Три категории

      Геральт замечал, что иногда бывают моменты, когда Юлиан попросту не может выбрать что он хочет послушать сегодня. Музыкант перелистывал весь свой внушительный плейлист, даже гуглил что-то, включал старое и знакомое, включал новое и необычное — и мучался. А потом он установил на свою треклятую колонку, которая была спонсором головной боли Геральта уже пару лет подряд, голосовой помощник, и смог, кажется, подружиться даже с искусственным интеллектом.       Один раз, после того, как Юлиан тяжело вздохнул и попросил алгоритмы включить просто “что-нибудь”, расстроенный от того, что не может придумать, что же ему такого хочется, колонка заиграла Queen. Очевидный выбор, на самом деле, учитывая, что ведьмак вообще не видел ни одного человека, которому не нравилась их музыка, но Юлиан так воодушевился и обрадовался, что предложил искусственному интеллекту жениться на нем. Потом замотал головой и поправил себя: “выйти замуж”.       Искусственный интеллект с высоким женским голосом ответил: “Я боюсь, мы слишком разные. Я машина, а вы, простите за оскорбление, человек.”       Геральт не был уверен, что в коде обязательно нужно прописывать сарказм, но решил не задумываться об этом, так как не имел и малейшего понятия, как на самом деле работает эта программа. Но посмеялся он тогда, конечно, знатно — особенно его повеселило растерянно-обиженное лицо парня, поджатые губы и распахнутые в удивлении глаза. Расстроиться от того, что тебе отказала музыкальная колонка — это, конечно, прекрасно.        Вероятно, колонка запомнила это, и, может быть, решила, что Геральт смеется над ней — потому что сегодня она точно хотела вывести ведьмака из себя. Если ее алгоритмы такое, конечно, предполагали. Ведьмак думал, что вряд ли, но как же это объяснить иначе?        — Сири, включи… что-нибудь… — протянул Юлиан, даже не отрываясь от набора текста на ноутбуке, — что-нибудь такое… Ну, такое, знаешь… Включи мне…       “Включаю Mother Mother — Arms Tonite”       — Моя хорошая, это именно то, что я хотел услышать! — воскликнул Юлиан и начал притоптывать ножкой в ритм.        “I fell in your arms tonight       I fell hard in your arms tonight       It was nice”       (Я упал в твои объятия этим вечером,       Сильно упал в твои объятия твои вечером,       Это было хорошо.)       “I died in your arms tonight       I slipped through into the afterlife       It was nice”       (Я умер в твоих объятиях этим вечером,       И проскользнул прямо в загробную жизнь,       Это было хорошо.)       “And hey, you, don't you think it's kinda cute       That I (I) died (died) right inside your arms tonight       That I'm fine even after I have died       Because it was in your arms I died”       (И эй, ты, не думаешь, что это было мило,       Что я (я) умер (умер) прямо в твоих руках этим вечером.       И то, что я в порядке даже после того, как умер,       Потому что это были твои руки — в которых я умер.)       “I cry in the afterlife       I cry hard because I have died       And you're alive”       (Я плакал в загробном мире,       Я был в истерике, потому что я умер,       А ты жив.)       “I try to escape afterlife       I try hard to get back inside       Your arms alive”       (Я пытаюсь избежать загробного мира,       Я очень пытаюсь попасть назад       В твои объятия — живым.)       