Три категории

      Вместе со свистом колес автомобиля, который вырулил из-за поворота, раздалась гитарная партия старого рока.       Геральту не нужно было выглядывать в окно на верхнем этаже или проверять камеры наблюдения за территорией, чтобы точно знать, кто это. Был, естественно, только один человек, который так бессовестно-громко мог включить AC/DC — “Highway to hell”. Слышно, черт возьми, было даже на кухне, в одном из самых удаленных от дороги помещений.       (Точнее, людей, которые могли так сделать, было много. Но только один из этих людей знал дорогу в Дом. Определенно. )       Геральт усмехнулся и продолжил нарезать картофель. Вечером должна была приехать Цири, и ведьмак хотел приготовить какой-никакой ужин. Что-то более приличное, чем бутерброды и яичница.       Отстраненно он подумал, что раз слышно даже ему, хотя автомобиль явно еще не подъехал к Дому, то в самом салоне, наверняка, звук такой, что уши закладывает. Ведьмак даже поморщился, представив, как ударная волна звука бьет его по чувствительным ушам. Хотя, у людей не настолько чувствительный слух, так что… В любом случае, это не его дело.       “Livin' easy       Lovin' free       Season ticket on a one way ride”       (Жизнь проста,       Любовь свободна.       Сезонный билет в один конец.)       Юлиан был уверен, что подпевает чертовски голосисто, но все равно не слышал себя — настолько он выкрутил громкость колонок. То, что нужно.       “I'm on the highway to hell       On the highway to hell       Highway to hell       I'm on the highway to hell”       Ушам, конечно, было больновато, и он был уверен, что еще час его голова будет звенеть, как колокол, по которому как следует треснули дубинкой, и всё же, Юлиан даже не думал сделать потише. Только прибавил скорости, ведь из-за деревьев уже выглянула крыша Дома.       Вообще, дорога до него была очень… продуманной, по мнению Юлиана. Не то, чтобы он разбирался в логистике мест, от которых нужно отвадить чужие глаза, и все же, изобретательность правительства он отметил. Ближайший город был в четырех часах езды от здания, вокруг — только лес и заброшенные поля. Дорога, которая идет от города, петляет и разветвляется, и на каждой “нужной” развилке стоит какой-нибудь неприятный дорожный знак. Например, знак “ремонтных работ”, знак “тупика”, дважды стоит знак “железнодорожного переезда без шлагбаума”, “неровной дороги”, “крутого подъема”... В общем, если бы Юлиан не знал куда едет наверняка, то точно бы десять раз уже свернул назад. Заблудившиеся автомобилисты точно не были проблемой, а на карте этой дороги вообще не было, так что попасть сюда, разумеется, мог только тот, кто не раз проделывал этот путь.       Поэтому Юлиан помимо остальной подготовки буквально вручную начертил себе дорогу обратно на распечатанном куске карты. Он просто надеялся, что на третьем курсе не был совсем уж долбоебом и мог, при необходимости, сориентироваться по чертежу. Потому что в том, старом мире Оксенфурта, разбираться в бумажных картах было навыком выживания, а вот в его новом мире Оксфорда этот навык был не то, что необязательным… его, кажется, вообще ни у кого не было. Люди и по электронным картам-то разобраться не могли, даже если стрелочка указывала, куда идти, не то что по бумажному варианту… Юлиан честно не помнил, как у него обстояли дела с картами на третьем курсе. Долго пытался вспомнить, даже смотрел старые переписки — и не смог. Так что решил, что это будет его проблема через несколько часов, а сейчас — плевать вообще. Уж как-нибудь да выедет на основную дорогу, не дурак.       Наверное.       В остальной своей подготовке он не сомневался ни на минуту.       Юлиан был талантливым рассказчиком. И еще более талантливым лжецом. И в том, чтобы создать достаточно правдоподобную историю, которая бы объяснила ему самому, потерявшему память, все пробелы, причины и обстоятельства, не было никакой проблемы. Уж себя-то он, черт побери, знал как обмануть. Не так уж это и сложно, как бы ни хотелось верить в обратное.       Легенду, которую он придумал, по его скромному мнению, можно было бы назвать еще не вышедшим бестселлером десятилетия. Уж не меньше точно. И если он, будучи по воспоминаниям третьекурсником-долбоебом, догадается, то отредактирует и выпустит ее в печать. Уж слишком много Юлиан сил, фантазии и таланта вложил в эту писанину, не хотелось бы, чтобы эта легенда так и осталась файлом на компьютере. И распечатанным на простых листах бумаги текстом, лежащим в папке на пассажирском кресле.       