Три категории

      Весы показывали неприятные семьдесят пять, хотя должны были, если честно, показывать приятные восемьдесят два. Или, хотя бы, ровно восемьдесят — самый комфортный вес Юлиана.       Он всегда знал, что эктоморф. В то время, как остальные люди могли спокойно формировать мышечную массу с помощью занятий, никак особенно не меняя рацион, Юлиану приходилось есть за троих — чтобы в конце недели, насыщенной тренировками, не обнаружить, что брюки на талии не сидят, а висят.        В школе он очень быстро вырос, но его тело как будто бы забыло, что еще хорошо бы расти и вширь — поэтому пару лет средней школы он сильно сутулился и стеснялся.       До того, как понял, что девочки любят высоких, конечно.        Насладиться этим он толком не успел — очень скоро его сверстники его доросли, а некоторые вообще переросли.        Юлиан остался в категории среднего роста, метр восемьдесят два. Недостаточно низкий, чтобы никто не хотел с тобой встречаться, но недостаточно высокий, чтобы испытывать проблемы с подбором брюк в магазине одежды.        В целом, рост его устраивал.        А вот вес… Кто-то точно забыл сказать его телу, что нужно покрываться мышцами, а не сразу на кости натягивать кожу. Эта проблема (если ее можно было назвать проблемой) перестала беспокоить музыканта годам к семнадцати, когда тело наконец сформировалось и стало больше походить на человеческое, чем на тело кузнечика. Но он все равно начал ходить в зал, как только поступил в университет.        Однажды Джон спросил его, зачем он выматывает себя тренировками.        Юлиан ответил, не задумываясь, правду: "Чтобы выглядеть круто во время секса."       Тогда его друг опешил и переспросил: "Погоди, а… ну, знаешь, здоровье, хороший сон? Целый список нормальных причин, по которым люди ходят в зал?"       Юлиан отрицательно замотал головой, поморщился, будто услышал самую бредовую вещь на свете, и повторил:       "Нет, чтобы выглядеть круто во время секса."       Летом Юлиан, конечно, в зал не ходил — он всегда путешествовал во время каникул. И обычно запаса прочности хватало, чтобы все мышцы, потом и кровью выторгованные у астенического телосложения, не сдулись за два-три месяца. Для этого парень применял выработанную тактику: ел за двоих, трахался за троих, спал за четверых и старался не волноваться.        Потому что как только он начинал волноваться, аппетит пропадал. Аппетит пропадал — коленки снова заострялись, задница сдувалась, скулы западали… Нет, Юлиан любил выглядеть мужественно.        Насколько мог, конечно. И в пределах разумного.        Но этим летом произошло столько всего, что он и забыл, что… надо кушать, вообще-то, и хорошо отдыхать.        Он, честно сказать, замечал, что чуть чуть схуднул. Думал, на килограмма два… Ну не на семь!        Отягощал ситуацию еще и тот факт, что он не замечал изменений в зеркале.        Потому что Лютик, в принципе, так и выглядел. Крепкий, но чуть-чуть суховатый. А Лютику было ну слишком много лет, чтобы тягаться с его долей сознания… Юлиан все равно этим постоянно занимался, потому что не мог, в самом деле, отступить без боя.  Конечно, в том, что он похудел, виновато его пятидесятилетнее альтер-эго, тут к гадалке не ходи, что называется.        — Лютик, блять, — пробормотал музыкант себе под нос, разглядывая неприятные цифры на весах.        "Почему чуть что — сразу Лютик? Ты тоже Лютик, вообще-то! Мы один человек, хватит валить на меня все свои проблемы!"       — А кто, по твоему, виноват, что я снова тоща? — зашипел Юлиан.        — Понятия не имею, — ответил Геральт, заходя в спальню.        Ведьмак не слышал ничего, кроме последней фразы, но вполне понял контекст, когда увидел, как по-детски обиженно музыкант смотрит на весы. Юлиан дернулся и посмотрел на Геральта, держащего в руке две чашки чая.        — Мой без сахара, да?       — Ты не любишь сладкий чай, — ведьмак выгнул бровь.        — Все, пора любить, — кинул Юлиан, забрал свою чашку из рук ведьмака и пошел на кухню длинными шагами. — Все, буду брать с тебя пример и класть в чай три ложки сахара.        Юлиан зашел на кухню, не с первой попытки нашел у себя же на полках коробку с сахаром — так редко он ей пользовался — и сыпанул в чай от души.        Отпил, поморщился, передернулся, но продолжил пить. Как Геральт вообще это терпит…       Геральт, вообще-то, не терпел. Он любил сладкий чай, сладкий кофе, а также фрукты и выпечку. Иногда даже шоколад.       И еще больше ощущения сладости на языке от латте с сиропом он любил огромное количество калорий, которые такой кофе содержал.        Умная система подсчета калорий бесспорно относилась к первой категории — "скорее хорошо, чем плохо".        Потому что, по скромному мнению ведьмака, это гениально — рассчитать дневную норму по весу и росту, распределить белки, углеводы и жиры по пропорциям и жить спокойно. Нет времени или сил на обед — прикинул, сколько тебе нужно калорий, купил самый ублюдский батончик в магазине, съел — и глядишь, дневную норму выполнил, можно жить.        Каково же было удивление ведьмака, когда он узнал, что люди используют систему подсчета калорий для обратной цели…       Они стараются выбирать продукты с наименьшим калоражем, чтобы не… потолстеть.        “Охуеть, конечно, у вас тут проблемы. Боятся потолстеть и перестать влезать в любимые джинсы, а не умереть, блять, от голода и чумы.”       Геральт очень долго был уверен, что ошибся в выводах, но все и правда было так: люди смотрели на таблички кбжу и выбирали те продукты, в которых было меньше всего калорий. Бред какой-то, зачем этим заниматься, если можно купить то, что сытнее и даст больше энергии?        Когда Геральт заинтересовался этой темой, он начал экспериментировать с попытками рассчитать норму питания для себя. Взять табличку роста-веса-возраста для обычного человека не представлялось возможным — все-таки, его организм сильно мутировал. Но чтобы от чего-то отталкиваться, Геральт посмотрел рекомендуемый калораж для своего роста и веса, и попробовал, честно, питаться в его пределах пару недель.        И похудел (иссох) так быстро, что штаны пришлось носить с ремнем.        Пораскинув мозгами, Геральт просто умножил эту же норму на три. Случайное число, взятое с потолка. Ведьмак попробовал питаться тройной нормой.       И раздулся так, что рубашка перестала застегиваться на груди.       Именно, блять, на груди. Потому что мышцы вздулись так, будто их воздухом накачали. Жира под кожей прибавилось не особенно, хотя и стало немного мягче сидеть. Геральт сделал вывод, что немного ошибся в расчетах, когда пуговица на его рубашке предательски сорвалась и отрекошетила в стену, стоило ему немного напрячься, передвигая стол в комнате.        Много мышц — это, безусловно, хорошо. Но вместе с дополнительной силой приходит неприятное последствие — можно стать менее подвижным и гибким. А это может буквально стоить жизни, если основная работа — драться.        Так что Геральт выработал для себя схему питания сам. Раньше он этим никогда не заморачивался, есть что перекусить — и слава богу, но теперь, в этом мире… было, если честно, скучно, поэтому он и занимался всякой хуйней.        Геральт понял, что должен употреблять достаточно сахара для энергии, много мяса для поддержания мышечной массы и, конечно, пить много воды. Особенно учитывая, что здесь, в этом мире, достать ее было проще простого, что не могло не радовать.       Этих принципов он придерживался вполне успешно и ни в чем себя не ограничивал.        Но все равно не мог понять, какого хера у всех вокруг такой пунктик на похудение.        В мире Геральта худоба могла значить только две вещи: болезнь или голод. Оба повода — мрачная дрянь. Хотя, был еще третий, на самом деле. Худобой обладали большинство чародеек, хотя, признаться, у них она была не болезненная, а изящная. Ведьмак не любил глядеть на худые тела людей, потому что сразу возникали мрачные ассоциации, и он сразу начинал думать о причинах такой плохой фигуры, но вот тело Йеннифэр… Когда он ее любил, он глаз от нее оторвать не мог, и думал… Ничего он, в общем-то, тогда не думал. В голове было пусто, так, что стукни по черепушке — пойдет эхо. Худоба Йеннифэр другая: изящество молодой кошки и изгиб стебля цветка.       Но это Йеннифэр, она — могущественнейшая из чародеек, а вот простым людям, по скромному мнению ведьмака…       — Геральт, сладкий чай — это отвратительно, — не выдержал Юлиан и вылил весь напиток в раковину.  ***       — Ну и, когда приедет эта твоя… херня звуковая? — спросил Геральт, когда увидел, что Юлиан в сотый раз пролистывает то оборудование, которое ему подобрал его друг еще неделю назад.        Учебный год должен начаться уже вот-вот, и Геральт очень не хотел оказаться заложником непунктуальной доставки. То есть, тащить всю эту дичь в квартиру Юлиана самостоятельно, пока тот читает свои мудреные лекции в университете.        — Просто надеюсь, что она легче, чем рояль, — проворчал Геральт.       Юлиан повернул на него голову, закусил губу, нахмурился, судя по выражению лица — устроил глубоко в сознании очередной диалог с самим собой. Геральт научился читать взгляд "погодите, Лютики разговаривают" после того странного сна.       — Геральт, — наконец начал он, — скажи мне, если бы… если оценить по шкале от одного до десяти, скажем так. Насколько было бы нагло заказать оборудование, мебель, звукоизоляцию и стеклянную перегородку для моей студии, и заплатить за это… твоей картой? От одного до десяти. Просто хочу знать. В теории.        "Так ты еще это не сделал?" — подумал ведьмак удивленно и сказал:       — По шкале от одного до десяти — где-то тринадцать.        — Понял, — вздохнул музыкант и отвернулся к экрану.       — Заказывай.  ***       В этот же день, вечером, начали привозить какие-то чертовы коробки.        Они весили меньше, чем рояль.  ***       У Юлиана было сильное желание начать по привычке кусать палец — но он боялся, что ранки, оставленные зубами, снова начнут свое жуткое представление: будут тут же затягиваться. Или же, он боялся, что ему понравится глядеть на это, и он не сможет остановиться. А шутки с магией плохи, это он знал.        Очень своеобразный повод справиться с дурной привычкой, которая появилась у него еще на третьем курсе университета. Каждый раз, когда он работал над чем-то, было стойкое желание что-нибудь покусать. Именно сейчас он работал над составлением плана лекций, и это была напряженная умственная деятельность, так что… приходилось кусать карандаш.        