Геральт раньше эту песню не слышал, и, если честно, желал бы и дальше никогда ее не слышать. В голове тут же промелькнул образ того, что он разбивает эту ебучую колонку кулаком — но за что, собственно? Это машина, алгоритмы, случайные совпадения, теория вероятностей… Плюс ко всему, учитывая, что ведьмак не был силен в поэзии, вполне могло бы оказаться, что песня значит вообще совсем другое — а он понял её по-своему по очевидным причинам. И последний аргумент в пользу того, чтобы не рушить технику зазря: Юлиан расстроится. Поэтому ведьмак подошел и нажал на кнопку “далее” на колонке молча, прерывая песню где-то посередине. Он мог бы, в самом деле, остаться сидеть на месте и просто попросить вслух, но ему так не нравилась сама перспектива разговаривать с роботом, что он предпочел этого не делать. Хотя, наверное, скоро эти ебучие голосовые помощники появятся даже в кафе — и однажды заговорить придется.       Вообще, вся жизнь Геральта могла бы быть описана словами: “Все было хорошо, а потом пришлось заговорить”.       — Ну, кстати, я должен был предположить, что тебе не понравится Mother Mother из-за вокала, — пробормотал Юлиан и приподнял голову, ожидая, какая песня включится следующей. И обрадовался, когда услышал первые аккорды: — О, а это Johnny Cash, необычная подборка музыки на сегодня, не так ли?        Видимо, Юлиан не понял, что именно не понравилось ведьмаку. Или он действительно был последним идиотом, или был слишком занят тем, что делал — хотя это не мешало ему болтать, конечно. Или же в песне действительно не было ничего такого, а Геральт все не так понял. Что тоже, на самом деле, вполне вероятно.        “There ain't no grave can hold my body down       There ain't no grave can hold my body down”       (Могилы нет, чтоб удержать меня,       Могилы нет, чтоб удержать меня.)       “When I hear that trumpet sound       I'm gonna rise right out of the ground       Ain't no grave can hold my body down”       (Когда я услышу этот звук трубы,       Я собираюсь восстать из земли.       Могилы нет, чтоб удержать меня.)       “Well, look way down the river       What do you think I see?       I see a band of angels, and they're coming after me”       (Взгляни не берег реки,       Как ты думаешь, что я там вижу?       Я вижу банду ангелов, и они пришли за мной.)       “Ain't no grave can hold my body down       There ain't no grave can hold my body down”       (Могилы нет, чтоб удержать меня.       Могилы нет, чтоб удержать меня.)       “Well, look down yonder, Gabriel       Put your feet on the land and…”       (Посмотри вниз, Гавриил,       Спусти ноги на землю и…)       Геральт тяжело и глубоко вдохнул и понял, что еще чуть-чуть, и злобно зарычит. Он снова переключил песню сам, на середине, не дослушав до конца. Юлиан не обратил на это уже никакого внимания, потому что был занят чтением текста на ноутбуке. Заиграла следующая песня, и Юлиан оторвался от экрана, чтобы сказать:       — Я не знаю, какие алгоритмы она использует, но это очень хорошая подборка песен, хотя и разношерстная. Тейлор Свифт! Это же моя любимая исполнительница, ну, после Билли Эйлиш, и после Бритни Спирс, и после девушки в красном, и после…       Видимо, эта песня действительно воодушевила музыканта, и он отложил дела, чтобы начать щелкать пальцами в ритм и подпевать на октаву ниже, пританцовывая, сидя на стуле. Слава всем богам, текст в этот раз ничего про смерть не содержал — и про воскрешение тоже, так что Геральт расслабился. Пока, конечно, не начался припев, в который Юлиан уже так разошелся в танце, будто был в ночном клубе, а не у себя на кухне.       “But I got smarter, I got harder in the nick of time       Honey, I rose up from the dead, I do it all the time       I got a list of names, and yours is in red, underlined       I check it once, then I check it twice, oh!”       (Но я стала умнее, я стала жестче в мгновение ока,       Дорогая, я восстала из мертвых — я делаю так каждый раз,       У меня есть список имен, и твое там написано красным и подчеркнуто,       Я один раз с тобой справилась, справлюсь и во второй!)       