Через не могу.

В общем, сказать, что мне стыдно, значит, ничего не сказать. Проблемы были в основном технического характера, но с вдохновением я потом вступил в войну. Я не обещаю скорого продолжения, так как выпускаюсь в этом году, экзамены уже скоро. Однако работа в любом случае будет закончена. Лично мне кажется, что она стала слабее. И с Новым Годом вас, хоть и поздновато. Р.S. Акаши то у меня уже появлялся, просто это было для внимательных.

Тишина, окутавшая все пространство пустой палаты, разбивается тихим тиком настенных часов. Они круглые, похожи на тарелку, висят почти под потолком и работают максимально тихо. Но еле различимый звук бьет, словно тысяча молоточков, в голове парня, свернувшегося калачиком на белой кровати. Он держит тонкими руками колени и смотрит в стену пустым взглядом. Его губы чуть подрагивают, а сам иногда всхлипывает так, будто раненное животное издает последний сиплый звук в своей жизни. Паренек чуть выпрямляется, прижимает ладонь к губам и закрывает голубые глаза. Дыхание прерывается на несколько секунд. Он сглатывает и чувствует мучительную боль в горле, которая уже стала чем – то неотъемлемым в его жизни – единственно правильное, что у него есть. Парень вдавливает свои губы до легкого покалывания и нервно вдыхает воздух. Безумно жарко, пульсирующая боль волнами расходится по телу. Куроко считает каждый тик часов. Через минут пятнадцать придет врач, вколет очередное обезболивающее и хоть как – то приведет его в чувство. Уже около недели он напоминает сломанную куклу. Куроко почти не шевелится, лишь сжимается в клубок от поступающей физической боли, он потонул в пучине. В тот день Хига не отпустил его до тех пор, пока мальчишка не уснул и, возможно, находился в палате еще долгое время, только Тетцуя об этом ничего сказать не может. Он вообще ничего не может сказать. Не сможет. Больше никогда. Руки школьника дрожали, и сам он жался, шевелил губами и всякий раз прятался в подушку, когда не слышал собственного голоса. Противный хрип резал уши. Он плакал совсем беззвучно. Теплые капли текли по мраморному лицу, спадали на белую наволочку и делали влажной шею. Первый день дался с трудом. Хига настоял на том, чтобы прекратили ставить капельницы какое – то время и убрали различного вида аппараты вообще. Из лекарств Куроко получал только дозы обезболивающего, витамины и мази в больших количествах. Катсу все делал самостоятельно, мужчина не подпускал никого к своему молодому пациенту, даже молоденькие, обаятельные медсестры, которые хлопали своими красивыми глазками, сразу же отправлялись восвояси. Хига ругался со всем хирургическим отделением, молодой интерн устроил настоящую революцию, перевернув верх дном кабинет заведующего. Поначалу неопытного хотели отстранить, но при каких – то обстоятельствах все – таки согласились почти на все условия молодого врача. Куроко Тетцуя был переведен из реанимации в обычное отделение и отдан под контроль одному человеку – Хиге Катсу. И мужчина выполнял абсолютно все нюансы. Он следил за режимом пациента, дежурил по ночам, отводя на сон не более четырех часов в сутки. Хига сам выбрал курс лечения, врач решил, что детский организм школьника не нуждается в таблетках. К сожалению, данная болезнь ими не лечится, и Катсу это прекрасно осознавал. Это он стоял у двери палаты и слушал тихие сипы, он каждый раз проверял шрам, он держал подростка, когда у того случались конвульсии, он вытирал платком слюну, он прижимал паренька к кровати и говорил, что что – нибудь придумает и это именно он каждый день смотрел в пустые зеркала, видя отражение отчаяния. Хига выходил из палаты и опускался на пол, обхватывал руками голову и бился затылком о бетонную стену. Он листал медицинские книги, каждый раз ловил своего учителя, чтобы узнать подробности операции изнутри. Тот молчал, прикрывал глаза и просил не жалеть мальчишку, тому итак повезло. Катсу рычал, как загнанный в угол зверь, ругался с коллегами и слал всех далеко и надолго со своими «реальными» взглядами на вещи. Врач не должен