Еще очень хотелось укусить Геральта, но он сидел недостаточно близко, чтобы Юлиан сумел в это время еще и не отрываться от текста на экране ноутбука.        Учебный год начнется через несколько дней, нужно…       — Так, блять, — пробормотал Юлиан, — стоп. Я идиот.        "Я же могу просто снять этот ебучий амулет."       — Я, конечно, согласен, — сказал Геральт так неожиданно, — но интересно знать, почему в этот раз.        Юлиан молча достал амулет из-под футболки, снял, положил на стол и тут же прикусил палец зубами.        Вообще, раньше он не рассматривал вариант "снять подарок Геральта" настолько, что даже спал с подвеской и ходил с ней в душ, и он не помнил, что именно дернуло его тогда, на Новый год, снять её. Может, действительно — боялся порвать? Он тогда был настолько пьян, что даже не помнит, почему они с отцом сцепились. Точнее, понимает общие причины, но конкретный повод — не помнит.        — Ты… снял амулет, — начал ведьмак с тяжелым вздохом. "Серьезно, блять?" — потому что хочешь погрызть палец.        — Мхм, — ответил Юлиан.        Воспоминания с Нового года у Юлиана были прелестные. На самом деле, он был очень рад видеть свою семью и он был уверен, что они тоже были рады его видеть.        "Ты такой придурок, я тебя обожаю", — подумал Геральт и проворчал:       — Лютик, блять, напомни, сколько тебе лет?       — Мне двадцать шесть.        "Мне пятьдесят пять, точнее, уже пятьдесят девять, наверное, но если считать также те года, то уже целых шестьдесят два, а если вообще считать все года, то восем…"       Всепоглощающей пустоте в груди было пару месяцев — эта мысль пришла беззвучно, как образ, как царапины на стекле.       Музыкант дернулся и замотал головой. О чем он думал? Праздник. Новый Год.        Отец, сестры, дом, мама…        Мать беременна. Мать была на третьем месяце в январе, а это значит, что должна была родить… в июле? Юлиан совсем забыл об этом. Да ему, собственно, никто и не сообщал ничего, ни о беременности, ни о ребенке, и если бы не особые способности Геральта, он бы и не узнал никогда. Август подходил к концу, а это значит…        Юлиан вскочил, уронив стул, и понесся к роялю, на котором с утра оставил телефон, подхватил его и начал судорожно искать номер, на который звонил очень редко. Не прошло и двух гудков, как на той стороне линии вызов сбросили — "абонент занят". Юлиан чертыхнулся и позвонил еще раз — и снова сброс.        — Ну это просто невежливо, — пробормотал он на грани слышимости и набрал отца.       "Абонент занят, перезвоните позднее".       Юлиан тяжело вздохнул, подумал, что, наверное, перестарался с эпатажем, когда приехал отмечать праздник, но…       Блять!       "Лютик, блять, это ты меня надоумил!"       "В смысле "я" тебя надоумил? Мы один и тот же человек!"       "Это была твоя мысль!"       "Нет никаких твоих и моих мыслей. Вообще такой категории разделения раньше не было, что произошло?"       "Ты, блять, произошел! Тебе так надо было тащиться туда? Они же ясно сказали: не появляться! Зачем тебе было их видеть, это даже не твои родители! Это мои родители!"       Юлиан буквально почувствовал, что по черепной коробке кто-то постучал изнутри.        "Нет никаких твоих родителей и моих родителей, это — семья, и я их люблю!" — кричал Лютик.        "Сука, Лютик…"       "Не лютикай мне тут! Ты тоже Лютик! Ты сам себя называешь Лютиком! Ты откликаешься на Лютика! Заебал!"        Юлиан сдержался от того, чтобы треснуть самого себя по лицу. Или с разбегу врезаться в стенку. Или пнуть себя, хотя, как это вообще возможно — пнуть себя…       "С этого момента я не Лютик, всё, меня заебал твой тупой псевдоним. Юлиан — отличное имя, и ты тоже его обожаешь. И тоже всегда на него отзывался. Но раз такое дело — я буду Юлиан, ты будешь Лютик. Ты — менестрель, бард, дед…"       "Я не дед!"       "А я Юлиан, музыкант, молодой мужчина, главный красавец Оксфорда и восходящая звезда. Всё! Понял меня?"       "Иди нахуй со своей дичью, Лютик"       "Хуютик, блять. Еще раз ты…"       "Так, всё, хорошо. Ладно, Юлиан. Ладно. Лютик, дыши, вдох-выдох, все в порядке, мы найдем компромисс…"       "Ты что, разговариваешь сам с собой…?"       "Ты тоже разговариваешь сам с собой!"       Юлиан так резко и звонко захохотал, что Геральту стало впервые за долгое время по-настоящему страшно. Музыкант уже несколько минут стоял неподвижно, держа в руке телефон, и на его лице отражалась такая бурная умственная деятельность, что ведьмак понял безошибочно: опять улетел глубоко в себя и ведет беседы сам с собой где-то там… очень глубоко. Не достать, не выковырять, не выманить, не вытащить. Пугающая хуйня.        — Лютик, — начал ведьмак своим вкрадчивым тоном, который в последнее время приходилось применять все чаще, — что случилось?       Геральт поднялся из-за стола, медленно прошел в гостиную, приблизился к музыканту, так, будто боялся спугнуть, и положил руку ему на плечо.        — Он меня заебал, — по-детски обиженно ответил он.        — Кто тебя заебал, Лютик?       — Я, — и опустил голову лбом на плечо Геральта, так резко, что почти стукнулся.        Ведьмак скользнул рукой с плеча за спину и притянул к себе, легко обнимая.       