Геральт сглотнул и решил, что если судьба сегодня хочет над ним поиздеваться, то он не окажет ей услугу тем, что поведется на провокации. Поэтому он остался сидеть на месте невозмутимо, плюс, помогало то, что на Юлиана было приятно смотреть, пока он пел и танцевал. И все было хорошо, пока он не заменил в одной из последних строчек “Taylor” на “Jaskier”.       “I'm sorry       But the old Jaskier can't come to the phone right now       Why?        Oh, 'cause he's dead!”       (Мне жаль,       Но старый Лютик не может подойти к телефону сейчас.       Почему?        Потому что он мертв!)       “Да ну вас нахуй, блять”, — подумал Геральт, вскочил из-за стола и ушел в прихожую, чтобы накинуть куртку и пойти подышать свежим воздухом на улице. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он взял с собой пачку сигарет — на всякий случай.       Юлиан ничего не понял, но у него не было сейчас времени анализировать ситуацию, ведь нужно было возвращаться к делам. ***       Юлиан всегда знал, что по-настоящему хороший секс это не только результат страсти и влюбленности, но и результат разговоров о предпочтениях, изучения реакций друг друга, крепкой связи и умения чувствовать друг друга. Но даже несмотря на это, он всегда отдавал предпочтение мимолетным интересам, захватывающим, как вихрь, и был всем доволен.        Когда к их дружбе с Геральтом прибавился еще и секс, Юлиан, конечно, чуть не умер от радости. Но он сразу подумал, что, видимо, вся составляющая их отношений, связанная с постелью, на его совести.       Почему-то он решил, что Геральт будет черств, груб и молчалив, и ни за что никогда не скажет, чего хочет. Все эти предположения разрушились в их первый раз — Юлиан сразу прочел, что ведьмак любит нежно, долго, много и с поцелуями. В принципе, понимать Геральта за столько лет он научился хорошо, потому что это был единственный вариант понять, что происходит с ведьмаком: читать между строк.       Юлиан совсем, вообще, никак не ожидал, что Геральт научится читать его ответ, да так хорошо, что порой становилось жутко.       Ещё каким-то странным образом они поменялись ролями в постели. Не в плане "принимающий-подающий", тут все оставалось также: чаще сверху был Юлиан, пока иногда, раз в пару недель, сам не предлагал сменить это для разнообразия. Они поменялись ролями в другом плане: Геральт стал любить жестче, Юлиан стал любить нежнее. Правда, тут ведьмак все равно его удивил: если музыкант любил пожестче самую малость, Геральту внезапно понравилось, когда его шлепают до красных отпечатков, связывают и берут быстро и сильно. Без фанатизма, конечно, они сразу сошлись, что оба это не переваривают, но, всё же…       В общем, Юлиан начал любить медленно, долго, красиво, тягуче, нежно, любовно… И так далее.        А Геральт, черт возьми, это понял, причем каким-то образом — сам.       Каким-то образом даже раньше, чем это в полной мере осознал Юлиан.        Вообще-то, такая наблюдательность со стороны ведьмака была пугающей, но Юлиан не мог сейчас порассуждать на эту тему, потому что вообще сейчас рассуждать не мог.        Сегодня был один из тех дней, когда он был в принимающей роли, и это определенно был лучший из таких дней. Геральт нашел идеальный угол проникновения, идеальную позу: сидел на кровати, пока Юлиан сидел на нем и обнимал его за плечи, уткнувшись лбом в сгиб собственного локтя. Ощущения были настолько яркие, что дыхание перехватывало: он еле дышал, хрипло и тихо стонал, и даже не мог держать глаза открытыми.        Геральт наблюдал за ним с таким самодовольством, что Юлиан бы стукнул его, если бы видел со стороны. Парень откинул голову назад, и ведьмак залюбовался: крепко зажмуренные глаза, выгнутые и сдвинутые на переносице брови, широко открытый рот. Эта кожа, мокрая от пота, волосы, прилипшие ко лбу, которые начали завиваться от влаги, и такой яркий красный румянец, почти как в лихорадке…       Великолепно.        