Я — разум Ивара, я отвечаю за рациональное познание и холодно принятые решения. Я проиграл. Сердце оставило меня в тени, подарив хозяину спазм в животе, называющееся глупыми бабочками. Мой обладатель теряет так полюбившуюся ему маску железного, бесчувственного героя. Теперь он принимает импульсивные решения и говорит необдуманные вещи. Я не несу ответственность за дальнейшие поступки моего обладателя. Разум отрекается от своих обязательств, во всём далее происходящем прошу винить Сердце.
— Я тоже люблю тебя, — сказал Ивар, пытаясь ухватить брата за мизинчик. Обычно он не давал волю чувствам и такие прикосновения всегда были чуждой, но теперь Разум отрёкся от него и Сердце шепчет на ухо, заставляя так по-детски интимно коснуться Хвитсерка. В самых глубинах души он всегда чувствовал эту любовь. Лет с пятнадцати чувствовал по лишь ему понятным вибрациям в воздухе. Прятал мысли о подобном в самый дальний ящик и закрывал на семь замков. Но он всегда замечал эти взгляды Хвитсерка украдкой, с долей сожаления в глазах. Старшему было семнадцать, он смотрел на него совсем так же как и сейчас — глазами полными грусти. Теперь Ивару не нужно объяснений, тень сомнения рухнула, оказывается, этот грустный взгляд всегда скрывал любовь. В мыслях Ивара вопрос, который он не осмелился озвучить: «Ты же знаешь что это неправильно?» Конечно он знает. Поэтому сейчас побледнел белее снега. Боится и слова лишнего проронить и лишнего услышать. Напуганный Хвитсерк такой хрупкий. «Ты боишься своих чувств, а я боюсь сделать тебе еще больнее» — с той же долей сожаления подумал Ивар и отпустил разгорячившиеся ладони. Тот, так и замер в коридоре на пару секунд, как фарфоровая кукла. Одно неверное слово и рассыплется. От сердца до основания. И зачем он дал ему эту надежду? Ивар, воспользовавшись моментом, скрывается за дверью своего логова. Захромал к любимому чайнику, дабы отогреть онемевшие руки. Их сковало чувство, ранее кажется не испытываемое, что называется — страх нового. Отогреть горло, кажется онемевшее от вышесказанного. Скрылся, чтобы не видеть этих испуганных глаз. Припомнить, чтобы Ивар говорил кому-то, вот так в открытую, что любит, не мог даже сам Господь. Слишком уж это высокое чувство, чтобы разбрасываться его прямым определением. Погода захныкала дождём в такт хлынувшей в чайник струе воды. Прохладный ветер зашныривает без спроса на кухню через приоткрытое окно, обдавая веянием по плечам. За спиной, скрипучими половицами, напомнило о себе тело, стоящее ранее в коридоре. Веки инстинктивно закрылись и мыслях Ивара пронеслось молниеносное «Блять!» Сбежать не удалось, придётся нападать, но он и этого не успел. — Я люблю тебя не как…брата, — Хвитсерк поперхнулся собственными словами. Ливень за окном разрыдался ни на шутку, ударяя по подоконнику слезами. А по срывающемуся в конце фразы голосу, Ивар подумал, что Хвитсерк может разрыдаться тоже. — У меня есть парень, — он сказал опрометчиво. Хлопнул крышкой чайника и оттянул вниз кнопку включения. Она зажглась. До закипания недолго. Закипит так же, как клокочущие эмоции. Хвитсерк в противоположном углу кухни, кажется пропустил мимо ушей последнюю его фразу, сидит, вглядываясь в лицо любимого хозяина, как самый преданный пёс. «У тебя есть парень? Окей, я подожду» — читалось у него на лбу. Ивар знал, что он будет ждать столько, сколько потребуется, может даже чуть больше. Хвитсерк будет ждать, потому что отчаянно любит. Любит его больше чем брата, но меньше чем любовника. Он любит его, как что-то недосягаемое, как больную, навязчивую, изощрённую фантазию. И зачем он сказал про парня? Необдуманная фраза, сказанная от испуга, ранит, как иголка, точно воткнутая в самое сердце. Ивар знает это, но выбрал впопыхах меньшее из двух зол. «Я люблю тебя, но это неправильно» — уговаривает сам себя, глядя на измученного эмоциональным штормом Хвитсерка. Как бы Ивар не боялся признаться сам себе, но сейчас понял, что его в принципе пугает