таким быть, – говорят ему со стороны. Но измученный, невыспавшийся, эксцентричный Хига заорет на все отделение, заставляя вздрогнуть больничные стены – а каким он должен быть?! – злостно топнет ногой и выдернет ручку у деревянной двери. Ночью снова будет укачивать потерянного мальчика, а утром третьего дня все – таки решит сообщить всем, что их друг очнулся. Встретится с напуганными родителями. Сердце остановится на несколько секунд, когда интерн скажет – не сможет, - сам себе откусил бы язык. Женщина будет рыдать и просить сделать хоть что – нибудь, она обязательно пообещает денег, но молодой человек отвернется и уйдет, оставив родственников в одиночестве. Хига снова открывает дверь, Куроко не поворачивается. Весь дрожит. Укол. Врач гладит мальчишку по плечу и смотрит сквозь хрупкое тело. Разделить все это – одна маленькая, но такая жгучая мысль колышется внутри уже сломленного доктора. Он не знает, что сделать, чтобы увидеть в голубых глаза искорку жизни, и безысходность червем заползает в его сердце. - Я сегодня разрешил к тебе гостя, - Хига медленно поднимается с кровати и уходит, закрывая поскрипывающую дверь. Куроко все равно не отреагировал. Внутри него зияла крупная черная дыра, мысли потонули в пучине отчаяния, а маленький хрупкий мир разрушился, словно был карточным домиком. Месяц назад он бы сказал – как глупо. Но не сейчас. Слезы матери только сильнее вдавили его в твердую почву безразличия и серости. Так правильно. Деревянная дверь издала печальный звук, похожий на плач. Парень даже не шелохнулся. Он смотрел мутным взглядом на занавешенное окно. Кагами пропустили всего на десять минут. Изнуренный, отрешенный, с кругами под глазами и с пакетом в руках парень переминался с ноги на ногу. Десять. Тайга заходит неспешно, прикрывает дверь, и маленький лучик света покидает темное пространство. На улице уже смеркается, хотя окна все равно завешаны черной тканью. Девять. Пакет с шумом падает на маленькую тумбочку, паренек на кровати вздрагивает. Снова воцаряется тишина. Восемь. Кагами нервно вдыхает спершийся воздух в тесной комнате и садится на стул возле кровати. Он замирает и пытается подобрать хоть какие – то слова. Семь. Тихий хрип заставляет высокого парня почти подскочить и прикрыть свои глаза. Маленький, хрупкий школьник медленно переворачивается на спину, но не смеет даже посмотреть в глаза своему свету. Шесть. - Ку… - Кагами останавливается и снова молчит. Он растерян и совершенно не представляет, что может сделать в этой ситуации. Его хрупкая тень, что всегда поддерживала огонь внутри, сейчас напоминала сломанную игрушку в руках ребенка, который ее явно не оценил. Пять. Тетцуя отворачивает голову, чтобы даже краем глаза не улавливать его лица. Ему безумно стыдно, больно и нестерпимо обидно. Если бы он мог спросить, то задал бы этот вопрос, – какого это чувствовать себя никем? - а потом бы остановился и ответил – Кагами – кун, я знаю ответ. Четыре. - У тебя есть не более двух недель, чтобы прийти в норму, - командным тоном сообщает Тайга – тренировки не ждут, - в голове крупного парня не нашлось ничего лучше, и Кагами мысленно паниковал. Глаза Тетцуи на этих словах чуть расширились, но позже вернулись к исходной. Удивление прокралось в душу и забилось совсем невидимой сейчас надеждой. Три. Тайга медленно встает и слышит протестующий, еле слышимый сип. Останавливается. Два. - Нужно идти, - с сожалением сообщает он, глядя в ожившие голубые глаза. Паренек покрутился на постели и принял сидячее положение. Куроко схватился за руку Кагами мертвой хваткой, смотря с неким страхом на баскетболиста. Тайге тоже становится страшно, сердце отстукивает удары так, словно тонет в противной слизи. Один. - Я обещаю, что приду еще раз, - Тайга с жалостью вырывает свою руку, а Куроко не шевелится. Его пальцы еще сжаты и напряжены, глаза метаются из стороны в сторону. Свет протягивает тени маленький стаканчик с каким – то напитком – я покупаю его каждый день. Ноль. Тайга ушел, оставив в руках сломанной куклы ванильный шейк. Хига