У ведьмака появилось стойкое желание сфотографировать это и распечатать огромные фотообои во всю стену — и расклеить на всех поверхностях вокруг. Вложить в бумажник, поставить на заставку телефона, заказать картину и отдать в музей.        Юлиан полностью расслабился и отдал весь контроль. Он почувствовал приближение оргазма, и хотел попросить чуть-чуть ускориться, но не менять всего остального, но Геральт опять как-то понял это сам.        Юлиан решил, что будет анализировать это позже.       Оргазм пришел медленно, волнами, сначала — еле ощутимо, потом — сильной до боли судорогой. Он хрипло закричал, вцепился в плечи ведьмака до синяков и кончил так оглушающе, что, открыв глаза, увидел пелену перед глазами; и не сразу понял, что Геральт все еще двигается в нем, уже быстрее и резче. Он не заметил, когда именно ведьмак тоже кончил. Уже после, когда движения прекратились, он смог поднять трясущуюся ладонь к лицу, чтобы потереть глаза, в которых все еще было мутно.        — Охуеть, — прошептал он, когда увидел на пальцах влагу, а взгляд прояснился.       В голове было пусто и хорошо, двойственность сознания и боль в груди улетучилась, Юлиан чувствовал себя одним целым — снова.        "Какой-то слабенький экзистенциальный ужас, если его можно перебить одним мощным оргазмом", — пошутил он про себя, и тут же добавил в мыслях:       "Самым мощным за последнее время."       "Ладно, самым мощным, что я помню. За восемьдесят лет…?"       "Я что, черт возьми, заплакал? Заплакал — от оргазма? Я герой манги для взрослых или что? Приехали."       Геральт опустил его на подушки и продолжил наблюдать за ним. Так самодовольно и нагло, что точно получил бы по лицу, если бы Юлиан хоть что-нибудь соображал сейчас.       Но музыкант — вообще ничего не соображал.        — Это моя работа, — прошептал Юлиан, — доводить тебя до состояния… до этого состояния…до того состояния, которое…доводить до…        — До какого-какого состояния? — вежливо поинтересовался Геральт.       Юлиан наконец посмотрел на него.        — Ты напрашиваешься на удар по лицу, — простонал Юлиан и отвернулся, чтобы не захотелось еще сильнее выполнить свою угрозу.        — Хм, — ответил ведьмак тоном "вот оно что" и лег рядом.        Геральт очень сильно захотел еще раз признаться в любви — именно сейчас — но все слова, крутящиеся в голове, были такими плоскими и бессмысленными, как будто недостойными этих чувств. С каких пор он вообще начал подбирать слова…        Но сказать что-нибудь хотелось, поэтому он начал:       — Лютик, я л…       — Ты можешь… — перебил его музыкант тихо тем самым тоном, каким обычно говорил очередную дичь.       Геральт напрягся, но виду не подал. Решил дослушать до конца.        — …называть меня по имени? Иногда? — закончил он еле слышно, как будто стеснялся своих слов.       Геральт выдохнул. Черт побери, ну какой дурак…       — Да хоть одуванчиком, хоть колокольчиком, хоть свиной отбивной, блять. Как конкретно ты хочешь, чтобы я тебя называл?       — Не знаю, как угодно, знаешь, все вариации имени, ведь то, что содержит букву "ю" и букву "л" уже…       Юлиан снова замолчал, не закончив предложение. Геральт заулыбался иронично, потому что довести музыканта до состояния, когда тот не может довести мысль до конца, подобрать слова — уже заслуживает награды. Вероятно, высшей. Геральт решил добить его: обнял за талию, положил голову ему на грудь, прижался близко и произнес:       — Все, что содержит "л" и "ю"? Любимый — подходит?       — Ты просто жесток сегодня, — прошелестел Юлиан и закрыл лицо рукой, — я же заплачу, реально заплачу, буду плакать, понимаешь, так же нельзя…       Геральт поцеловал его грудь, в то место, где лежал, и пощекотал волосы дыханием. Хотя ему, в самом деле, хотелось сейчас съесть музыканта, заглотить целиком — вместе с волосами, костями и всеми ебучими шелковыми рубашками.  ***       — Геральт, а насколько нагло будет, от одного до десяти…       — Это будет очень нагло. Пиздец как нагло. На сто по шкале от одного до десяти — нагло.        — Ты даже не дослушал до конца, что именно! — обиженно возмутился Юлиан.        — Мне не нужно слушать до конца, — вздохнул ведьмак и перевернул страницу книги. Он стал очень много читать, тем более, обширная личная коллекция поэта располагала к этому. — Ты все делаешь нагло. Все, что спрашиваешь — нагло. Даже то, что ты дышишь — уже нагло.        — Это не так!       — Это так, — кивнул ведьмак. — Ты весь — наглый и бессовестный. Делай, что хочешь. Почему ты вообще стал спрашивать перед тем, как потратить мои деньги?        Юлиан был удивлен такой разговорчивостью Геральта, поэтому решил помолчать и послушать, просто хотя бы для того, чтобы прочувствовать момент.        — Откуда у тебя вообще такая неуверенность в этом, ты что, боишься что я попрекну тебя куском хлеба? Или новой рубашкой? Кто с тобой так поступа…       Геральт прикусил язык и поднял взгляд от книги. Одна из причин, почему он молчал большую часть своей жизни: когда он говорил, он начинал говорить слишком много.        "Идиот, блять, — подумал Геральт, — кто, блять, попрекал тебя деньгами, Лютик, хотя был ответственным за тебя. Давай, Геральт, ковырни еще сильнее его проблемы с родителями, а то, наверное, болит не очень сильно."       — Ну, например, — пожал плечами Юлиан, как будто его совсем не задел этот вопрос, — передумаешь потом, окажется, что ты жалеешь, что потратил на меня деньги, силы, время, а я…       — Стоп, — твердо сказал Геральт и отложил книгу. — Давай по порядку. Скажи, это мое личное дело?       — Ну, да… Наверное? Но я…       — Решили: это мое дело. Я обозначил свое решение?       — Вроде как…       Геральт захотел пообещать ему, что никогда не пожалеет о времени и ресурсах, потраченных на него, но это не то, что нужно было сейчас. Спасибо за полезную информацию книгам по психологии, которые он начал читать с недавнего времени, когда понял, что нужно каким-то образом вытаскивать Юлиана из его кризиса. Так как проклятия на нем не висело, а причин происходящего ведьмак не знал, был единственный выход: действовать по человеческим алгоритмам. То есть, читать литературу, в которой рассказывается о механизме травм, незакрытых гештальтов и прочего. Так что Геральт пошел другим путем:       — Скажи мне, Юлиан. Почему, даже если я пожалею, и окажется, что я был не прав в своем выборе — это будет твоей виной? Почему ты берешь на себя ответственность за мои предполагаемые ошибки? Это моя зона ответственности, и я говорю тебе: хочешь купить очередную дичь — валяй. Мне поебать.        Юлиан замер, как громом пораженный, и не смог ничего ответить.        Вечером приехала доставка. ***       — А вдруг там будет дождь, а я в туфлях, может надеть ботинки, но тогда нужно другие джинсы, но к ним и рубашка эта не подойдет, а моя любимая в химчистке, может тогда надеть пиджак, он соберет образ, или может забить, ну туфли и туфли, промокну — и что? — тараторил Юлиан в процессе сборов.        Завтра — первый день нового учебного года. Сегодня музыкант куда-то засобирался, но сборы растянулись сначала на час, потом — на два, потом он начал разговаривать сам с собой — вслух. О том, что ему надеть и что обуть, какая будет погода, брать ли с собой зонтик, зарядку, сигареты…       Геральт напряг мозг, прокручивая последний месяц в голове, и понял, что ни разу за этот месяц Юлиан на улицу не выходил. Собирался один единственный раз, в банк, но был остановлен ведьмаком, и с тех пор… Заказывал продукты, нужные для дома вещи, новую одежду и прочее — на дом, но сам никуда не выходил. Даже мусор выносить подрядил Геральта.        — Лютик, остановись на секунду, — сказал ведьмак, когда музыкант очередной раз пронесся мимо него, сидящего в кресле в гостиной.        Юлиан заказал в гостиную два кресла и маленький журнальный столик, и они как раз поместились в единственный свободный угол у окна. Конечно, он заказал их на карту Геральта, а ведьмак предпочел отписаться от уведомлений банка, потому что знать не хотел, сколько стоит эта мягкая, обитая бархатной тканью мебель желтого цвета. Решил, что подумает об этом тогда, когда деньги кончатся — если они кончатся, конечно. Та сумма, которую ему выплатили как компенсацию после королевы кикимор и неудачного покушения, все еще не особенно уменьшилась, потому что Геральт привык экономить. И вообще, он никогда не жил богато — нехуй привыкать. Будет ноль — тогда подумает. Сейчас — пусть этот придурок солнечный заказывает себе все отвратительные рубашки и цацки, какие захочет, бога ради.        — Юлиан, — повторил Геральт с нажимом, когда парень проигнорировал его.        Юлиан снова проигнорировал его и пронесся мимо еще раз — на кухню.       Нахуя ему вообще на кухню?       В следующий раз, когда музыкант прошел мимо, Геральт просто встал и ухватил его шиворот, останавливая.        — Что происходит? Ты пахнешь паникой.       — Ты меня за шкирку опять схватил, как котенка, я не люблю так, но у тебя привычка, нездоровая, кстати, наверное, ты не думал? Я взрослый мужчина, а ты меня — как котенка. Я не котенок! Пусти, ты помнешь рубашку, мне опять гладить ее, а знаешь как тяжело гладить шелк, а главное, как долго, приходится подкладывать ткань под утюг и смотреть внимательно, чтобы не загладить случайно складку, от нее же потом не избавить…       — Ты волнуешься, потому что давно не выходил на улицу?        Юлиан замолчал и уставился на него удивленно-глупо.       — Волнуешься, — припечатал Геральт, — почему?        Юлиан снова промолчал, но взгляд не отвел.        — Потому что думаешь, что кто-то опять испугается твоего лица, а ты до сих пор не понимаешь, что с ним не так. Лютик, с твоим лицом сейчас все в порядке. Выглядишь глупо — и всё.       — А если оно поменяется, — пробормотал Юлиан.        — Значит — возьми с собой нож. Испугаются взгляда — припугнешь чем пострашнее, например, кишками наружу.        Юлиан удивленно заморгал и неожиданно засмеялся.        — Геральт, у тебя на все вопросы один ответ, — пропел Юлиан сквозь хохот, расслабившись. — Знаешь, не все проблемы можно решить одним только ножом.        — Возьми два, — ведьмак приподнял бровь и отпустил, наконец, рубашку Юлиана.        Та особенно не пострадала, по его скромному мнению. Музыкант имел противоположное мнение и пошел переодеваться. ***       Юлиан вернулся через два часа и сразу побежал в спальню, даже не поздоровавшись с Геральтом, который так и сидел — с книгой в кресле у рояля.        Юлиан думал, что ведьмак выглядит идеально в его гостиной — такой черно-белый, красивый, как картина, спокойный и неподвижный. Как греческая мраморная статуя, копии которых ставят в дорогих домах постоянно.        У всех Афродита, а у Юлиана — Геральт из Ривии. Прекрасно.        — Ну как? — громко спросил Юлиан, заходя в гостиную.       Он впервые за долгое время постригся — снова коротко. Челка лежала на лбу, красиво растрепанная, как будто небрежно, но ведьмак знал: все, что в образе парня выглядит небрежно, на самом деле выстрадано часами у зеркала. Или, в данном случае, у цирюльника.       У парикмахера, точнее. В этом мире — у парикмахера.        