Но самым тяжелым этапом его подготовки была, конечно, запись второго альбома. Несмотря на то, что альбом был уже написан, все же, он был не настолько же проработан и вылизан, как первый, за неимением такого же количества времени. Нужно было спешить, пока он не забыл все песни, которые сочинил.       К тому же, у него было очень много не записанных мелодий и текстов песен, которые он сочинил, но которые не вошли во второй альбом. Хотя их и не нужно было обрабатывать для выпуска, но их нужно было перенести на ноты в блокнот, стихи нужно было записать и расставить там все нужные акценты, пометить, как и что поётся по его задумке и так далее. Работа кипела. А это учитывая, что параллельно он еще и вел свои онлайн-лекции, выступал по несколько раз в неделю и старался, в целом, жить свою жизнь полноценно.       Месяц назад Йеннифэр сказала ему, чтобы за две недели до приезда он прекратил прием всех психоактивных препаратов, так как ей нужен был "чистый мозг". Что бы это ни значило, Юлиан действительно "слез" со своих таблеток, и, сказать честно, ему не понравилось. Препараты очень помогали ему держать оборону сознания, и без них он чувствовал себя… Как будто старый математический парадокс про черепаху и зайца происходит у него в голове в режиме онлайн. Расстояние между ним и его безумной частью сознания сокращалось и стремилось к нулю. Он знал, что держит все под контролем, и он был уверен в своей победе, и все же… он не воин. И он не боец. Долгое противостояние — не в его характере. Юлиан всегда предпочитал договоры, компромиссы и худой мир вместо доброй войны. Однако же, у него не было выбора. Как у черепахи, которая всегда впереди, но…       В общем, нужно было постоянно заглушать голос в голове. Постоянно. Без передышки. Две недели он уже был в постоянном напряжении, и даже его собственное тело, измученное плохим сном и отсутствием аппетита, начинало бесить его. Ему иногда казалось, что болят даже кости.       Юлиан неаккуратно припарковался у главных дверей, выключил музыку, громко хлопнул дверцей автомобиля и почти пробежал к крыльцу. Слава всем богам, дверь была, по обыкновению, открыта.       — Всем привет! — продекларировал он громко, когда шагнул за порог, быстро стянул с себя бордовое пальто и кинул на вешалку. — Я буквально на часик и сразу уеду, очень много дел, поболтаем в следующий раз!       Юлиан недоуменно покосился на полупустой ящик для обуви, да и курток на крючках висело как-то явно меньше, чем должно было быть, и музыкант решил, что это к лучшему, хотя и не знал, куда все так внезапно решили уехать.       Лето в этом году выдалось удивительно холодным, и у Юлиана было ощущение, что в Доме было даже более зябко, чем на улице. На секунду Юлиан завис, а потом махнул рукой сам себе, надел пальто обратно и решил не разуваться.       Он уже шагнул в коридор, как его внимание привлекла стеклянная полка, которая уже, черт побери, много лет стояла совершенно пустая.       Сегодня она не была пустой.       Юлиан решил, что посмотрит одним глазком, чем же эти мрачные жители Дома соизволили украсить свою гостиную-прихожую.       Он подошел к полкам и увидел белые рамки для фотографий с цветочным узором. Точно Цири выбирала…       Фотографий было много. И отдельным "островком" стояли три: по центру в большой рамке стояла фотография с выпускного Цири. Юлиан не без удовольствия отметил, как же великолепно выглядел в тот день, жаль, что на фото он не смотрел в кадр, лицо было повернуто в профиль, но выглядело… естественно. Будто он отвлекся. Добавляет живости к кадру. Рядом — та самая фотография двухгодичной давности, когда их с Геральтом поцелуй поймали в кадр в Италии. И еще одна. Йеннифэр, как помнил музыкант, сделала ее специально, но, видимо, не хватило опыта, чтобы кадр вышел хорошим. Горизонт был завален, в кадр попало смазанное лицо Эскеля, сидящего за рулем, и рукав блузки Йеннифэр. Зато сам момент был пойман великолепно. Секундой раньше, секундой позже — было бы совсем не то, скорее всего.       Юлиан пожалел, что его любопытство опять взяло над ним верх, потому что на мгновение его бравада улетучилась, снова стало больно и паршиво. Он нащупал в кармане свой медальон, прикрыл глаза, медленно выдохнул и положил его между этими тремя фотографиями.       Ему тут самое место.       Быстрыми шагами, почти бегом продвигаясь мимо кухни в коридор, краем глаза Юлиан заметил силуэт в черном и белые волосы. Огромным усилием воли заставил себя не смотреть и двинулся вперед еще быстрее.       