мысль о том, что в него может кто-то влюбиться, при то вот так, не требуя ничего взамен. Ивар прожигает во лбу дыру Хвитсерку, смотря из под нахмуренных бровей. Но даже представить не может, что тот чувствует сейчас, хотя отчаянно пытается. Оперевшись спиной на хлипкую раковину, смотрит на него в упор, а тот бегает глазами по всем углам, в попытках зацепиться за любую паутину. Не хочет смотреть в глаза. «Тебе стыдно, Хвитси?» — спрашивает Ивар не раскрывая рта, пытаясь понять брата. Тот, будто услышав немой вопрос тяжело вздыхает. Забрался на стул с ногами, положил подбородок на острые колени и тоже смотрит из-под бровей, но у него это получается по-детски мило. — Ты его хоть любишь? — вдруг спрашивает еле слышно, как будто Ивар и любить-то не умеет. Если на чистоту, так и есть. Сказать, что любит Хеахмунда он не может. Бушующий интерес, жажда нового, всё что угодно, только не любовь. Любовь бывает чистая и откровенная, как к Хвитсерку. Но это другое, он брат. — Я хочу быть с ним, — за окном загрохотало. Хвитсерк выдает нечто невнятно-мычащее похожее на «ага», а в чайнике закипело. Пришлось отвернуться, отвлечься и разлить кипяток по чашкам. Аромат заваренной мяты, имбиря и мёда с лимоном разносится по всей кухне, заставляет Ивара вести за собой носом. На улице зябкая ночь приходит на смену уютному вечеру. Дождь намочил весь подоконник, но никто не удосуживается закрыть даже форточку. На этой маленькой английской кухоньке, под тусклым светом лампочки, висящей под потолком в одиночестве, бушует эмоциональный шторм и подбираются исподтишка семейно-любовные драмы. И всё это в недосказанном молчании. Лампочка шатается под потоками ветра, а в какой-то момент и вовсе начинает жалобно мигать. — Надо завтра её поменять, — как бы между прочим говорит Ивар, стараясь перевести тему. Забыть и опять засунуть все эти неправильные мысли в ящик на семь замков. Хвитсерк берёт из его рук горячую чашку и послушно кивает.Я разбитое Сердце Хвитсерка, мне больно. Разуму до одури стыдно за меня, но ничего не могу с собой поделать. Надежды, построенные моим хозяином до сих пор нерушимы и это делает мне больно. Человек, который так бесчувственно холодно размазал моего обладателя по стенке одной лишь фразой делает мне больно. Это его молчание делает мне больно.
Лампочка живёт еще пару минут пока они сидят в тишине, потом с характерным звуком перестаёт светить. Темнота. Хвитсерк даже радуется, вот у них появилась проблема, которую нужно бы решить вместе. Хоть что-то они за последнее время могут сделать вместе, путь это и банальная замена перегоревшей лампочки. — Мда, до завтра она не дожила, — хлюпает Хвитсерк чаем, смотря в потолок, где секунду назад горела лампочка. Теперь здесь темно и холодно, всё, как и должно быть. Сквозит из окна и на улице кажется мечут молнии. Хвитсерк греет руки о чашку с чаем, она отдаёт кипятком в ладони если задержать их дольше нужного и он жмуриться, впопыхах ставя её на стол. В одной футболке уже давным-давно стало зябко, он греет руки подмышками и зубы клокочут мелкой дрожью. Подняв глаза, расплывается в потёмках картина, как Ивар, по-хозяйски оперевшись о стол локтями, держит кружку и высматривает что-то на её дне. Кажется, его совсем не смущает, что окружает их лишь полумрак и тусклый свет из окон квартир напротив. Его не смущает, что Хвитсерк закутывается в его же футболку от холода, ничего из этого его не смущает, потому что Ивар не чувствует ничего. Думая об этом, Хвитсерк встаёт со своего нагретого места, дабы закрыть окно и негромко цокает о нёбо языком. Ведь спасение утопающих — дело рук самих утопающих, верно? В темноте раздаётся голос: — Думаешь у нас есть запасная лампочка? — Думаю нет. — И что ты предлагаешь? — Спрашивает он так, будто Хвитсерк знает что делать. — Спать? Или ужинать при свечах, — Хвитс знает, что никогда не умел язвить, но добавляет ещё на зло, — хотя, наверное, ты уже успел поужинать со своим парнем, — не получилось, Ивар