бесшумно прикрыл дверь, облокотился о прохладную поверхность и медленно сполз вниз. Парнишка уснул только сейчас, а вымотанный доктор уже готов на своей голове волосы рвать. Приступы становятся сильнее, утешения обезболивающее не приносит. Организм Куроко к ним почти привык. Катсу смотрит уставшими глазами на светлую стену и прокручивает в голове все события, что успели с ним произойти. Он ничего не помнил, кроме этих голубых глаз. Врач ничего не знал, кроме бесконечных скандалов с коллегами и заведующими. И его почти уволили, когда он позволил себе непростительную наглость: повысить голос на главного в этой чертовой больнице. Только легче мужчине не становилось. Тугой жгут сдавил все нутро и не желал отпускать. Хига уставал, но каждый день снова загорался, чтобы подойти к мальчику на больничной койке. Безнадежно. Куроко почти не реагировал на него. Голова падает, взгляд упирается в швы между плиток. Вдох и судорожный выдох. В тишине коридора слышится крик, в котором застыла молитва. Человек рвется и просит со слезами на глазах, и Катсу узнает в нем неугомонного блондина, доктору становится перед ним нестерпимо стыдно. Хига наотрез отказался пускать Кисэ в палату, даже тогда, когда парень учел все правила, каждое условие, выдвинутое молодым доктором. Однако Рета так и не попал за заветную дверь. Он дежурил в любую свободную минуту возле кабинетов, пытался обаять молодых медсестер, но ему ничего не удавалось. Хига Катсу лично распорядился, чтобы блондина с медовыми глазами, имеющего модельную внешность и говорящее имя, никто не подпускал к палате ближе, чем на пушечный выстрел. Можно подумать, что у врача просто личностная неприязнь к Кисэ, но на самом деле Хига не пускал в палату до сегодняшнего дня никого, кроме родителей, просто блондин оказался таким танком, что с ним пришлось бороться радикально. Сегодня ночной гость слишком задержался, на часах уже первый час ночи, а он висит мешком на руках у двух санитаров. В больнице его уже знает каждый крепкий мужчина и весь особо проворный персонал. Любимым приемом стало снотворное. Достаточно легкое, поэтому Рета стал привыкать к его действию. Иногда Хиге казалось, что молодой человек сошел с ума, но в один день он резко пропал и не появлялся до сих пор, и сейчас он снова опадет на каменный пол. Медсестра устало вздыхает и готовит шпиц, Катсу подрывается с криком на всю больницу. Женщина вздрагивает, и лекарство льется на ее белый халатик. Кисэ отпускают слишком резко, поэтому он стукается подставленными ладонями о твердую поверхность. Катсу идет быстро, стуча небольшими каблуками туфель о плитки. В коридоре уже никого не было кроме них. Доктор нервно вздыхает, медленно тянет свою руку и рывком заставляет встать парня на ноги – время для посещения уже закончилось. Рета не смотри на мужчину, он отворачивает голову в сторону и делает вид, что изучает приклеенные к деревянной доске брошюры. Блондин дернул головой и изобразил гордость, всей своей натурой показывая, что не нужна была ему эта подачка. Хига смеется безудержно и как – то улыбается так, словно уже является душевно больным. Так продолжается несколько секунд, пока сам Кисэ не улыбается. - Десять минут и только посмотреть, - Катсу оказывается сдавленным в кольце рук и только сейчас замечает, что на полу что – то лежит. Небольшой предмет быстро исчезает из поля зрения врача, как и сам блондин. Тетцуя так и не смог уснуть. Он лишь прикрыл глаза и дождался пока изнуренный заботами доктор выйдет за дверь. Сейчас Куроко снова смотрел в стену. Паренек даже не моргал. Пустота была вокруг него и внутри. Он был похож на теплый огонь, для которого не осталось дров, поэтому его решили залить водой и пойти дальше. Куроко потух быстро, не сопротивляясь обстоятельствам. Поначалу он глотал противную слизь отчаяния и плакал, не замечая своих слез, бился в конвульсиях и просил взглядом помощи, но потом он сдался. Слишком быстро. Отчаяние сплело внутри паутину, которая полностью исчезла в пустоте. У него ничего не осталось, потому что