Три категории

      "Сильвия:       да ладно неужели расстались…"       Юлиан тяжело вздохнул и перевел взгляд от экрана телефона на зеркало, стоящее на кухонном столе. Он решил, что бояться собственного отражения… просто глупо, поэтому вместе с новым зеркалом в ванную заказал себе еще несколько настольных, чтобы поставить в разных местах квартиры.        Чтобы напоминать себе постоянно, что теперь с ним все в порядке.        Телефон зажужжал, оповещая о новом сообщении в групповом чате.        "Джон:       Если он устал от твоих постоянных манипуляций, то я его не виню."       Юлиан фыркнул, усмехнулся и уже начал печатать саркастичный ответ, как пришло следующее сообщение:       "Джон:       Шутка, виню конечно. Пошел он к черту. Ставлю двадцатку, у него маленький хуй."       "Юлиан:       кстати нет"       "Сильвия:       ну ты расскажи хотя бы что случилось…       кстати ты видел сколько уже понабежало прослушиваний на альбом? я в шоке. ответил бы там хоть в комментариях новым фанатам"       "Юлиан:        да ничего. приезжайте, пожалуйста."       "Джон:       Если пицца опять приедет раньше меня и ты ее сожрешь в одно рыло, я тебя прибью."       "Мария:        закажите без ананасов тоже, умоляю"       — Рассказывай, цветочек, за что прогнал своего гея-качка, — сказала Карен вместо приветствия, когда переступила порог квартиры.        — Он не гей, — вздохнул Юлиан, — и тебе тоже привет, дорогая.        — Привет-привет, ну и холодно у вас тут…       — У вас?       — Отказываюсь, блять, считать Англию своим домом в декабре, это кошмар, слякоть, холод, солнца нет, все девочки замотаны по самые уши, ни одной короткой юбки, Юлек, что это такое? Нет, родина моя теперь Зимбабве. На зиму, по крайней мере, а там посмотрим.        Юлиан почувствовал себя хорошо и расслабился — видимо, никто из его друзей не влиял на его личную целостность (или границы личности, тут уж как посмотреть) так, как Геральт, а значит, музыкант был прав в своих догадках и можно было общаться с людьми без страха того, что его мертвое альтер-эго проломит защитные стены сознания, поддавшись "силе притяжения".        Юлиан так и назвал этот странный феномен, решил, что это очень хорошее определение.       На очереди было проверить, будет ли теперь проблемой заниматься другими вещами, которые также любил и Лютик, но пока что он выяснил главное: он может спокойно музицировать, если не использует воспоминания и навыки, принадлежавшие менестрелю. Что, если честно, было до слез обидно.       (Как только Юлиан приехал из больницы, где ему зашили руку, он сел за гитару, потом — за рояль. Он был счастлив, что швы наложили идеально: тонко, красиво, ровно и аккуратно. Доктор сказал, что если повезет, шрамов почти не останется, но только если дать руке покой и отдых, а также не пренебрегать специальными мазями. Хвала и слава современной медицине. Юлиан решил, что можно просто потрогать инструменты хотя бы одной рукой — просто, чтобы знать, что он еще способен…       Он долго перебирал струны гитары здоровой рукой, не для того чтобы извлечь мелодию, а чтобы просто проверить свои навыки. Честно сказать, он не заметил особой разницы — он и до того, как начал вспоминать Лютика, был отличным гитаристом.        А вот когда он сел за рояль…        Импровизировать стало в сотню раз труднее. Созвучия и мелодии перестали выходить легко, как давно сочиненный стих из-под пера, подбирать нужный аккомпанемент теперь приходилось дольше — и это даже если учитывать, что одной рукой в принципе играть легче, чем одновременно двумя. Юлиан прекрасно сыграл то, что уже помнил или подобрал когда-то до этого, но вот новое…       Конечно, не удивительно: он отказался от сорока, а то и пятидесяти лет музыкальной импровизации. На гитаре он великолепно играл и до всей этой истории, а вот на рояле стал по-настоящему легко и играючи музицировать только тогда, когда в его голове поселились воспоминания барда.        Конечно, не удивительно. Он буквально отрезал от себя кусок.       Юлиан тогда не сдержался и проронил несколько тихих слёз.        В общем, он тут же нашел плюс: видимо, его эмоциональные качели… пришли в стабильное состояние. Музыкант решил, что если он не будет теперь реветь в истерике с каждой мелочи, то… то обучиться игре на рояле можно и заново.)       — Как у тебя дела?       — Я сорвалась с работы и села на первый же самолет, чтобы ты спросил, как у меня дела? — саркастично, но беззлобно кинула Карен.        Юлиан молча кивнул и разлил кофе по чашкам.        — Ну, как скажешь, цветочек. Значит, приезжаю я на добычу…       Он обожал слушать ее приключения в южных странах, где она занималась бизнесом драгоценных камней: Карен всегда привозила самые удивительные истории, из которых, если честно, можно было бы получить много вдохновения для написания новых песен. Юлиан сам не заметил, как совсем расслабился под этот грубоватый, но пестрящий интересными деталями рассказ, правда, расслабиться до конца он не смог. И не сможет еще долго, потому что он должен был в прямом смысле держать оборону своего сознания. В любом случае, парень чувствовал, что делать это было намного легче, когда рядом был кто-нибудь.        