Три категории

      Первой из машины вышла Йеннифэр и сразу направилась к дверям Дома. Она устала от этой долгой поездки и сейчас хотела только переодеться в свежее, принять душ и нормально поспать на нормальной кровати.        Следом за ней вышел Эскель, бросив ключи от машины Геральту.        Геральт тяжело вздохнул и очередной раз потрепал заснувшего на его коленях Юлиана, чтобы тот, наконец, пришел в себя. Музыкант порядочно выпил и теперь отказывался открывать глаза.        Раньше ведьмак любил наблюдать, как он спит. Юлиан мило дергал пальцами ног, морщился, ворочался неуклюже и улыбался чему-то, что видит во сне. В те моменты, конечно, когда ему снилось что-то хорошее.       Теперь его сон больше был похож на кому. Он спал настолько тихо, что Геральт часто специально прислушивался к сердцебиению. Он прекрасно видел, что с Юлианом все в порядке, но тревожностью, видимо, страдал не он один.        Температура тела человека понижалась во время сна на несколько градусов, это Геральт, естественно, знал. Но музыкант был действительно прохладным, когда спал. Не настолько, опять же, чтобы волноваться, и даже, скорее всего, в пределах нормы, и все же Геральту это не нравилось.        — Лютик, просыпайся сейчас же, мы приехали, — громко повторил Геральт, и, когда это не вызвало никакой реакции, просто открыл дверь, вышел из машины и вытащил его на вечернюю прохладу, перехватив поперек груди.       От смены положения и температуры Юлиан тут же проснулся.        — Приехали? — спросил он и зевнул.        — Мхм, — ответил ведьмак и поставил его на землю.  ***       — Боги милостивые, Лютик, что у тебя с глазами? — задушено спросила Цири, когда ее ноги коснулись пола.        Только Юлиан увидел ее в коридоре, как подлетел, поднял на руки, закружил по комнате, а потом громко расцеловал в щеки и в волосы.        — Я… Да в смысле? — вскрикнул парень и перестал улыбаться.        Достал телефон, открыл фронтальную камеру и внимательно посмотрел на собственное лицо. Оттянул нижнее веко пальцем, так, будто пытался найти в нем соринку или выпавшую ресничку. Наконец, как следует себя осмотрев, он убрал телефон и продолжил с возмущением:        — Да все у меня хорошо с глазами, что ты имеешь в виду? И что Эскель имел в виду?       — На меня как бездна посмотрела, — честно призналась ласточка и коротко закивала.       — Да не может такого быть, это ваши розыгрыши опять! Вы шутите надо мной, да? Для справки, это уже не смешно. Геральт, — Юлиан повернулся к ведьмаку, — скажи, что все нормально с глазами. Большие, голубые, завлекающие…       Геральт промолчал, глядя ему прямо в глаза. Музыкант цокнул, отвел взгляд и поспешно ушел на кухню. Он был зол и ничего не понимал. ***       Если бы у Юлиана были категории вещей, как у Геральта, там было бы раз в десять больше пунктов и минимум по пять подпунктов к каждому. И в одной из категорий великолепного топ возглавлял бы Интернет.        В нем можно было купить что угодно.        С тем, чтобы доставить это "что угодно" были трудности, учитывая, что он сейчас находился на секретной магической базе.        Именно по этой причине сразу после ужина Юлиан вытащил Эскеля на улицу под предлогом "тренировки на мечах", а на самом деле — для того, чтобы попросить о помощи.       — Погоди, два? Один для Цири, а второй…       — Для Геральта. Должно же у него будет остаться что-нибудь… — он внезапно замолчал.        — Лютик, ну, не драматизируй, — поморщился ведьмак и качнул русыми кудрями, — ты, конечно, человек, но сколько там тебе? Эээ, двадцать? Вроде как должен еще восемьдесят лет прожить.        — Да, что-то я опять… Ну ты сам понимаешь, душа поэта требует драмы. В общем! Оба мотоцикла нужно будет привезти сюда, но так, чтобы никто не узнал раньше времени. Я бы сам, но ты знаешь, насколько у меня все в порядке с тем, чтобы быть тихим.        — О, да, — захохотал Эскель. — Ладно, помогу тебе.  ***       “Oh, all my emotions       Feel like explosions when you are around       And I've found a way to kill the sounds, oh”       Цири попросила (приказала) петь ей под гитару и наслаждалась небольшим импровизированным концертом, который устроил Юлиан. Оказалось, что он знает все ее любимые песни наизусть — девушка удивилась тому, сколько текста помещается в его голове.       “I broke all my bones that day I found you”       Сначала парень пел, сидя на диване, потом — залез на него с ногами и сел на спинку. Потом встал и спрыгнул на пол, чтобы начать отстукивать ритм пятками и пританцовывать.        “She's a, she's a lady, and I am just a boy”       He's singing, “She's a, she's a lady, and I am just a line without a hook”       — Как ты запоминаешь столько аккордов? — спросила Цири, когда Юлиан допел последнюю песню и переводил дух, сидя на диване.        — О, я их не запоминаю, — ответил музыкант и сделал большой глоток воды, тут же утерев губы тыльной стороной руки. Вдохнул поглубже и заговорил: — Я каждый раз заново подбираю.       — Каждый раз? — переспросила девушка и приподняла бровь.        Юлиан коротко кивнул и плеснул себе еще воды из графина. Мало того, что он устал в дороге, так еще он совсем недавно напился, и теперь, после энергичного выступления, воды хотелось так сильно, что для утоления жажды ему нужно было, наверное, пару литров, а не пару стаканов.       — Подбираю, — кивнул Юлиан, когда выпил еще один стакан. — Это не сложно, дело в том, что большинство популярных песен состоят из похожих переходов. Тоника — доминанта, или мажор и парный ему минор, как до и ля. Например, гармоничная последовательность ми минор, до мажор, соль мажор, ре мажор встречается чуть ли не в сотне популярных песен. А, и еще…       — Ничего не поняла, — честно призналась Цири, перебив его. — Я ничего не смыслю в этих музыкальных штуках, далеко не моя специальность.       — Да, кстати, Цири, а на кого ты учишься? Ну, точнее, диплом уже защитила на мастера, но по какой специальности?       — Ты что, не знаешь, Геральт не сказал? — удивилась девушка и приподняла брови.        Юлиан перевел взгляд на ведьмака, пребывающего в своем обычно невозмутимо-нечитаемом состоянии, и соврал великолепно:       — Конечно говорил, все уши прожужжал, ты даже не представляешь, каким он разговорчивым становится, когда дело касается тебя. Ну и тогда, конечно, когда никто не видит, он же стесняется, ранимая душа. Но я забыл, ты же знаешь, у меня же в одно ухо влетело — в другое вылетело.        — Да, знаю, — усмехнулась Цири. Она поверила каждому слову. — Закончила магистратуру по глобальной экологии и климату. Буду путешествовать и собирать научные данные! Ну и резать монстров — хорошее прикрытие, чтобы истребить всю пришедшую с нами хтонь.        — Точно, — Юлиан стукнул себя по лбу, — экология и климат! Не серчай: у меня в голове смешались восемьдесят лет.        — Я не сержусь, — сказала девушка и улыбнулась. — Сыграй еще. Теперь хочу…       Юлиан тяжело обреченно вздохнул, но поднялся и продолжил концерт. ***       Юлиан вышел из ванной в одном нижнем белье и с полотенцем, небрежно накинутым на голову. Полотенце закрывало обзор, пока музыкант активно вытирал волосы, но он помнил куда идти и так, плюс, в небольшой комнате-студии заблудиться было негде. Вместе с ним в комнату Геральта скользнул горячий душный воздух и водяной пар. Последние несколько дней были очень холодные, несмотря на самую середину лета. Электрическая система обогрева здания просто не справлялась: для того, чтобы нагреть целый дом, требовалось много дней постоянной работы.        Музыкант поежился: видимо, совсем позабыл о температуре, пока отмокал под горячей водой в распаренной ванной. Кожа тут же покрылась мурашками. Он отвлекся на какую-то мысль, или, может быть, воспоминание, связанное с холодом, и врезался в стол боком, поставив ссадину на розовой после мытья коже.        — Ай, сука, — прошипел Юлиан и поскользнулся, опасно наклонившись.  Чудом не упав, он выпрямился и стянул с головы полотенце, чтобы посмотреть по сторонам. И увидел Геральта, беззвучно смеющегося от открывшейся ему картины.       — Ты ехидна, Геральт, — простонал он и прошел к кровати. Взял с тумбочки бутылку воды, открыл, отпил, и устало спросил: — Как думаешь, я когда-нибудь научусь говорить "нет"?        Геральт захохотал вслух.       — Эй! — возмутился Юлиан и повернулся к ведьмаку, залезая на кровать с ногами.        