он потерял самого себя. Часы тихим тиканьем разрывают привычную густую тишину. Единственный звук, который парень может слышать в своей клетке. Они бьют иногда оглушительно, что голова начинает кружиться, а бывает так, словно почти остановились, и тогда его сердце тоже пропускает один удар. Медсестра сказала, что в них не хватает шестеренки, поэтому они работают с перебоями. А у него? У него ведь тоже не хватает детали, только он уже не работает. Даже с перебоями. Дверь резко открывается и Куроко вздрагивает, но не смеет повернуться. Дорожка белого света отбрасывает на стену его маленькую и сжавшуюся в комок тень. Занавески еле заметно колышутся. Сам Тетцуя зажимает правой рукой себе рот, чтобы случайно не всхлипнуть. Все его нутро вопило от страха. - Куроко – чи уже спит, - прошептал блондин и устало оперся о косяк. Рета никому не сказал, что сегодня у него было три фотосессии, еще и в школе задолжал, да и тренировка, а там случилась маленькая неприятность, но вопреки всему, он снова пришел в пропахшее медикаментами здание, чтобы, наконец – то, увидеть хрупкое, исхудавшее тельце своего друга. Кисэ улыбается так, как никто не умеет и плачет так, как велит его дрогнувшее сердце. Глаза закрываются и резко открываются, когда блондин улавливает шорох – не спишь? – голос предательски дрожит. Риторический вопрос или скорее просто для проформы. Куроко внимательно смотрит на гостя, жадно впитывая в себя его образ, который словно светился в свете коридорной лампы. Голубоглазый парень чувствовал себя хищным зверем, который увидел сейчас антилопу, хотя именно она, мерзавка, убегала от него несколько суток. Он так устал, изголодался, сошел с ума и дошел до исступления, а она улыбается ему, дразнит. - Куроко – чи, я так рад, что все обошлось, – Рета не замечал сырых дорожек на щеках – прости, что я так поздно, наверное, я тебя разбудил, - глупый смех – врач, кстати, бука, ты об этом знал? Блондин медленно сполз вниз и уже осел на пол. Кисэ улыбался и продолжал свой монолог, всхлипывая, – я тебе книгу принес, я редко читаю, но эту захотел показать, знаешь, Куроко – чи – Рета не договорил, глаза его медленно закрылись и он засопел. Ступня аккуратно шарит по холодному полу и только потом наступает. Слишком больно. Сейриновец не ходил с тех пор, как попал сюда. Не было ни желания, ни возможности. Куроко трясло слишком сильно, почти штормило, затошнило, но он все – таки дошел до блондина, накрыл его пледом, который смог стянуть со своей кровати и, присев совсем близко, забрал из рук потрепанную книжонку – Жизнь через не могу. Хига тер глаза, зевал и попутно пытался натянуть на себя халат, только тот отказывался налезать. Причина была найдена позже: врач пытался натянуть женский. Впрочем, мужчину это не смутило, а вот его напарницу очень, поэтому теперь Катсу обязан принести коробку конфет. Сонный врач шел достаточно быстро, из-за чего резкая остановка заставила его почти упасть. Картина перед ним открылась неожиданная, даже необычная. Его пациент полусидел - полулежал на кровати и медленно перелистывал страницы какой – то книжки. Причем, выглядел парнишка как – то иначе. Дверь в палату была открыта, окно тоже. Бедная шторка валялась ненужная никому под белым подоконником. Первый раз за несколько дней в этой комнате было светло. Взгляд Хиги зацепился за нечто большое на пороге. Завязанные пледом руки, ноги связанные в узел, прогиб в спине и откинутая на холодный пол блондинистая голова. Катсу нахмурился и мысленно возмутился – я же сказал – вздох. Катсу тихо подходит к блондину, присаживается и аккуратно дергает его за плечо. Ноль реакции. Тогда доктор дергает с большей силой. Тело поддается и просто меняет слегка свою позу. Куроко, наблюдающий за этим краем глаза, еле заметно улыбается. Во сне Кисэ успевает повернуть голову и причмокнуть губами. От такой наглости врач захлебывается в возмущении, поднимается и легонько пинает парня. Ноль реакции. Доктор вздыхает, опускается к самому уху спящего. Картина была интересная. Здоровый мужчина в позе