Три категории

      Геральт лежал на спине, а рядом с ним лежал Юлиан, пристроив голову на его груди. Ведьмак водил пальцами по его волосам, но не растрепывал их, а приглаживал, зачесывал назад, заводил пряди за уши. На утро музыкант точно проснется с ужасно прилизанной прической. Большим пальцем другой руки он водил по его шее, от уха до плеча, туда и обратно, внимательно прислушиваясь к ощущениям. Юлиан уже давно спал, но к ведьмаку сон не шел еще долго, а эти размеренные и повторяющиеся движения успокаивали.        А успокоиться было необходимо, учитывая, что ведьмаку сейчас казалось, будто его головой долго и агрессивно играли в баскетбол.        Когда Геральт, наконец, заснул, ему приснился один из самых странных снов за всю его долгую жизнь. ***       Осень.       Его мир.       Желтая, сухая трава, синее небо, по которому плывут объемные пушистые облака, легкий и холодный ветер.       Лютик на его руках.       Шаг за шагом.       — Скажи, это было страшно, да, Геральт? Я на секунду решил, что всё, закончится славная жизнь величайшего поэта, затворится навсегда лучший голос континента в глотке, и будет его смерть героической, но бесславной. На окраине, среди желтых листьев, на холодной земле. Я так испугался, честно тебе скажу, мой дорогой ведьмак… — бард активно щебечет, но его голос уставший и хриплый, а руки в крови.        Однако же, он изящно жестикулирует одной рукой, той, которой не держится за плечи ведьмака.        — Помолчал бы, — ворчит Геральт и неверяще смотрит на Лютика.        Это был один из тех снов, когда толком не понятно, спишь ты или нет, но есть какое-то странное ощущение неправильности происходящего. То ли время идет не так, как нужно, то ли оно идет именно так, как нужно, просто вся жизнь до этого…       Была сном?       А то, что происходит сейчас — на самом деле реальность?       — Ни за что, пока ты несешь меня, как принцессу, а не как мешок картошки, — ухмыляется бард и игриво водит бровями. — Мне так намного больше нравится.       — Я знаю, — внезапно говорит ведьмак и не понимает, почему сказал это, или откуда он в самом деле это знает.       — Знаешь!? — возмущается Лютик. — И все это время все равно перекидывал меня через плечо? Ну ты и сволочь, ведьмак.       — Я бы и сейчас так сделал, — честно признается Геральт и не выдерживает, взрываясь: — Если бы ты не полез прямо на когти той твари! Тебя, блять, кто-то просил? Ты что творишь вообще, нормальный!? Такие раны, сука! Даже идти не можешь сам, я нанимался тебе лошадью или как!?        — Если бы нанимался, то покатал бы на шее, — бормочет бард.       Геральт перехватывает его поудобнее и теряет весь свой пыл, когда Лютик невольно стонет от боли. Белая кружевная сорочка, бывшая когда-то запасной одеждой Лютика, сейчас разорвана на лоскуты для бинтов. Но и они не могут сдержать кровь до конца — ей уже пропиталась вся ткань. Ведьмак благодарит небо за то, что он все еще в кожаном доспехе — и за то, что у него все еще есть кожаный доспех, если честно — потому что он защищает его от того, чтобы чувствовать кровь Лютика собственной кожей.       — Скоро дойдем, — кидает Геральт и продолжает идти.        Их вещи, сейчас полностью висящие на ведьмаке, неприятно оттягивают плечи, руки устали, ноги горят, но нужно быстрее доставить безмозглого музыканта чародейкам — те вылечат его. Человеческое тело совсем не то же самое, что и ведьмачье. Геральт мог бы зашить сам себя, отлежаться, принять несколько эликсиров и продолжить путь.       Рваные раны Лютика на боку лучше не трогать. Если задеты внутренние органы, а они вполне могут быть задеты, учитывая количество крови…        Геральт тяжело вздыхает и прибавляет шагу.       — Есть маэстро Лютик, мастер семи свободных искусств, а есть маэстро Геральт, мастер семидесяти тяжелых вздохов. Я думаю, — говорит бард, выписывая какие-то фигуры в воздухе кистью руки, — что нам очень повезло. У тебя не было ощущения, что этот монстр, он… кстати, я ему еще кличку не придумал, надо не забыть. Так вот, о чем я? Тебе не показалось, что он как будто помедлил? Как будто его что-то отвлекло или его… кто-то придержал? Нет?       — Нет, — врет ведьмак и даже не смотрит на лицо барда.        Только вперед и под ноги.        — А вот у меня было такое ощущение. А что, — оживляется он, — если это сама судьба спасла меня? Знаешь, невидимой божественной рукой… — Лютик внезапно прекращает говорить и шипит на грани слышимости.        “Новый приступ боли”, — понимает ведьмак.       — Я имею в виду, — продолжает Лютик как ни в чем не бывало, — вдруг сама Мелитэле, богиня, спасла меня? Или любая другая богиня. Или любой другой божок. Бог, то есть, простите меня, грешного. Вокруг творится хаос, города рушатся, страны тонут, вулканы извергаются, смерчи, цунами… Но один единственный бард, самый обычный менестрель должен жить — думает богиня и помогает ему. Как тебе такое? Вот это баллада…        — И зачем же ей это делать? — ворчит Геральт.        — Как зачем! — возмущается Лютик и вскидывает руку вверх, так, что Геральту приходится отшатнуться. — Это же очевидно, Геральт, ты совсем ничего не понимаешь, да? Ах, ничего ты не понимаешь. Потому что я ее любимый сын, конечно! Самый любимый из всех. Потому что у меня самый красивый голос, самые глубокие глаза, самые смешные шутки и самый ворчливый ведьмак. И думает она, что мне, как лучшему из сыновей, нужно жить, иначе зачем вообще — всё это? Да, так и думает.       “Ну и самомнение”, — вздыхает Геральт в мыслях.       — Что-то ты больше походишь на самого блудного сына, а не на самого лучшего и любимого, — поддевает его ведьмак и щурится иронично.        — Ах, мой дорогой, — бард как-то излишне по-актерски прижимает ладонь к груди, растопыривая пальцы. —  Это одно и то же, самые любимые сыновья — блудные. Разве тебе не известно?       — В жизни большего бреда не слышал, — кивает Геральт.        — Конечно, так оно и есть, поверь мне, — уверяет его поэт. — И мои родители тоже, я уверен, любили меня больше всех остальных сыновей. И дочерей. Я совершенно точно любимчик! Они души во мне не чаяли, потому что как же — не обожать меня? Это совершенно невозможно, я тебе скажу, только у тебя получается, — и тыкает ведьмака в подбородок.       — Мгм, — хмыкает ведьмак и опускает наконец на него взгляд.        Геральт останавливается, чтобы перевести дух, буквально на несколько минут. Он смотрит на Лютика, бледного, как будто похудевшего на несколько килограмм за пару часов, но живого — до боли живого.        И не понимает, почему от этого вида так много странных и противоречивых чувств — впервые, что ли, Лютик на грани жизни и смерти? Да ведьмак перестал вести счет, боги милостивые…       Геральт смотрит, смотрит внимательно, смотрит с прищуром — и видит.        Кожа, все еще ровная и красивая, но потерявшая молодой блеск и мягкость. Впалые и высокие скулы, выдающие благородное происхождение. Тонкие морщинки вокруг глаз, их еле заметная россыпь. Синие глаза, которые приобрели более благородный и приглушенный оттенок к пятидесяти пяти годам. То, как Лютик сейчас лежит на его руках, заставляет его голову быть откинутой немного назад большую часть времени, и Геральт наконец замечает седую прядь на виске, обычно скрытую за отросшими каштановыми волосами. Также несколько седых волос можно обнаружить на линии роста волос у лица, в бровях… И ещё на подбородке блестят серебряным несколько седых щетинок.       