лишь подавился чаем от глупого смешка. Ничего его не пробьёт, и язвить тут бессмысленно. Сидит и хихикает себе под нос. — Схожу спрошу у соседей, — сказал Хвитс выходя из кухни, а затем хлопая входной дверью. Хотелось скрыться от этой насмешки. Почему-то казалось Ивар смеётся над ним и этот смех отнюдь не из благих побуждений. Ступенька за ступенькой, а эта язвительная усмешка всё звучит в голове. Чувство, будто твои самые искренне высказанные чувства топчут в прах, и ты, при этом, позволительно распластался прямо под ногами. Он замер у щитка в пролёте между этажей, в голове созрел план о котором потом пожалеет. Но это будет потом, а сейчас так хочется взять своё любыми способами, но так страшно. Рассудив, что поздним пятничным вечером ему вряд ли кто-либо достанет из широких штанин новую лампочку, Хвитсерк с железным скрежетанием открывает щиток. Мысль, что поступок его не самый честный закралась в самую последнюю очередь, уже после того, как свет в их с братом квартире был вырублен. Полностью. Хоть где-то уроки горе-отца пригодились. «Здесь — включить, а здесь — выключить» — отцовский голос сказал из-за левого плеча. «Норвежские щитки мало чем отличаются от английских» — подумал Хвитс, уже отпирая дверь квартиры, где Ивар сидел с включённым на телефоне фонариком. Злой гений лишь сделал самое удивлённое лицо которое смог, и ему, кажется, поверили.***
Так в темноте и прилагающейся к ней бессмысленной суете прошло не менее часа. Суетился конечно по большей части Ивар, расхаживая по квартире со стуком трости. Сначала искал зарядку от телефона, которая в данных условиях бесполезна, затем отчаянно переворачивал все ящики комода, что и так держится на добром слове, в поисках фонарика на батарейках. По звукам доносящимся из-за стенки, думалось, что комод такого обращения с собой не пережил. Громыхало, скрипело и жалобно трещало. Хвитсерк всё это время просидел в мягком кресле в комнате, что вроде имеет название гостиной, но тут от неё одно название. Спокоен как пульс покойника. Сидел, выжидал, лишь ему понятное что-то, слушал то приближающиеся, то отдаляющиеся глухие шаги и изредка доносящуюся до уха матершину. Ждал подходящий момент, если судьба соизволит сегодня подкинуть ему подобный. Нога болтается на подлокотнике кресла, глаза бегают по старым фотографиям в галерее. Здесь кажется экран телефона остался единственным источником света, не считая вечно чиркающей зажигалки в руках Ивара в соседней комнате. В телефоне, Хвитсерк, ищя что-то лишь ему понятное, наткнулся на фотографию полугодовой давности. Здесь нужен глубокий вдох сожаления и тоски, но он лишь хмурился. Он, Маргарет, Фрейдис и вечно недовольный Ивар. Лови момент. Тем зимним вечером происходило наверное что-то важное, весёлое и значимое, но Хвитсерк, в попытках вспомнить лишь зря напрягается. Это прошлое, это уже неважно. Всё что было с ним до Англии меркнет, стоит лишь прислушаться к гуляющим в квартире половицам. В Каттегате всё было не то: не тот город, не та страна, не тот человек рядом и жизнь как будто вовсе не его. Тогда он не жил, сейчас же живёт полной грудью. По крайней мере делает первые неумелые попытки к этому. «Вы действительно хотите удалить эту фотографию?» — удалить. Нет Маргарет, нет Фрейдис и прошлое должно оставаться в прошлом. Вот Ивар зашел в комнату, в темноте почти наощупь. В одной руке трость, стучащая железным концом по полу, в другой он потряхивает зажигалку в которой кажется не осталось бензина. Садится рядом, напротив потухшего камина. Хотя, это уж громко сказано. Хвитс так называет углубление в стене с кладкой, когда-то бывшего там того самого камина. Потух он кажется лет сто назад и теперь на этом месте замурованная наглухо стена. «Так похоже на тебя, да, Ив?» — параллели в мыслях напоминают надуманные само терзания. Может душа Ивара и не замурована в стену, а сердце не потухший камин, но Хвитсерку никогда этого не почувствовать на себе. «И кто же твой