сестры, я знаю, они были очень близки, может они смогут помочь моему сыну. Савва поджал губы, отстраненно кивая. Да, они смогут ему помочь в какой-то мере, но этого будет не достаточно.       Постукивая мизинцем по руке парня в неопределённой последовательности, Савва хрипло дышал, пытаясь подобрать слова, которые бы смогли подействовать на Мариана. Через пару минут один из аппаратов мигнул, сообщая, что пульс парня немного участился. Евгений с Саввой переглянулись и Лебедев снова заговорил, поглядывая на руку брюнета. — Раздражает тебя это, да? Так скажи, чтобы прекратил. В ответ снова ничего, однако пульс так и продолжал находиться на высоких отметках, пока он постукивал пальцем по коже.       Тогда Савелий привстал с места и, взяв за подбородок, осторожно повернул его лицо к себе, решая поступить немного иначе. — Ты обещал мне, что в нужный момент будешь рядом и больше не будешь отворачиваться, уже забыл? Возвращайся к нам, Мар. «Вернись ко мне» Савва не решился ничего сказать из того, что мужчина мог принять, как что-либо подозрительное. Брюнет смотрел сквозь него, будто не видя ничего и никого перед собой. — Может, Ваше Величество хочет услышать очень странную историю, которую я услышал от вашей сестры? Мужчина удивлённо вскинул бровь, не понимая, почему Савва так обратился к его сыну, но ни слова не произнёс, внимательно слушая его, склонив с интересом голову. Сейчас он так сильно был похож на Мариана, что Савелий не смог перебороть себя и совсем ненадолго взглянул краем глаза на Евгения. — Настя мне рассказала историю о том, как однажды в одном уголке Земли собрались все человеческие чувства. Скука зевнула, жалуясь что нечем заняться, а Безумство предложило сыграть в одну примитивную человеческую игру – прятки. Первая спряталась Лень – под самым ближайшим валуном на дороге. Второй была Вера, она поднялась на небеса. Зависть спряталась в тени, а Страх неподалёку в расщелине дерева. Ложь по секрету прошептала, что спрячется на дне океана, но потом передумала и юркнула совсем поблизости, в золотую пшеницу. Только Любовь не знала, где ей спрятаться и, как дура, оглядывалась по сторонам, — Савва провел языком по сухим губам, пытаясь вспомнить продолжение истории. — Наконец, она увидела прекрасный куст роз вдалеке и решила спрятаться там, не пожалев сил добежать дотуда. В конечном итоге, Безумство нашло все чувства, кроме Любви. Принюхавшись к манящему запаху, оно пошло на прекрасный аромат, витающий в воздухе и, запыхавшись, пришло к кусту. Когда Безумство с ликованием раздвигало ветви, острые шипы поранили Любви глаза, и с тех пор Любовь слепа. Теперь Безумство водит её за руку везде и повсюду, не собираясь отпускать ни на одну секунду. Савва замолчал, тяжело дыша. В этих словах было спрятано его сердце и оно остановилось в момент, когда Мариан посмотрел на него. В тишине палаты прозвучал спокойный голос: — Моя сестра не умеет рассказывать истории.  — Правда? — притворно удивился Савва, сжимая руку Мариана крепче. — Значит приснилось, наверное, вот чудно-то как... Евгений выпрямился, оглядывая сына. В его облегчённом вздохе почувствовалась невысказанная радость. Парни безмолвно смотрели друг на друга в течение нескольких минут, пока после долгой паузы Мариан не склонил вбок голову, очень тихо шепча: — У тебя волосы почернели. — Поджарился слегка,— нервно встрепенулся Савва и провел рукой по опалённым волосам. Осветленные белые пряди действительно в некоторых местах были чёрными, он так и не состриг их. Удивило то, что парень ничего не сказал о заклеенной щеке и о весьма неприятных ожогах на коже, будто не видел этих уродств. Под его ладонью дрогнула рука. Мариан осторожно пропустил пальцы между фалангами Саввы, которые были все заклеены пластырями, и осторожным движением сплёл их руки в замок. Савелий почувствовал, как внутри него вновь зарождается крохотный, бархатный комочек, приятно греющий и ласкающий душу. Это была надежда. А значит, не всё было потеряно. Он сможет вывести Мариана из отчаянья, покажет ему другую жизнь и поможет обрести новый смысл. Он сделает это для него. Любой ценой.