Три категории

      — И все же, певун, что, блять, у тебя с глазами? — не выдержал Эскель.        Он сидел на заднем сидении, впервые за очень много времени сложенном в нормальное состояние. Юлиан и сам забыл, когда последний раз он видел салон в этом виде, кажется, задние сидения пребывали в положении кровати уже не первый год.       Музыкант сидел за рулем и пригласил к себе, на переднее пассажирское, чародейку, а ведьмаков отправил назад, как "наименее почетных гостей", за что получил подзатыльник от Геральта и смешок от Йеннифэр. Эскель пропустил это всё мимо ушей.        — Да я не понимаю, о чем ты! — возмутился Юлиан и кинул на себя взгляд в зеркало заднего вида, но тут же вернулся взглядом к дороге.        — Ой, блять… Ладно, — ведьмак отмахнулся и решил, что это не его дело, — сколько нам лет ехать до Дома?       — Трое суток, учитывая остановки, — ответил музыкант и постучал ногтем по телефону, намекая, что Эскель как бы может и сам посмотреть в навигаторе. ***       — Геральт, я устал, поведешь?       — Мхм, — ответил ведьмак.        Юлиан затормозил на обочине, и они вышли из машины одновременно.       Геральт сидел на пассажирском кресле прямо за ним и читал, и когда Юлиан попросил его поменяться с ним местами, тут же отложил книгу, оставляя в ней закладку.  Эскель скосил на нее взгляд и увидел, что закладка — это какая-то ободранная страница блокнота, исписанная стихами.       Геральт, вообще, использовал в качестве закладок для книг все, что попадалось под руку: визитки, чеки, обертки, иногда — даже карандаши и ручки. Из-за того, что он пришел из того мира, где книги были на вес золота, он не мог заставить себя подвернуть уголок странички, так, как это делали все нормальные люди.       Во время совместных путешествий с Юлианом оказалось, что самые часто попадающиеся под руку вещи, годные для закладок, это — кусочки бумаги, исписанные круглым убористым почерком музыканта.       Тот раскидывал их везде. Юлиан не жалел стремительно редеющие блокноты, смело вырывал страницы одну за другой, мял, выбрасывал, или просто — откладывал куда-то только по одному ему известным причинам. В какой-то момент Геральт начал находить эти мятые кусочки бумаги даже у себя в вещах.        Раньше ведьмак бы разозлился на это, конечно, но раньше бумага была более ценным материалом, так что Юлиан из его мира так важным ресурсом не разбрасывался, тем более, в ведьмачьи вещи их не скидывал. Юлиан из этого мира не обращал на это никакого внимания. Когда ведьмак впервые нашел в своих вещах сверток с жирно зачеркнутыми строчками стихов, он сразу распознал в этом мусор и уже занес руку над корзиной, как вдруг остановился. Что-то внутри дернулось, кажется, сердце, и он не смог заставить себя выкинуть эту смятую страничку. Поэтому он тихо кинул ее в вещи Юлиана и забыл об этом. И после этого случая он делал так каждый раз.        Однажды он читал очередную книгу из серии "Девственница родила кого-то с фенотипом мужчины, откуда она взяла Y-хромосому?" (это название, как и много разных других, придумал Юлиан) и понял, что ни одной закладки под рукой не было, а вставать и искать что-то в карманах куртки совсем не хотелось. Поэтому он, посмотрев по сторонам, приметил смятый клочок бумаги, валяющийся на полу. Поднял его, расправил и заложил между страниц, усмехнувшись тому, что остановился как раз на строчках про дьявола, а тут — стихи Юлиана про любовь, цветы и синее небо. Судя по количеству перечеркнутых слов, неудачные.       Эскель, естественно, всего этого не знал. Пригляделся к зачеркнутым словам, с трудом узнал в них "Посмотри на звезды" и "Желтый" и отвел взгляд. Понятно — очередные стихи про любовь за авторством шебутного поэта. Непонятно, что эта писанина делает у Геральта в вещах.        В общем, понимание быстро пришло, когда он заметил, что Геральт и Юлиан как-то уже долго отсутствуют. И уловил чутким ведьмачьим слухом звук поцелуя.        "Ну наконец-то, блять", — подумал Эскель и сказал:       — Тебе не кажется, что они слишком много лет провели вместе?        — М? Что ты имеешь в виду? — ответила сбитая с толку чародейка, чуть повернув голову назад.       — Ты видела, как они вышли из машины?       — Э-э… Да? — неуверенно сказала она.       — Ну понятно, чародейки никогда не замечают детали, если они не касаются государственных переворотов, — ведьмак закатил глаза, но продолжил: — Они двигаются одинаково. Буквально. Так, как будто два актера заучили одни и те же движения.       Йеннифэр пожала плечами и вернулась взглядом к экрану своего телефона.        Через две минуты Юлиан плюхнулся на заднее сидение, раскрасневшийся и с улыбкой на губах. Одновременно с ним на водительское сидение приземлился Геральт, как всегда, невозмутимый, как скала.        Образы противоположные, но движения…       — О, ты сейчас на моей любимой главе! — воскликнул Юлиан, когда схватил книгу и открыл ее.        — Хм, — отозвался Геральт, пристегнулся и поехал.       Вообще-то, ведьмак немного удивился тому, что Юлиан так быстро устал от вождения — всего за пару часов? Он мог проводить за рулем чуть ли не двадцать, если было нужно, а тут вдруг: "Я устал, Геральт, поведи за меня…"        Неожиданной вспышкой перед глазами встал недавний момент в лесу.        Геральт уже почти расправился с третьей вдовой, как услышал знакомую поступь. Он был слишком занят долгой и изматывающей схваткой, чтобы всерьез задуматься о том, как Юлиан нашел его — право слово, ведьмак готов поставить все свои деньги на то, что на земле не найдется никого, более удачливого, чем Лютик.        Геральт не успел даже посмотреть на него, как раздался грохот, и резко обернувшись, он увидел, что Юлиан медленно съезжает по стволу дерева, и смотрит перед собой так, будто ничего не видит и не понимает.        Стоп.        Геральт, если бы мог, поставил бы сейчас пленку своей памяти на повтор и прокрутил бы этот отрывок еще раз.        Вот — ведьмак слышит знакомую поступь справа. Вот — Юлиан съезжает по стволу на землю слева.        Геральт резко затормозил на обочине, вылетел из машины и открыл заднюю дверцу. Юлиан сидел, как ни в чем не бывало, только был удивлен и немного испуган резкой остановкой. Ведьмак схватил его за шкирку, как котенка, и вытащил из машины. Поставил перед собой и задрал его рубашку на спине до самой шеи.        Эскель, которому открылся удачный обзор на эту сцену, невольно присвистнул, когда увидел, что спина поэта вся — как фотографии космических туманностей, которые ведьмак часто видел в интернете.        То есть — сине-черно-фиолетовая.        — Геральт, это как минимум неприлично! И вообще, сначала водят на свидание в ресторан, потом гуляют за ручки под луной, — затараторил Юлиан первое, что пришло в его голову, и совершенно не озаботился тем, что несет полную околесицу.        Он забрыкался, замахал руками и попытался вырваться из железной хватки ведьмака, но через секунду понял, что его ноги просто трепыхаются в воздухе. Геральт поднял его, как небольшой мешок, держа за рубашку, и, кажется, не испытывал ни малейшего затруднения.        Все затруднение испытывал Юлиан, потому что чувствовал себя сейчас как рыба, пойманная на крючок. Музыкант приложил больше усилий, повернулся, схватил ведьмака за плечи и, наконец, вырвался, поспешно скользнув обратно в машину и подхватив с земли книгу, которую уронил.        Юлиан сел обратно на кресло, одернув рубашку вниз, так легко и спокойно, будто не его спина сейчас светила всеми оттенками от розового до темно-синего. Ни один мускул на лице не дрогнул, ни один болезненный стон не сорвался с губ.       Актер.       — Закладка выпала, надеюсь, ты запомнил где остано…       — Лютик, блять! — гаркнул Геральт. — Я что тебе говорил по этому поводу? Ты опять за старое?       — Ничего ты мне такого не говорил, — высоко и как будто немного обиженно сказал парень. — Своему Лютику говорил, а этому Лютику, то есть мне, тому, который не виконт, ничего такого не говорил, так что я смею учитывать это как смягчающее обстояте…       — Когда ты собирался мне сказать? — снова грубо перебил его Геральт.        Юлиан открыл рот, чтобы начать говорить, но тут же захлопнул его.        — Никогда!? — понял Геральт.       "Один, два, три… Вдох, выдох" — думал ведьмак, до боли сжимая переносицу.        