избранник? Счастливчик, глупец и всецело сумасшедший»— отвечает сам себе. Он близко, протяни руку и дотронешься до плеча. Хвитсерк чувствует его на низких вибрациях. Он раздражён и зол. Такого Ивара стоит бояться и Хвитсерк боится. Дьявол не страшен в ярости, когда уже ничего не обратимо, а страшен, когда в его глазах лишь зарождается ловина гнева, которая обрушится в любой момент. И вот тогда ты не знаешь, бежать от неё сейчас или лучше не делать резких движений. Хвитсерк выбирает последнее. Он сидит и разглядывает его тень, насколько позволяет это яркость горящего на коленях экрана телефона. Ивар откидывается головой на спинку кресла, подавая взору кадык, вздымающийся от нервного сглатывания, закрывает глаза вздыхая, и его грудь медленно поднимается. Хвитсерк видит лишь очертания, но этого ему вполне хватает. Ты можешь быть лишь зрителем в этой истории, но тебе не суждено стать её участником. У каждого своя роль, с этим нужно смириться. Хвитсерк не может смириться. Кажется, Ивар задремал, так подумал бы каждый, кто с ним не знаком, но Хвитсерк знает — он не спит, сейчас он погружен глубоко в мысли. Он думает, он наблюдает, он анализирует рядом сидящего и Хвитсерк совсем не против. Он готов поклясться, сейчас между ними происходит что-то миру не ясное. Можно это назвать коннектом ментальной связи, а можно обменом энергией, где Ивар подпитывается энергией брата, а тот отдаёт ему всё что тот пожелает. «Ты лишь попроси и я отдам всего себя» — думает Хвитсерк. Щурится, рассматривает его профиль. Скользит от забранных в хвост волос, где прядь упала на лицо, до точёного кончика носа, от носа до губ, что расслабленно приоткрыты, от губ до вздёрнутого подбородка. Скользит по шее до груди, опускается до живота, который скрыт под скомканной футболкой и ладонь, покоящаяся в районе паха на черных джинсах — становиться конечной точкой. Смотрит, как в руке лежит зажигалка которая сразу же начинает крутиться между пальцев. Ивар знает, что на него смотрят и рассматривают с ног до головы и пусть врёт себе сколько хочет, но Хвитсерк готов поклясться, на подсознательном уровне ему это нравиться. Нравиться быть объектов Хвитсеровских вожделений, мечтаний и редких слёз по ночам. Нравится быть причиной открытой душевной раны. Его главный фетиш — причинять боль и не важно, физическую или душевную. Ивар жадно вздыхает, будто выходя душой из другого мира и вселяет дух обратно в бренное тело. Вдруг выдаёт, больше наверное чтобы заполнить затянувшуюся тишину: — Я в душ, — и встаёт жмурясь от боли в ногах. Хвитсерк смотрит вслед бредущему в дверной проём силуэту. Вот тебе шанс, ты же этого хотел? Но лишь от одной подобной мысли он вжимается в кресло всем телом.***
В руках по пятому кругу перемытая чашка, та из которой Ивар пил чай. Хлещет большим напором вода из крана, за окном не умолкает ливень и в этом шуме Хвитсерк не сразу заметил, как в ванной включается душ. Ещё в Каттегате дома, лёжа в постели, когда все уже спали, сколько раз он с упоением слушал шум воды, когда за Иваром захлопывалась дверь в ванную. Он слушал и представлял его тело, по которому стекают струйки горячей воды, как мокрые волосы налипают на лоб, как Ивар, подставляя шею к потоку воды, выгибается. Ловит ртом воздух и на губы брызжут горячие капли. Он видел его в деталях, но лишь в своих подростковых фантазиях. Ивар всегда был полуночником, ложился поздно и в душ шёл после всех. Когда растёшь в большой семье, очереди в ванную приходится ждать, Ивар всегда ждал до последнего. Всегда оправдывал это тем, что кто-то из братьев занял ванную первым, но Хвитсерк знал — врёт. Сейчас, вспомнив, улыбался воспоминаниям. Всё-таки он знал брата слишком хорошо. Он знал, младшему проще было подождать заполночь пока все уснут, чтобы не дай Боже никто не предложил помощи. Ведь специально для него в доме поставили именно душевую. Мать говорила: «Так мне будет спокойнее, а тебе удобнее» — в глазах Ивара это конечно же звучало как