И подумал, что это огромное везение, что ни на одной фотографии из тех, что стояли в рамках, он не смотрел в кадр. Ведь тогда он постоянно ходил с глазами мертвеца, и он не пожелал бы еще хоть раз увидеть этот взгляд. Один раз увидел — и насмотрелся на всю жизнь вперед. Спасибо большое.       "Да дай хоть одним глазком…"       Юлиан скривился и тряхнул головой.       "Well, you can tell by the way I use my walk       I'm a woman's man, no time to talk       Music loud and women warm, I've been kicked around       Since I was born…"       (Ты можешь сказать лишь взглянув на меня,       Я дамский угодник, у меня нет времени на разговоры.       Громкая музыка и разгоряченные женщины,       Меня шпыняли с самого рождения…)       "Умолкни, Лютик! Сейчас же, блять, умолкни, это песня из моего мира, у тебя нет никакого права петь мне ее! Ты так меня достал…"       "Oh-oh-oh-oh, stayin' alive, stayin' alive…"       По лестнице вниз он бежал, перепрыгивая ступеньки, как бегут ночью в кровать, боясь, что за спиной из темноты наблюдает монстр и норовит схватить за щиколотку.       — Ты приехал на полчаса раньше, чем договаривались, — озвучила Йеннифэр и улыбнулась.       Юлиан широко и ярко улыбнулся в ответ и крепко обнял чародейку.       И почувствовал, что стены, которые он и так держал из последних сил, задрожали.       — Нет времени. У тебя все готово?       — А ты как думаешь? — фыркнула Йеннифэр и отстранилась.       Юлиан закрыл дверь в лабораторию на замок. Йеннифэр легко поморщилась, потому что знала, насколько замок бесполезен против тех, кто живет с ней в Доме, но ничего не сказала.       Юлиан огляделся.       Все столы, стулья и стеллажи были аккуратно и плотно сдвинуты к дальней стене. Сейчас, когда в лаборатории стало очень много свободного места, Юлиан увидел, насколько же огромным на самом деле было это помещение.       На полу по центру черной краской был нарисован большой круг, по периметру которого тянулись неизвестные музыканту руны, знаки и рисунки. То тут, то там в ярком свете электрических ламп поблескивали разноцветные драгоценные камни. Юлиан поднял взгляд и увидел, что знаки продублированы на стенах, поднял взгляд вверх, увидел, что и на потолке тоже…       — Охренеть… — прошептал он то ли восхищенно, то ли жалобно, но очень честно.       Йеннифэр по сторонам не смотрела — что она там не видела? Сама все рисовала. Ее взгляд был прикован к подвеске на шее Юлиана.       — М? — музыкант перевел взгляд на чародейку, когда вдоволь насмотрелся на пугающие рисунки, и слегка нахмурился. Отследил ее взгляд, положил руку на подвеску и спросил: — Чего такое?       — Это пентакль.       — Ага! — улыбнулся Юлиан, радостный, что чародейка отвлекла его. — Выпускница подарила, представляешь? Меня же уволили этой весной, но я продолжил вести лекции. Она сказала, что только благодаря ним и закончила университет, потому что если бы не я, она бы в жизни не сдала экзамен. А еще сказала, что я самый бессовестный преподаватель на свете, ведь в Оксфорде были в шоке от моей выходки с интернет-лекциями. Я виноват, что они сами до этого не додумались? И как бы я оставил своих выпускников, не дочитав программу? Смотри, тут гравировка!       Юлиан перевернул подвеску обратной стороной и показал Йеннифэр.       Она наклонилась и прошептала:       — For The Amazing Devil.       — Да! Для великолепного дьявола. Мне кажется, это очень хорошее название для группы, не находишь? Правда, настроение не очень подходит под музыку, которую я пишу в последнее время…       Йеннифэр почувствовала, как ее сердце ускоряет удары, и решила, что напьется как в последний раз, как только закончит. До беспамятства и бреда.       — …например, какой-нибудь фолк-рок. Я не знаю, насколько это правильно вообще, придумывать музыку под название, а не название под музыку, но когда меня волновала правильность? Я уже успел сочинить пару строчек, вот например… Ты слушаешь меня? Ты не слушаешь меня. Ну чего ты так смотришь на этот пентакль несчастный, так понравился? Вроде обычная безделушка…       Йеннифэр наконец подняла на него взгляд.       — Понравился, Лютик, очень понравился.       Юлиан даже как-то растерялся, примолк на секунду и неуверенно спросил:       — Хочешь себе?       Он, конечно, спросил это только из вежливости, потому что уж очень странным взглядом чародейка одарила эту серебряную подвеску, и ему срочно нужно было как-то развеять это странное наваждение, но Йеннифэр ответила так быстро, будто только этого вопроса и ждала.       — Да.       