собаки и паренек, развалившийся на жесткой поверхности. Кисэ сквозь сладкий сон слышит чуть тише обычного – Бу. Часы отбивают секунды три, и блондин подскакивает, путается в пледе и орет во всю мощь своего голоса – Короко – чи, монстр! Он меня съел! Я застрял в его глотке! Одеяло окутало Рету с головы до ног, парень верещал и дергал конечностями до тех пор, пока доктор не сдернул с него плед. Кисэ выдохнул, посмотрел вокруг, почесал затылок и повстречался с холодным взглядом врача, который стоял напротив него. - А, - блондин улыбнулся – это всего лишь вы. Катсу фыркнул, бросил одеяло на пол и почти прошипел – время визита окончено. Страница мелькала за страницей. Куроко перечитывал одну и ту же главу книги уже несколько раз, желая глубже проникнуться мыслью автора. Он не смотрел на медсестер, что заходили к нему, проигнорировал своего врача. Сейчас Тетцуя был совершенно спокоен. Каждое прочитанное слово заполняло пустоту, отзывалось болью или давало кратковременное утешение. Куроко любил читать, но кто бы мог подумать, что блондин так угадает с его состоянием. В тот момент, когда он смотрел на эту освещенную фигуру, парень совсем не осознавал себя. Во рту пересохло, возле горла собрался комок и что – то так забилось по венам, что судорога сковала руки и ноги, но он медленно поднялся и потянулся к тому, что так обжигало теплом. Он замерз и почти покрылся толстым слоем льда, а потом за мгновение оттаял, ощущая на плечах тяжесть и неприятную влагу, которая окутала всю внутреннюю сущность. Отчаяние, засевшее в мыслях, и животных страх, что порвал маленького мальчишку на несколько частей с такой легкостью, словно тот был из тончайшей бумаги, сменились фразами и мыслями мыслителя, автора книги. Часы работают почти бесшумно и ровно, успокаивая своим присутствием в пустой палате. Хига ставит увесистый пакет на тумбочку – передали еще давненько, - Куроко медленно повернул голову, и еле заметная улыбка коснулась бледных губ. Катсу сам просиял, даже мешки под глазами сейчас были ему к лицу. Дверь резко открывается, от чего слышен треск дерева, и в палату вбегает запыхавшийся санитар – в общем, к вам сосед. Врач нахмурился и, делая паузы после каждого слова, процедил – я же сказал, чтобы никого не подселяли. - Ну, там эпидемия, больше сотни школьников, мест нет, - заверещал молодой человек – и вообще я не виноват, Хига – сан – дразнящим тоном протянул санитар, высовывая язык. Мужчина стал возмущаться, однако два его коллеги уже внесли носилки и выгрузили высокого парня на кровать. Бедный школьник стонал и крутился, тяжело дыша. - Что случилось? - Массовое отравление в старшей школе Йосен, - отрапортовал нейрохирург – Катсу, их слишком много, поэтому потерпите три дня и еще, - мужчина замялся – все подключены, даже травматолог. Хига вздохнул и прикрыл глаза – намек понятен. Высокий парень ворочался на кровати уже около часа и глухо стонал. Куроко схоронился под одеялом и время от времени посматривал на своего соседа по палате. Ацуши капризничал, когда Хига пытался напоить его лекарствами и впихнуть хотя бы ложку теплого супа. Поначалу Тетцуя не отвлекался от своей книги, пока сосед не подал голос. В этот же момент Куроко скрылся под одеялом, иногда показывая свои голубые глаза. Он был незаметным, а без возможности подать голос эта способность только увеличивалась, однако в пустой комнате вы все равно увидите горку из одеяла, к тому же если вам сказали, что сосед имеется. Тетцу стало страшно. Чувство было иным, нежели пережитое недавно. Сейчас он чувствовал себя зверенышем, которого в первый раз вывели на цирковую арену, вроде бы знаешь ты своего дрессировщика, но перед ним еще страшнее, чем под любопытными взглядами. Мурасакибара пытался встать и даже смог сесть, в эту секунду Куроко вздрогнул и сдавленно хрипнул, но гиганту было не до этого. В комнату пришла медсестра с недовольным выражением лица – Молодой человек, - заверещала женщина – я сейчас вылью вам суп за шиворот. - Нет, - по – детски заныл Ацуши – он противный, можно мне