Геральт был уверен, что если сейчас уберет руку от лица и посмотрит на Юлиана, то не сдержится, и добавит ему к синякам еще несколько переломов. И проедется его милой рожей прямо по земле, чтобы не повадно было вести себя, как ребенок.        Эту странную черту поэта ведьмак заметил еще давно, но, честно признаться, не сразу.       Лютик мог часами ныть о том, что сапоги натерли ему мозоли, или о том, что он посадил занозу в палец и теперь не может играть. Мог сокрушаться об одном-единственном за много лет прыще на лбу так, как будто это, по меньшей мере, конец его карьеры, жизни и в целом мировой коллапс.        Лютик мог заплакать от того, что услышал очень грустную историю.        А еще Лютик мог такое:        Однажды он вывихнул плечевой сустав, пока тащил ведьмака, полуживого, укушенного ядовитой тварью, к знахарке. И молчал об этом две недели, пока сустав не опух настолько, что свободные рубашки перестали это скрывать.        Тогда Геральт по-настоящему, впервые за долгое время, охуел.        Он даже не нашел в себе сил, чтобы возмутиться — скупо попросил (приказал) не делать так больше, вправил ему сустав, забинтовал и забыл.        А потом это случилось во второй раз. И в третий. И в десятый.        Но не с суставами — их Лютик, кажется, больше не калечил. Или, что было вероятнее, научился вправлять и лечить самостоятельно.        Геральт и позабыл об этой особенности характера поэта (и очень зря), так как последний подобный случай был очень много лет назад, а этот Юлиан таким, вроде, не промышлял.        Вроде.        Так казалось Геральту — до этого дня.        Ситуацию (последнюю нервную клетку Геральта и задницу Юлиана), по обыкновению, спасла Йеннифэр.        — Лютик, — сказала она твердо, — я могу тебя вылечить. Мой хаос восстановился.       Юлиан перевел на нее взгляд, пожевал щеки с обратной стороны, потеребил корешок книги указательным пальцем и решил:        — Давай.        Он справедливо рассудил, что сейчас нет никакой прямой опасности, и ничего страшного не случится, если чародейка потратит немного магии на его синяки. Все-таки, лечить синяки — это не настолько сложно, насколько лечить рваные раны или переломы.        Йеннифэр кивнула и вышла из машины. ***       На второй день они решили остановиться на ночь в лесу. Город, где можно было переночевать в отеле, они проехали днем, а до следующего города они добрались бы только к утру.        Вообще-то, Юлиан планировал, что они доедут туда уже к вечеру, если бы не трехчасовая пробка из-за ремонтных работ на дороге. Где-то обвалился мост, и мало того, что они потратили огромное количество времени в пробке, так еще и пришлось, в итоге, ехать в объезд.       В общем, ни у одного из четверых не было возражений против остановки под открытым небом.       Ведьмаки развели костер, Йеннифэр сидела на двух пледах, рассматривая звезды, и сверяла их с картой неба, открытой в телефоне.        Юлиан ушел к машине и вернулся с двумя мечами.        — Эскель! А покажи мне пару движений, которые не знает Геральт. Он меня всегда сам тренировал, из-за этого утереть нос я ему, конечно, не могу.       — Цири это не мешает, — кольнул его Эскель, но взял меч в руки.        Костер уже давно горел, хотя никто не понимал, для чего он им конкретно: еды они купили по дороге, в машине был трехлитровый термос с горячим кофе, да и ночь, в целом, была теплой.        Может, им всем просто хотелось посидеть у костра.        — Цири — буквально могущественнейшее существо во вселенной! — возмутился музыкант, всплеснув руками.        Он забыл, что все это время у него в руке был меч, и чуть не полоснул лезвием по спине Геральта. Тот вовремя увернулся и бросил злой взгляд на Юлиана.       — Меня-то, блять, не покромсай раньше времени, — проворчал Геральт и отсел к чародейке, на противоположную сторону от костра.        — Ну давай, что ж, — сдался Эскель и встал в стойку.        