Кто-нибудь, кроме Геральта.        — …ты слушаешь?       — Каждое слово, солнце очей моих. Александриты.       — Александриты! Точнее, сапфиры с александритовым эффектом…       Юлиан подпер подбородок здоровым кулаком и облегченно выдохнул.       "Я в порядке."       — …а потом позвонил ты в истерике, так что конец истории ни ты, ни я уже сегодня не узнаем. Может, когда вернусь, я попробую найти снова его, попробую расспросить, посмотрим. Всё. Твоя очередь. Что случилось?       Юлиан вздохнул.       — Не могу рассказать. Действительно — не могу.        — Да? А почему у тебя такой видок ебучий, будто ты как раз собрался мне что-то сказать? Не вздыхай, достал.        Юлиан усмехнулся кратко, но тут же помрачнел и поник. Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на бинты на раненой руке, как будто боясь встретиться взглядом с девушкой.        — Я собрался сделать кое-что, — произнес музыкант.        — Что? — подтолкнула Карен.        — Не могу рассказать, но это… плохо.        Карен хохотнула, как будто не веря, что ее друг может сделать что-то хуже, чем украсть булочку или чью-то девушку. В общем, улыбка тут же сошла с ее лица, когда она заметила, что музыкант никак не отреагировал на ее иронию.       — Ладно, Юль, насколько плохо?       Музыкант поджал губы и поднял на девушку больной и затравленный взгляд.       — Представь самое плохое, что я мог бы сделать.        — Допустим.        — В десять раз хуже.        Карен застыла, ее брови поползли вверх: она явно видела, что Юлиан не шутит.        — Ну не человека же ты собрался убить, в самом деле, что за обреченный тон… — пробормотала Карен недоуменно.        Юлиан сглотнул и медленно наклонился к столу, положив на него руки.        — А если бы собрался? — очень твердо спросил музыкант.        Карен чуть подвисла, отпила кофе, прищурилась, тоже наклонилась к столу, поближе к парню, и после паузы очень серьезно сказала:       — Тогда я помогла бы тебе спрятать труп, Юлиан.        Юлиан глупо моргнул и неожиданно расхохотался.  ***       Юлиан не то, чтобы не ожидал, что его друзья так активно вызовутся помочь ему, но… как будто немного осаждал себя, напоминая, что сейчас канун рождества, а значит, у всех есть свои планы и заботы. Он же не настолько наглый, чтобы надеяться, что кто-то всерьез отложит все свои планы, чтобы посидеть со своим тревожным другом в обострении.        (На самом деле, у Юлиана не было обострения. Даже наоборот: с момента "возведения стен" ему стало намного легче жить, спать и общаться. Тревоги, действительно, не было. Было другое.       Был самый настоящий экзистенциальный ужас.        Тревога — это боязнь неизвестного будущего, того, что еще не произошло, иррациональное опасение чего-то, что сам не можешь описать.        А тут… Тут не было ничего неизвестного или иррационального. Все страхи были обоснованы и ясны: Юлиан боялся смерти своей личности.)       Так незамысловато и с легкой подачи рассказа музыканта о своем самочувствии его психиатрка вплела новый диагноз: навязчивые мысли.       "Спасибо, блять, а то тревожного расстройства мне не хватало, действительно было маловато", — шутил Юлиан в мыслях, но новым диагнозом был скорее доволен.        Оказалось, что убойная доза антидепрессантов, такая ебучая, что можно, наверное, отравить лошадь или кабана, помогает целостности его ментальных стен отлично. И транквилизаторы, которые ему прописали к ним в пару, закрепляли эффект просто восхитительно.        Правда, думать стало сложнее, особенно по утрам: парень чувствовал, что на то, чтобы его мозг "разогнался", теперь требовалось намного больше времени, но, честно сказать, это не мешало.        А вот алкоголь пришлось и дальше игнорировать. Для проверки себя он однажды вечером решил вместо таблеток выпить вина — и тут же почувствовал, как его сознание буквально трещит.        Пришлось срочно… вызывать рвоту, пока не весь алкоголь поступил в кровь, а также запивать и заедать все это дело крепким кофе и плотным ужином.       В любом случае, Юлиан был рад, что в кои то веки проведет новогодние праздники не один — пусть даже и по такому мрачному поводу. ***       — А мне казалось, что вы очень красивая пара, Ю. Особенно мило было, когда он тебя называл цветочком. Как там..? Лютиком. Мне кажется, это было очень… любовно, да и такой маленький, желтый цветочек тебе очень подходит, это же твой любимый цвет.        Юлиан грустно улыбнулся и ответил тихо:       — Лютики ядовитые.        — Что!?       — Мхм, — кивнул музыкант. — Не все виды лютиков уж совсем смертельно ядовитые, большинство просто — едкие и горькие. Но всё равно: это тебе не жасмин и не вишня.