унижение. Он гордый, юношеский максимализм через край ни поблажки, ни помощь ему не нужна. Из воспоминаний, и на помощь уже скрипящий от стиральной чистоты чашке, Хвитсерка вырывает голос из ванной: — Хвитс, На секунду! — казалось бы, лови момент, Хвитсерк, приводи свой план в действие. Но ты боишься. Ты до последнего избегаешь, ведь это привычная для тебя форма поведения. Сам всё подстроил. Ты же ждал, что так будет, знал что так будет. Воплоти же детские фантазии в реальность. Его ноги — его слабость, именно на это ты ставил ставки, так подло выключая свет и отнимая у бедного калеки ещё и зрение? Прямо сейчас ты можешь воспользоваться его беспомощностью, так иди и помоги ему. Но ты и так зажимаешься до спазмов от каждого его прикосновения, а сейчас и вовсе думаешь, что зайдя туда, провалишься сквозь землю. Ты не поможешь, потому что дотронуться до его голого тела — вне зоны твоего комфорта. Делаешь вид, что не услышал и эту и следующую подряд просьбу, а потом скажешь — «Дождь шумит, я тебя не слышал» Что угодно, лишь бы не выходить из зоны комфорта. Ты цепенеешь даже от каждого его слова, поэтому не поможешь ему. Ты ли старший брат? А можно ли называть его младшим братом, если в твоей голове он уже любовник? Мечась в сомнениях и чувствуя вину ты всё же пошёл. Думаешь ты его обхитрил, мальчик?Я разум Ивара, хочу напомнить о мной выше изложенном. Я отрекаюсь от своего хозяина.
Только посмотрите на него. Беззащитный щенок который боится даже глаза поднять на своего хозяина. Зашёл на цыпочках, подошёл со спины, положил ладони на плечи. — Фонарик сел, — но я и договорить не успеваю, как слышу в темноте его голос. — Расслабься, я помогу, — говорит. А я молчу. Он склоняется к моим ногам и я чувствую себя беспомощно мерзко, но даю ему свободу действий. Наклоняется, я давлю ему на спину согнутым в судороге запястьем. Я вою от боли, когда он берёт мою ногу и перекидывает через бортик ванной. Кому вообще нужны эти чёртовы ванны, будь они прокляты? Ему тяжело, я вижу. Заводит мою руку себе за плечо, я облокачиваюсь, но боль никуда не уходит, как бы он не старался. Она даже не облегчается, когда он почти на руках заносит меня в ванну. Облокачиваюсь о холодную плитку, он тяжело вздыхает. Оба в одежде, что странно, но ему так легче. Ничего почти не видно, но ему так легче. — Я помогу, если хочешь, — знает, если я соглашусь он не сдержится, но если откажусь, все его мечты, создаваемые перед сном, рухнут. «Как же легко ты можешь управлять человеком, Ивар» — думаю, пытаясь стягивать с себя футболку одной рукой. Стоит мне пожелать и он выполнит всё, что я захочу. Послушный пёс. Каждому нужен хозяин, Хвитсерк не исключение. Хватило меня лишь на одобрительный кивок. Мне интересно смотреть как этот маленький мальчик стесняется каждого прикосновения, но его черти, сидящие в сознании лезут наружу. Хочешь, думаю, так бери, делай, может тогда они успокоятся. Сажусь на бортик, прислоняюсь к стене для удобства, чуть раздвигаю ноги. Ему полная свобода действий, путь думает так. Перешагивает, забираясь в эту узкую ванну, под весом двоих она издаёт жалобные звуки. Смотрю на него снизу вверх когда он стягивает с меня в футболку. «Так ты это представлял?» Пытается опуститься передо мной на колени, чтобы расстегнуть молнию на джинсах, но колени упираются в стенку ванны. Не могу смотреть ему в глаза, когда они оказываются в районе моего пояса у звенящей пряжки. — Привстань, — звучит полушёпотом. Мне интересно, как далеко Хвитсерк может зайти в своих желаниях. Отвечаю на его просьбу, он раздевает меня до белья. Сегодня я его кукла, потому что позволяю себе ею быть. Он касается одежды, но не тела — боится до последнего. Правильно, бойся, делай всё лишь с моего разрешения. И чуть видимым кивком я разрешаю. Чувствую его холодные руки на своём торсе, когда они скользят вверх по телу, с ними он поднимается сам, оставляет их на моей шее и притягивает. Так может только мой Хвитси — осторожно и