И требовательно протянула руку вперед ладонью вверх. Так твердо и бескомпромиссно, что Юлиан и подумать не успел, просто снял с себя цепочку с пентаклем и поспешно вложил в ее руку, как будто боялся, что промедление вызовет немилость.       Юлиан почувствовал себя, будто стоит перед императрицей, и чуть не поежился от этого: все же, иногда Йеннифэр умела вести себя так, что мурашки по коже.       — Хорошо выглядишь, — кинула чародейка, положила подвеску в карман свободных длинных брюк, больше похожих на юбку, и указала рукой в центр круга, обозначая, куда Юлиану нужно встать.       Юлиан благодарно кивнул. Он очень долго подбирал пальто, которое было бы в цвет его красного костюма, но при этом было бы на несколько тонов темнее, а найти такого же цвета шнурки было совсем сложно. Но он справился, разумеется, и был уверен, что выглядит неотразимо. Особенно ему нравилось сочетание свободных штанин и плотно сидящих на щиколотках голенищ черных кожаных ботинок. Рассуждая о том, что этот образ вообще-то можно было бы еще дополнить черным или бежевым шелковым шейным платком, он прошагал в центр круга.       Стена рушилась, но Юлиан был спокоен. Уверенность чародейки была заразительна.       — Ты помнишь, что я тебе говорила.       — Помню, — кивнул Юлиан и, повернувшись вокруг своей оси и не найдя стула поблизости, просто сел на пол. Красиво и театрально, будто он выступает перед Йеннифэр, а не приехал по самому важному делу в своей жизни. — Но я бы предпочел, чтобы ты повторила. Если тебе не сложно.       — Я дам тебе доступ, сделать ты должен все сам. Если у тебя не получится, позови меня, я приду, но, разумеется, будет эффективнее, если ты справишься без моей помощи. Я не знаю, какой конкретно образ построит твое подсознание, так как это будет проекция, но обычно это помещение. Иногда — пещера. Иногда — замок. Иногда — комната на чердаке. Что угодно, в любых вариациях и размерах. Не пугайся, если увидишь то, чего не ожидал: размер не имеет значения, информация измеряется не пространством, а единицами. Годы, которые ты хочешь забыть, могут быть перемешаны с теми годами, которые ты забывать не хочешь, потому что человеческая память работает ассоциативно, так что внимательно отделяй зерна от плевел. Образ, который поможет тебе в этом, ты тоже можешь выбрать сам, но основываясь на особенностях твоей личности и души, я бы порекомендовала огонь или нож. Хотя, если ты захочешь утопить ненужное или растворить в кислоте, ничего плохого, это полностью твой выбор. Ты почувствуешь, когда закончишь, и все же, сначала точно отдели, и только после этого удаляй, иначе рискуешь оказаться на ветке, которую пилишь под собой. Кости бы выдержали столкновение с землей, но твое сознание не выдержит разрыв причинно-следственных связей. Все ясно, я надеюсь?       Юлиан поджал губы и кивнул. Он, конечно, храбрился. И хотя он желал этого "выздоровления" больше всего на свете, все равно было страшно. Юлиан вообще себя храбрым человеком не считал, а тут явно нужно было собрать волю в кулак, когда на самом деле было желание по-детски забиться в угол и закрыться руками. Хотелось, чтобы оно всё само пропало. Хотелось заснуть и проснуться в здравом уме. Хотелось, чтобы кто-нибудь решил все его проблемы вместо него.       Но такой опции не было.       Если бы у Юлиана были категории вещей, как у Геральта, то, разумеется, категорий бы там было во много раз больше. И у каждой категории было бы несколько подпунктов. И отдельный подпункт "отвратительного" из категории "ужасного" занимало бы решение собственных проблем.       Юлиан бы намного охотнее порешал чужие, если честно. Со стороны все всегда было как-то яснее…       Юлиан сглотнул, кивнул, обозначая, что готов, посмотрел прямо в глаза стоящей перед ним чародейке и попросил:       — Когда все закончится, отпусти меня. Я хочу уехать. Я хочу дать себе выбор, если я захочу узнать, что произошло, я вернусь. Не хочу решать за себя будущего, пусть я сам возьму ответственность за вероятные последствия.       Йеннифэр теперь точно знала, что никаких последствий быть не может, но суть уловила. Юлиану было важно сделать свой собственный выбор в будущем.       — Разумеется.       Чародейка кивнула, заранее зная, что это обещание она не исполнит.       Она, всё-таки, была эгоисткой.       И если Йеннифэр хочет, чтобы Лютик остался в ее жизни, значит, Лютик останется в ее жизни, будь он хоть человеком, хоть дьяволом, хоть английской королевой. В конце концов, Йеннифэр не хотела терпеть кислую рожу Геральта еще много лет подряд, и уж тем более она не хотела, чтобы Цирилла расстроилась.