Конечно, он постарел, просто ведьмак этого никогда не замечал.        — Ты как? — задает вопрос Геральт резко севшим голосом и взгляда не может от Лютика оторвать.       — Всё в порядке, я хорошо себя чувствую, — говорит Лютик очень честно.       Геральт вмиг напрягается и натягивается как струна.        Лютик говорит, что всё в порядке — уже плохой знак. Если бы всё было в порядке, он бы ныл — как ныл, когда ломал ноготь или ставил занозу.        Лютик применяет свои шпионские навыки лжи, чтобы сказать, что всё в порядке — вот это уже пиздец.       Геральт сглатывает и прибавляет шагу.        Лютик устраивает голову у Геральта на плече, а рукой, которой обычно жестикулирует, придерживает бинты на боку — и морщится от ощущения горячей крови.  ***       Лютик вышагивает из машины Геральта прямо к бару, в котором они решили остановиться и немного выпить. Предстоит ехать еще часа три-четыре, а они уже отвратительно устали, но Дом уже близко, так что останавливаться на ночевку в мотеле нет смысла — да и денег тоже. А вот на две бутылочки лагера…       — Я так завидую этой твоей способности пить и сразу садиться за руль, — признается Лютик и кладет руки в карманы брюк.       Он одет в длинный бежевый плащ, под которым блестит шелковая рубашка нежного серого цвета. Из-под рубашки выглядывает белая водолазка — кашемировая, которая стоит целое состояние, по скромному мнению ведьмака. За спиной неизменно висит коричневый чехол с лютней.       На ногах — высокие сапоги, в которые заправлены серые брюки с защипами на талии.        Лютику совсем недавно исполнилось пятьдесят восемь.       Но судя по озорному взгляду, ему только вчера впервые продали алкоголь.        Геральт неопределенно хмыкает в ответ и тянет на себя тяжелую дверь.       — Мой дорогой, тебе не кажется, что голос этого менестреля удивительно похож на мой? — удивленно говорит бард и скользит в проем перед Геральтом так, будто ведьмак открыл дверь специально для него.        И даже не вытаскивает руки из карманов, чтобы придержать за собой дверь — сразу вытягивает шею, разглядывая всё вокруг.        — Восемь миллиардов людей, Лютик, не забывай…       — Теория вероятности, помню. Скука смертная. Помнишь, как ты перепутал меня с парнем из толпы, потому что у него была такая же прическа? — бард не может удержать себя от того, чтобы прыснуть с воспоминания. Он до сих пор подкалывает Геральта по этому поводу.       — Ты как-то сел в чужую машину, потому что она такого же цвета, как и моя, — ворчит ведьмак в ответ и подходит к барной стойке, чтобы заказать две бутылки пива.       — Они были одного и того же цвета! — возмущается Лютик и встает рядом.       — Она черная, — вздыхает ведьмак, — все машины вокруг — черные.        — Не все, — обиженно говорит бард и подзывает бармена взмахом руки, — я бы вот себе желтую купил, если бы мог… Боги, его голос действительно похож на мой, разве нет? Геральт, тебе не кажется, что очень похож?       — Похож немного, — пожимает плечами ведьмак и просит у бармена две бутылки пива. Себе — эль, Лютику — лагер.        Они сидят за столиком в углу бара и медленно потягивают свои напитки. Геральт испытывает ужасное дежавю, но понять не может…       — У тебя снова этот взгляд, как будто ты что-то вспомнил, но не можешь понять, что, потому что ты уже старик и память тебя подводит, — на одном дыхании проговаривает поэт и делает глоток пива, лениво отсалютовав Геральту бутылкой в ответ на грозный взгляд.        — Память меня не подводит.       — Мгм, — соглашается Лютик, — напомни мне, когда у Цириллы день рождения.        — Ты будешь мне это до конца жизни припоминать, — ворчит ведьмак.       — Конечно буду, мне пришлось отдать тебе свой подарок и соврать, что это я забыл, а не ты! — возмущается Лютик и хочет продолжить тираду, но слышит как музыкант, скрытый за спинами посетителей, выводит мелодию в два раза громче прежнего, видимо, заканчивая выступление.       Лютик откашливается немного и на пробу тянет ту же самую ноту, и его передергивает от резонанса, который раздается в его ушах. Так, будто поет целый хор чистейших голосов.        — Юлиан, можно автограф? — кричит кто-то из толпы.       — Подумать только, и имя даже как у меня! — восклицает Лютик и переводит на Геральта шокированный взгляд.        Но тот снова пожимает плечами и не меняет безразличного выражения лица, хотя и свербит что-то внутри, чешется, какое-то нехорошее предчувствие…       Когда этот музыкант, наконец, раздает несколько автографов и выплывает из толпы, он встает около их столика как вкопанный, и глядит своими глазами-озёрами на Лютика с ужасом, будто увидел призрака.       Лютик, в общем, глядит на него точно также.       А вот Геральт давится пивом так, что начинает задыхаться.  ***       — Сколько тебе, еще раз? — переспрашивает молодой Лютик после того, как заказывает еще несколько бутылок выпивки и просит записать на его счёт.       — Пятьдесят восемь, — кивает Лютик.       — Нет, ты меня разыгрываешь, — смеется музыкант и неуверенно протягивает руку, чтобы подцепить каштановую прядь волос мужчины напротив. — Слушай, а эта прическа мне больше идет…       — Я в жизни настолько честно никому ничего не говорил: мне пятьдесят восемь.        — Это не правда, — качает головой парень.       — Геральт, скажи что-нибудь, — восклицает Лютик и переводит взгляд на ведьмака. — Мы знакомы с ним сорок лет, когда мы познакомились, мне было восемнадцать. Простая математика. Геральт, скажи! Скажи ему, Геральт!       — Мы знакомы сорок лет, — сдается ведьмак, — и когда мы познакомились, ему было восемнадцать.       — Вот, видишь? Геральт не станет лгать! И вообще, ты удивлен моим возрастом, а то, что ему полторы сотни — тебя не смущает?       — Мы уже выяснили, что я знаю, кто такие ведьмаки, — отмахивается парень.        — Интернет этот ваш пугает меня, — признается Лютик и тыкает кончиком пальца в телефон, лежащий на столе.       — Пугает? — переспрашивает молодой человек и отрывается от расчесывания волос Лютика пальцами.       — Пугает, — повторяет Лютик. — Скажи, почему ты не выбрал себе псевдоним? Тебе двадцать два, он уже много лет должен быть с тобой.       — Не знаю, меня устраивает мое имя, — пожимает плечами музыкант, — Юлиан звучит красиво.       — Красиво то оно красиво, — со вздохом соглашается Лютик, — но…       — Я понимаю.        — Понимаешь?       — Конечно. Но ты выглядишь, как человек, который справился с изгнанием. Скажи, как ты справился с этим?       — Кто сказал, что я справился? — устало усмехается Лютик и принимает из рук официантки новый напиток.       — Ты выглядишь как кто-то, у кого точно нет “проблем с папочкой”. Ты, сам по себе, выглядишь как “папочка”. Шуга дэдди в самом своем прямом смысле. Слушай, если я постарею также, как ты, то я даже не против…       — Я уверен, что ты постареешь также, и даже лучше, учитывая то, какая здесь наука и техника.        — Это хорошие новости, — улыбается парень. — Ладно, мне, наверное, пора, я голодный и ужасно хочу спать. Обменяемся номерами, может, м?       — Ты никуда не едешь, — басит Геральт так внезапно и грозно, что оба Лютика дергаются. Абсолютно одинаково. — Ты идешь с нами.       — Я… куда? Так, подожди, стой, вы зовете меня к себе в бункер?       — Это не бункер, — морщится Лютик, — это Дом.        — И он что, где-то здесь? — кричит Юлиан пораженно. — Не в Сибири?       — Да кто вообще захочет соваться в Сибирь!? — в тон отвечает Лютик.        — Я поеду, я поеду, я точно поеду с вами! Я от таких предложений, знаете, не отказываюсь, но просто… а зачем?        — Это не нормально, — снова отвечает Геральт.       — Вынужден согласиться с моим дорогим другом, — смягчает углы Лютик, — это не очень нормально. Хотя ты выглядишь вполне настоящим, на мой взгляд.       — А вот ты нормальным не выглядишь, — говорит парень. — Тебе завтра шестьдесят, а выглядишь максимум на сорокет.        — Трахаюсь на двадцатник, — отвечает Лютик и цокает.       Юлиан взрывается хохотом, откинув голову назад, и хлопает его по плечу. Потом они смотрят друг другу в глаза и снова начинают свой странный диалог, который заставляет ведьмака чувствовать себя некомфортно.        — Слушай, а давай…       — Да, я тоже об этом подумал.        — Прекрасно, а тебе не кажется, что…        — Да нет, ну и какая разница? Меня только волнует, не будет ли это…        — Да вряд ли. И мне всегда было интересно…        — Согласен, это ужасно интересно.        — Но как-то всё-таки жутковато.        — Я делал и более жуткие вещи, если честно.        — Я тебя с этим поздравляю, и ты мне обо всем расскажешь.       — Я тебе вообще обо всём расскажу.       Геральт не понимает ни слова, но он уверен, что вымрет сейчас же прямо здесь, когда видит, что два Лютика целуются — в губы, то есть. И, судя по всему, очень глубоко и с языками — за эти пугающие подробности он благодарит ведьмачье зрение и слух. Молодой парень вскакивает со своего высокого стула и подходит ближе — не разрывая поцелуя. Лютик остается сидеть на своем стуле, но выпрямляется и наклоняет голову удобнее, ведь теперь не нужно тянуться друг к другу через стол.        Теперь Геральт точно уверен, что сошел в ума, потому что это сюрреализм абсолютный.       — Вау, — шепчет парень, когда отстраняется.       — Согласен. В жизни больше так делать не будем, это…       — Жутко. Пугает до чертиков. Зато мы теперь знаем, что…       — Определенно это мы теперь знаем наверняка.        — Я надеюсь, у твоего старика не случился сердечный приступ.       — Случился, — кивает Лютик и даже не смотрит на Геральта, — но он крепкий, плюс у него ведьмачья регенерация, отойдет к утру. Если бы каждый раз перед тем, как сделать что-то, я думал, не случится ли у Геральта сердечный приступ, я бы…       — Никогда ничего в жизни и не сделал, — кивает Юлиан.        — Да.        — Кстати, а вы с ним…       — Нет.       — Почему?       — Ну посмотри на него еще раз.        Парень переводит на ведьмака взгляд и взрывается хохотом. Ведьмак понимает, что его темные очки съехали на кончик носа, и взгляд теперь ничего не скрывает. До того, как на него смотрит Лютик, Геральт успевает поправить очки на носу.        — Все еще не понимаю, — продолжает Юлиан.       — На-ту-ра…       — Бред. Сам на него посмотри еще раз.       Лютик смотрит на него еще раз.       — Иисусе Христе, блять, если я к шестидесяти растеряю все мозги то… ничего страшного, в целом, если я буду выглядеть, как ты.        — Будешь-будешь, — поспешно кивает Лютик, – но нет.       — Нет?       — Сорок лет.       — Ну да, — вздыхает парень, — сочувствую. Волосы у тебя такие мягкие, чем пользуешься?       — Маслами.       — Говорят, это вредно для волос…       — Бред, — качает головой Лютик и подается движению руки парня, который снова зарывается пальцами в его длинные, подстриженные чуть выше плеч волосы. — Главное — правильные пропорции. И лучшая чародейка во вселенной в качестве лучшей подруги, конечно.        — Так это магия! — возмущается Юлиан.       — Нет, кстати, не магия, просто правильная смесь.       — Понял.       — Да, я поделюсь.       — Другой разговор! Дай свой инстаграм.        — Нет у меня инстаграма, — морщится Лютик.       — А что-нибудь другое?       — Ничего нет. И телефона — нет.       — Нет телефона!? — кричит Юлиан.       — Во-первых, пугает до чертиков этот ваш интернет. Во-вторых, дорого, я же могу на эти деньги себе весь платяной шкаф обновить.        — Ты мое солнышко, — тянет Юлиан и отворачивается, чтобы начать рыться в рюкзаке, висящем на спинке стула. Он достает коробочку с новым телефоном, открывает ее, переставляет сим карту и карту памяти в него, и отдает Лютику старый телефон. — Думал продать, модель еще в ходу, но…        — Подарок?       — Это не подарок, наверное, если даришь сам себе, — бормочет парень. — Одну сим-карту я тебе отдам, я ее для звонков не использую, у меня на ней просто интернет безлимитный, она тоже теперь твоя.       — А…       — А с тебя — экскурсия по вашей базе, масло для волос, все-все-все истории из жизни, все-все-все песни и уроки игры на этой твоей, — парень кивает на чехол, висящий на спинке стула Лютика, — лютне.       — Да без… — Лютик дергается, как от удара, и отшатывается назад, — откуда ты знаешь, что это лютня…       Юлиан хмурится и жмет плечами. ***       Автомобиль, разогнавшийся до… трехсот, кажется.        Водитель, который не справился с управлением на повороте.       Смерть мгновенная.       Лютик сидит над ним прямо на голой земле и воет. Брюки грязные и мокрые от весенней грязи и еще до конца не растаявшего снега.        Геральт стойко ощущает, что все происходящее — неправильно, но не может ухватить эту мысль за хвост, чтобы приблизить к лицу и рассмотреть. Перед глазами плывет, он даже не может посмотреть на часы и проверить время.       Но он достает бумажку, которой зарекся пользоваться, но сделать которую его уговорил Лютик еще год назад. Скорая и полиция сдаются и позволяют ему забрать тело. ***       Йеннифэр ничего не понимает.       Другие чародейки — тоже. ***       — Нет, — качает головой Лютик, — мы отвезем его в красивое место и положим на землю.        Лютик долго выбирает ему костюм и обувь, так, будто это имеет какой-то смысл. ***       Лютик вспоминает. ***       — Это должен был быть я, а не он, — хрипит Лютик, сидя на полу, в кабинете, в Оксфордской квартире молодого Лютика из этого мира.       Геральт разглядывает окружение только потому, что ему невыносимо глядеть на барда, который сам его сюда и притащил, а ведьмак, конечно, не смог ему отказать.        — Он был… так молод, — говорит бард и не выдерживает, плачет. — Я уже старик, Геральт, сколько мне осталось? Десять лет, двадцать, тридцать? Мне так много лет, я уже прожил всё, что мог, и что не мог — прожил, у меня песок сыпется из всех…       — Ничего у тебя не сыпется, — морщится ведьмак и опускается рядом с ним на пол.       — Мне было двадцать два, — воет Лютик, — а теперь мне пятьдесят девять. Заснул, проснулся — и старик! Я не хочу, — не успокаивается он.        — Юлиан, — начинает ведьмак и не понимает, что хочет сказать.        Поэтому молчит.       — Геральт, у него вся жизнь была впереди, вся жизнь… — и воет.       Геральт нежно берет его за плечи, заставляя немного выпрямиться, и скользит ладонями по шее, берет лицо в руки.       Это странно, так странно — все действия ощущаются так просто, так естественно, без труда, не как…       Не как где?        Так просто сделать то, что хочешь, то, что думаешь сделать. Знаешь — не будет никаких последствий.        Оттого нет никакой неуверенности.        Плюс, Геральт не понимает, почему не делал это раньше, когда притягивает к себе лицо Юлиана и целует в лоб: сухо и нежно.        