Юлиан взвесил меч в руке, переложил рукоять в левую руку, снова в правую, снова в левую. Постарался вспомнить ощущение дежавю, которое испытал, пока прикрывал Эскелю спину (очень боязливо и аккуратно, только защищаясь, а не нападая). Погрузился в воспоминания, которые теперь ощущал не своими. Глубоко вдохнул, поводил плечами, чуть согнул ноги и вытянул руку с мечом вперед, кончиком лезвия вверх, по-диагонали.        "Кажется, так правильно."       "Вспомню на ходу", — решил он и сделал первое движение.       Полчаса они просто дрались, пока музыкант не разошелся совсем: руки, наконец, вспомнили движения. Мышечная память, хотя казалось бы…       — Эй, птичка, полегче! — крикнул Эскель, увернувшись от нешуточного удара.        Конечно, не то, чтобы Юлиан мог в самом деле его покалечить или, хотя бы, задеть. Сколько бы лет тот ни тренировался, ведьмаки все равно тренировались дольше, обладали более стремительной реакцией и более сильным ударом. В целом — небо и земля. Но местами Юлиан заставлял попотеть, конечно. Прямо как Цирилла в начале пути, когда уже хорошо обращалась с мечом, но все еще была не ровней ведьмакам. Тогда она компенсировала недостающие ей навыки безумной жизненной энергией.        — Как ты меня назвал? — Юлиан замер и опустил меч. — Птичка? — он так засиял, что, кажется, сама ночь расступилась.       — Мы всегда так тебя называли, — ответил Эскель просто и тоже опустил меч. — Когда тебя рядом не было, правда, это была вроде… игра какая-то. Даже и не вспомню, кто придумал, вроде, Цири? Геральт, не помнишь? Ля, малявка мне мозг выебет за то, что рассказал…       — Ты назвал меня птичкой, — музыкант все еще улыбался, как дурак.        Геральт был уверен, что такой широкой, счастливой и нежной улыбки не видел на его лице давно.        — Само вырвалось, — пожал плечами ведьмак и поднял меч, как бы предлагая вернуться к тренировке.       Глаза Юлиана сияли почти также ярко, как и звезды. Сначала Геральт подумал, что от счастья.        А потом понял, что они блестят от слез, которые вот-вот сорвутся с ресниц и потекут по щекам.        — Птичка, — повторил Юлиан еще раз и закрыл глаза, судорожно вздыхая.        И заплакал, уронив меч на землю. ***       Утром Юлиан снова был в порядке. Или храбрился изо всех сил, было не очень ясно, где правда, а где игра.        — О, а эту я очень люблю! Ну-ка, погромче! — воскликнул он и перегнулся вперед, хватаясь за плечо Геральта, сидящего за рулем.        Юлиан как следует прибавил громкости на панели и откинулся назад, начиная щелкать пальцами и хлопать в ритм музыке.        "I've lost my mind, I've spent the night       Crying on the floor of my bathroom       But you're so unaffected, I really don't get it       But I guess good for you"       — Это твой плейлист. Ты каждую вторую тут очень любишь, — проворчал ведьмак и, всё-таки, сделал чуть-чуть тише.       — Некоторые я люблю, некоторые я люблю очень сильно, а некоторые обожаю до безумия. Конкретно эту песню я просто люблю очень сильно. Есть большой топ-список слезливых "break up songs" и почетное второе место занимает эта: "Good for you". Первое занимает, конечно, Билли со своей "Happier than ever", без сомнений.        — Угу, я знаю, какая песня занимает нулевое место, — протянула чародейка саркастично и перевела хитрый взгляд на Юлиана.        — Нулевое? Нет такого места, есть гран-при, и вообще… Ладно, какая песня, по твоему мнению, занимает нулевое место, перед этими двумя?       — "Burn, butcher, burn" конечно же, — пропела Йеннифэр игриво и вернулась взглядом в дороге.       Юлиан чуть не задохнулся от возмущения.       "Well, good for you, you look happy and healthy       Not me, if you ever cared to ask       Good for you, you're doing great out there without me, baby       Like a damn sociopath!" ***       Юлиан стоял на кассе алкогольного магазина и держал в руках несколько бутылок вина. Несмотря на то, что музыкант делал это мастерски, Геральт был напряжен: он не очень понимал, каким образом столько бутылок умещается в его руках, поэтому заранее приготовился в случае чего ловить их.       — Документы, пацан, — безразлично протянул кассир и прикусил кончик зубочистки.        