шоколад? Женщина только вздыхает, несколько минут спорит с пациентом и укладывает его обратно на кровать. Риск разоблачения обошел Тетцую стороной, и он облегченно откинулся на подушку. Паренек потерялся в собственных ощущениях. Еще никогда прежде он не хотел быть настолько незаметным, не желал провалиться сквозь землю и, при этом, еще никогда у него не кипел такой азарт в крови. Ученик старшей школы Йосен еще раз перевернулся – ты знаешь, почему нам еще не принесли конфеты, Куро – чин? Желтый пакет падает с грохотом на пол. Куроко вздохнул с облегчением, когда Ацуши все – таки уснул. Ничего сладкого при себе голубоглазый паренек не имел, поговорить со своим соседом он тоже не мог. Впрочем, Мурасакибару второе не расстраивало. Усыпили большого ребенка через силу, суп все – таки съесть заставили. Тетцуя сипами сопровождал каждый жалостный возглас Ацуши. Куроко заворочался под одеялом, быстро сполз с кровати и оказался в сидячем положении на холодном полу. Ноги его пока что слушались плохо, поэтому парень передвигался мало и исключительно ползком. Глаза расширились от удивления, когда в опрокинутом пакете сейриновец обнаружил самые любимые произведения Мидоримы. Бледные пальцы аккуратно поднимают диски и потрепанный плеер, несколько книг с цветными закладками. Шинтаро любил делать их там, где стоит задуматься. Из маленькой папки с белыми чистыми листами и простым карандашом выпал конверт. Тихие сипы и взволнованное дыхание рвали покрывало тишины в светлой палате. Куроко аккуратно разворачивает послание, написанное слишком отработанным почерком, – твой диагноз не смертелен, не забывайся. Стеклянная клетка вокруг Тетцуи рушилась с треском и легким звоном. Каким бы он ни был незаметным, но о нем вспомнил каждый, и с новым посланием или подарком, он был уверен в этом все больше. Книга, подаренная Кисэ, была прочитана на половину, а легче стало лишь на грамм десять, но легкость чувствовалась отчетливо. Он еще не ощущает себя мертвым, наоборот, Куроко жив, просто спит. Кто – то резко выключил свет и он уснул, но теперь есть повод проснуться. Хига залетает в палату, резко тормозит и почти падает – еще спит? Тетцуя только пожимает плечами и кладет стопку книг на прикроватную тумбочку, даже не оборачиваясь к доктору. - Что ты делаешь на полу? – Катсу хмурится, подходит к своему пациенту и помогает медленно подняться на ноги. Куроко дрожит, сжимает белый халат до хруста крепкой ткани. Подушечки пальцев ощущают холодный пол, и тело пробивает разряд тока. Каждое прикосновение к поверхностям заставляет привыкать иначе к миру, что окружал его всегда. Все чувствовалось острее. Врач усаживает его на кровать, а сам быстро скидывает предметы с пола на маленькую тумбочку, потом резко присаживается и с улыбкой на губах говорит – смотри, что тебе принес, - в его руке красуется конфета в разноцветной обертке – ничего не нарушаем, такую тебе можно, – он почесывает затылок и глупо улыбается еще шире. Бледные пальцы скользят по тонкой обложке потрепанной книги. Рука застывает в воздухе на какое – то мгновение, а потом резко, с некоторой жадностью в действиях, выхватывает угощение – хшш. Ацуши не мог найти себе место на маленькой кроватке. Он и так повернулся и этак, сел, лег поперек, головой задевая пол. Живот у него уже не болел, а вот скука одолела – Куро – чин не хочет разговаривать со мной, - и Тетцуя мысленно вздыхал, перелистывая страницу. Мурасакибара краем глаза следил за стрелками часов. Вскоре он снова засопел, не поменяв неудобного положения. Куроко аккуратно сел, оттолкнулся рукой от стены и нервно выдохнул. Ноги коснулись прохладного пола. Он настраивался сделать путешествие до Мурасакибары с тех пор, как доктор подарил ему сладость. Поэтому Куроко схватился за железную спинку кровати, оттолкнулся и, шатаясь, побрел к Ацуши. Каждый шаг давался фантому с трудом. Колени ныли, а ступни отказывались делать толчок. Хрип, еще один. Несколько усилий. Глаза закрываются, и он падает в чьи – то объятия. Не смог добраться, остановился на середине.