Он поставил бутылку на стол и нырнул под одеяло, мстительно прижимаясь уже закоченевшими пальцами ног и рук к ведьмаку.       — Можно было бы хотя бы для приличия меня пожалеть. Я и так устал с дороги, а потом еще и выпил порядочно, а потом Цири со своим: сыграй, Лютик, то… сыграй, Лютик, это… Надо было сказать ей, моя любимая, моя сладкая, прости, у меня сушняк, раскалывается голова, я устал с дороги, меня тошнит от голода, я в душ и спать. Но нет, взял гитару, как зачарованный, и давай носиться… Почему я не могу сказать нет? Ничего не отвечай, Геральт, хотя вряд ли ты собирался. Но если ты собирался, — Юлиан поднял вверх указательный палец и потряс им в воздухе. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, сквозь стену за спиной ведьмака, — то не говори. А то обязательно скажешь что-нибудь обидное про то, что я тряпка. Я, вообще-то, выносил эту тему на терапи…       — Лютик, — иронично, но с нежностью перебил его Геральт, — иди сюда, недоразумение.       Ведьмак убрал телефон, повернулся к парню лицом и притянул к себе, положив руку ему на спину. Устроил у себя на груди, прижав крепко-крепко, и уткнулся носом ему в макушку. Юлиан тут же обнял его за талию, сползая чуть ниже на подушках, и прижался щекой к груди Геральта, отодвинув волчий медальон носом.        — Так хорошо, — тихо сказал музыкант и переплел свои ноги с ногами ведьмака.       Геральт всегда боялся причинить партнершам физическую боль: он знал, что намного сильнее обычного человека, а хрупкие девушки вряд ли оценили бы его медвежьи объятия. Со своими немногочисленными партнерами мужского пола он редко (никогда не) практиковал нежности в кровати, хотя, если честно, тактильным голодом он всё-таки страдал.       Люди верили, что у мутантов нет чувств, но это не значит, что их не было в самом деле. Человеческая потребность в прикосновениях имеет биологическую природу, и от нее не убежать никуда.        Когда в его жизни появился Лютик, тактильный голод пропал почти полностью, потому что поэт не пугался негативной реакции на свои прикосновения. Он, кажется, вообще ничего не пугался, когда дело касалось Геральта. Лютик постоянно клал руку ему на плечо, обнимал при встрече, мыл его волосы, а иногда — трепал по голове, как комнатную зверушку, за что получал рычание и ругательства, но только смеялся в ответ и трепал по волосам еще сильнее, оставляя на голове ведьмака такой хаос, что Геральту приходилось снимать ленту с волос и завязывать их заново. Один раз после такого случая ведьмак так недобро посмотрел на Лютика, что тот дернулся, но тут же засмеялся чему-то и послал воздушный поцелуй, такой жеманный и ироничный, что Геральт бы взбесился не на шутку, если бы не оказался неожиданно смущен.       Это было много лет назад, но воспоминание осталось.       В любом случае, с Юлианом не нужно было бояться, что ведьмак случайно раскрошит ему ребра. Он был рослым, сильным, мускулистым и крепким, и сам мог, если честно, так сильно пережать пальцы на бедрах Геральта в порыве страсти, что даже на коже мутанта оставались слабые синяки. Они, конечно, проходили буквально через несколько часов, но Геральт их замечал.        Геральт с удивлением осознал, что поэт подходил ему намного сильнее, чем кто-либо в его долгой жизни.        Юлиан обхватил его за талию покрепче и неожиданно перевернул Геральта на другую сторону кровати, как большую мягкую игрушку. Не без труда, кажется, но намного более непринужденно, чем ожидалось. И засмеялся, когда поймал удивленный взгляд ведьмака.       — У меня приступ любви, — сказал Юлиан и вжался в ведьмака еще сильнее, — правда, у меня ощущение, что на утро у меня будут синяки от твоих металлических… неровностей. Ты рельефный, как гора, знаешь об этом? И ты не мягкий, Геральт.       — Мне извиниться? — саркастично спросил ведьмак.       — Утром, — протянул музыкант с таким флиртом, что Геральт сразу понял, о каком извинении тот подумал.       Юлиан зевнул, устроился удобнее и, кажется, начал проваливаться в сон. Геральт дотянулся до выключателя, почти не разрывая объятий, и погасил свет. ***       — А что стало с моим телом? — неожиданно спросил Юлиан за завтраком.        