Волосы стали немного светлее, совсем чуть чуть, и ведьмак бы решил, что они просто выгорели на солнце, если бы не знал, что с утра они были темнее.        Белая рубашка, расстегнутая всего на пару пуговиц, этот черный чокер с сердечком, эти дурацкие розовые очки…       Свободный бордовый пиджак, прямые брюки на высокой посадке в тон пиджаку, черные туфли. "Мартинсы", если быть точнее. Юлиан обожал эту обувь, хотя и натирал ей себе мозоли до крови.       — Я принял критику во внимание и чуть сбавил градус и количество деталей, — произнес музыкант задумчиво и положил руки в карманы, откинув пиджак назад. Он перекатился с пятки на носок, посмотрел по сторонам и продолжил: — Но я добавил цвета. Красный — мой цвет, скажи, да? В общем, образ на первый учебный день готов, и я хотел бы услышать что-то хорошее, потому что уверен, что выгляжу великолепно, но заранее скажу: да, чокер и очки остаются. Да, они, может быть, дурацкие по твоему мнению, но я считаю, что они мне невероятно идут, и…       Геральт глаз не мог оторвать.        В голове было пусто, так, что стукни по черепушке — пойдет эхо.        Ведьмак медленно поднялся и пошел к Юлиану, с каждым шагом — быстрее. Подхватил его под бедра и одним движением прижал к стене, целуя куда-то рядом с этим проклятым чокером.        — Геральт, ай, ой, ох… А… Помнешь пиджак, Геральт, боги, ты помнешь пиджак, он только из…       — Я сейчас тебя, блять, помну, — прорычал ведьмак.       — О, я на это очень надеюсь, — засмеялся Юлиан и откинул голову назад, подставляя шею под поцелуи. ***       Геральт был уверен, что теперь Юлиану точно перестанут продавать алкоголь, даже если тот покажет паспорт. Эта прическа с легким эффектом выгоревших на солнце волос, сережки в ушах, чокер, блять, очки-сердечки… Кто так вообще одевается? Не то, чтобы ведьмак разбирался, кто как должен одеваться, но был уверен, что тот, кому тридцать ближе, чем пятнадцать, так одеваться не может.        Он ощущал какую-то непонятную смесь эмоций, как всегда. Но недавно в одной из психологических книг он увидел диаграмму — большой круг, состоящий из сотни, наверное, сегментов, в каждом из которых были расписаны эмоции. Палитра, не иначе.  Ведьмак был уверен, что столько эмоций просто не может быть. У него, по крайней мере, точно. Если напрячься сильно, он мог выделить несколько тех, которые замечает у себя сам: во-первых, раздражение, конечно. Во-вторых, злость, ярость и все их производные. В-третьих, та самая эмоция, точное название которой ведьмаку в голову не пришло, но что-то вроде: "Честно, похуй. Мне насрать совершенно, ебись оно конем".        А вот дальше уже сложнее…       Дальше, наверное, шла любовь? Геральт не мог определиться с тем, где именно она должна быть в этом списке, потому что местами чувствовал, что любви нет. Не только в нем, но и вообще — в природе. А местами чувствовал, что любви больше, чем он мог уместить в себе, в своих вещах, в своем доме… Например, когда Цири засыпала у него на плече, пока они смотрели вместе очередное странное телешоу, пытаясь хоть немного понять культуру этого нового мира. Или, например, тогда, когда видел, как на кухне Дома о чем-то спорят Йеннифэр и Весемир, перечеркивают схемы, мнут бумажки с записями, ставят прямо на них чашки с кофе или тарелки с завтраком. Или, например, когда Эскель явился вместе с чародейкой, чтобы помочь с тем выводком инсектоидов. Виновника, кстати, ебучего горе-биолога ищут до сих пор. Где он, и не успел ли настругать еще армию с клешнями, интересно конечно… И Эскелю тоже, наверное, очень интересно. Провести несколько дней с братом на Пути — это счастье.       