Геральт ничего, совсем ни капли, ни-ху-я не понимал, хотя в голове то и дело выстреливали разные догадки. Особенно четкими эти догадки стали в последнее время: ведьмак с каждым днем все лучше читал Юлиана. Пока что недостаточно, чтобы картинка сложилась.        — Ты меня тоже заебал, — честно признался ведьмак.        "Блять, надо что-то нормальное сказать", — подумал Геральт.        — Но ты мне всё равно нравишься, — добавил ведьмак и поморщился от того, насколько от этих слов почувствовал себя голым. Поэтому добавил еще: — придурок.        — Да, это то же самое, что я испытываю! — воскликнул Юлиан.        Геральт выгнул бровь и отвечать на это не стал, хотя и был удивлен. Он не понял, что музыкант это говорит о себе, а не о нем.       "Я тут подумал…" — начал голос в голове Юлиана.        — О нет, только не это, — пробормотал он в плечо Геральта.        — Что?       — Я подумал, — застонал Юлиан.        "Сначала может показаться, что ты стараешься спихнуть с себя ответственность, потому что не можешь ее выдерживать. Но ты… перекладываешь ее с себя на себя, буквально. Почему ты винишь во всем себя? Ты думаешь, что ты — корень всех про…"       Геральт взял его за подбородок, заглянул в глаза и поцеловал. Потом отстранился и заглянул в глаза снова.        "Ладно, может, потом обсудим, да… Сейчас давай лучше…" — голос в голове Юлиана затих. Ощущение двойственности схлынуло.       Ведьмак опять его поцеловал.        Кажется, Геральт приблизился к пониманию еще на небольшой шажок. ***       Геральт не понимал, почему Юлиан продолжает спрашивать у него мнение обо всех своих "аутфитах". Ясно как день: лучший образ музыканта — голый. Можно, в крайнем случае, завернутый в простыню, но под ней — пожалуйста, голый. Если Геральту и нравилась какая-то очередная рубашка или щегольской пиджак на плечах парня, то он, конечно, сразу хотел их с него снять. Если не нравились — то тем более хотел снять. О чем тут вообще разговаривать? Цветные тряпки, не способные ни на что больше, кроме как вызывать у Геральта головную боль. Какое мнение он мог о них иметь? Только крайне отрицательное.       — Ну скажи, ну Геральт… Ну хорошо же?       — Ужасно, — сдался ведьмак, — это просто ужасно.        Юлиан открыл рот в возмущении и всплеснул руками, но промолчал и отвернулся обратно к зеркалу.        Он заказал себе две рубашки под две свои любимые пары очков. Голубую рубашку с красными сердечками и белую рубашку с желтыми звездочками. Сейчас он примерял первую, и образ был, по скромному мнению ведьмака, просто сюрреалистичный. Розовые очки в форме сердец, эта новая рубашка, светлые джинсы, белые кроссовки со шнурками, на которых тоже красовались сердечки. Целая куча колец с сердцами — наверное, Юлиан сгреб вообще всю бижутерию в форме сердец, которая только была на этой земле. Подвеска с большим стеклянным сердцем, чокер с маленьким черным сердцем, ремень…       — Я думаю наклеить на ногти разноцветные сердечки, как думаешь, уже перебор? — задумчиво пробормотал парень и посмотрел на свой маникюр.        "Перебор случился уже где-то две сотни сердец назад, блять", — подумал ведьмак.        — Лютик, это пиздец.        — Геральт! Ты не можешь сказать что-нибудь хорошее? Ну хоть раз!?        — Не могу, это ужасно.        — Значит — солги!        Геральт вздохнул и усмехнулся.        — Очень красиво, Лютик, просто великолепно.        — Ты отвратительный лжец. Почему звучит так, будто ты хочешь послать меня на хуй?       — Раздевайся, давай выясним, — ведьмак наклонил голову и приподнял брови.       — Ты что, флиртуешь со мной? После того, как назвал мой аутфит ужасным? Это возмутительно! Я вот возьму и…       Раздался дверной звонок, заглушивший смешную и жалкую угрозу поэта. Юлиан поправил очки на переносице и побежал открывать. Щелкнул замок, послышался скрип входной двери.       — Ты! Не явилась на мой шабаш! — воскликнул Юлиан притворно-обиженно.        Еще один друг музыканта? Геральт заинтересовался (конечно, он сразу поморщился от этого ощущения заинтересованности) и вышел в коридор.        — Дела, цветочек.        В дверях стояла очень высокая, худая, но крепкая девушка с выжжеными краской блондинистыми волосами и огромным количеством пирсинга: в носу, на губах, в ушах… в общем, везде, где было можно (где было нельзя, по подозрению ведьмака, пирсинг тоже был). Большие зелено-карие глаза, нос с горбинкой, жилистые руки, которые сейчас так крепко обнимали музыканта, что тот был приподнят над полом на пару сантиметров.        — Знаю я твои дела, — вздохнул Юлиан.       — Геральт, приятно познакомиться, я Карен.        Ведьмак прищурился недоверчиво, но протянутую руку пожал. Юлиан открыл рот, чтобы задать вопрос, но девушка его опередила:       — Твой дружок белобрысый мне все уже разболтал. Пишет каждый день, приклеился, как банный лист, все зовет на свидание. Как объяснить убогому, что заебал он меня?       — Пнуть как следует, — сказал ведьмак, потому что понял, о ком идет речь, а вот эта странная Карен ему нравилась все больше.        — Боюсь, я слабовато бью, — вздохнула она, — потому что я пыталась: не помогло.        — Могу предложить помощь, — кивнул Геральт.        — Так! — крикнул Юлиан. — Никто не будет избивать моих друзей! Тем более — другие мои друзья!        — Хорошо, цветочек, — быстро согласилась девушка, — только скажи, что ты опять на себя напялил, эти тряпки отвратительны.       