Он хочет провести руками по шее, чтобы перехватить удобнее, но чувствует, что на его ладони сверху легли руки поэта и держат так крепко, что даже ведьмак не может вырвать руки.        Как-то это все странно…       — Еще, — шепчет Лютик и смотрит в глаза.        Ведьмак понимает: бард подумал, что он хочет убрать руки и отстраниться, поэтому вцепился как в последний раз. Но Геральт не планирует ничего такого, поэтому целует в лоб еще раз.       — Еще, — шепчет Лютик, — еще. Еще. И еще.        Геральт расцеловывает все его лицо от линии роста волос до подбородка, и, кажется, понимает, наконец, что не так.       — Юль, все хорошо, посмотри на меня. Отпусти, — говорит Геральт и отстраняется. Его руки скользят по шее поэта, по плечам, и, наконец, сжимают его ладони. — Скажи мне, сколько времени.       — Ч-чего? Геральт, я не понимаю, — Лютик смотрит на часы и понимает сколько времени, но не видит циферблата. И цифр не видит. И хочется отвести взгляд и не смотреть, но он продолжает вглядываться — потому что его ведьмак попросил.       — Это сон, — говорит Геральт и не выдерживает: целует Лютика в губы.        Поцелуй именно такой, какой должен быть — потому что Геральт знает как целуется Лютик.        — Это сон? Господи, точно, это сон… — вздыхает Лютик облегченно.       — Именно.       — Слава богам, это сон, — стонет Лютик, — я так испугался… Дьявол, я так испугался.        — Да, это всё происходит в моей голове.       — В твоей голове, — кивает Лютик и проводит рукой по лицу, смахивая слезы.       — Но где ты? Почему ты здесь?       — В смысле? — спрашивает Лютик и усмехается. — В твоей голове, конечно, мой любимый, дорогой ведьмак! Слава дьяволу, это сон, слава… Как я рад, что это сон. Всё, Геральт, просыпайся. ***       Юлиан убирался где-то часа два и совсем выбился из сил, но он не мог готовить себе завтрак, пока вокруг такой бардак — чувство прекрасного бы просто не позволило. Когда и гостиная, и кухня снова сверкали чистотой, он, наконец, сварил кофе, нарезал бутербродов, пожарил яичницу и посмотрел на время: странно, Геральт еще не проснулся, хотя уже два часа дня.        Музыкант подумал, что, наверное, это он виноват: ляпнул вчера, не подумав, и ведьмак наверное не спал всю ночь…        Стало совестно.       Поэтому он взял поднос, разложил на нем все, плеснул чуть чуть ликера в кофе Геральта и понес завтрак в постель.        — Ге-ра-альт, — пропел Юлиан, заходя в спальню, — просыпайся, уже…       Ведьмак так резко вскочил с кровати на пол, что музыканту пришлось отшатнуться, и он бы точно опрокинул на себя все содержимое подноса, если бы не благословенные ведьмачьи рефлексы — Геральт подхватил чашки с кофе быстрее, чем успел подумать. Тарелка с яичницей и бутерброды только скользнули на край подноса, но не упали на пол. Какая удача, ведь Юлиан так старался, выкладывая всё красиво…       — Доброе утро, кошмар приснился? — пролепетал музыкант.       Геральт хотел, очень хотел рассказать, что ему приснилось. Наверное, впервые за всю жизнь он так сильно хотел чем-то поделиться вслух — но он решил, что и так раздвоенному сознанию Юлиана лучше не слышать сейчас ничего подобного. Поэтому ведьмак тяжело вздохнул и поставил чашки обратно на поднос.       — Кошмар, значит, понятно, — кивнул Юлиан и сел на кровать. — А я принес завтрак в постель! Так что будь хорошим ведьмаком и ложись обратно, а то это так не работает. Завтрак в постель на то и завтрак в постель — его надо есть, не поднимаясь с подушек.        Геральт усмехнулся и кивнул. Через несколько секунд, после того, как он наконец выровнял дыхание, он сел на кровать и принял чашку из рук музыканта — и сразу учуял в кофе ликер.        Хорошее утро.