Точно, счастье. Производная любви или новая эмоция? Геральт, честно, запутался. Он и не хотел этот клубок распутывать, хотя, в его случае это наверное был бы монстр, которого нужно расчленить. Но раз уж полез разбираться, то разберется как следует, как привык делать все: надежно и до конца.        И сейчас он тоже не понимал, что чувствует, поэтому закрыл глаза и погрузился в размышления еще глубже.        Стоп, если счастье и любовь связаны, то и раздражение и злость — одно и то же? Две производные? Ведьмак не помнил, что было на диаграмме дословно, и осознал с досадой, что запутался окончательно.        Но допустим, если не углубляться в детали, а просто очертить область исследований. Что он чувствовал сейчас?       Геральт открыл глаза и посмотрел на Юлиана, спящего рядом. В темноте ведьмак видел прекрасно, так что рассмотреть его было не сложно.        "Итак, какие чувства?"       Ведьмак нахмурился. Та эмоция, которая пришла к нему первая, не находила себе названия. Разбудить, что ли, Юлиана, пусть сидит, перечисляет, он-то, блять, всё знает наверное…       Эмоция, которую испытываешь, глядя на первый весенний росток, на здорового и веселого ребенка, на чьё-то счастье… Что-то между…        Мысль, ворочавшаяся на краю сознания лениво и долго, наконец пришла и ударила прямо по носу, но изнутри.        "Умиление. Это — умиление."       Геральта передернуло, он поморщился и отвернулся. Вероятно, на сегодня ему хватит самоанализа, а то уже все тело чешется от дискомфорта, как будто на голой земле спишь и сам голый, и все травинки, всех муравьев кожей чувствуешь, в общем — кошмар.        Но мозг, уже получивший импульс к действию, останавливаться не планировал, и выдал великолепное:        "Желание сожрать."       Геральт выгнул губы и закивал сам себе.        "Насмешка."        "Обожание."       "Раздражение."       "Возбуждение."       "Счастье."       "Любовная агрессия."        "Простая агрессия."       "Агрессия, которая…"       На этом Геральт решил остановиться. Он очень сомневался в правильности собственных выводов, потому что список эмоций звучал в голове так, будто на них был отведен десяток лет, а не один взгляд в полутьме. Но Юлиан сейчас выглядел так… так молодо. Его усиленное питание, наконец, возымело маломальский эффект — щеки немного округлились, тело налилось силой и жаром. А эта челка, чисто выбритая шея и подбородок… всё это напоминало ведьмаку их первую встречу. Поэт тогда выглядел, кажется, абсолютно точно также.        — Тебе перестанут продавать алкоголь, и ты будешь ныть об этом, — прошептал ведьмак. — С этой прической тебе лет… двенадцать.        — Во-первых, я эту дрянь не пью, — прошептал Юлиан так внезапно, что Геральт дернулся.        Если бы ведьмак сейчас не чувствовал себя в безопасности, тот бы мог уже быть мертв, но когда подобные аргументы вообще этого придурка останавливали.        — Во-вторых, допустим, не двенадцать, а двадцать.       — Ты проснулся? — выдал ведьмак и сам не понял, что задал бредовый вопрос.       — Нет, блять, я сплю. Проснулся! — закричал Юлиан шепотом. — Шестеренки в голове твоей скрипят как в последний раз, спать не дают. Не двенадцать мне!       — Пятнадцать.        — Девятнадцать.        — Восемнадцать.        — По рукам, — ответил парень и придвинулся ближе, буквально заставил Геральта лечь на бок и обнял его со спины, крепко и тепло. — Как раз возраст согласия, вот и получается, в тюрьму не сядешь, ведьмачий промысел не закенселят.        "Закенселят, блять."       — А теперь, — продолжил он, когда устроился удобнее, подоткнул подушку, поправил одеяло и аккуратно переложил волосы ведьмака, чтобы не лезли в лицо, — спи и не думай. Подумаешь — буду бить больно.        — Плохая угроза, Лютик, не действенная.       — Буду щекотать противно.        — Эта лучше.        — По рукам. Спи.