Эскель поднял глаза от тарелки и посмотрел на музыканта с недоумением — он не ожидал такого вопроса с утра пораньше. На кухне за столом сидели ведьмаки и Цири. Музыкант нарезал авокадо тонкими полосками и красиво выкладывал его на поджаренные кусочки хлеба, напевая себе под нос, как внезапно повернулся лицом к столу, где сидели остальные, и задал этот странный вопрос.       — Я надеюсь, меня не закопали, — продолжил Юлиан, не получив ответ.       — Мы… — начал Эскель, когда понял, что никто отвечать не собирается, — не закопали. Мы сожгли.       — Ну вот, — протянул Юлиан и поник, отворачиваясь обратно.       — Ты не оставил завещания и никаких инструкций по этому поводу, что мы должны были сделать? — проворчал Эскель и вернулся к еде.       — У меня было завещание! — возмущенно ответил музыкант. — В Оксенфурте. Ну, когда Оксенфурт еще был, конечно… — последнее он добавил тихо и грустно. Он взял тарелку с бутербродами и сел за стол рядом с Цири.       — Но я бы хотел, как в песне, — продолжил Юлиан и не увидел, как Эскель закатывает глаза, отклонив голову назад.       — Как в песне? — переспросила Цири.       Юлиан отпил кофе и запел:       “When my time comes around       Lay me gently in the cold dark earth       No grave can hold my body down       I'll crawl home to her”       (Когда наступит моё время,       Нежно уложите меня на холодную, темную землю.       Ни одна могила не удержит меня,       Я вернусь домой, к ней.)       — Ни одна могила, — повторил Юлиан и запел другой отрывок:       “There ain't no grave       Can hold my body down       There ain't no grave       Can hold my body down       When I hear that trumpet sound       I'm gonna rise right out of the ground       Ain't no grave       Can hold my body down”       (Могилы нет,       Чтобы удержать меня.       Могилы нет,       Чтобы удержать меня.       Когда я услышу этот звук трубы       Я собираюсь восстать из земли       Могилы нет, чтобы удержать меня.)       — То есть, — спросила Цири после паузы, — ты хотел бы, чтобы мы просто оставили тебя… на голой земле?       — Да, — пожал плечами Юлиан и откусил бутерброд.        — Это нужно уточнять до, а не после, — сказал Эскель.       — В следующий раз будете знать, — отмахнулся музыкант.       После паузы он снова заговорил, как будто что-то понял:       — Стой, что значит “мы”? Мы с Геральтом были вдвоем тогда.       — Он принес тебя, — просто ответил Эскель, — решил, что мы имеем право попрощаться.       Юлиан не донес кружку с кофе до рта и поставил ее обратно на стол. Перевел ошарашенный взгляд на Геральта.       — Мы же отстали от вас, были в половине суток ходьбы, — пробормотал он, — Геральт, ты… нес мой труп… двенадцать часов?        Геральт ответил нечитаемым взглядом глаза в глаза.       “Теперь ясно, почему он молчал после этого целый год”, — мрачно заключил Юлиан у себя в мыслях, но продолжать тему не стал. ***       Весь день Юлиан настойчиво выспрашивал у Геральта всякие мелочи про Цири, в основном те, которые знал сам. Оказалось, что Геральт не знает, какой у нее любимый цвет, но знает любимый вид холодного оружия, любимый стиль боя и любимую породу лошадей. А еще он помнит имя и фамилию преподавателя, который завалил ее на экзамене на третьем курсе, но не помнит, что это был за предмет.        Юлиан решил, что только везение спасло этого несчастного лектора от небесной (ведьмачьей) кары.        Музыканту было так весело от всех этих подробностей, что он не затыкался до самого вечера и прерывал поток вопросов только тогда, когда Цири появлялась поблизости — он не хотел выдать Геральта.       Геральт, в свою очередь, воспринял этот допрос с пристрастием спокойно.        — Ладно, Геральт, так и быть, рассказываю, но ты мне будешь должен, — сказал Юлиан, когда исчерпал весь запас вопросов и подтруниваний. — Любимый цвет Цири — белый, любимый запах — смесь фруктов, любимый драгоценный камень — цитрин, любимое время года — весна, любимое животное — песец, любимый напиток… ***       Юлиан носился вокруг Цири, примеряющей праздничные платья, так неугомонно, будто это его выпускной, а не ее. Он размахивал руками, пока говорил о том, насколько сочетается зеленая ткань и бежевые туфли-лодочки, крутился по комнате в старомодном вальсе, пока рассуждал о том, насколько вообще удобно танцевать на каблуках, и вспоминал о том, что каблуки, вообще-то, были изначально мужской модой. Цири снисходительно улыбалась и в целом не противилась ситуации. Только тяжело вздыхала (как-то очень по-геральтовски), когда Юлиан возмущался, что рукава три четверти давно вышли из моды, и прийти на выпускном в платье с такими рукавами — настоящее кощунство. Один раз музыкант приволок Геральта, чтобы тот высказал свое мнение. Геральт ничего не смог сказать. Только замер с нечитаемым выражением лица, которое появлялось у него либо тогда, когда он действительно ничего не чувствовал, либо тогда, когда чувствовал настолько много, что сам не мог переварить.       — Ну да, ты-то, — сказал Юлиан возмущенно и ткнул Геральта указательным пальцем в лоб, — отвел бы дочь на выпускной в джинсах и кожанке — и бровью не повел.       Геральт не понял, что плохого в джинсах и кожанке, учитывая, что это удобно и практично. И предпочел не участвовать более в этом фарсе.        Он хотел сходить в гараж и взять инструменты, потому что заметил, что дворники на лобовом стекле машины Юлиана работают не совсем так, как надо, но наткнулся на закрытую дверь, а потом — на Эскеля, который убедительно попросил его туда не соваться до завтра — мол, чародейки проводили какой-то эксперимент и там теперь опасно.       Геральт поверил, потому что это в принципе то, что случалось часто: работа над новыми составами зелий кипела, и не всегда это заканчивалось без последствий. Почему те выбрали гараж, он решил не спрашивать — не хватало еще задумываться, что творится у чародеек в головах.  ***       — Рассказывай, певун, откуда у тебя столько бабла, — вздохнул Эскель, пока наблюдал, как Юлиан рассматривает мотоциклы, сидя на корточках.       — Недавно очень неплохо подзаработал, — отозвался музыкант и провел кончиками пальцев по рулю байка.       — Очень неплохо подзаработал — это, блять, сколько?       — Это столько, чтобы хватило на обе эти машинки, если добавить немного из сбережений. Ну, или много.        Эскель закатил глаза. “Обе эти машинки”, как выразился Юлиан, совсем не вписывались в образ Лютика, который не всегда мог снять приличную (или хоть какую-нибудь) комнату в таверне.       — Тебе когда-нибудь говорили, что вы с Геральтом одинаковые? — пробормотал Юлиан, когда увидел это движение глаз ведьмака.       — Мы братья.       — Да, но не кровные же, всё-таки. А все равно как две капли воды по повадкам. Даже глаза закатываете одинаково, это немного пугает.       Эскель промолчал, потому что так не считал, но спорить у него сил не было.       — Эскель, — сказал Юлиан после паузы, встал, отряхнул штаны, и повернулся к нему, — а когда у тебя день рождения?       — Понятия не имею.       — Это грустно. Давай я выберу тебе дату, так… — музыкант постучал пальцами по подбородку и поднял лицо к потолку, прищурившись, — что-то желто-синее, как глаза. Шестерка… и… единица? Единица красная, а вот одиннадцать вполне синее число. Одиннадцатое июня или шестое ноября? Лето тебе подходит, но ноябрь поет загадочнее. Но мне кажется, ты всё-таки август. Хм, а что делать, если восьмерка оранжевая?       — Я ни слова не понимаю, почему единица красная?       — Потому что она звучит по-красному, очевидно, — ответил Юлиан и перекатился с пятки на носок. — Решил, одиннадцатое августа, твой день рождения будет одиннадцатого августа.        Эскель тяжело вздохнул.       — Вот, вы даже вздыхаете одинаково. Подожди, я понял, это вы оба от Весемира набрались, да? В общем, надо Геральту тоже выбрать день рождения. Декабрь определенно, без сомнений, такой снежный и холодный, но когда деревья еще не покрылись инеем, и стоят, знаешь, черными росчерками пера на белом фоне. Первое декабря, пусть будет первое декабря. А у Ламберта будет… пятнадцатого марта, очень красное число, и месяц тоже красный, и пахнет ржавчиной с грязью. Интересно, а Йеннифэр выбрала себе дату?  ***       Эскель и Юлиан никогда не узнают, что ведьмак действительно родился одиннадцатого августа. Но это не важно, учитывая, что даже мать Эскеля вряд ли знала, что тогда было одиннадцатое число — если она вообще знала цифры. ***       — Нет, Геральт, ты не пойдешь на выпускной дочери в кожаных штанах и косухе.       