Сотрудник магазина рассудил, что этот парень в бледно-розовой шелковой рубашке и светло-голубых джинсах свободного кроя едва ли только что достиг совершеннолетия. Особенно он стал уверен в своем выводе, когда увидел, что штанины джинс укорочены, а на ногах почти сверкают ярко-белые кроссовки. Эта манера молодежи светить голыми щиколотками даже в мороз раздражала мужчину — отца двух подростков.        "Да и патлы эти нечесаные… Постричь бы пацана нормально, чтобы на человека стал похож, а то как швабра ходит", — подумал кассир и поморщился.       — Документы? — переспросил Юлиан и сгрузил бутылки на прилавок.        Кассир постучал пальцем по надписи "18+", которая была криво наклеена на кассовый аппарат.        — Да мне уже пять раз, как восемнадцать, — проворчал музыкант на грани слышимости и достал бумажник.        Краем глаза кассир увидел в нем какую-то фотографию, но не разобрал ничего, что было на ней изображено. Наконец, на прилавок опустилось удостоверение. Сотрудник магазина увидел год рождения, прищурился с сомнением, когда понял, что парню уже двадцать шесть лет, но решил, что это не его дело.        Юлиан сложил покупки в два пакета и бодро зашагал на выход.       — Стоило мне побриться, как снова документы спрашивать стали, — сказал Юлиан, когда они с Геральтом покинули магазин. — Может надо, все-таки, ходить с щетиной? Но мне просто кажется, она не подходит конкретно к этому аутфиту.        "Аутфиту, блять", — подумал Геральт.       Юлиан не дождался ответа и, если честно, не особенно рассчитывал на него, переложил пакеты в одну руку и открыл дверь в машину.       — Шуга дэдди принес выпить! — провозгласил музыкант и упал на заднее сидение.       — Ты собираешься пить за рулем? — спросил Эскель.       — Я — нет, а ты — да! — ответил Юлиан с хитрой улыбкой.        Геральт сел за руль и поехал. До Дома они должны добраться к вечеру, но музыкант, видимо, решил начать отмечать их приезд заранее. Прямо по пути.       — Я? При чем тут я? — не понял ведьмак.       — А при том, Эскель, что когда Геральт устанет, поведешь ты. А я, — парень вытащил пробку из бутылки и провел рукой в воздухе, — буду бессовестно надираться.        — Ты доверишь мне эту, — Эскель кивнул на приборную панель, — груду золота на колесах?       — Я доверю тебе даже собственную жизнь, мой дорогой. Как и всем присутствующим, кстати, Йеннифэр! — Юлиан передал ей бокал, наполненный вином.        "Где он, блять, взял бокал?" — пронеслось в голове Геральта, когда он увидел, что чародейка кивнула благодарно и приняла напиток в руки.       За пару часов до места назначения Эскель сел за руль. Он был, в целом, спокоен, потому что водить умел, а вокруг была знакомая местность.        Как только Геральт пересел назад, Юлиан, уже серьезно выпивший, положил голову ему на колени (максимально нагло) и улыбнулся.        Геральт понял, что соскучился по его прикосновениям за эти два дня. Ведьмак притронулся к его щеке кончиками пальцев и заглянул в глаза, пьяные и веселые.        Послышался щелчок камеры телефона.       — Отличный кадр, — коротко сказала Йеннифэр и отпила вино.        — Йеннифэр, ну ты предупреждай, вдруг у меня рубашка помялась… — протянул Юлиан и приподнялся, чтобы оценить свою одежду взглядом.       — Лютик, ты останешься на выпускной? — тут же перевела тему чародейка.       — На выпускной? — не понял он и снова опустил голову на колени Геральта.        Тот вздохнул тяжело, положил одну руку ему на голову, вплетая пальцы в волосы, а другой рукой взял книгу, чтобы открыть ее там, где остановился в прошлый раз. Делать это одной рукой было не так удобно, но отрывать руку от волос музыканта не хотелось категорически.        — У Цири выпускной, она закончила магистратуру, Геральт не говорил?       — Говорил, конечно! — громко и убедительно соврал Юлиан. Йеннифэр поверила. — Просто я забыл, как всегда. Останусь конечно, я и подарок уже приготовил.        — Хорошо, — чародейка кивнула и отвернулась к дороге.        Как только Йеннифэр перестала на них смотреть, Юлиан сел и повернулся лицом к ведьмаку. Геральт почувствовал, что на его плечо очень тяжело опустилась ладонь.       — Геральт-Геральт, — одними губами сказал Юлиан и беззвучно захохотал, закрывая лицо рукой.