нежно. Целует в губы, не церемонясь запускает ладонь в волосы, отдаётся своим воплотившимся фантазиям и сам пугается. Задыхается и отстраняется. По глазам он давно пьян. Видит — я не против, значит спусковой крючок нажат. Дальше поцелуй в шею, вязкий, долгий и ненасытный, ловит в какой-то момент сонную артерию зубами. Шиплю, а он поспешно извиняется, правило делает. Причинять боль буду только я, тебе я дал лишь поиграться с моим телом и будь, пожалуйста, аккуратен. Заводит ладонями мне за спину, выгибаюсь, а он целует грудь еле касаясь кожи губами. Дыхание сбивчивое, тяжёлое, горячее. Останавливается у кромки белья и смотрит наверх, опять просит моего одобрения. Киваю, даю понять, что ему нужно снять с себя футболку. Мой мальчик конечно слушается. Смотрю как он раздевается и его стеснение всё никак не отступит. Ловлю себя на мысли, что не смотрел так никогда ни на одну свою бывшую девку и смеюсь от его неловкости, когда он не может справиться с молнией собственных джинс. Бубнит что-то себе под нос, а лицом кажется краснеет. Моё действие подло, но пусть знает, что со мной нельзя расслабляться. Хвитсек не успел снять белья, как на него хлестанула вода сверху из душа, и хорошо, что в темноте я нащупал именно холодный вентиль. Вскрикивает от неожиданности, а я заливаюсь смехом. Хотелось бы видеть его выражение лица сейчас, но чувствую лишь, как он резко хватает меня за запястье и тянет на вперёд. В ноги вступает адская боль, от которой стон во всё горло, а он притягивает к себе и злобно цедит сквозь сжатые зубы: — Ты, блять, нормальный?! — это не злость и не гнев, это лишь твой скулёж, Хвитси. Пока я позволяю тебе и эту шалость. А стеснение уже куда-то улетучилась, держит меня прижав к себе грубо за задницу, а стоило лишь обдать ледяной водой. Злой Хвитсерк — редкость, это веселит на самом деле. Целую его сам, оттягивая нижнюю губу и кусаю, наверное до крови. Чувствую, как морщится. Наваливается и я оказываюсь под ним, на дне пустой ванны, она снова трещит по швам. Сидит верхом, гордо задрав подбородок, думает, что победил. Пусть мальчик тешит себя этой мыслью в первый и последний раз, разрешаю. Вижу очертания красивого тела, чуть худощавого, но всё же в меру. Несмотря на это, должен сказать, держать это тело у себя на бёдрах оказывается тяжело. Говорю — слезь, ты тяжёлый, — повторять не нужно, его бойкость отступает и Хвитс садится рядом, раздвигая мне ноги. Пытается целовать властно, но я всё равно веду этот поцелуй, затем ещё один и ещё. Чмокает, отстраняется, переходит на шею. Я специально громко стону, он останавливается, могу утверждать — улыбается, а дальше смотрит мне в глаза, боясь задать главный вопрос. На всё ему нужно получить разрешение. Киваю. Его ладонь касается моего члена, сжимая. Снова оскаливаюсь, но больше не из-за боли, а чтобы подразнить, он ведётся. Охватывает меня ладонью, начинает мягко водить ей по всей длине. Как же это в его стиле: мягкость, нежность, кротость, сам того и гляди кончит, так и не подрочив себе. Смотрит на собственные движения и не решается взять в рот, приходится помочь в этом. Моя ладонь на затылке опускает его голову вниз и он послушно забирает головку, опускается ниже до гортанного стона. Я контролирую всё иначе никак. Приходится его раскачивать, приходя к тому, что нравится мне, конечно же он позволяет. Позволяет трахать себя в рот и если бы он был не занят, попросил бы ещё. Вместо него это говорю я, будучи уже в полу трансе — Ещё… Стараюсь изо всех сил не думать, что он мой брат, представляю Хеахмунда на его месте и это помогает дойти до точки. Хорошо что он об этом не знает. Кончаю, вдалбливаясь ему в глотку и Хвитсерк отстраняется как ошпаренный. На него самого же уходит пару грубых размахов моей ладони, но и под ними этот мальчик стонет как низкопробная шлюха. Надеюсь, тут стены не из картона. А дальше никаких звуков, лишь наше сбивчивое дыхание и испуг в глазах Хвитсерка, как только возвращается рассудок.