Геральт перевел на Юлиана снисходительный взгляд “и как ты меня остановишь?” и молча натянул темно-серую водолазку (Юлиан был уверен, что когда-то она была черная), ведь погода все еще стояла холодная.        — Скажи мне, что ты не выбросил тот костюм, который я заказывал тебе.  Ты ездил в нем к моим родителям, помнишь? Скажи, что не выбросил и не сжег.        Геральт не выбросил и не сжег его, конечно, хотя желание было. Но наученный годами странствий без гроша в кармане ведьмак не мог так просто разбрасываться хорошими вещами. Однако же надевать его когда-нибудь еще он не планировал, и тем более, он не планировал делать это сегодня.        Геральт ненавидел пиджаки.       — Я знаю, что ты ненавидишь пиджаки, — продолжил музыкант, никак не смущаясь тем, что ведьмак молчал все это время и даже не выдавал свои любимые “хм”, пока одевался. — Но рубашка, рубашка же неплохая? Я предлагаю сделку — ты надеваешь рубашку и тканевые штаны, или хотя бы черные джинсы, и я отстану от тебя. Нет! Я сделаю всё, что ты скажешь. Отдаю тебе право неожиданности, или как там, право всего. Я сегодня джинн, что скажешь, то и будет. Пожалуйста. Ты видел Цири? Видел, как она одета? Она выглядит, как модель с обложки, ты не можешь портить репутацию дочери. За свою я уже не волнуюсь, устал, а вот с девочкой так поступать не позволю. Геральт, я не позволю, — повторил он с нажимом, когда Геральт достал из шкафа кожаные штаны, — я прибью тебя, я задушу тебя ночью, перережу тебе горло, обещаю, я соберу все твои кожаные тряпки и брошу в костер, и туда же кину твои мечи, и все оружие, и твой любимый пистолет, и…       — Как-то ты быстро от исполнения желаний перешел к части с угрозами, — проворчал Геральт.       — А что, они лучше работают? Ну конечно они лучше работают, ты же Геральт! Я побрею тебя налысо ночью. Ты будешь спать, ты теперь, кстати, очень крепко спишь, заметил? И я подкрадусь ночью и побрею тебя налысо. Как быстро у ведьмаков отрастают волосы?        На этих словах Геральт замер с штанами в руках и перевел на музыканта очень недобрый взгляд.       — Нет.       — Да! Да, Геральт, я побрею тебя. Бритвой, а не машинкой, и ты даже звука не услышишь. Ну пожалуйста, мой дорогой, мой любимый ведьмак, свет очей моих, жизнь моя, умоляю тебя, не кожаные штаны на шнуровке! Хочешь, я встану на колени?  ***       Геральт вышел из Дома в черных джинсах. Под кожанкой прямо на водолазку была накинута рубашка.       Юлиан вышагивал за ним и светился ярче, чем летнее солнце, которое, впрочем, совсем не грело сегодня, только неприятно слепило глаза. Музыкант был одет в шелковую рубашку, которая вызвала у Геральта головную боль обилием бутонов и бабочек всех цветов радуги. Между травинок и стеблей цветов можно было разглядеть очень недобро выглядывающую черную змею. Штаны, широкие и старомодные, с защипами на талии, были с высокой посадкой, что делало и без того длинные ноги Юлиана еще длиннее, а учитывая, что щегольские белые ботинки на толстой черной подошве добавляли тому еще пару сантиметров, музыкант выглядел намного выше, чем был. Собирали образ бежевое пальто средней длины и тонкий белый шарф.       На шее Юлиана поблескивала жемчужная нить, и у ведьмака было стойкое желание сорвать ее зубами. ***       Ведьмак никогда не замечал за собой сентиментальности.       (Ведьмак постоянно замечал за собой сентиментальность, но предпочитал это игнорировать и заталкивать поглубже)       Поэтому, когда он увидел Цири в платье молочного цвета, с вышитыми на нем цветами, он предпочел сначала отвернуться, посмотреть на Йеннифэр, потом на Юлиана, вздохнуть глубоко, и только после этого посмотреть еще раз.       Платье не было длинным — заканчивалось чуть ниже колен, на ногах блестели бежевые лодочки, в чуть растрепанных по обыкновению волосах — золотая заколка, на шее — подвеска с цветком. Глаза были как всегда густо подведены черным. Она уехала на церемонию с самого утра и Геральт не успел посмотреть на нее тогда, поэтому сейчас видел полный образ впервые.        — Моя сладкая, а почему ты не танцуешь? — спросил музыкант и подошел к ней, чтобы мягко обнять в качестве приветствия.        Он уже успел поплакать дважды: пока слушал речь ректора и пока щебетал о том, что Цири уже большая девочка, а он помнит Паветту, беременную ей.        “Девочке” было двадцать восемь лет и она выглядела старше него самого.       Геральт задержался глазами на узоре рубашки музыканта и понял, что он очень похож на узор платья Цири. Да и весь образ как будто…       Понятно, он оделся так, чтобы подходить выпускнице по стилю. Щегол.       — Они не умеют танцевать, — вздохнула Цири. — Я пыталась научить, но этот современный вальс…       — А я тебе зачем здесь? — воскликнул Юлиан возмущенно и, схватив Цири за руки, потащил в центр зала, чтобы закружить в старомодном танце. ***       — Эллен, это Геральт — мой отец. Это Йеннифэр — моя мать, — Цири представила ведьмака и чародейку своей подруге с факультета, которая подошла к ним с фотоаппаратом и попросила разрешения сфотографировать на память, — а это Лютик, он…       — На правах странного дядюшки, — улыбнулся музыкант ярко и принял протянутую ему для рукопожатия руку, чтобы наклониться и оставить на костяшках поцелуй.  Эллен засмеялась.       — Дядюшки? Сколько тебе лет?        — Устал считать, — признался музыкант и поднял на девушку глаза.        Та чуть отшатнулась, когда встретилась с пустым взглядом, и отдернула руку.       — Э, в общем, становитесь здесь, вот так, да, — сказала подруга Цири после неловкой паузы и отошла.        Щелкнул затвор камеры. Геральт постарался сделать менее грозное выражение лица, но не смог. Йеннифэр улыбнулась краешками губ и чуть подняла голову вверх. В ее движениях угадывалось, что она точно знает, какие ракурсы смотрятся наиболее выигрышно.        Эллен опустила взгляд на экран фотоаппарата и сказала растерянно:       — Вроде без вспышки, а… Лютик? Вы не могли бы посмотреть вбок?       — А, это всегда так, радужка слишком светлая. Ничего, — тут же нашелся музыкант, — это обычное дело, мои друзья фотографы говорят, что это из-за того, что свет отражается на капиллярах. Со вспышкой все еще хуже.       Юлиан чуть повернул голову в сторону и посмотрел на Геральта, который все еще стоял, не двигаясь.        Камера щелкнула второй раз, и теперь Эллен осталась довольна результатом. ***       Геральт понял, почему не смог вчера зайти в гараж, и это, естественно, никак не было связано с чародейками. Но насчет непричастности магии к ситуации все же сомневался: и каким образом он не услышал и не заметил два мотоцикла, которые тихо и неожиданно оказались в Доме? Если бы их привез Юлиан, шуму было бы столько…       — Хонда для тебя, Геральт. Харлей для тебя, Цири. Оба подходят для путешествий, багажные отсеки, всё такое… Я не очень разбираюсь, но у меня есть друг, я попросил у него консультацию. Чуть больше похоже на лошадей, чем машины. Умоляю, не разбейтесь на них в кровавую кашу, а то знаете как шутят врачи, когда для пациентов нет донорских органов? Говорят: “подождите, байкерский сезон еще не начался”. Поняли меня? Всё.        — Как из аниме, — сказала Цири, глядя на мотоцикл Геральта.       — Ну так он и сам аниме, — сказал музыкант и пожал плечами.       Геральт понятия не имел, что такое это сраное “аниме”.       — Типичная цундере, влюбленная в главного героя. Правда, у папаши твоего сиськи больше, чем у любой вайфу. Подарите ему, кто-нибудь, лифчик, наконец.       Цири засмеялась и села за руль.        “Цундере. Вайфу. На каком языке он разговаривает?” — пронеслось в голове Геральта, пока он рассматривал свой байк.        Он знал, что это за модель, и знал все ее характеристики.        И более того, он знал количество нулей.        — Выглядит опасно, — отчеканила Йеннифэр.       — Не настолько опасно, как жить с тобой под одной крышей, моя королева, но ты тоже так просто отсюда не уйдешь, — пропел Юлиан и достал из кармана небольшую бархатную коробочку. Подошел к чародейке, отдал и улыбнулся обезоруживающе.       — Звездчатый сапфир, — сказала чародейка, рассматривая камень.       — Не смог придумать, какое украшение тебе может понравиться, так что решил просто подарить камень. Скажи, выглядит так, будто он магический?       — В драгоценных камнях действительно может быть повышенное содержание хаоса, — пробормотала Йеннифэр, — но скорее из-за свойств проводника, чем из-за природного происхождения.       Юлиан ничего не понял, но был доволен тем что, кажется, подарки всем пришлись по вкусу. Всем — кроме его банковского счета, но там как раз оставался один рояль до нуля, так что он был спокоен.        На переоборудование кабинета в студию, наверное, придется взять кредит, но у него очень хорошие отношения с банком, так что… не страшно. ***       Цири села на новенький мотоцикл, едва получила диплом, и уехала, куда глаза глядят. Юлиан кричал ей вслед, чтобы она была аккуратнее со скоростными режимами, но девушка его не услышала из-за рева двигателя. Йеннифэр взмахнула рукой в сторону удаляющихся колес и за спиной Цири что-то сверкнуло фиолетовым. Юлиан предпочел думать, что это какая-то защита или заклинание на удачу, потому что спросить не решился. Знал, что какой бы ответ не получил — ни черта не поймет.        — Хочешь поехать куда-нибудь? — спросил ведьмак через пару недель, когда дни в Доме снова стали скучными и одинаковыми без Цири.        Обычно это Юлиан подначивал его поскорее сорваться с места навстречу приключениям, но в этот раз музыкант молчал. Кажется, ему совсем не претило безделье. Бездельем это, конечно, назвать было трудно, учитывая, сколько он сочинял, проводя все свободное время в наушниках за экраном ноутбука, с гитарой в руках. И учитывая, как много и хорошо он трахал Геральта. Каждый раз — как в последний.        Ведьмак чувствовал себя так, будто способен перевернуть мир с ног на голову.  И ему очень (очень) нравилось ездить на мотоцикле. Действительно, он был в чем-то похож на коня. И ведьмака даже не смущало то, что теперь ему нужно будет отказаться от большей части своих вещей, которые он уже привык таскать с собой в машине. Но это не страшно, ведь раньше так было всегда: нужно было помнить, сколько лошадь может вынести, а сколько уже перебор.        Каждый вечер Геральт садился на мотоцикл и уезжал на пару часов: просто катался по округе, привыкал к новым ощущениям, а потом копался в механизме, сидя прямо на голом бетонном полу гаража, с телефоном в руке: смотрел видеоуроки о том, как устроены современные байки.        — Нет, — ответил Юлиан и снял наушники.        — Нет? — удивился Геральт.       — Хочу домой, — признался музыкант и поднял карандаш, чтобы что-то перечеркнуть на листах бумаги, разбросанных на столе перед ним, — и готовиться к учебному году. Сил нет, кажется, я потратил последние на выпускной Цири. Приедешь ко мне? Ну, если захочешь… может… или если заказ будет где-нибудь в Англии? Мы… я сделал запасные ключи. Для тебя. Вот, кстати, самое время их отдать, — музыкант положил карандаш, встал, ушел в прихожую, взял рюкзак и вернулся. Долго рылся в нем и наконец достал связку ключей, положил на стол.        — Приеду, — кивнул ведьмак и прищурился.        — Ключи, — повторил Юлиан и сел за стол.        — С тобой что-то не так, — произнес Геральт наконец, когда взял связку ключей и сжал в ладони, садясь за стол напротив парня.       — Со мной всё не так, — пробормотал Юлиан и уткнулся в записи. И добавил громче: — Пора выпускать альбом. Материала накопилось достаточно, осталось только записать и свести. Приезжай, ладно? Поможешь мне вытащить шкафы.       — Вытащить шкафы? — не понял Геральт.       — Собираюсь переоборудовать кабинет в небольшую студию. Уже приметил, какую закажу звукоизоляцию и новую мебель, теперь надо определиться с оборудованием. Я немного разбираюсь, но все же не настолько, чтобы собирать студию с нуля, придется попотеть, но мы справимся.       — Я не собираюсь копаться в твоих проводах, — сказал ведьмак и поморщился.       — Я не о тебе, я о… забудь. Поеду послезавтра.        Геральт кивнул.  ***       Через день Юлиан действительно уехал. Собрал все свои вещи, разбросанные по Дому, расцеловал смеющуюся Йеннифэр в щеки на прощание (она пообещала превратить его в жабу за это), сел в машину, включил музыку так громко, что она была слышна даже за закрытыми дверьми автомобиля, и понесся по дороге.