Геральт тут же подумал, что эта девушка его фаворитка среди друзей Юлиана. Поморщился от этой мысли, и заменил "фаворитка" на "наименее бесячая".        — Это не тряпки, это чистый хлопок, — обиженно протянул музыкант и потрогал подвеску в виде сердца на шее.        — Все у тебя, блять, чистый шелк, чистый батист, чистый кашемир, — заворчала девушка, повесила куртку на крючок и стала разуваться. — А толку?       — Вы, блять, подружитесь, — выплюнул Юлиан и похлопал Геральта по груди.        — Прическа — отпад, что за краска? — Карен кивнула на волосы Геральта и, не дожидаясь ответа, пошла на кухню.        — Последствия мутаций, — честно ответил ведьмак, девушка низко и громко засмеялась.        Юлиан покачал головой и пошел за ней. Геральт проверил, что входная дверь закрыта, и понял, что ни одна часть его сознания не сопротивляется тому, чтобы посидеть с ними на кухне вместе. С каких пор он стал таким дружелюбным?        Может быть с того момента, когда люди перестали выливать на него, проходящего мимо, помои, и кричать вслед, что он блядский мутант и должен подохнуть? Вероятно, с того самого.        — …и вот только сегодня, наконец, вернулась. Но скоро опять уеду, говорят, в Танзании нашли новое месторождение.        — Оставайся подольше, — сказал музыкант, помешивая что-то в кружке.        — Что это там у тебя? — Карен кивнула на высокий стакан с мутной субстанцией в его руке. Она уже залезла в холодильник и достала себе пиво — угольно-черный эль, который покупал себе Геральт. Юлиан достал еще один, когда увидел, что ведьмак решил почтить их своим присутствием.       — Белковый коктейль, — вздохнул Юлиан и сел за стол.       — Белковый коктейль? — удивилась девушка и села напротив него, открыла пиво и сделала первый глоток. Тут же зажмурившись от удовольствия, она прошептала: — Горький, как жженые покрышки, великолепно.        — Да, я пытаюсь набрать массу, — пробормотал парень как будто обиженно.       Геральт тоже сел за стол и лениво отсалютовал девушке своей бутылкой пива, та улыбнулась и подмигнула саркастично.        — О, я придумала шутку, — Карен посмотрела на Юлиана, который, морщась от сладости, пил свой напиток, скосила взгляд на ведьмака и покачала головой.        — Что за шутка? — заинтересовался музыкант, но отследив ее взгляд изменился в лице. — Нет.        — Да-а, я придумала шутку, — повторила она, посмеиваясь.        Геральт ничего не понимал.        — Нет, никакой шутки, эту шутку я слышать не хочу.        — А я, знаешь, всё-таки её пошучу… — сквозь смех пропела она.       — Нет, ты ее не пошутишь. Отвратительно.        — Знаешь, а я всё-таки пошучу… — хохотала девушка.       — Не пошутишь.       — Пошучу… — победоносно повторила она и подняла руку с пивом вверх, как во время тоста.       — Не надо, пожалуйста, это ужасно.       — Слушай, какая шутка: "А разве Геральт не…       — Нет! — вскрикнул музыкант.       — Не перебивай. Говорю: "А разве Геральт не снабжа…       — Я сейчас позвоню Джону и скажу, что ты приехала и согласна пойти с ним на свидание! — громко и быстро сказал Юлиан.        Карен вмиг посерьезнела, ее взгляд стал мрачным и осуждающим.        — Нет.        — Да, вот прямо сейчас и позвоню, и скажу ему, что ты сделала каминг-аут как бисексуалка, потому что влюбилась в него по уши!       — Ты не сделаешь этого.        — А ты не будешь ничего шутить, — с нажимом сказал парень.        — По рукам.        — По рукам, — кивнул Юлиан и успокоился.        Девушка пробормотала в пиво что-то вроде "сделка с дьяволом, блять" и вздохнула. Геральт был уверен, что за свою жизнь услышал столько похабно-мерзких шуток, что мог бы, при желании, написать сборник. Но он все равно не мог уловить, в чем юмор был конкретно здесь, потому что подруга музыканта до конца не договорила. Но судя по истерике Юлиана, шутка была ужасной и тошнотворной.        Ведьмак любил такие шутки, вообще-то.        — Это, цветочек, называется цензура.        — Это, моя сладкая, называется "не порть аппетит своему другу, который изо всех сил пытается его вернуть". Ты посмотри! — Юлиан беззастенчиво поднял рубашку на животе и провел пальцем по ребрам, — пересчитать можно, блять, сыграть как на ксилофоне молоточком, до-ре-ми-фа-соль, нахуй, ля-си! Я взрослый мужчина, а не палочник!        — Взрослый мужчина, а напялил на себя рубашку с рисунком из перевернутых задниц.        — Это сердечки! — взревел Юлиан в возмущении.        — Это, — начала Карен твердо, достала телефон и начала что-то в нем печатать, — называется, — она повернула телефон экраном к музыканту, и Геральт углядел там анатомическое изображение сердца человека, — сердечко. А то, что у тебя на рубашке, на шее, на пальцах, блять, на шнурках — перевернутые жопки.        — Это не перевернутые жопки, — обиделся парень и отодвинул от себя ее телефон, — это сердечки.        — Перевернутые жопки. Хотя, учитывая твой характер, розовые очки в форме задниц вполне подходят, так сказать, отражают суть поэта. Геральт, согласись, это жопы.        Геральт промолчал, но усмешку скрывать не стал.        — Вы меня не любите, — пробормотал Юлиан и подпер щеку кулаком, — совсем.        — Обожаем, — замотала головой Карен и убрала телефон. — Кстати, твой Yellow — бомба. Сверхзвуковая ракета, хит десятилетия, ангельский хор. Я скачала и слушаю постоянно. Шедевр! Так часто включаю, что выучила уже, как называется файл: блять, лэнсд-джнзпбел. Поёшь, что мурашки по коже, я бы все отдала, чтобы уметь также.        Юлиан просиял, выпрямился и сказал ласково:       — Приходи на вокал, поставим тебе и голос, и слух выработаем.       — Ой, — девушка отмахнулась и поморщилась, — знаю я твои уроки вокала. Проходят они не у рояля, а там, — девушка кивнула в сторону спальни, — на подушках.        — Ты мне это до конца жизни припоминать будешь.       — Я крутилась вокруг нее три месяца, Юлиан, три месяца! А потом она один раз сходила к тебе на урок вокала, — девушка развела руки в возмущении и даже немного разлила пиво на пол, — и всё! Тебе хватило, курвина мать, академического часа! А то и меньше, наверное! А я вокруг нее — три месяца, и так, и сяк, и цветы, и шоколад, и подарки, и мемы с котиками с утра!       — Понимаю, — подал голос ведьмак, — идешь, смотришь, красивая женщина, думаешь, попробую заговорить завтра. А на рассвете уже этот вот, — Геральт кивнул на парня, — у нее из окна без штанов вылезает.        — Возможно вам нужно просто быть чуть смелее. В свое оправдание скажу: моя хорошая, ну я не знал, правда! Геральт, тебе тоже скажу, про какую бы девушку ты не говорил конкретно сейчас, но про это я тоже ничего не знал.        — А знал бы — остановился? — усмехнулся ведьмак.        — Нет, — замотала головой девушка, отвечая вместо Юлиана, — не остановился. Может быть, сбавил скорость, но итог бы был один.        — И потом бы долго извинялся, — продолжил мысль Геральт.        — Вероятно, пустил бы слезу, — подхватила Карен, — мол, извини, моя дорогая подруга, но любовь снесла мне голову, я сам не ведал, что творю! И вообще, она сама на меня полезла! И вообще, это было давно! И это все неправда, ничего не было! Я даже не знаю, как ее зовут, о ком мы вообще?       Геральт зло захохотал от того, как точно девушка передала интонацию и настроение извиняющегося поэта.        — Я однажды просто возьму, — продолжила девушка, развеселившись, — и нацежу с тебя, солнышко мое, крови, пота и других жидкостей. Попробую использовать, как приворотное зелье. Ставлю сотню баксов, мне дадут за это Нобелевку.        — Приворотное зелье так просто не делается, — пробормотал Юлиан и добавил громче: — Ну и в чем я виноват?        — Ты ни в чем не виноват. Просто — констатируем факты. Дай очки примерить, — она потянулась к нему руками.        Впрочем, Карен совсем не ожидала, что тот отшатнется от нее в ужасе.        — Ты же сама сказала, они тебе не нравятся, — выпалил Юлиан.        — Не нравятся, да, но… Что с тобой, ты чего?        — Ничего, все в порядке, — не профессионально соврал он и поправил очки на носу.        — Так дернулся, будто я тебя бить собралась. Как будто я тебя бить… собралась. Как будто, — девушка перевела взгляд на Геральта, — бить собралась.        Ведьмак ответил ей прямым взглядом и приподнял бровь. Повисло тяжелое молчание. Юлиан метался взглядом от Геральта к Карен и усиленно пытался сообразить, что происходит. Когда до него, наконец, дошло, девушка уже отодвигала стул и собиралась встать.        — Не-ет, нет, нет, нет, не-а, нет, мх-м, нет. Нет, нет. Никто Лютика не пинает, не бьет, тумаки не раздает, его гладят по голове, обнимают и любят. Один раз было, при встрече, лет пятьдесят назад! Сейчас я уже другой, бью сам, но только если Геральт попро… черт, заговариваюсь опять, не слушай. Слушай! Сядь! Ты все кулаки о него переломаешь! Хотя когда тебя останавливало это от того, чтобы побить мужика… Но он не обычный мужик! Сядь! Умоляю, сядь, спасибо, всё, сиди, умоляю, прошу, на колени встану, хочешь? Сиди, держи очки свои, то есть мои, но хочешь — забирай! — парень снял с себя очки, уронил их, поднял с пола, и, выпрямившись, встретился с девушкой взглядом.        Та замерла, когда увидела его лицо, и отшатнулась.        — Да что с тобой произошло, Юль… — прошептала она в ужасе.        — Очень насыщенное лето, — честно признался музыкант и положил очки на стол, когда Карен не забрала их из протянутой ей руки.        — Лицо твое…        — Поэтому очки и ношу, — прошептал парень и наклонил голову, скрывая лицо за челкой.        — Нет, все было в порядке, а потом… Это ты так напугался, что я ему наваляю?       — Да, — соврал он, — я натура впечатлительная. Извини, мы сейчас, — парень вскочил из-за стола и пулей вылетел с кухни.        — Мы? — переспросила девушка как-то совсем растерянно и проводила его взглядом.        Геральт поднялся из-за стола, сделал большой (очень большой) глоток пива, поморщился и пошел следом за Юлианом. Он нашел его в ванной, перед зеркалом. Это было странно: ведьмак увидел его через отражение, и каким-то образом лицо музыканта — точнее, то выражение, которое оно приобрело сейчас — казалось еще более пугающим и пустым, чем обычно в такие моменты. Ведьмак прочел его, будто над головой парня сейчас блестела и сверкала огромная неоновая вывеска, гласящая: "Осторожно, Лютики разговаривают. Скорее всего, скандалят, бьют посуду и рвут подушки."        Геральт сдержал себя от того, чтобы снова спросить "как ты", потому что привык когда-то, а отвыкать для ведьмака всегда было сложно. Привыкать, в целом, тоже.        — Так! — громко сказал Юлиан и отвернулся от зеркала. — Я все еще ничего не понимаю, но мне похуй. Всё, мне насрать. Не волнует, не колышет. Я в порядке, я был в порядке, я буду в порядке. И я буду ходить на работу, пусть хоть вся кафедра помрет от сердечных приступов, буду встречаться с друзьями, буду ходить гулять снова, буду… Всё. Всё буду! Я нормальный.        Юлиан зашагал на выход из ванной, но был пойман Геральтом за плечи. Музыкант не успел ничего сказать, как был прижат к широкой груди. Геральт жалел, что не умеет красиво говорить, но даже если бы умел, то что бы сказал? Он сам пока ничего не понимал, если честно, но он чувствовал, что приближается к ответам. Ведьмак подумал, что нужно бы сесть как-нибудь с листом бумаги, и просто… как следует пораскинуть мозгами. Проанализировать все произошедшее, сделать выводы, принять решения к действиям (если они тут вообще, если честно, могут быть), но пока что все что он мог — помочь своим присутствием.        Боги, может все-таки лучше королева кикимор, с ней хотя бы все понятно…       — Спасибо, — прошептал музыкант, обнял Геральта в ответ, перехватив под ребрами, также, как Карен сделала это с ним, когда пришла.        Напрягся и приподнял ведьмака над полом, опустил, громко поцеловал в лоб и ушел на кухню.        "Храбрится", — понял ведьмак и пошел за ним.        — Моя дорогая подруга, свет очей моих, — начал он громко и плюхнулся на стул, — все нормально, привыкай к этому и не пугайся. Я потом тебе все расскажу.        "Как только сам пойму, так сразу и расскажу", — подумал Юлиан и улыбнулся.        — Да все вроде нормально опять? — пожала плечами девушка, взяла очки со стола и примерила. — Ты меня пугаешь немного своими переменами, но раз потом, так потом. Точно этот хуй седой тебя не обижает?       "Говоришь так, будто смогла бы что-то сделать, если бы обижал", — подумал Юлиан и сказал:       — Нет, он добрый. Самый-самый лучший. Любовь всей моей жизни и даже больше раза в два. Так хорошо себя ведет, что зубы скрипят. У меня скрипят — от любви. Вот так!        — Да что ты говоришь, — Карен улыбнулась, — ты так про всех своих любовников поёшь.       — Тут совсем другой случай, — уверил ее парень и потряс указательным пальцем в воздухе, как бы подчеркивая серьезность своих слов.        Геральт сдержался от саркастичного комментария в духе "так ты тоже про всех говоришь" и достал из холодильника еще пива.       — А, и с каких пор ты покупаешь нормальное пиво, а не девчачий сидр?       — Это не я, — пожал плечами парень, — это пиво Геральта.       — Оу, — удивилась Карен и покосилась на две пустые бутылки.        Прежде чем она успела сказать про то, что она не подумала спросить, перед тем как брать что-то (потому что привыкла вести себя как у себя дома в квартире Юлиана, как и все его друзья), Геральт молча поставил перед ней третью бутылку и сел за стол.        — Я смотрю, вы уже друзья, — прищурился Юлиан.       Беседа медленно перетекла в разговоры о путешествиях, машинах, далеких странах и странных языках. Выяснилось, что эта подруга музыканта, которая не выглядит как человек, способный поладить с Юлианом, постоянно в разъездах: занимается охотой на драгоценные натуральные камни, их огранкой и продажей.        — Почему камень не носишь?       — А?       — Надел на себя эти пластмасски, сборную солянку из тамблера середины десятых и пинтереста раздела софт-кор, а камень, который купил у меня?       — А, — понял Юлиан и кивнул, — это не мне, это был подарок.        — Ничего себе подарок, — Карен выгнула бровь и растянула губы, — черный звездчатый сапфир, охуеть, а можно мне тоже такие подарки будут дарить?       — Это тот, что ты Йеннифэр подарил? — подал голос ведьмак.        — Мхм, — хмыкнул парень утвердительно, — тот самый.        — Йеннифэр, блять, Геральт, Юлиан Альфред Леттенхоф, нормальные имена попали под культуру отмены или что? — проворчала девушка.        "У него что, курва, на все случаи жизни есть друзья? Друг, который разбирается в мотоциклах, друг, который добывает драгоценные камни, друг, который может собрать звукозаписывающую студию. Блять, а он не придумал завести друга, который бы держал его подальше от проблем, который он наживает на свою сладкую задницу каждый день?" — зло подумал Геральт.        И тут его осенило.        "А. Это я — тот самый друг."       — Такой женщине как она, — начал Юлиан мечтательно, — нельзя было бы носить обычное имя. И нельзя было бы дарить ей обычный подарок. Знаешь, красотой и силой её можно разрушать государства.       — О-о-о, расскажи мне про неё. Я уже ее хочу.       — Прости, моя хорошая, дорогая, тебе она не по зубам.       — Да что ты?       — Представь себе самую могущественную женщину во вселенной. Самую опасную, властную и умную. Теперь весь этот ужас — заверни в по-юношески изящное тело. А её лицо, не потерявшее мягкость и блеск, глаза, сверкающие, как закатное небо, волосы цвета вороного крыла, кожа цвета кофе с молоком, пальцы, тонкие и проворные, как…       — У-у-у, я смотрю, она тебе не дала.       — Да я бы никогда не посмел! — вскрикнул Юлиан, раздраженный от того, что его описание прервали. — Мне она не по зубам. И тебе, повторяюсь, тоже. Даже Геральту оказалась не по зуба…       — Так ты подарил такой камень бывшей своего мужика? Я ничего не поняла, цветочек.        — Говорю, она ему оказалась не по зубам! А у него член, между прочим, в обхвате как мое запястье. Не шучу!        Геральт закатил глаза и вздохнул, но Юлиана это не остановило, он продолжил:       — Это кажется только, что запястье тонкое, а ты попробуй свое запястье обхватить ладонью. Ага! Даже не свое, у тебя оно тоньше, вот, — Юлиан обхватил свое запястье пальцами. — Не шучу! Попробуй!        Геральт, кажется, увидел свой мозг от того, что закатил глаза слишком сильно. И в его мозгу сейчас тысяча поэтов-менестрелей по имени Лютик отплясывали чечетку — прямо по стенкам черепушки — и хохотали.        — Господи, ебаный в рот, курвина мать, ты заставил меня представить, будто я держу член, — простонала девушка и поспешно убрала руки, отряхивая их, как будто действительно сейчас держала не запястье Юлиана, а что-то отвратительное, как слизни или гниль.        — То-то же, — всплеснул руками парень.        — Блять, Юлек, я куплю ей такой член, который ей только заблагорассудится, хоть как запястье, хоть как нога в обхвате, ты меня вообще чем пугаешь?       — Я тебе только что сказал, почему с ней нельзя связываться, а ты, хотя и не видела ее в глаза, уже спланировала, как трахнешь её! — возмутился Юлиан.       — Готовь сани летом, — пожала плечами Карен.       — Все, забудь. Вето, право вето, я пользуюсь своим правом вето.        — А у нас есть право вето!?       — Есть, конечно, у всех оно есть.        — Об этом предупреждают перед тем, как им воспользоваться.        — Если бы я предупредил — ты бы воспользовалась.        Карен глупо моргнула и уставилась на парня напротив со смесью восторга, ужаса, неверия и скептицизма.        — Значит все это время, — нарушил тишину Геральт, — у меня тоже было право вето.        — Конечно, оно у тебя было, — пробормотал Юлиан.        — Охуеть, — вздохнул Геральт и зажал переносицу.        — Мастер спорта по тяжелым вздохам, — сказала Карен тихо и не поняла, отчего Юлиан так резко и громко захохотал.       К вечеру алкоголя Геральтом было выпито столько, что даже крепкий ведьмачий организм сдался и опьянел. Карен разговаривала медленнее, двигалась неаккуратно, врезалась в косяки и даже разбила две кружки, но выпила она, конечно, в два раза меньше.       Юлиан не выпил ни капли, но настроение подхватил так, будто его выкрученная на максимум эмпатия работает и на то, чтобы перенять чужое опьянение.       Геральт сам не понял, что высказал это наблюдение вслух, и дошло это до него только тогда, когда Юлиан чуть не упал со стула от смеха.        В какой-то момент ведьмак обнаружил себя на том, что показывает девушке несколько особенно действенных приемов самообороны и не испытывает ни раздражения, ни злости, ни усталости от социальных взаимодействий. Геральт никогда не думал, что будет так комфортно себя чувствовать в компании человека, которого он едва знает, но все друзья Юлиана были какими-то… приятными людьми? Это он, слава богам, небу, подземелью, дьяволу и даже всем королевам всех кикимор, вслух не сказал.        — А я тоже хочу какой-нибудь пирсинг… — проговорил Юлиан задумчиво. — Может быть, пора мне проколоть уши? Или нос?       — Х-хочешь, я тебе проколю, у меня с собой… — заплетающимся языком выдала девушка.       — Ты перестала работать мастером несколько лет назад, зачем ты таскаешь с собой иглы?       — А если… а если захочу себе что-то новое? А под рукой не будет? — возмутилась Карен. — Идти в салон, чтобы мне там… меня там пистолетом продырявили? Нет, спасибо, сейчас, знаешь, порядочных мастеров…       "Мастер пирсинга и охотник за камнями. У них у всех тут по пять взаимоисключающих профессий?"       "Может, ведьмак-детектив тоже неплохое сочетание. Или механик. Или… разводчик… разводитель… развовед…"       — То есть ты, — медленно и четко сказал Юлиан, — предлагаешь мне, — он наклонил голову и показал на себя пальцем, — проколоть уши в нестерильном помещении, рукой мастерицы, которая пьяна в стельку?       — Ну да, — пожала плечами девушка.       — И какого хуя я должен отказываться! — музыкант стукнул по столу и ушел в прихожую, чтобы принести девушке ее дорожную сумку.       — Будешь плакать, — четко произнесла девушка, зажав специальными щипцами ухо Юлиана и уже держа иголку наготове.       — Что за вопрос? Конечно буду.       — Это не вопрос.       Судя по громкому нытью и возмущениям музыканта, все прошло быстро, безболезненно и успешно.        В каждой мочке блестело по одной круглой титановой сережке, а в правом хрящике уха — небольшая штанга.        Прощаясь, Юлиан произнес мечтательно:       — Ах, моя дорогая, ах если бы, если бы тебе нравились парни.        — Фу, ужас какой, — поморщилась Карен, завязывая шнурки ботинок. Потом она выпрямилась, ткнула Юлиана в грудь пальцем и сказала: — А вот если бы ты был девушкой…        — Может, в следующей жизни, знаешь? — усмехнулся музыкант.       — В следующей жизни? Ты же атеист.        — И слава богу, что я атеист. Ну да, в следующей жизни, вдруг они существуют? Как и параллельные миры?       — Не забивай мне голову всякой дичью, я и так пьяная. Всё, давай, цветочек! До связи!